Handle With Care

Вечером понедельника Тео, благодарный за то, что у него еще есть работа, возвращается к работе в клинике. Сегодня утром он поехал с Лиамом в школу — потому что это побочный эффект жизни с ним, который Тео должен был предвидеть, — но потом не собирался забирать бету домой из-за своей смены. Ветеринар приветствует Тео так же тепло, как обычно, когда он проходит через главный вход. Дитон — это Дитон, а Тео притворяется обычным Тео, и они оба работают бок о бок в тишине, которая не потревожит еще свежие раны.  — Ты все это время знал? — спрашивает Тео, сметая собачью шерсть в комочки на полу. — Ты знал, что это был он?  Он не уточняет ни невыразимое «что», ни значение этого пустого местоимения. В этом нет необходимости. Они оба встретились с Чедипе одновременно, но оба не смогли разобраться в нем достаточно быстро.  Тео не смотрит на Дитона, чтобы увидеть его реакцию, но слышит легкий вздох, который слетает с губ ветеринара, когда он говорит: — Нет. Конечно нет, Тео. — Ладно. — Серьезно, — делает паузу Дитон, — Если бы я знал, ты бы тоже узнал об этом.  Тео хотел бы в это поверить.  * Тео должен позвонить в дверь, чтобы попасть в дом. В своего рода свой дом. И ему придется подождать шестнадцать секунд — он считает — пока Лиам не сбежит вниз, ворча о том, что ему нужно открыть дверь, а Дэвид и Дженна заняты подготовкой к ужину. Шестнадцать секунд размышлений о своем отношении к дому, в котором он сейчас живет, неловко стоя на своего рода своём крыльце и прислушиваясь к жизни за дверью.  Список фактов, которые Тео узнал о доме или людях внутри него за последние три дня, сокращенная версия: -Внутри скрипят вторая и пятая ступеньки деревянной лестницы (четвертая и седьмая ступени ведут проседают). -Никакой обуви дальше входной дверью — ковры не выдержат. -Иногда приходится постучать по сушилке, чтобы она завелась. Дженна уже год присматривается к новым, но сентиментально ценит бытовую технику. Эта сушилка у нее с четырех лет. -В районе тихо, особенно вечером. Шум транспорта и строительства никогда не проникает ночью через окна. -Дэвид не принимает арендную плату и говорит, «Мы не твои домовладельцы», с таким же неверием, как и его пасынок. -Миски хранятся в левом верхнем шкафу. -Часы на микроволновке всегда крайне неточны. Глупая теория Лиама заключается в том, что они ускоряется каждый раз, когда кто-то разогревает еду. -Дженна и Дэвид любят вместе смотреть «Свою игру», даже записывают эпизоды, потому что не осмеливаются упустить возможность бросить вызов друг другу в интеллекте. Тео лучше их обоих. -Дверной звонок должен быть полностью нажат, чтобы раздался звонок, чтобы вызвать этот медный звук.  Нажми кнопку, создай шум. Тео не любит объявлять о своем прибытии, он хочет проскользнуть незамеченным, как плодовые мухи, которые теперь лежат мертвыми в банке с яблочным уксусом на кухонном столе.  Когда за ужином Дженна спрашивает, как прошел день у Тео, добродушно улыбаясь ему над дымящейся миской с жареным мясом, стоящей в центре стола, он отвечает: — Все было хорошо. Какой-то парень плеснул себе в лицо гидроксидом калия, и сегодня ему пришлось воспользоваться станцией для промывания глаз на химии. Я уверен, что ожоги хорошо заживут.  Дженна подносит руку ко рту, с ее губ срывается приглушенный вздох «ох».  — Он должен был носить лабораторные очки. Но я подпишу открытку «Выздоравливай скорее», — добавляет Тео, пожимая плечами, и протыкает вилкой кусок брокколи, задаваясь вопросом, не слишком ли это грубо, пока трое других за столом не рассмеялись, услышав это замечание. Лиам смотрит на него с довольной улыбкой, которая заставляет Тео поверить, что семейные ужины, возможно, не так уж и плохи.  Когда хриплое хихиканье стихает, Тео, чувствуя благоприятную атмосферу, говорит: — Думаю, мне нужен ключ от дома. Чтобы мне, эм, не пришлось звонить в дверь. Больше. Он быстро добавляет, «если так можно», потому что его приучили не просить многого, и он определенно пересек черту, разделяющую «много» и «немного», просто войдя.  Дженна кивает: — О, конечно. Извини, мы даже не подумали об этом. — У нас должен быть запасной где-то здесь. Я посмотрю, — предлагает Дэвид. — Утром он будет ждать тебя здесь.  Тео благодарит пару, и остальная часть ужина проходит в том же духе: все делятся небольшими кусочками своего дня. Он думает, что однажды это станет для него нормой.  А утром на кухонной стойке лежит круглый серебряный ключ, рядом с желтой запиской с надписью «Добро пожаловать домой!», со смайликом внутри последнего «о».   * — Мои родители уже сказали тебе, что их не будет на этих выходных? — спрашивает Лиам, поворачиваясь к Тео с пассажирского сиденья. Его правая нога закинута на приборную панель под таким углом, что в случае лобового столкновения его колено может выдавить глазницу. Тео делает вид, что этот факт его беспокоит не так сильно, как грязные туфли Лиама на приборной панели.  Он качает головой: — Нет, они не сказали. Я уже говорил тебе убрать ногу?  Лиам закатывает глаза и опускает правую ногу на пол: — В любом случае, моя мама собирается навестить своих родителей в Рино в пятницу. Мой отчим будет на медицинском симпозиуме в Лос-Анджелесе с четверга по воскресенье.  — Ладно. Классно. — Это значит… — Лиам озорно смотрит на него, — Дом принадлежит нам! Тео медленно кивает, глядя на дорогу: — Опять же, ладно. Круто. — Боже, ты такой необычный подросток, — хмурится Лиам. — Слушай, я пытаюсь сказать, что мы устраиваем вечеринку. Хеллоуин! Нам обоим нужно выпустить пар. Или Лиам хочет устроить еще одну вечеринку и будет использовать события прошлых выходных как оправдание. Прежде чем Тео успевает открыть рот в знак протеста, Лиам опережает: — Не так, как в прошлый раз, это будет только стая, клянусь. Плюс… алкоголь. Волчий вид. — О, — говорит Тео, думая, что предложение звучало немного более заманчиво до того, как оно стало только для стаи, — Все в порядке, я, вероятно, буду работать над заявками для поступления на этих выходных.  С губ Лиама срывается драматичная фраза, когда он отвечает: — Ну, если ты передумаешь… ты знаешь, где мы будем. Обещаю, мы не будем слишком громкими.  — Спасибо.   И в наступившей тишине Тео может сказать, что Лиам разочарован. Однако он хорошо это скрывает и по-прежнему светит глупой ухмылкой в ​​сторону Тео, когда химера смотрит на него.  Он просто… пока не уверен, что сможет быть в стае. Все еще чувствует себя колючим и раздражающим внутри от того, что произошло, того, о чем он не хочет говорить. Не может.  И Тео не знает, как – возможно, это выяснилось в том шестидесятисекундном провале в его памяти после того, как кулак Лиама врезался ему в лицо – но они знают, что он сейчас живет с Лиамом, что раньше он жил на улице. Это то, как они с тех пор вели себя с ним – как будто они ищут в лице Тео другие секреты, которые он скрывал от них, как будто они чувствуют себя плохо из-за этого. Что бы это ни было за чувство. Это слово на букву Ж, которое рифмуется со словом вялость.   В разгар молчаливых мыслий Тео, Лиам тянется, чтобы переключить радиостанцию, и химера тут же переключает ее обратно с вызывающей ухмылкой на лице.  Он говорит: — Моя машина.  — Чувак, ни за что, ты всегда слушаешь НОР. Позвольте мне хоть раз переключить станцию, — спорит Лиам, снова поднимая руки, чтобы возиться с регуляторами радио. Он увеличивает громкость и останавливается на панк-станции, которая, по мнению Тео, транслирует только музыку, вращающуюся вокруг… — Плаксивые дети, кричащие о своих маленьких родных городках, — шутит Тео, качая головой, несмотря на то, что смягчается, — Да кого это волнует, в Бейкон-Хиллз есть подростки-оборотни. Лиам усмехнулся, глядя на другого мальчика: — Да, ну, покажи мне несколько песен об этом, и вместо этого я начну слушать их.  Когда они подъезжают к школе, Тео говорит: — Я найду, можешь не сомневаться. * Родители Лиама действительно уехали, Тео сидит за столом и работает над заявлениями, а стая шумит, их голоса доносятся снизу. Тео намеревается сказать Лиаму именно это, когда мальчик неуклюже стучит в дверь его спальни, но в тот момент, когда он видит эту свободную ухмылку на его лице, румянец на его щеках, он понимает, почему они такие громкие. Они пьяны или, по крайней мере, двигаются в этом направлении.  — У нас внизу есть пицца и конфеты, иии мы еще даже первый ужастик не начали. Тебе следует спуститься! — Лиам подбадривает, — Ты действительно собираешься оставаться здесь всю ночь?   Тео многозначительно смотрит на красный пластиковый стаканчик, который держит в руках бета.  Затем улыбка Лиама становится шире, когда он идет вперед: — Вот. Для тебя. Спустись со мной вниз. И он точно знает, что Лиаму Данбару не откажут.  Или, может быть, Тео просто не хочет ему отказывать — в любом случае, его рука заменяет руку Лиама на полупустом стакане, когда он делает глоток отчетливо горького волчьего алкоголя. Он хочет догнать уровень опьянения Лиама, хочет знать, каково это — улыбаться так, когда он следует за мальчиком вниз по лестнице, и запахи сладкого товарищества и жирной пепперони доносятся, чтобы поприветствовать их. * Страшная история такова: парень, с которым ты делил постель, подсадил в тебя какое-то ужасное пресмыкающееся чувство. И, возможно, он обнажил твои чувства, как кишки, неизящно распластавшиеся на дешевом, колючем белье, и все это потому, что ты знаешь, как утолить его аппетит. Ты также знаешь, как удовлетворить его, приготовил себя как еду и даже не осознал этого. И разве тебе не хотелось бы увидеть себя там, чтобы этот парень сгорбился над твоим распростертым телом, уступчивый только тогда, когда он грыз кожу твоей шеи - или, может быть, это была внутренняя часть твоего бедра, или, по слухам, там есть прекрасная вена прямо на внутренней стороне твоего бицепса.  Эта ужасная ползучая штука, которую ты принял за стрелу Купидона, но оказалась кинжалом, оказалась скальпелем, оказалась твои телом, снова ставшим местом раскопок. Убийца, обхвативший руками шею вместо твоей ладони. Когда этот парень рухнет на землю, ты снова станешь убийцей. Ну чтож, счастливого Хэллоуина. Твой костюм — место преступления. Или, может быть, это просто ты.  * Тео на кухне, смахивает крошки шоколада и арахисового масла со стола в мусорное ведро и берет себе стакан воды, когда слышит приближающиеся шаги сзади.  Мейсон, неспособный насладиться волчьим алкоголем, приобретенным Лиамом из-за вероятности того, что он приведет к его безвременной кончине, трезво улыбается химере, проглатывая кусок хрустящего арахисового масла и шоколада.  И человек ерзает, переминается с ноги на ногу, словно набирается смелости сказать что-то более важное, сделать что-то другое, а не смотреть, как Тео стирает с пальцев растопленный шоколад.  — Видишь что-то, что тебе нравится? Губы Мейсона дергаются в полуулыбке, и он говорит: — На самом деле мне очень хотелось с тобой поговорить.   Поэтому Тео кивает, приглашая мальчика продолжать, весь прислушиваясь и проявляя жидкую храбрость.  — Я просто… э-э, я хотел извиниться перед тобой, — говорит Мейсон, лениво почесывая затылок. — Мне не следовало так злиться на тебя той ночью. Дело было не в тебе, чувак, клянусь. Просто… никогда не становится легче увидеть труп. Или два, в одну и ту же ночь. Мне жаль.   Это так странно, и лицо Тео приобретает тёплое выражение, и он не знает, что ответить, не хочет об этом говорить. Но это та часть, где он должен сказать «Я прощаю тебя», или «Все в порядке», или любую другую примирительную фразу, которую вы должны произносить, когда кто-то извиняется перед вами, все эти фразы, которые Тео никогда не приходилось использовать раньше, он не привык быть на стороне жертв. Но тем не менее, он ищет те слова, те вещи, которые вы должны произносить, когда кто-то приближается к вам с поднятыми руками, признавая свое поражение, и Тео может думать только о том, как Мейсон критикует его, эта десятисекундная тирада, самое большее, бледнеет по сравнению со всем, что было сказано о нем или сделано с ним за последние восемнадцать лет его существования. И Тео смотрит на человека перед собой, человека, который извинился за то, что накричал на него, за то, что сказал правду, и задается вопросом, сколько извинений ему самому придется принести, прежде чем все его ошибки будут исправлены, прежде чем положить этому конец. Уроборос, пожирающий вину-поедающий-вину-поедающий-вину, съедающий всю его надежду на то, что он станет хорошим.  Он говорит: — Мне тоже, — и надеется, что этого достаточно, надеется, что это включает в себя и извинение, и прощение. — Хорошо, — кивает Мейсон, — Круто. Значит, у нас все хорошо? Никаких тяжёлых чувств? — Только мягкие, — отвечает Тео. Он показывает в сторону гостиной, — Мы должны… — Ага. Да, точно.  Мальчики возвращаются в гостиную, где Тео занимает свое место между Алеком и Лиамом, а Мейсон занимает угол дивана рядом с Кори. И это локоть у грудной клетки, сидение на скомканных обертках от конфет, «Какой твой любимый фильм ужасов?», полусформировавшиеся истории о привидениях, которые далеко не так пугают, как их реальная жизнь, и мармеладные мишки, оседающие на дне чашек с ликером, цвета мрачно смешиваются, пока напитки не напоминают чувства, которые они вызывают. Идет фильм, какой-то хоррор, крик на камеру, который по большей части заглушается их разговором. Лиам и Тео изо всех сил стараются спрятать остатки последней бутылки алкоголя, передавая ее друг другу и тайком делая глотки, в то время как Кори и Мейсон слушают, как Алек пьяно пересказывает историю о Хэллоуине, на котором он использовал обращение как костюм.  — И кто-то… кто-то имел наглость спросить меня, какой у меня костюм! — Можете ли вы передать мне чашку арахисового масла? — спрашивает Лиам, пьяное дыхание щекочет шею Тео.  — Это последняя.  — Потому что не так-то просто сказать «Кошелёк или жизнь» сквозь клыки… Тео тянется вперед, хватает конфету и протягивает ее Лиаму, который разворачивает чашку с арахисовым маслом и делит ее пополам.  Лиам кивает: — Хорошо. Мы можем поделить это.  — Но я проделал когтями огромную дыру в мешке с конфетами. Ладно, не огромную. Но достаточно большую, чтобы конфеты могли выпасть и…  Тео забирает у Лиама свою половину, не обращая внимания на то, как шоколад начал таять от тепла кончиков пальцев мальчика. В этом моменте есть что-то священное, трудно это понять, но сладкое шоколадно-арахисовое масло превращается в кашу во рту, вокруг него стая (возможно, Тео достаточно пьян, чтобы сказать «его стая»), Лиам удовлетворенно ухмыляется ему, Тео чувствует… да.  Он чувствует себя хорошо. Он чувствует себя тем смайликом внутри последнего «о».  — Спасибо, что пришёл на мою вечеринку в честь Хэллоуина.  Пауза. — Спасибо, что позволил мне жить в вашем доме. Лиам просто продолжает улыбаться приятной улыбкой, выражение, которое, вероятно, тупо отражается на лице Тео, когда он слегка толкает колено химеры своим собственным, и Тео не может вспомнить, когда в последний раз он ухмылялся достаточно широко, чтобы показать зубы. Не знал, что он может скалить зубы так, чтобы это не было угрозой.  Затем Алек завершает свой рассказ, слегка вздыхая: — Затем я вернулся и попытался собрать все конфеты, которые уронил, но большая их часть уже была взята. Так что да. Отстой. Лиам отходит в туалет, а Тео просто следует за ним, бездельничая в коридоре за дверью. Потому что, судя по всему, его костюм — тень Лиама. Потому что- — Ой! Извини, я бы попробовал пописать быстрее или что-то в этом роде, если бы знал, что ты ждешь. Тео качает головой: — Я не ждал, — он открывает и закрывает рот, ища что-то существенное, — Я… — Ты в порядке? — спрашивает Лиам, и он здесь, этот внимательный взгляд, обеспокоенное выражение. Тео старается не ошарашиваться убежденностью, с которой этот мальчик заботится о нем. О нем. Забота для него. Возможно и то и другое.  Тео кивает, немного встряхивается и говорит: — Но что, если я не… что, если со мной не все в порядке. Что тогда?   И младший мальчик выглядит таким же неуверенным, как и Тео, но отвечает твердым голосом: — Тогда я бы помог тебе.  Где-то в его мозгу, доступ к которому открыт алкоголем, что-то открывается, как канализация, удерживающая все эти слова, которые не выйдут до тех пор, пока не заполнят всё свободное место. Здесь сейчас Тео и все его маленькие пьяные чувства, обнаженные для Лиама.  — Прости меня за все плохое, что я тебе сделал. Сделал твоей стае, — заявляет Тео. — Для стольких людей… Я думаю, что сейчас я за это плачу. Все время. Что там говорят о карме?  — Чувак, подожди, это… — Иногда мне кажется, что только половина меня вернулась, — продолжает он, — Как будто половина меня все еще там, внизу, но я все еще чувствую это. Я все еще чувствую все. И кошмары. Я не знаю, как мне удавалось раньше, как я никогда не чувствовал себя виноватым ни перед чем, даже перед Тарой. Было очень дерьмово…  — Нет! — Лиам прерывает его, — Нет, я не позволю тебе говорить со мной об этом, пока ты не протрезвеешь. Пока мы не протрезвеем.  А бета смотрит на Тео так, будто знает, что слова уже заползают обратно внутрь него, как будто это спонтанное признание могло быть его единственным шансом заставить Тео «открыться». Лиам вытягивает мизинец и мягко спрашивает: — Пожалуйста, пообещай мне, что поговоришь со мной об этом позже?   Обычно Тео дразнил бы и называл этот жест детским, но их мизинцы сжимаются с торжественностью заключения нерушимого контракта, невысказанные слова укрываются в пространстве, где соприкасаются их пальцы.  — Ага.   Лиам закусывает губу: — Что касается признания в вещах… Тео подсказывает ему продолжать лишь взглядом.  — Я рассказал Скотту о том, что вся эта история с Чедипе пошла не так, как планировалось, но я полностью дал понять, что Чедипе уже был мертв, когда ты его убил. Убил это. Но Скотт все равно приедет домой на выходные, ну, завтра. Сегодня? Уже за полночь, значит, сегодня. НО, не беспокойся об этом! В основном он приезжает домой на день рождения Мелиссы, а вовсе не для того, чтобы на тебя наорать.  — Страшно. — В конце концов, сегодня Хеллоуин, — согласно бормочет Лиам, когда они возвращаются в гостиную, где Алек полурастянулся на диване и тихо храпит рядом с Мейсоном и Кори с затуманенными глазами, которые, кажется, не слишком далеки от того, чтобы уснуть самим.   А Тео, устало зевая, сталкивается с тем, что у него наверху есть кровать. Он наблюдает, как Лиам смахивает несколько оберток на пол, прежде чем все равно плюхнуться на диван, пристраиваясь под одним из нескольких плюшевых одеял на диване. Рядом с местом Лиама есть место, будто созданное специально по форме химеры, а верхний этаж очень далеко.  Чтож, Тео втискивается в эту щель в форме химеры, накрывая свое тело половиной одеяла Лиама и половиной одеяла Алека рядом с ним. Это тесно, и он думает, что, возможно, лежит на обертке от конфеты, которую Лиам пропустил, но это удобно. И тепло.  И это похоже на принадлежность к чему бы то ни было.