Путь безусловной любви

Брат… Братик… Это я… Зарянка… Воскресенье ничего не ответил. В который уже раз он слышал, как голос сестры зовет его по имени, но в итоге оказался жестоко обманут, отозвавшись на него? Зарянка… Шипе… Любимая сестра и обожаемая Эон, которые делили его сердце на двоих, больше не слышали его полный отчаяния зов, а их голоса, сладкие и убаюкивающие, были украдены коварными самозванцами, жадными до наживы. Но теперь он не поведется на эту приманку. Как бы громко ни звучала песня фальшивой Зарянки, Воскресенье больше не поверит в этот обман. — Я здесь, рядом с тобой… Проснись же скорее… Проснись! Кто-то дотронулся до его волос. Поняв, что это прикосновение никак не может быть иллюзией, Воскресенье распахнул глаза и обомлел. Прелестное лицо сестры действительно было прямо перед ним. Убедившись, что он проснулся, девушка ласково улыбнулась и снова погладила его челку так же заботливо, как это когда-то делала их мама. — Сестра… Зарянка! Резко вскочив с места, он обхватил сестру обеими руками, до сих пор не веря, что наконец-то разыскал ее. — Я так сильно волновался! Где ты была все это время? Тебя никто не обижал? Почему ты ушла и ничего мне не сказала?! Вопросы посыпались из его рта один за другим, однако Зарянка лишь пожала плечами, выразив свое недоумение тем, что он настолько сильно рад ее видеть. — «Ушла»?.. О чем ты говоришь, брат? Я была дома все это время. Должно быть, тебе приснился плохой сон. Отпустив сестру из крепких объятий, Воскресенье вернулся обратно на подушку и, оглядевшись, понял, что лежит на диване посреди собственной гостиной, а Зарянка сидит рядом с ним на полу, поджав под себя ноги. Из приоткрытого окна лился солнечный свет, где-то вдалеке слышалось пение ранних пташек, а часы на стене показывали шесть утра. Странно. Неужели все произошедшее было всего лишь сном?.. Заметив его смятение, Зарянка снова погладила его по голове и проговорила: — Не нужно так сильно волноваться. Расскажи мне о своем сне. И тебе сразу станет легче. Воскресенье потер висок, пытаясь привести в порядок расплывчатые воспоминания: — Мне приснилось, что ты пропала, и я, обезумев от страха, разыскивал тебя по самым злачным местам города… Сперва я был в каком-то баре, где на меня напал пьяный рабочий… Потом оказался на опасных улицах, где вместо людей бродят злобные тени… Затем попался в ловушку демонов, которые притворились детьми, чтобы обмануть меня… И, в конце концов, меня схватил работорговец… А еще… Воскресенье замолчал, чувствуя неприятную тяжесть в груди. По какой-то причине ему не хотелось верить в то, что их встреча с Галлахером была всего лишь ночной грезой. — А еще? — Зарянка с любопытством наклонила голову. — Я встретил детектива из Гончих. Его зовут Галлахер. За душой этого человека полно грехов — он грубый, ленивый, постоянно причиняет другим людям боль и, похоже, у него настолько темное прошлое, что мне даже страшно его представить… Тот работорговец сказал, что именно Галлахер был повинен во всех моих несчастьях, но… Почему-то я не хочу в это верить. — Звучит как настоящий ночной кошмар. Жаль, что тебе так и не удалось выяснить правду… Но ведь это был всего лишь сон, верно? Надеюсь, он не испортит тебе настроение. Нужно быть в хорошей форме, ведь сегодня — твой особенный день! — Особенный?.. Воскресенье не сразу понял, что именно Зарянка имеет в виду, как вдруг заметил, что она одета совсем не по-домашнему. Лиф белого цвета с открытыми плечами, украшенный перламутровым жемчугом и перьями. Пышная многослойная синяя юбка, усыпанная стразами, как сумеречное небо — звездами. Фотография прекрасной мечты в модном журнале, что, наконец, обрела свою физическую форму. «Похоже, ей все-таки удалось безопасно добраться до магазина и купить то самое платье. Я так рад…» Так он подумал, но, несмотря на уговоры сестры, не смог заставить себя подняться с постели. То, что Зарянка нарядилась с самого утра, означало лишь одно. Сегодня настал день его посвящения. — Сестра, я… Не уверен… — В чем именно? — Что должен становиться Певчим. — Но почему? Разве не об этом ты мечтал с самого детства? — Да, мечтал, но… — Воскресенье уткнулся пустым взглядом в потолок, — Я сомневаюсь, что смогу услышать голос Великой. Что, если все, о чем нам рассказывал господин Гофер Древ, — это обман? Что, если Певчий — это просто красивая вывеска, под которой Храм продает места возле Ее престола, что должны по праву принадлежать лишь праведникам? Что, если Великая на самом деле уже давно не слушает ничьих молитв?.. — Брат… — Зарянка посмотрела на него с беспокойством и покачала головой. — В том месте, которое я видел во сне, не было ни единого проблеска надежды. Мирным жителям там приходится прятаться по углам, чтобы не быть убитыми возле собственного дома. Сироты, до которых никому нет никакого дела, вынуждены помогать преступникам, чтобы не умереть от голода. А эти самые преступники… Я уверен, что в груди того работорговца билось по-настоящему доброе сердце. Встал бы он на этот греховный путь, если бы у него был другой выбор?.. Пусть это был всего лишь сон, но теперь я спрашиваю себя — а не существуют ли подобные места на самом деле? Почему Великая допускает, чтобы эти несчастные люди страдали?! — … Зеленые, как изумруды, глаза Зарянки заблестели от слез. Воскресенье пожурил себя за жестокую откровенность, вспомнив, какой счастливой она была, когда пообещала исполнить песню в его особенный день. — Прости, что расстроил тебя, сестра. Не волнуйся, мое посвящение состоится, несмотря на все, что я сказал. Сегодня ты споешь перед всеми, и кто-то из важных гостей обязательно оценит твой талант. Я сделаю все, чтобы твоя мечта о большой сцене осуществилась! Но девушка в ответ только печально опустила взгляд: — На самом деле… мне тоже приснился один сон. И я хочу показать его тебе. — Показать?.. Но как… Не успел Воскресенье договорить, как рука сестры, что все это время гладила его макушку, закрыла ему глаза. Лицо Зарянки пропало в темноте, в очередной раз оставив его в совершенном одиночестве. Он ощутил, как его тело проваливается сквозь диван, размывая границу между реальностью и иллюзией, а затем падает в холодную пустоту чьей-то необъятной памяти, стремительно заполняющуюся незнакомыми звуками и образами. Воскресенье увидел самого себя сидящим в роскошном кресле с бархатной синей обивкой, одетого в расшитую золотыми нитями и драгоценными камнями робу Певчего. Изучив окружение, он понял, что находится внутри небольшой, но просторной церквушки — одной из тех, какие клан Дубов строил практически в каждом районе, чтобы верующие, проживающие в отдаленной части города, могли вознести молитву в любой удобный момент. На длинных скамьях напротив алтаря расположилось несколько десятков прихожан, которые с восхищенным трепетом переговаривались друг с другом в ожидании начала службы. Точнее, Воскресенью так показалось. Приглядевшись к этим странным фигурам, он увидел, что вместо живых людей на скамьях сидят огромные деревянные марионетки, а шум, который он принял за разговоры, оказался шелестом трущихся друг о друга золотистых нитей, которыми те были прикреплены к потолку. «Где я? Что происходит? Это какая-то театральная постановка?..» Не успел он понять, как вообще здесь очутился, как вдруг его рот открылся сам собой и заговорил, обращаясь к кукольной пастве, что сразу же затихла, стоило ей услышать его властный голос. — Возлюбленные дети мои! Приветствую всех вас в обители Великой! Вознесем же песнь благодарности милосердному Трехликому Духу, что взирает с небес на ваши грешные души! Шелест нитей стал гораздо громче. Воскресенье с трудом распознал в нем знакомые строки из Писания, хоть и сильно сокращенные. Обычно к такому методу прибегали миссионеры, которым приходилось упрощать молитвы для необразованных слоев населения, но он никогда не слышал, чтобы нечто подобное проводилось ради представления. — Покайтесь во грехах своих перед тремя ликами Великой! — продолжал незнакомый голос, — Возложите к моим ногам ценные дары и будете прощены! «Дары?.. Но это же ересь! Ничего подобного в той песне нет!» Не успел Воскресенье выразить свое возмущение вслух, как вдруг его руки вскинулись сами собой и замерли в воздухе на уровне лица. Только теперь он заметил, что те самые нити, на которых держались тела марионеток, были прикреплены прямо к кончикам его пальцев. Вопреки собственной воле он начал взмахивать руками, словно дирижер, окрашивая благоговейную молитву своей паствы в минорный тон печальных голосов. «Всю жизнь я была жалкой воровкой, что думала только о себе, и теперь мои дети смертельно больны! Умоляю, пусть Великая покарает меня за преступления, но спасет им жизнь!» «Мой сын оставил семью и прибился к банде, превратившись в убийцу! Должно быть, это наказание за то, что я и сам когда-то был одним из них! Прошу, я отдам все, что у меня есть, пусть только Великая сделает так, чтобы он передумал, пока не поздно!» «Мамочка и папочка ушли и оставили меня совсем одну! Наверное, они бросили меня, потому что я очень плохо себя вела! Но теперь я буду хорошей! Пожалуйста, пусть Великая попросит их вернуться обратно домой!» Рокот человеческих голосов все сильнее нарастал, пока не превратился в один громкий, полный горького отчаяния плач. Он обрушился на Воскресенье потоком боли, от которого он никак не мог защититься, а в это время его пальцы все продолжали вальсировать в воздухе, принуждая души к покаянию. «Хватит! Прекратите! Великая не слышит ваших молитв! Этот человек обманывает вас, разве вы этого не видите?!» Воскресенье закричал в пустоту, пытаясь убедить прихожан образумиться, но никто его не слышал. «О, Трехликий Дух! Услышь меня! Яви мне свою милость! Прошу, защити этих людей от коварного самозванца, что порочит твое священное имя! Я, твой верный слуга, взываю к тебе!!!» Не помня себя от праведного гнева, Воскресенье взмолился к Шипе в надежде, что та явится самолично, чтобы покарать алчного Певчего, что нагло обогащался за счет доверчивых бедняков. И вот его молитва, наконец, была услышана. Но вовсе не Шипе. Внезапно двери распахнулись, и в церковь ворвался поток темной силы, что мгновенно распространился по всему помещению. Стая одичавших собак, рыча и воя, как демоны из преисподней, бешено носились между скамьями, рвали золотистые нити острыми зубами и нападали на каждую попавшуюся на пути марионетку, разгрызая в щепки их беззащитные тела. «Нет! Оставьте их в покое! Это я! Я во всем виноват! Накажите меня вместо них!» Воскресенье закричал от ужаса, беспомощно наблюдая за тем, как тьма уничтожает несчастные души, о спасении которых он так неистово молился. Неужели на долю этих людей пришлось недостаточно страданий? Почему та, кто должна была защитить их, так и не пришла на помощь?! Расправившись с марионетками, стая адских псов повернулась в его сторону, будто услышав его отчаянный призыв. Они смотрели на него из тьмы сотней горящих алым пламенем глаз, в каждом из которых он видел яростную жажду убийства. В следующий момент они кинулись вперед, и Воскресенье ощутил, как множество острых лезвий проткнули его насквозь. Медленно умирая внутри чужого тела, он умолял Шипе лишь об одном. Чтобы кто-нибудь… Хоть кто угодно… Пришел отомстить. *** — Хватит, Бешеный пес. Ты победил. Услышав, как главарь банды, что пришла забрать его жизнь, капитулирует, Галлахер толкнул на землю тело последнего убийцы, который еще оставался в сознании и, убедившись, что тот не встанет, подошел к Михею. Бывший командир и человек, когда-то давно заменивший ему отца, сидел, прислонившись к фонарю, и вытирал рукавом куртки окровавленный нос. Пусть Галлахер и старался не бить его слишком сильно, тот все равно казался истощенным и ослабевшим. Должно быть, голод доконал его. — Где галовианец и его сестра? — сурово спросил он, закуривая новую сигарету. Михей посмотрел на него с усталым выражением лица и ответил: — Ты же понимаешь, что из-за тебя эти дети, возможно, погибнут? — Понимаю. Но защищать горожан от преступников — это моя работа. Прости, Михей, но тебе придется найти другой способ прокормить свою семью. — Семья… Ха-ха… — Михей горько усмехнулся, — Да что от нее осталось? Когда-то я был главарем крупнейшей банды во всем районе. Мы были единственными, кто сохранял хоть какой-то порядок в этом непрекращающемся аду и заботился о слабых. И среди них — «Ночные псы». Мои лучшие бойцы, что не знали ни страха, ни поражений. А ты, Галлахер, был сильнейшим из них… Галлахер затянулся табачным дымом, пытаясь этим обыденным жестом скрыть от самого себя, как сильно бьется его сердце. — Тот приказ был ошибкой. Ты знал, насколько накаленной была обстановка в тот момент, и все равно отдал его. Все произошедшее — только твоя вина. Я лишь попытался поступить так, как считал правильным. — Откуда мне было знать, что все так обернется? И что еще важнее — откуда мне было знать, что ты предашь нас и донесешь на собственных братьев клану Дубов?! После этого крылатые твари пришли сюда с оружием, чтобы арестовать моих мальчиков, а я дал им отпор! Это Я поступил правильно! — И потерял абсолютно всех, кто пошел за тобой, — Галлахер утомленно покачал головой, — Я рад видеть, что ты искренне заботишься о сиротах, но на твоих руках слишком много крови их родителей, чтобы я мог позволить тебе так легко отмыться от нее. Скажи, где ты держишь галовианцев, и больше ты меня никогда здесь не увидишь. За спиной Галлахера раздались робкие шажки, и на свет фонаря вышла та самая девочка с лохматыми волосами, что совсем недавно была готова променять чужую жизнь на сладости. — Дядя Михей… Тебе больно?.. — Ничего, жить буду, — тот слабо улыбнулся и снова обратился к Галлахеру, — Я уже сказал тому крылатому, что понятия не имею, где его сестра. Если ты убил ее, то лучше сразу признайся в этом. Он, похоже, вне себя от горя, раз притащился сюда вместе с тобой без всякого сомнения. — Хочешь сказать, что ее здесь нет? Тогда как ты мне ЭТО объяснишь? Галлахер достал из кармана записную книжку в голубой обложке и, наклонившись к Михею, продемонстрировал ему страницу с той единственной строчкой, что привела его и Воскресенье в опасный район посреди ночи. — «Из сна мы возвращаемся в явь»… Есть ли хоть какой-то смысл в этом лозунге, когда наша жизнь уже превратилась в вечный кошмар?.. В любом случае, я тебе не вру, Галлахер. Твой подопечный — единственный галовианец, которого я видел за несколько лет. Галлахер задумался. Пусть Михей все еще зол на него, но точно бы не стал лгать о таких важных вещах. Похоже, погнавшись за призраками прошлого, он сам подверг Воскресенье опасности. Теперь ему было совестно даже думать о награде, и он просто надеялся, что священник не успел его возненавидеть, пока сидел взаперти. Тем временем Михей обратился к девочке: — Будь так добра, малышка, отведи детектива в убежище и покажи, где находятся клетки. Где спрятан ключ от них, ты знаешь. — Красивый дядя не отправится к доброй волшебнице? И мы не получим конфет? — девочка опустила плечи, выражая скорбь всем своим видом. — Не в этот раз, милая. Когда поможешь ему освободиться, покажи им безопасный путь к тоннелю, где нет патрулей других банд. Справишься? Радостно кивнув, девочка подбежала к Галлахеру и схватила его за руку, повиснув на ней. — Спасибо, Михей, — поблагодарил детектив, бросая тлеющий окурок на землю, — И прощай. Надеюсь, что мы с тобой больше никогда не встретимся. Уходя за своей маленькой проводницей в темноту, Галлахер старался не оборачиваться, чтобы не видеть в обреченной фигуре бывшего главаря разбитые осколки своего тяжелого детства. Некоторые вещи невозможно вернуть назад. О них можно только позабыть. *** — Ты уверена, что привела меня в правильное место?.. Галлахер задумчиво погладил свой небритый подбородок, пытаясь понять, не стал ли он жертвой очередного обмана. Однако маленькая мошенница улыбнулась ему в ответ всем своим беззубым ртом, демонстрируя собой образец человека, достойного всяческого доверия. — Конечно же, в правильное! Красивый дядя ждет тебя здесь! Запрокинув голову, детектив посмотрел на здание церкви, от вида которого у него даже спустя много лет мурашки побежали по спине. Окрашенный в красноватый оттенок рассветного неба белый фасад вместе с намалеванными на нем оскорбительными надписями сам по себе создавал пугающее впечатление, а мрачные надгробия придавали этому пейзажу по-настоящему инфернальный вид. Именно сюда тринадцать лет назад ворвались его братья из Ночных псов, ведомые лишь одним приказом — убить священнослужителей-галовианцев, которые на протяжении многих десятилетий усыпляли бдительность мирных жителей сказками об искуплении несуществующих грехов. Прикрываясь добродетельным образом своего Эона, они вытягивали из бедняков последние деньги лишь ради того, чтобы с помощью полученного таким образом влияния добраться до крупных банд и наложить руку на их богатства. Однако далеко не все были согласны на то, чтобы стать частью того прекрасного сна, о котором твердили алчные святоши. Именно банда Михея стала тем оплотом сопротивления, которая встала на защиту суровой, но честной истины преступного мира, что дала отпор сладкой, но обманчивой надежде клана Дубов. В тот день Галлахер не был вместе со своими братьями. Получив от главаря другое задание и отлучившись, он слишком поздно узнал, что от рук обезумевших от ярости Ночных псов вместе со священниками погибли и мирные прихожане. Возможно, Михей специально ничего ему не сказал, зная, насколько шаткими были моральные устои его лучшего бойца. Именно это стало тем самым последним доводом в пользу того, чтобы Галлахер без малейших сомнений воткнул нож ему в спину. «И вот чем в итоге все это обернулось. Никто из соперников не вышел победителем. Старая история о борьбе света и тьмы…» — Ну, ты идешь?! Поняв, что слишком сильно погрузился в воспоминания, Галлахер прошел через церковный дворик к большим деревянным дверям, где ждала его маленькая проводница, и толкнул одну из них ногой. Внутреннее помещение, достаточно просторное для служб с участием нескольких десятков человек, выглядело нетронутым. Должно быть, среди местных оно до сих пор считается проклятым, раз те так и не решились разгромить его. Но вот чего он никак не ожидал, так это множества разместившихся на полу и скамьях зажженных свечей, от теплого пламени которых в церкви было светло, как днем. — Эй, мелкая, что происходит?.. Галлахер обратился к девочке, но та ему не ответила. Прошмыгнув мимо него, как мышка, беспризорница растворилась в воздухе без следа, словно все это время была всего лишь призраком. Мужчина прошелся между скамей, неторопливо осматриваясь, пока не остановился возле алтаря. — Значит, все это время ты была здесь… Ты ведь Зарянка? Юная девушка, знакомая ему лишь по фотографии на фоне гортензий, сидела на ступенях возле кафедры, облаченная в вечернее платье с белым лифом и пышной синей юбкой. Ее распущенные волосы разметались по плечам, а на ногах не было обуви, но, казалось, Зарянку ее неряшливый вид совсем не волнует. Рядом с ней, положив голову сестре на колени, лежал Воскресенье, укрытый темно-серой курткой, как одеялом, и погруженный в крепкий сон. Бережно поглаживая его волосы, Зарянка подняла свои изумрудные глаза на Галлахера и ласково поприветствовала его. — Здравствуйте, детектив. Я очень рада с вами познакомиться. — Не могу сказать, что твои чувства взаимны. Я всю ночь глаз не сомкнул и ужасно устал. Может, расскажешь мне, ради чего ты устроила весь этот цирк с исчезновением? Девушка виновато улыбнулась: — Простите, что впутала вас в свои проблемы. Мне очень нужен был надежный и неравнодушный человек, который помог бы моему брату безопасно добраться сюда. Мы со старым другом рассудили, что ваша кандидатура подойдет как нельзя лучше. — Птенчик на себе все перья выщипал от волнения, пока тебя разыскивал. Что в этом забытом Эонами месте может быть такого важного, что стоило бы потраченных нервов горячо любимого родственника? — Его прекрасная мечта, — Зарянка благоговейно прижала руку к груди, — Должно быть, вы знаете, детектив, что мой брат скоро станет Певчим. Он мечтал об этом с самого детства, но сейчас испытывает кризис веры, который, увы, не сможет преодолеть самостоятельно. Все свои знания об окружающем мире и борьбе света с тьмой он почерпнул из священных текстов, а истинная, неприглядная картина мира всегда существовала за пределами его понимания. — А ты, значит, решила его просветить? — Галлахер хмыкнул, — И откуда у тебя самой такой богатый жизненный опыт, если ты считаешь, что у тебя есть на это право? Но Зарянка, казалось, не услышала его вопрос. Покачав головой, она пустилась в пространные рассуждения, смысл которых детективу не сразу удалось осознать. — Недавно я увидела сон, который поведал мне о далеком будущем. В нем мой брат достиг вершины духовенства и стал единоличным лидером клана Дубов. Однако те страхи, что сейчас притаились в тенях его души, превратят его вовсе не в светоч надежды, а в жестокого тирана, что, одержимый мечтой об идеальном мире без боли и страданий, погрузит в смертельную грезу себя самого и тех многих, кто слепо последует за ним. Я никак не могу этого допустить… Вы ведь и сами по своему опыту знаете, насколько разрушительны бывают подобные мечты, верно, детектив? — … Проигнорировав его подозревающий взгляд, девушка продолжила: — Это место полно ужасных воспоминаний. Я хотела показать брату, что может произойти, если он станет Певчим, стремясь к деньгам и власти. Я должна была как можно быстрее разрушить его идеализированную картину мира, пусть для этого и пришлось бы разбить ему сердце. Поверьте, мне самой это приносит невероятные страдания. — Ты ведь… не его сестра, верно? Зарянка посмотрела на него с такой теплой нежностью, что Галлахеру сразу стало не по себе. Мудрость, что сквозила в словах девочки-подростка, никак не могла принадлежать тому, кто прожил на этом свете так мало лет. — Позволите рассказать вам сказку, детектив?.. Жила-была на свете одна маленькая голубка. Она летала по небу, прислушиваясь к молитвам всех людей на земле, но слышала лишь проклятия несчастных, которым никак не могла помочь, и тех, кто требовал, чтобы она осыпала их сокровищами. Однажды, ослабевшая от этих громких голосов, она совсем позабыла о времени и попала в бурю, в которой жестокий ветер сломал ей крыло. К счастью, она упала во дворе Семинарии, где ее подобрал добрый маленький мальчик. Он посадил ее в клетку и хорошо заботился о ней в ожидании того дня, когда та поправится. Каждый день голубка с восхищением наблюдала, как мальчик заучивает наизусть сложные для своего возраста священные тексты, пытаясь понять истинную суть надежды. И вот, когда крыло голубки зажило, мальчик вынес ее на улицу, чтобы попрощаться навсегда. Однако голубка так и не взлетела, потому что больше не хотела оставаться одна. Тогда мальчик сказал ей: «Ничего страшного, если ты больше не полетишь. Я буду всегда заботиться о тебе. Со мной тебе больше нечего бояться. Я сделаю все, чтобы защитить тебя»… — … Галлахер стоял, скрестив руки на груди, и молча ждал продолжения. Поняв, что детектив не собирается перебивать ее и задавать вопросы, Зарянка опустила печальный взгляд на лицо Воскресенья и, тихо всхлипнув, погладила его по щеке. — А сейчас «Зарянка» должна исчезнуть, чтобы подарить мальчику шанс на счастливое будущее. Пока она находится рядом, он будет думать только о ее благополучии, а не о своей прекрасной мечте… Я знаю, что должна поступить правильно и отпустить его на свободу, но не могу… Я не могу! Зарянка горько заплакала и прижала голову спящего Воскресенья к своей груди. Поглаживая брата по макушке, как заботливая мать — своего любимого сына, она покачивалась с ним на руках, словно пытаясь убаюкать перед неминуемым расставанием. — Я такая эгоистка… Вы абсолютно правы… Как тот, кто противоречит своим собственным догмам, может учить чему-то других?! — А я не вижу ничего плохого в эгоизме, — ответил Галлахер, тепло ухмыльнувшись, — По крайней мере, в его здоровых количествах. Думаю, что хоть раз в несколько тысяч лет можно позволить себе побыть эгоистом. — Детектив… Подняв на Галлахера заплаканные глаза, она вытерла мокрые щеки запястьем и кивнула: — Так вы догадались… Я так и знала, что сделала правильный выбор. Прошу, не откажите в моей последней просьбе… Побудьте с моим братом еще совсем немного. Я хочу, чтобы рядом с ним был тот, чья безусловная любовь к жизни не встречает сомнений, несмотря ни на какие тяготы. — Тогда вы ошиблись адресом, дамочка. Я — алкоголик, повеса и грубиян. Худшей компании для вашего птенчика во всем мире не найти. — А мне кажется, что вы сильно ему понравились. Пожалуйста, позаботьтесь о нем по дороге домой. Подойдя ближе к брату и сестре, Галлахер забрал хрупкое тело Воскресенья из теплых рук Зарянки и поднял его в воздух, бережно прижав к своей мускулистой груди. Галовианец не проснулся, даже когда его голова прислонилась к надежному плечу мужчины. Наверное, ему снился какой-то хороший сон. По крайней мере, детектив на это надеялся. Уходя вместе с Воскресеньем навстречу рассвету, Галлахер слышал за своей спиной простую, но нежную мелодию, что летела им вслед, благословляя на легкий и безопасный путь. Ла-ла-ла-ла-ла-а-а…