Рев

Персиваль был почти уверен, что сошел с ума. Или потерял связь с реальностью. В один момент он боролся за свою жизнь и рассудок в сетях Гриндевальда, а в следующий момент человек с самыми добрыми глазами, которые он когда-либо видел, уговаривал его забраться в потертый кожаный чемодан, и он попал в мир ярких красок и свежих запахов. На краткий миг ему показалось, что он умер, но эта мысль быстро исчезла, потому что, во-первых, он все еще был большим котом, а во-вторых, все еще чувствовал боль. Свет и запахи были приятной переменой по сравнению с сырым подвалом, но его мысли уже разбегались, цвета казались слишком яркими, а звуки — слишком громкими. И хотя кошачья часть его существа призывала его идти дальше и искать укрытие, он не успел сделать и двух шагов, как рухнул на землю, плотно закрыв глаза от слепящего света. Под ним была трава. Настоящая, мягкая трава, которая пахла свежестью, и он зарылся носом в землю, одновременно наслаждаясь этим запахом и пытаясь отгородиться от всего остального. Он ничего не мог поделать с шумом, который атаковал его уши, и вздрагивал от каждого нового звука — стрекота, рева и писка. Если это была галлюцинация, то чертовски правдоподобная, и он должен был гордиться своим мозгом за такую подробную фантазию. До его ушей донесся звук фырканья, постепенно усиливающийся. Он прищурился и, не успев осознать, что происходит, отпрянул от морды, которая обнюхивала его серебристые когти. Даже в самых смелых фантазиях он не мог представить, что Нюхлер будет смотреть на него пристальным взглядом. Он выглядел готовым начать драку за территорию, и как ни пытался Персиваль убедить свои рефлексы в том, что Нюхлер не представляет угрозы, происходящее было слишком ошеломляющим. — Хьюго! — донесся до него знакомый голос с нотками раздражения, и Персиваль не смог сдержать сдавленный всхлип, вырвавшийся из его воспаленного горла. Тут же голос утих. Персиваль смутно припоминал, что Тина называла этого человека Ньютом. Странное имя, но, похоже, он был англичанином, а если американцы и сходились в чем-то, так это в том, что англичане странные. — Оставь его в покое, ты его пугаешь. Нюхлер убежал, дразняще виляя коротким хвостом. Ньют приблизился, и Персиваль, заставив себя не вздрогнуть из упрямства, остался неподвижным, когда другой человек опустился на траву рядом с его головой. — Сенсорная перегрузка, да? Он говорил сочувственно; его голос был не громче шепота. Он не пытался причинить Персивалю вред. Ошейник исчез, как и клетка. Окружающая обстановка была совершенно иной. Но именно нежная рука, осторожно касающаяся его головы между ушами, ласково поглаживающая, окончательно убедила Персиваля в реальности происходящего: он действительно был спасен из тюрьмы Гриндевальда. Если бы он был человеком, он бы заплакал. Гриндевальд не добился своего. Разум Персиваля все еще был с ним, и он был свободен. Какой-то звук все-таки вырвался из его горла, и Ньют успокоил его, погладив Персиваля по ушам. — Тише, дорогой. Здесь ты в безопасности. Наконец Персиваль полностью расслабился. *** Ньют точно определил момент, когда рухнула последняя оборона Вампуса. Тело под его рукой обмякло, дрожь напряжения исчезла, и глаза Престора медленно закрылись. — Молодец, — пробормотал он и принялся за работу. Он все равно начал бы лечить раны Престора, если бы Вампусу потребовалось больше времени на то, чтобы расслабиться, но безопаснее было начать, когда установилась первая связь доверия. Или, по крайней мере, когда будет меньше шансов случайно попасть под удар. Когда Ньют только начал путешествовать, он потратил немало времени на то, чтобы научиться справляться с неизбежным гневом, возникающим при виде могущественных существ, подвергающихся боли и насилию. Во время учебы в Хогвартсе Ньют был посредственен в исцеляющих заклинаниях — теперь он стал мастером. Под его чутким руководством магия сращивала сломанные кости, закрывала открытые раны, заживляла ожоги, помогала шерсти и когтям регенерировать. Каждое новое преступление, которое он обнаруживал взглядом, придавало заклинаниям еще больше силы и точности, сравнимой с кинжалом. Только когда он добрался до шеи бедного зверя, он остановился. Вся эта область была покрыта шрамами, и его мысли вернулись к тому моменту, когда он попытался снять ошейник. Тогда он отшатнулся от удара током, но теперь, когда он вспомнил, он был почти уверен, что ошейник затянулся, когда Престор застонал от боли. Затягивающийся ошейник. Крик Вампуса. Все кусочки головоломки сложились воедино, и Ньют стиснул челюсти, а пальцы задрожали от гнева. Почувствовав его волнение, Пикетт забрался ему на плечо, обхватил руками шею Ньюта и заскулил. — Все в порядке, Пикетт, — пробормотал Ньют. — Просто я злюсь. Люди могут быть очень жестокими. Пикетт кивнул своей листовидной головой, а затем указал на Престора. — Да, ты прав, я должен закончить его лечить. Удовлетворенный, Пикетт исчез в кармане плаща Ньюта, а Ньют провел палочкой по язвам и шрамам, опоясывающим шею Престора. Даже при самом эффективном магическом лечении это место будет болеть еще некоторое время. Единственное, с чем предстояло справиться, — это недоедание и общая слабость, а от этого, к сожалению, не было волшебного лекарства. Престору придется есть как можно больше — что поначалу, вероятно, будет не так уж и много — в течение нескольких недель, прежде чем он сможет набрать здоровый вес. На самом деле ему следовало начать как можно скорее, но у Ньюта не хватало духу разбудить его сейчас, когда Вампус наконец расслабился и позволил себе отдохнуть. «Когда он проснется», — подумал Ньют и отправился готовить место для своего нового гостя. Позже он создаст для него подходящую обитель, а пока достаточно будет тихого, уютного места с приглушенным светом. *** Персиваль проснулся в тепле и уюте и на мгновение забыл о том, что было раньше, ожидая увидеть человеческие конечности и полумрак своей спальни, когда он открыл глаза. Вместо этого он увидел мягкий зеленый мох, служивший подушкой для его явно нечеловеческого тела. Боль отступила, превратившись в приглушенное пульсирование, но знакомая боль подсказывала ему, что не стоит сильно шевелить ногами, пока кости окончательно не срастутся в правильном положении. Тем не менее он чувствовал себя лучше, чем за последние недели — месяцы? — и, что еще важнее, его разум прояснился. Без отвлекающей боли и страха перед Гриндевальдом ему было гораздо легче сохранять свои мысли и игнорировать новые инстинкты. Гриндевальд. Он до сих пор не знал, что случилось с этим человеком, хотя и предполагал, что его махинации наконец-то разоблачили, учитывая, что авроры искали логово Гриндевальда. Возможно, они даже искали его самого — и совершенно не подозревали, что уже нашли. Должно быть, этот ублюдок до слез хохотал над этой иронией. Но от этой мысли никуда не денешься, и Персиваль заставил себя переключить внимание на другие вопросы. Вопросов было много. Его воспоминания о недавних событиях были в лучшем случае ненадежными. Он был уверен, что Тина Голдштейн была рядом с ним, когда его освободили, но большинство его воспоминаний было связано со странным англичанином с нежными руками и добрыми глазами. Тина, кажется, доверяла ему, и Персиваль был почти уверен, что она была в его волшебном чемодане, но дальше воспоминания становились еще более расплывчатыми, боль и усталость затуманивали события. Он был почти уверен, что там был Нюхлер, а потом Ньют начал его лечить, но кроме этого он не помнил ничего, кроме ощущения свежего воздуха на коже и отсутствия ошейника на шее. Теперь все было тише, не так ярко, хотя, возможно, это просто его перегруженная система наконец-то приспособилась к возросшему количеству раздражителей. За пределами темного, грязного подвала изменения в его зрении были более очевидны: большинство цветов стали тусклее, чем он привык, некоторые оттенки исчезли вовсе, а преобладали синие и серые тона. С другой стороны, он уже убедился, что в темноте видит лучше, чем раньше, а это может оказаться полезным. Персиваль поднял голову от земли и широко зевнул, наслаждаясь ощущением свободы движений. — О, ты проснулся! Персиваль повернул голову на середине зевка, его тело напряглось, но это был всего лишь Ньют, наблюдавший за ним со своего места под ближайшим деревом. Он уже собирался закрыть рот, чувствуя себя немного неловко, потому что, хотя он и не имел теперь человеческой формы, зевать на людях все равно считалось неприличным. Но тут Ньют нахмурился, и радость исчезла с его лица. — О, борода Мерлина, твои зубы! Мгновение спустя Ньют уже стоял перед ним на коленях, пытаясь снова открыть ему рот и бормоча про себя. — Должно быть, я пропустил это вчера. Вот ублюдок. Персиваль мог только предположить, что он имеет в виду Гриндевальда, и энергично закивал. Они оба замерли: Ньют уставился расширенными глазами на Персиваля. На Персиваля снизошло озарение. Они могли не знать, что он — Персиваль Грейвс, превращенный в другую форму, но он все равно мог попытаться передать то, что он понимает. Его разум все еще оставался (в основном?) человеческим, и он не собирался вести себя как животное. Этого должно быть достаточно, чтобы люди догадались, верно? Но прежде чем он успел что-либо сделать, Ньют резко покачал головой и вернулся к теме зубов. — Ну-ка, открой рот, дай мне посмотреть, — уговаривал он, и Персиваль не сразу понял, почему мужчина так расстроен. Он уже привык к отсутствию некоторых зубов — это было первое, чего лишил его Гриндевальд после превращения. Он мгновение смотрел на Ньюта, потом тихо вздохнул и послушно открыл рот. В конце концов, этот человек уже осматривал его тело, когда впервые лечил его, и было бы глупо отказываться от помощи. Ньют снова выглядел удивленным, явно ожидая большего сопротивления, но уже через мгновение он внимательно изучал открытый рот Персиваля. — Хм… Вообще-то, лучше бы использовать Скелегро, — пробормотал он, и Персиваль попытался скорчить гримасу при этой мысли — это вещество совершенно отвратительно — но лишь пошевелил усами. Ньют, похоже, не заметил его недовольства, возможно, потому, что его лицо находилось в паре дюймов от клыков — Персиваль уже почувствовал, что начинает волноваться за этого глупого человека, который не понимает, как опасно находиться рядом с опасными зверями. — Для восстановления роста потребуется гораздо больше времени, — сообщил он Персивалю, сморщив нос, что должно было выражать неодобрение, но на самом деле выглядело довольно мило. — Я могу ускорить рост, но это займет несколько дней. Персиваль сделал вид, что пожимает плечами, и уткнулся носом в карман, где, как он знает, Ньют спрятал свою палочку, хотя и видит только ее кончик. Ньют улыбнулся. — Медленный рост, так тому и быть. Знаешь, тебе вчера совсем не понравилось, что на тебя направили волшебную палочку. Это заставило Персиваля остановиться. Верно, если учесть, что обучение в Аврорате заставляет быть особенно осторожным, когда кто-то направляет палочку в твою сторону, и пристрастие Гриндевальда к болезненным проклятиям, его действительно должно было беспокоить, что практически незнакомый человек (каким бы добрым он ни казался) использует палочку рядом с ним. Персиваль не совсем понимал, почему ему так неприятна эта мысль, хотя смутно помнил, что вчера его передернуло. Ньют, похоже, ждал какого-то сигнала, чтобы продолжить, и озабоченно морщил свой веснушчатый лоб. Персиваль сделал единственное, что пришло ему в голову, и осторожно фыркнул, коснувшись щеки мужчины. Когда он отстал, Ньют широко улыбнулся и заменил осветительные чары, разбросанные по всему жилищу. На это ушло всего мгновение, и вскоре Ньют с довольным стоном встал. — Как насчет того, чтобы поесть? — бодро спросил он. — Тебе нужно начать набирать вес. Пустой желудок Персиваля отозвался громким рычанием, что в человеческом обличье заставило бы его покраснеть от смущения. После превращения Гриндевальд обеспечивал его пищей с помощью ряда заклинаний, не желая возиться с регулярным кормлением. Похоже, с тех пор он не ел никакой настоящей пищи. И только когда Ньют вернулся с ведром, полным сырого мяса, Персиваль понял, в чем недостаток всего замысла: хотя кошачья часть его души рыдала от предвкушения, человеческие чувства начали бунтовать при мысли о том, что придется есть «подходящую для кота» пищу, и он с грустью посмотрел на куски мяса, которые Ньют уже разрезал для него на более мелкие кусочки. На мгновение он задумался, чтобы дать волю своим кошачьим инстинктам, а затем резко встряхнул себя. Такие мысли ни к чему хорошему не приводят. Удержать разум человека в этом теле и так было непросто, и будь он проклят, если сделает что-то, что еще больше усугубит эту борьбу. Или, в данном случае, не проклятие, а поедание сырого мяса. Выхода нет. *** Ньют с безмолвным ужасом наблюдал, как Престор начал есть. Вернее, пытался есть. Похоже, Вампус не имел ни малейшего представления о том, как обычно едят коты — он пытался проткнуть кусок мяса когтем, а затем поднести его ко рту. Чаще всего мясо скатывалось на землю прежде, чем лапа достигала половины пути. Даже когда он наконец опустил голову, чтобы схватить мясо, его жевательный процесс был странным, как будто он не знал, как лучше использовать оставшиеся зубы, чтобы вгрызться в мясо. Ньют мог бы поклясться, что Престор злится на еду, как будто считает ее несговорчивой специально. Он начал подозревать, что Гриндевальд не ограничился использованием этого бедного Вампуса в качестве живого ингредиента для зелья, а на самом деле экспериментировал над Престором. Некоторые из его странностей можно объяснить тем, что он вырос в неволе, например тем, что Престор, похоже, совсем не умеет вести себя как кот, но Ньюту трудно понять потрясающий интеллект в проницательных глазах Вампуса. Престор даже, кажется, понимает Ньюта, когда тот говорит, общаясь с ним покачиванием головы и иногда указывая лапой. Даже никогда не встречаясь с Вампусом, Ньют не думал, что такое поведение можно считать абсолютно нормальным. Хотя он признает, что, возможно, так оно и было. Пора начинать делать заметки. Он наблюдал, как Престор с трудом откусывает еще один кусок мяса, но потом сдался и сделал мысленную заметку, чтобы попытаться найти другую еду, которая могла бы понравиться Вампусу. По имеющимся сведениям, их рацион основан на мясе, и именно оно быстрее всего восстановит его вес, но Ньют не хотел, чтобы Престор страдал без необходимости. — Ты молодец, — прошептал он, поглаживая рукой чёрную шерсть на голове Престора. Престор странно отреагировал на прикосновение — сначала он напрягся (что совсем не удивило Ньюта, учитывая его опыт взаимодействия с людьми), но затем словно растаял под прикосновениями Ньюта, как бы подсознательно принимая предложенную доброту. Обычно Ньют старался не приучать диких существ к своим прикосновениям, но здесь он готов сделать исключение. Отчасти потому, что, даже после длительной реабилитации, он не уверен, что Престор сможет самостоятельно выжить в дикой природе — он даже не знает, как правильно питаться, черт возьми, — а отчасти потому, что чувствовал, как Престору нужна нежность после долгих лет пренебрежения и жестокого обращения. Ньют не хотел думать о том, что Престор выглядит в его глазах как полностью повзрослевший, взрослый Вампус. Если он действительно родился в неволе… Его пальцы, все еще перебирающие густой мех, зацепились за узел. — Тебе нужна ванна, друг мой, — сказал он вслух, совершенно не замечая, что глаза Престора расширились на последней фразе, потому что он слишком сосредоточился на улыбке, вызванной тем, что его уши вдруг напряглись, требуя внимания. — Надеюсь, ты не так сильно ненавидишь ванны, как магловские коты. Оказалось, что Престор обожает ванны. И душ. И вообще быть мокрым — причем все вокруг, включая Ньюта — когда грязь и засохшая кровь наконец смылись с его тела. Даже промокший до костей и с большим мокрым котом, прислонившимся к его боку, Ньют не мог не улыбнуться, глядя на этот неуверенно наступающий беззаботный момент и явное удовольствие Престора от того, что он чист. Радость Вампуса отвлекла его от возрастающего гнева по поводу того, сколько шрамов он обнаружил по всему телу Престора. Даже не считая текущих ран, их оказалось слишком много, как старых, так и новых. Закончив тщательно смывать последние остатки мыла, опасаясь за еще не зажившие участки, он услышал голос Куини из мастерской. — Ньют, милый? Похлопав Престора в последний раз, Ньют выпрямился. — Уже иду! Куини ждала его в мастерской, изучая полку с зельями с тем же пытливым любопытством, с каким, как ему иногда кажется, она смотрит на мир. Ньют понял, что Престор последовал за ним и теперь топчется в рабочем помещении, не сводя глаз с Куини и распространяя неприличный запах мокрого кота. Вампус, кажется, чего-то ждал, наклонив голову в предвкушении, но Куини лишь рассеянно улыбнулась Престору, а затем вернула свое внимание к Ньюту. На периферии зрения Ньют заметил, как Престор опустил голову, словно разочарованный, но Вампус все равно остался с ними в мастерской, неуклюже опустившись на задние лапы. — Тини хочет с тобой поговорить. Она только что вернулась с работы, — сообщила Куини, с небольшой ухмылкой глядя на его промокшую белую рубашку. — Возможно, тебе стоит сначала обсохнуть. По его щекам разлилось тепло. — Да, конечно, я… сделаю это. Он огляделся в поисках полотенца, но тут вспомнил, что на самом деле он волшебник и может просто использовать заклинание для высушивания одежды. За его спиной Престор тихонько фыркнул, как будто смеясь. — Тише ты, — пробормотал Ньют. — Из-за тебя я весь мокрый. Куини улыбнулась им обоим и он, все еще краснея, выбрался из чемодана в гостевую комнату Голдштейнов. Тина выглядела усталой и изможденной; ее волосы были взъерошены, как будто она постоянно проводила по ним пальцами. — Ньют, отлично. У тебя есть что-нибудь новое о Вампусе? — ее тон серьезен, как будто она все еще находится в МАКУСА — официальный и профессиональный. — Ему лучше, — ответил он — не более чем замечание, которое он счел нужным произнести. Если честно, Тина мгновенно уловила его намек, и выражение ее лица стало печальным. — Прости, Ньют, я не подумала. Я рада, что ему стало лучше. Она искренне устала, и он почти почувствовал себя виноватым за то, что заговорил об этом, но нет. Престор заслуживает большего внимания. Никто из них не упомянул, что «ему стало лучше» на самом деле может мало что значить, учитывая, в каком состоянии они его нашли. — Я уверен, что его использовали как живой источник ингредиентов для зелий, — сказал он, не глядя ни на кого из них, опасаясь, как бы они не заметили его ярости. — Отрубленные когти, зубы и прочие вещи. — Мы нашли в доме лабораторию по изготовлению зелий, — сказала Тина напряженным и сдавленным голосом. — Даже наши лучшие мастера зелий не знают, что это за зелья, а Гриндевальд ничего не говорит, но я не сомневаюсь, что это то, за что пострадал Престор. Наступила тишина, пока Ньют медленно разжимал кулаки. Когда Тина заговорила снова, ее голос стал еще тише, и ошеломленный таким поворотом событий Ньют напряженно прислушивался. — И мы не смогли найти никаких следов мистера Грейвса. Ньют поморщил нос. Он был так занят Престором, что совсем забыл о том, что Тина все еще ищет своего пропавшего босса. Он никогда не встречал самого Персиваля Грейвса, но Тина считает его хорошим человеком, достойным сожаления. Они оба знают, что если его не было в доме, сданном Гриндевальдом МАКУСА, то шансы найти его живым стремятся к нулю. — Мне жаль, — тихо сказал Ньют, беспомощно пожимая плечами. Никто не заслуживает того, чтобы умереть в плену у Гриндевальда, не увидев даже доброжелательного лица перед концом. Шум из кухни наконец заставил его поднять голову. Куини мешала ложкой в горячей кастрюле, тарелки уже летали по воздуху. — Раз уж ты здесь, — весело сказала Куини, совсем не похожая на лукавую девушку, за которую себя выдает, — садись и ешь. Ты уже несколько дней сидишь в чемодане со своим бедным Вампусом. Тебе нужно поесть. -… Я и сам могу поесть, — пробормотал Ньют. Куини и Тина уставились на него вопросительными взглядами. Еще пару недель назад он бы скривился, недовольный тем, что оказался в центре внимания, а теперь просто фыркнул, слегка раздосадованный тем, что они уже так хорошо его знают. Ньюту действительно следовало спросить Тину, почему она не спустилась в чемодан. Оказывается, все это было частью продуманного плана, чтобы накормить его. *** Ньют вернулся из квартиры наверху с таким видом, словно только что наелся досыта. Он улыбнулся, увидев Персиваля, который ждал его в мастерской, и Персиваль, стараясь держаться в рамках своего обычного безразличия, не мог не воспрянуть духом. Он был теплым и чистым, а Ньют улыбался — скромной улыбкой, которая делала его бесспорно обаятельным. — Ты ждал меня? — тихо спросил Ньют, и улыбка его стала шире, когда Персиваль кивнул, а когда он проходил мимо, то погладил Персиваля по уху. — Ну что ж, тогда пошли. Я давно собирался обустроить твою обитель, но потом занялся исследованиями, и мне не совсем ясно, какие условия предпочитают Вампусы… Ньют продолжал лепетать о различных вариантах, подойдя к краю чемодана, где уже ждал пустой прямоугольный участок земли, готовый к заклинаниям. Персиваль довольствовался тем, что просто слушал и следовал за ним. Его, конечно, интересовало, как Ньют воплощает в жизнь заклинания, поддерживающие функционирование чемодана. Очевидно, здесь использовались очень сложные невидимые чары расширения, но Персиваль не мог понять, как Ньют создал такие реалистичные условия. Иногда ему казалось, что он находится под открытым небом: настолько свежим был воздух и реалистичным свет. Возможно, цвета были немного ярче, чем в реальности. Поэтому Персиваль удобно устроился на земле и наблюдал за работой Ньюта. За следующие полчаса его восхищение мастерством Ньюта как волшебника значительно возросло. Многие чары, которые он использовал для выращивания растительности и формирования небольшого ручья, были не только очень специфическими, но половина из них, казалось, была придумана им самим. Ньют не выглядел уставшим даже после того, как создал целый небольшой лес из вечнозеленых и лиственных деревьев, добавил скалистые участки со мхом и лишайником, а затем проложил русло ручья с галькой. Его волшебная палочка работала точно и аккуратно. Не так четко, как у Персиваля, но и не слишком драматизируя, как это часто случается с новичками в его отделе. Пока он наблюдал, вода начала наполнять ручей с последним взмахом палочки Ньюта. Это происходило так плавно, что Персиваль мог различить лишь место, где поток заканчивался магическим барьером, который автоматически поднимал воду обратно, если он внимательно присматривался. Ньют убрал палочку и повернулся к Персивалю. — Как тебе это? Я знаю, что Вампусы обитают в разных частях Северной Америки, но мне показалось, что это место будет самым подходящим. Конечно, это было прекрасно, и если бы Персиваль был настоящим Вампусом, он, без сомнения, оценил бы эту обитель гораздо больше. Но поскольку он им не был, то вряд ли стал бы проводить здесь много времени — ему не хотелось оставаться одному в лесу. Тем не менее Ньют казался таким надежным, и Персивалю не хотелось выказывать недоверие, тем более что он сомневался, что Ньют понял истинную причину его беспокойства. Поэтому он придвинулся ближе и коснулся головой плеча Ньюта в знак дружеского расположения. Даже запах был как в настоящем лесу: свежая смола сосны и чистый запах воды, смешанный с присущим Ньюту ароматом земли, чая и пергамента. Это был самый спокойный момент для Персиваля за последние несколько недель. *** Хотя его план просто позволить Куини читать его мысли провалился, после еще одной полноценной ночи сна — в последнее время Персиваль проводил большую часть времени во сне, что само по себе было чем-то новым — он продолжил свои попытки объяснить Ньюту, что он не существо, а человек, превращенный Геллертом чертовым Гриндевальдом. Очевидно, просто быть странным не получилось. Это ставило под сомнение, с какими именно существами обычно взаимодействовал Ньют, если он, не моргнув глазом, принимал непонятную рациональность как должное. А может быть, это просто особенности характера Ньюта. (Персиваль также изо всех сил старался не думать о том, что его только что мыл и чистил незнакомец, к которому он начинал привязываться и который ему начинал нравиться). Прошло немало времени, прежде чем очевидная мысль пришла ему в голову. На краю его новой обители — в которой он до сих пор проводил время только во сне, потому что не собирался оставаться там в сознании, пока не почувствует себя менее слабым и неловким, — был участок голой земли, пыльной и лишенной зелени. Голая земля, на которой его когти оставили следы. Внезапное возбуждение охватило его, когда он поднял один коготь над землей, готовый написать крупными буквами «Я ПЕРСИВАЛЬ ГРЕЙВС», но вдруг остановился в замешательстве. Его коготь замер. Персиваль знал, что умеет читать и писать. Он знал буквы, знал их форму и как складывать их в слова. И все же, пока он тыкал когтем в землю, практика ускользала от него; его сознание проносилось над знаниями, как вода проносится над камнем. Он зарычал от досады, вздрогнул, сменил голос на более тихий, а потом вспомнил, что теперь может быть громким, если захочет. Знания были здесь. Он чувствовал их, но каждый раз, когда он пытался применить их на практике, все путалось. Он уставился на бессистемные линии и круги, начерченные им на земле, и подавил отчаяние. Это просто еще одно проявление его превращения — сказал он себе. Еще одно проявление того, как Гриндевальд взял и превратил его в нечто иное. Еще одно проявление того, что его жизнь ускользает от него. Некоторое время он лежал на земле, уныло прислушиваясь к звукам жизни вокруг. Ньют передвигался по мастерской, бормоча что-то себе под нос и время от времени постукивая пальцами по перу. В соседней обители в траве шевелилось что-то большое — он не стал исследовать это место после того, как Ньют пробормотал что-то о Нунду, о том, что «нужно приучить его к твоему запаху» и о том, что «лучше перестраховаться, чем потом жалеть». Учитывая, что Ньют, похоже, относился ко всем своим существам разной степени опасности с мягкой снисходительностью и абсолютно без страха, Персиваль решил последовать его совету. Где-то поблизости в плохом настроении копошился Эрумпент, а вдалеке раздавалось довольное щебетание маленьких Окамми. Даже Персиваль мог признать, что эти маленькие существа очень милы. Независимо от того, как он относился к ситуации, он должен был отдать должное этому телу — его новые чувства были остры. Теперь, когда он привык к ним, а оглушительный шум превратился в фильтрованный источник информации, он не мог не быть слегка впечатлен. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Затем Персиваль Грейвс, директор службы безопасности МАКУСА, встал и направился к мастерской. Его походка все еще была неуверенной, больше похожей на шарканье, чем на грациозный шаг, потому что шесть лап — это слишком много для координации, но он не обращал на это внимания. Он больше не может писать и, вероятно, не может читать. Но знания все еще где-то там, и Персиваль не позволит этому сломить его. Отчаяние не исчезло полностью; он не думал, что способен на такое на данном этапе, но он отодвинул его, чтобы снова начать мыслить ясно. Дверь мастерской, как обычно, была открыта, впуская свет и звуки из жилищ, и теперь Вампус направлялся туда с определенной целью. Ньют перестал постукивать ногой по полу, когда он вошел, и поднял глаза от листа пергамента. Взгляд Персиваля на мгновение задержался на чернильном пятне, размазанном по переносице Ньюта. — Престор? Что-то случилось? Уже не в первый раз Персиваль поразился тому, как Ньют разговаривал со своими созданиями, словно действительно ожидал, что они его поймут. Он обращался со своим зверинцем как с людьми, и это было… это было самое отдаленное от ситуации с Гриндевальдом, что Персиваль мог обнаружить. Он тихонько заскулил и подошел к рабочему столу, над которым склонился Ньют. Он был достаточно высок, чтобы его голова возвышалась над столешницей, и уткнулся мордой в пергамент с проблеском надежды, который почти сразу же угас. Что бы ни написал Ньют — вероятно, что-то связанное с тварями, — Персиваль не смог прочесть. Слова были просто чернильными кляксами на листе, которые его мозг не мог расшифровать, хотя он помнил, что читал так же ясно, как сейчас видел пузырек с перцовым зельем на нижней полке. Он даже не заметил, как его скулеж стал громче, а уши и хвост подергивались от беспокойства, когда он понял, что его выход из отчаяния был частично подпитан маленьким огоньком надежды на то, что он все еще может читать, даже если не умеет писать. Затем рука Ньюта легла ему на голову, и он рефлекторно вздрогнул, а горло сжалось, не давая ему издать ни звука. Рука оставалась неподвижной, тяжелой, успокаивающей, пока Персиваль не вспомнил, что здесь его не будут наказывать, и не расслабился. — Вот так, — мягко подбодрил его Ньют. — Никто не причинит тебе вреда. Постепенно Персиваль снова успокоился, чувствуя легкий стыд за свою пугливость. Он знал, что больше не является пленником Гриндевальда — Ньют буквально отличался от темного волшебника. И все же он по-прежнему боялся теней. Когда Ньют начал чесать его за ушами, он вздрогнул от этого прикосновения. — Хочешь, я почитаю тебе? — тихо спросил Ньют, и Персиваль в изумлении поднял голову. — Ты можешь следить за текстом на листе. Он кивнул, пытаясь улыбнуться в знак благодарности, но вздрогнул, когда из его горла вырвалось тихое, рычащее урчание. Ньют посмотрел на Персиваля, и на его лице появилось поистине выразительное удивление, когда тот слегка скосил глаза, пытаясь заглянуть себе в рот, и начал хихикать. Даже его хихиканье было восхитительным. Так Персиваль целый час просидел на корточках, наблюдая, как тонкий палец Ньюта скользит по пергаменту, читая главу о Эрумпентах. (В итоге он узнал о Эрумпентах гораздо больше, чем ему когда-либо понадобится, но Персиваль счел это достойной жертвой). *** После этого можно было ожидать кошмаров. В конце концов, у Персиваля уже было достаточно доказательств того, что отсутствие человеческого тела не избавляет от ночных кошмаров. Ошейник снова на месте, натирает и сжимает, и он не может пошевелиться, а всего в нескольких футах от него Гриндевальд улыбается так, что Персивалю хочется отступить назад, если бы только было место для этого. Даже читать уже не можешь, — шепчет Гриндевальд, почти с жалостью, как будто он способен на такое переживание. — Уже зверь. Персиваль рычит, даже когда его собственная палочка кружится вокруг него и огонь лижет его шерсть. Он хочет кричать и отрицать, но не может говорить. Он не произнес ни слова уже несколько недель. Что, если он разучился говорить? Он проснулся от жалобного, протяжного хныканья, которое, казалось, разрывается на части. Только когда он осознал вибрацию в собственном горле, он понял, что этот звук издает именно он, и тут же сомкнул челюсти. Но до его ушей все еще доносилось низкое урчание, хотя Персиваль был уверен, что уже перестал издавать какие-либо звуки. Персиваль сел, напрягая слух, и оказался лицом к лицу с Нунду. Он не отшатнулся назад от внезапного прилива адреналина только потому, что на его пути стоял Нунду. Дрожа от напряжения, он постарался не шевелиться, помня о том, что не должен выглядеть угрожающе — он действительно не представлял угрозы, Нунду был огромным, не раненым и, возможно, мог убить его своим дыханием, — и позволил его золотому взгляду скользнуть по его телу. Мурлыкают ли Нунду перед нападением? Затем Нунду нагнулся вперед и, прежде чем Персиваль успел что-либо предпринять, чтобы защититься, начал лизать его голову, продолжая мурлыкать. Он попытался опустить голову, чтобы избежать попадания слюны на шерсть, но Нунду лишь проследил за его движением и опустил тяжелую теплую лапу на спину Персиваля. Наконец ему пришло в голову, что таким образом Нунду пытается утешить его. Должно быть, он услышал его тревожные звуки и пришел проверить, в чем дело. Были ли Нунду и Вампус близкими родственниками? Это казалось маловероятным, учитывая океан между их естественными местами обитания, но Нунду, похоже, был вполне доволен тем, что одарил Персиваля кошачьей версией ласки. Постепенно напряжение стало покидать его тело, и Нунду в ответ притянул его еще ближе к своему животу, окутал теплом и принялся вылизывать шерсть на его спине. Вся эта ситуация не отличалась особым достоинством, но, неожиданно, оказалась приятной. Когда через несколько часов он снова проснулся, то не мог вспомнить, как вообще заснул. Нунду громко храпел рядом, но его хватка ослабла, и Персиваль смог встать и приступить к исследованию чемодана. Отчасти для того, чтобы отвязаться от слишком заботливого Нунду, а отчасти потому, что ему казалось, что давно пора научиться правильно ходить в этом теле. Он уже видел некоторые из этих обителей, проходя мимо них, когда Ньют вел его в душевую и по пути к мастерской. Но он и не подозревал, сколько их еще. Волшебный ночной цикл близился к концу, но большинство обитателей чемодана еще спали и едва шевелились, когда он тихо пробирался мимо на мягких лапах. Даже самый неуклюжий Вампус, казалось, двигался бесшумно. Он нашел лес, заснеженное место обитания с плавающим пузырем чего-то, жутко похожего на Обскура, из которого он поспешно убрался, саванну с большим скалистым выступом, казавшимся безлюдным, озеро и даже немного пустыни. На каждое существо, которое он узнавал — Эрумпент, Графорн, Окками, Демимаска, Фвупер, — приходилось два, о которых он никогда не слышал. Все это было откровенно незаконно. Он старался не думать о том, что они, скорее всего, все еще находятся на американской земле, и, будь он сейчас в своем обычном состоянии, ему пришлось бы арестовать Ньюта, потому что это было совершенно незаконно. Тем не менее Персиваль не мог не восхищаться размерами этого места и магической силой, вложенной в его создание. Оно было небрежным, но в то же время функциональным, красивым и по-своему завораживающим. Пожалуй, это было самое необычное магическое место, которое он видел со времен своей учебы в Ильверморни. В кои-то веки он был даже рад, что сейчас не человек — по закону нужно было бы что-то предпринять с незаконной торговлей (не говоря уже о содержании) существами, в чем Ньют не мог отрицать своей вины, но в данном случае Персиваль не был склонен следовать букве закона. Учитывая обстоятельства, это все равно спорный вопрос. Наступивший рассвет застал его за изучением небольшого дерева, усыпанного дремлющими палочками. Поток золотистого света заставил его закрыть глаза от удовольствия. Магический свет, омывающий его тело, был приятно теплым, и он с удовольствием потянулся в его лучах. Затем тишину нарушил звук шагов на лестнице, ведущей во внешний мир, и он обернулся на шум. Ньют, несомненно, отправился на утренний обход. Он был уверен, что только благодаря решительным совместным усилиям сестер Голдштейн Ньют не спал каждую ночь в своем чемодане, когда Персиваль был вне опасности. Он побежал к мастерской, насколько это было в его силах, и успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ньют выходит из двери. *** Ньют не пытался скрыть зевоту, выходя из мастерской в ранний утренний свет, озаряющий обитель в течение дня и ночи. Тина не давала ему спать допоздна, задавая, возможно, связанные с делом вопросы о различных магических существах, которые могут обитать в окрестностях Нью-Йорка. Не успел он сделать и шага, как из-за дерева появился Престор с палочками. Теперь, когда Вампус не пригибался, Ньют понял, что его голова действительно достигает его плеча. Вампусы были скорее стройными и гибкими, чем массивными — что-то вроде помеси немагической пантеры и горного льва, только увеличенного в размерах, как это часто бывает с магическими существами. Престор передвигался немного увереннее, хотя «ходьба» все еще звучала слишком оптимистично. Смесь шарканья и ковыляния была более точным описанием. В последние несколько дней Ньюту все чаще приходилось подавлять свой праведный гнев. Престор должен был сейчас свободно бегать по просторному лесу, обладая всей грацией благородного хищника, какими, по мнению Ньюта, должны быть Вампусы. Он не должен был едва ходить и есть, вздрагивая от громких звуков и резких движений. По крайней мере, сейчас он издавал звуки, хотя Ньют заметил, что их громкость не превышала определенного уровня. Ньют вынужден был отвлечься от своих все более мрачных мыслей, когда мокрый нос ткнулся в его пальцы, ища контакта. Улыбаясь, он принялся чесать Престора за ушами, довольный тихим мурлыканьем, которое это вызвало. Учитывая все — и особенно Гриндевальда, — Вампус оказался на удивление хорошо настроен. Снова довериться человеку, да еще так быстро… это свидетельствовало о душевной стойкости, которой не было у большинства существ, оказавшихся в подобной ситуации. На протяжении всего утреннего обхода и кормления Престор оставался рядом с ним, как выросшая тень, с внимательными глазами, следящими за каждым действием Ньюта. Ньют даже не заметил, когда тот начал говорить, объясняя, какая пища предназначена для того или иного существа, каковы их предпочтения и привычки в еде. Когда он посмотрел на Престора, Вампус, казалось, все понимал, издавая одобрительные звуки, когда Ньют делал паузы, чтобы перевести дух. Остаток утра он провел за работой над своей рукописью, читая новые отрывки вслух Престору, который свернулся на кровати Ньюта, как слегка потерявшийся домашний кот. Наконец их потревожила Куини, спускающаяся по лестнице с подносом, заставленным едой и напитками. — Ты опять пропустил обед, — сообщила она ему с таким милым упреком, что он тут же почувствовал себя виноватым, независимо от того, в чем была его вина. Она похлопала его по плечу. — Ты действительно очень добр. Чтобы отвлечь Куини, он схватил с подноса вкусно пахнущую выпечку, взял в руку пирожное в форме Нюхлера и постарался не чувствовать себя предателем, когда откусил от его лапы. — Ты снова была в пекарне? Она кивнула; ее кудри подпрыгивали. — Дела идут очень хорошо. — А Якоб? — спросил Ньют после минутного колебания. — Он что-нибудь помнит? Куини прикусила губу; ее глаза наполнились печалью. — Иногда вспоминает что-то отдельное, но ничего связного. Он очень старается. Ньют снова замялся, пытаясь изобразить ободряющую улыбку. — Если вы когда-нибудь решите… ну, если у вас есть желание… вам всегда будут рады в Англии. Законы там гораздо лучше. На кровати Престор зашевелился и, прежде чем устроиться поудобнее, сдвинул одеяло. — Спасибо за предложение, дорогой. — Улыбка Куини была искренней, хотя и с оттенком грусти. — Но Нью-Йорк — мой дом и его тоже. И пекарня. Вряд ли мы захотим уехать. Ньют пожал плечами, нервно теребя манжет рубашки. — Предложение остается в силе. На всякий случай. Затем он снова занялся пирожным в форме Нюхлера, а Куини подошла к кровати, чтобы задобрить Престора и сказать Вампусу, что он уже выглядит гораздо лучше. Ньют на всякий случай присматривал за ними обоими, но Престор явно не собирался откусить ей голову, поэтому он оставил их одних и даже не думал оставаться с ними в мастерской, когда из гнезда Окками раздалось громкое сердитое чириканье. Когда он вернулся, Престор блаженно растянулся на одеяле, а Куини массировала ему живот. *** За следующие несколько дней Ньют настолько привык к тому, что Престор следует за ним с того момента, как он ступает в обитель, что однажды утром он замер от удивления, не увидев большого Вампуса, который ждал его возле сарая. Оставив свои обычные дела, он направился к обители Вампуса, но обнаружил, что там пусто. Это обеспокоило его, и он нахмурился. Насколько он успел заметить, Престор был очень привязан к своему распорядку, и это внезапное отклонение от него еще больше обеспокоило его. Ну что ж, может, у него и не было необходимых способностей, чтобы выследить Вампуса, но другие обитатели чемодана могли это сделать. Например, Нунду — отличные следопыты, как доказала сама Адди, когда, еще будучи маленьким детенышем, она несколько дней шла за Ньютом по саванне, прежде чем он подобрал ее. Он не мог бросить голодное, осиротевшее существо на произвол судьбы. С тех пор она так привыкла к его чемодану, что все попытки вернуть ее в дикую природу проваливались, потому что она просто отказывалась уходить, а у Ньюта не хватало духу настаивать. Когда он просунул голову в щель, ведущую в соседнюю обитель Нунду, глаза Ньюта расширились. В углублении под каменным выступом Адди свернулась вокруг Престора, обхватив его тело так, что только его голова выглядывала из золотистой массы ее лап. Адди, казалось, крепко спала, но при появлении Ньюта голова Престора поднялась, и он бросил на него взгляд, выражающий такое терпеливое раздражение тем, что его используют в качестве игрушки для объятий взрослого Нунду, что Ньют едва удержался от смеха. Они составляли такую забавную картину, что грудь Ньюта готова была лопнуть от счастья. Адди, хотя и была совершенно спокойной (хотя иногда и немного игривой) и ласковой, если ей ничего не угрожало, была склонна пугать не только людей, но и других волшебных существ. Поэтому то, что она так хорошо приняла другое существо, было настоящим облегчением. Хотя выражение мордочки Престора выглядело угрюмым, Вампус казался вполне спокойным, даже довольным своим нежным пленом. Улыбаясь самому себе, Ньют на цыпочках вышел из обители, чтобы наконец начать свой утренний обход.