Путь безусловной любви

Хруст ломающихся костей. Треск рвущихся мышечных тканей. Ощущение теплой крови, бегущей каплями по лицу. Тлеющее на задворках памяти чувство торжества после очередной победы в борьбе за существование, что когда-то не прекращалась ни на день. Галлахер понял, как сильно скучал по нему. И хотя его детство, проведенное на жестоких улицах, осталось далеко позади, но даже сейчас, спустя много лет, он никогда не отказывался от хорошей драки, чтобы снова почувствовать тот самый сладостный вкус жизни. Мужчина стоял с распростертыми руками посреди бара, окруженный десятком валяющихся без сознания тел. У некоторых не хватало зубов, другие лежали в неестественных позах из-за сломанных конечностей, а третьих и родная мать не узнала бы из-за превращенных в месиво лиц. Однако, к его собственному удивлению, на самом Галлахере не было ни единой царапинки. Как только его сердце перестало колотиться от воинственного восторга, он с самодовольной ухмылкой повернулся к Воскресенью, чтобы увидеть на его ангельском лице выражение крайнего восхищения его силой. — Что ж, птенчик, я впечатлен. Похоже, твои молитвы все-таки… Но ответом ему была лишь мертвая тишина. И самого галовианца нигде не было видно. Галлахер перемахнул через барную стойку, чтобы убедиться, не спрятался ли тот за ней в пылу драки, и, не обнаружив ничего, кроме грязных кружек и бутылок с самогоном, выскочил на улицу. Оглядевшись на пустынной дороге, он раздраженно чертыхнулся: — Тц, гребаные подонки… Утащили все-таки. Детектив был готов к такому повороту событий еще в тот самый момент, когда они с Воскресеньем вышли из его квартиры, но все равно смог бы поклясться своим значком Гончего, что ни один нападавший не проскочил мимо него во время драки. Должно быть, в какой-то момент галовианец испугался и сбежал. Или кто-то его приманил. Вернувшись обратно в бар, Галлахер прошелся по помещению, со злости пнув по дороге несколько тел носком ботинка, и, схватив лежащего у стойки бармена за грудки, что есть силы приложил его затылком об пол. — Куда увели галовианца? Где держат его сестру? Отвечай! — П-пошел ты… Предатель… Галлахер со всего маху врезал бармену в лицо, от чего тот захныкал от боли. — Где сейчас находится штаб Михея? — Ты все равно… Туда не дойдешь… Парни хорошо помнят… Что ты сделал… Они убьют тебя… Галлахер хищно оскалился в ответ, демонстрируя противнику свое бесстрашие: — Пусть попытаются! Я уже слишком давно никому не перегрызал глотку… Эти щенки на своей шкуре узнают, что бывает с теми, кто смеет тявкать на Бешеного пса! Угроза подействовала даже лучше, чем он рассчитывал. Бармен задрожал от страха и зажмурился, перепуганный кровожадной ухмылкой и тяжелым кулаком, зависшим над его переносицей. Глядя сверху вниз на поверженного врага, Галлахер вдруг вспомнил, как еще пацаном приходил в этот бар и настойчиво выпрашивал у старших товарищей разрешения попробовать то самое пойло, которым в этих местах заменяли нормальный алкоголь, а те громко, но беззлобно хохотали над его скривившимся от отвращения лицом, когда ему все-таки это удалось. Это далекое, по-своему уютное воспоминание заставило его сердце дрогнуть от тоски. Но уже слишком поздно. Некоторые вещи невозможно вернуть назад. О них можно только позабыть. — Куда утащили галовианца? Скажи мне. Немедленно. Сменив угрожающий тон на холодный, Галлахер крепче сжал пальцами окровавленный воротник бармена и прицелился прямо ему в глаз. Поняв, что этот удар может стать для него последним, тот забормотал: — Дети… Спроси у детей. Они знают, куда увозят ценный товар. *** Брат… Братик… Это я… Зарянка… Я здесь, рядом с тобой… Проснись же скорее… Проснись… — Подъем! А НУ ПРОСЫПАЙСЯ!!! Воскресенье мгновенно очнулся от волшебного сна, в котором сестра заботливо разговаривала с ним своим певучим голосом, когда его пребывающее в блаженном бессознании тело вдруг окатили ледяной водой из ведра. Ошеломленный своим внезапным пробуждением, он панически заметался в разные стороны, как испуганная птица. Пытаясь схватиться за воздух в поиске опоры, его руки натолкнулись на холодный металл, и он резко отдернул их, словно обжегшись. Проморгав слезящиеся глаза, он обнаружил, что сидит в большой железной клетке, подвешенной к потолку. На его коленях лежала забрызганная каплями воды куртка Галлахера, в которую он сразу же закутался в попытке найти хоть какое-то теплое убежище и зашептал под нос молитву. — Живой все-таки. Хорошо, а то я уже решил, что плакали мои деньги. Воскресенье повернулся на звук сурового мужского голоса, и увидел за ржавыми решетками клетки очертания подвального помещения, освещенного тусклым светом электрической лампы. А еще — незнакомого светловолосого мужчину атлетического телосложения, который сидел на стуле с хозяйским видом и, почесывая бороду, смотрел прямо на него. — К-кто вы… — забормотал Воскресенье, но тот перебил его. — Будешь говорить, когда я спрошу, галовианец. И выбирай слова поаккуратнее. Ничто не мешает мне подправить тебе крылышки, если ответы мне не понравятся. «Этот человек разговаривает прямо как Галлахер», — подумал Воскресенье. При мысли о детективе у него сразу мучительно заныло в груди. Он вспомнил, как бросил Галлахера совсем одного наедине с превосходящей силой противника и побежал, как умалишенный, сквозь ночную мглу, поведясь на приманку хитрой маленькой демоницы, которая воспользовалась его горем, чтобы заманить в ловушку. Странно, но в тот момент он мог поклясться, положа руку на сердце, что четко и ясно слышал голос своей сестры и видел ее облаченный в школьную форму силуэт в темноте. В каком же кошмарном мире он оказался, где невинные детские души вынуждены обращаться к греху коварства, чтобы выжить?! — Ты ведь служитель из храма Шипе, верно? — … Воскресенье промолчал, вспомнив второе правило Галлахера, однако не был до конца уверен, имело ли оно какой-либо смысл в его отсутствие. — Ладно, на это можешь не отвечать, — добавил незнакомец, — От тебя церковными благовониями за версту несет. И твой смартфон до отказа забит религиозным бредом, так что любые отрицания бессмысленны… Жаль, что ты не женщина, тогда я бы смог выторговать вдвое больше. Но все равно, на то, чтобы с тобой поразвлечься, скоро найдется куча желающих, и уже к обеду я получу очень хороший навар. «Работорговец?», — заподозрил Воскресенье, и его душа мгновенно заполыхала от гнева, — «Должно быть, это он похитил Зарянку! Нужно попытаться узнать у него как можно больше информации до прихода Галлахера!» Так он решил, однако незнакомец сразу же поспешил задушить его наивную надежду на спасение в зародыше. Кивнув на темно-серую куртку, он сказал: — Если ты думаешь о том, что Галлахер придет вытащить тебя, то лучше забудь об этом. Он — лжец и предатель, который не погнушится выгодно продать даже собственную семью. Этого жалкого пса не волнует ничего, кроме выпивки и денег, можешь мне поверить. Не знаю, за каким чертом вы оба сюда притащились, но уверен, что прямо сейчас он уже на полпути в какой-нибудь чистенький бар в городе — готовится пропивать полученный от тебя гонорар. — … Воскресенье вспомнил, как хозяин того мрачного заведения, где они столкнулись с убийцами, тоже упоминал что-то о предательстве. Как бы сильно ему ни хотелось положиться на Галлахера, сложно игнорировать тот факт, что они были знакомы всего одну ночь. Но и преступнику, предположительно похитившему его любимую сестру, он тоже не собирался верить просто так. — Вы ошибаетесь. Детектив Галлахер не взял с меня ни кредита. — Хмм… — незнакомец нахмурился, — Разве я не говорил тебе молчать?.. Впрочем, мне действительно интересно. Впервые вестник Шипе один явился в наши охотничьи угодья, еще и глубокой ночью. Неужели наши имена больше не вселяют в ваши души страх? Или вы уже перестали пугать своих новорожденных птенцов страшной сказкой о тенях, что не видят снов? Если так, то я сильно разочарован… «О чем, во имя Великой, он вообще говорит?!» — Воскресенье понял, что совсем потерял нить разговора, — «Галлахер упоминал, что в этом преступном районе недолюбливают священнослужителей из клана Дубов, но почему?» Понимая, что другого шанса узнать правду может не представиться, он осторожно заговорил: — Я нанял детектива Галлахера, чтобы он помог мне разыскать младшую сестру. Она пропала в середине вчерашнего дня в торговом центре. Не увиливайте от ответа, я знаю, что она у вас! Скажите, она еще жива?! — Сестра? — незнакомец пожал плечами, — Ты хочешь сказать, что по моей территории много часов летает дорогая редкая птичка, а я об этом совсем ничего не знаю? Исключено. Этого не может быть. — Это неправда! Вы мне лжете! Я видел ее одежду на той девочке! — Не смей поднимать на меня голос, иначе в следующий раз в ведре будет вовсе не вода… У меня на попечении множество голодных ртов, которых нужно кормить. Выручка с продажи галовианки позволит мне делать это целый год. Ты правда считаешь, что я стал бы сомневаться?.. — … Воскресенье оцепенел. Нет, он не мог в это поверить! Должно быть, этот работорговец врет, чтобы поглумиться над его несчастьем, перед тем, как сбыть какому-нибудь жестокому бандиту! Совершенно невозможно, чтобы тот извилистый путь, по которому он бежал без отдыха всю ночь, догоняя любимую сестру, в итоге привел в никуда! Ведь тем, кто убедил его в том, что Зарянка находится здесь, был… — Детектив Галлахер… Должно быть, обреченность, окрасившая звук его голоса в печальные тона, была настолько очевидной, что это заметил даже тюремщик, который теперь смотрел на него с некоторой долей сочувствия. — Дошло, наконец? Не удивлюсь, если выяснится, что кто-то из недоброжелателей приказал ему убить твою сестру и тебя самого взамен на вознаграждение. Если Галлахер еще не успел убраться отсюда, поджав хвост, то мои верные тени уже бегут за ним вслед, чтобы растерзать предателя на части… Но, так и быть, перед его смертью я лично выбью из него признание и расскажу тебе правду. Не волнуйся, ты умрешь со спокойной душой. Незнакомец поднялся со стула, распрямившись во весь свой огромный рост, и уже собирался уйти прочь, как Воскресенье, несчастный и потерянный как никогда раньше, окликнул его: — Но почему? Почему вы собираетесь помочь мне?.. Работорговец взглянул на него сверху вниз, нахмурив брови, словно решал, заслуживает ли этот вопрос ответа. Затем вытащил из кармана штанов до боли знакомый блестящий люцерний и, продемонстрировав его потрясенному пленнику, произнес: — Уже очень много лет я не встречал вестника Шипе, который бы пришел на помощь голодающему ребенку. Считай это благодарностью за твою доброту. *** — У-у-у-у-уа-а-а! Бо-о-ольно! Отпусти-и-и-и! Маленькая девочка с лохматыми волосами истошно кричала, призывая на помощь товарищей, но те попрятались по темным углам, опасаясь за свою собственную жизнь, и теперь наблюдали за ней с расстояния. Галлахер стоял под светом фонаря и крепко держал юную мошенницу за шиворот, подвесив ее худенькое тельце над землей, а та беспомощно размахивала ручками и ножками в воздухе, пытаясь освободиться, но у нее ничего не выходило. — Дядя-я-я Михе-е-е-е-ей! Помо-оги-и-и! — Хватит вопить, маленькая гадость. Говори, куда Михей и его люди утащили галовианца, да поскорее. Я начинаю терять терпение. Он раздраженно затянулся сигаретой, которую держал во второй руке, и выпустил на девочку облако дыма. Та показательно закашлялась, но Галлахер знал, что все это — тщательно отрепетированный спектакль, чтобы разжалобить его. Когда-то и он сам был таким же, как она. Лишенный родительской любви и средств к существованию, он слонялся по пустынным улицам в поисках еды и воды, перебиваясь подачками от добрых стариков и выполняя мелкие поручения от бандитских группировок, контролирующих участок, на котором он жил. Ничего за годы так и не поменялось. Дети, которых он знал раньше, выросли во взрослых и завели своих собственных детей, затем погибли от болезни или в очередной стычке, обрекая своих чад на точно такую же печальную судьбу. Замкнутый круг в вечном водовороте человеческих трагедий. — Я ниче-е-го не зна-а-аю! — снова завопила девочка, заливаясь слезами. — Тогда я освежу твою память. Надеюсь, парочки оплеух для этого хватит? Вдруг малышка перестала сопротивляться и, повиснув, как марионетка на ниточках, хитро улыбнулась, демонстрируя ему неполный комплект зубов. — Тот красивый дядя с крыльями пообещал, что ты меня не обидишь! Что, если я ему все расскажу, и он расстроится?! — … Точечное попадание в самое яблочко. Разумеется, Галлахер никогда в жизни бы не ударил ребенка, но он действительно не хотел, чтобы Воскресенье узнал темные секреты его прошлого, по крайней мере, до того момента, пока он не отыщет Зарянку живой и здоровой и не получит свою награду. Однако теперь все сильно усложнилось. Вместо пропавшей сестры галовианца ему нужно было разыскать сразу обоих. — Если он тебе так сильно понравился, тогда помоги мне его найти. Ты же знаешь, что Михей делает со всеми чужаками, которые попадают к нему в лапы? — Конечно! — девочка радостно захлопала в ладоши, — Он отдает их доброй волшебнице, которая взамен дарит нам конфеты! Очень много конфет! «Она дурака валяет или серьезно верит в это? С детьми никогда не разберешь», — устало подумал Галлахер. — Ты же в курсе, что я из Гончих? Если не расскажешь мне правду прямо сейчас, я тебя арестую и посажу в тюрьму. — В «тюрьму»? — девочка наклонила голову в непонимании, — А где это? Там есть конфеты?! — … Галлахер понял, что все угрозы бесполезны. Для того, кто не обладает никакими материальными благами, моральный облик никогда не будет иметь той же ценности, как шанс прожить хотя бы еще один день на сытый желудок. Единственное, на что теперь он может рассчитывать, — что кто-то из детворы донесет на него раньше, чем банда Михея успеет сбыть Воскресенье и Зарянку какому-нибудь садисту. К счастью, ждать слишком долго ему не пришлось. — Пощади девочку, Бешеный пес. Не добавляй к своему списку грехов еще и насилие над ребенком. Услышав за спиной знакомый невозмутимый бас, Галлахер медленно опустил малышку на землю и, дождавшись, когда та скроется во мраке, повернулся лицом к дюжине грозных теней, что с тихой ненавистью глазели на него из темноты, и предводителю, в бороде которого с их последней встречи добавилось седых волос. — Галовианцы, которых ты похитил, Михей, тоже еще совсем недавно были детьми, — ответил он, снова затягиваясь сигаретой, — Отпусти их прямо сейчас или у меня будут все законные основания для того, чтобы прийти сюда с ордером на обыск. И вооруженным до зубов отрядом. — Тогда мы сообща дадим вам бой, и многие погибнут. Снова… — голос Михея задрожал от смеси печали и гнева, — Зачем ты вернулся? Как будто тебе мало того, что ты уже у нас отнял, Галлахер! Продался этим крылатым тварям из клана Дубов! Предал своих верных братьев! Привел в свой родной дом убийц! И все ради чего? Ради карьеры Гончего?! Галлахер выдохнул в ночной воздух густое облако табачного дыма, и в его красных, как кровь, глазах, начало разгораться алое пламя жестокости. — Я поступил правильно и ни о чем не жалею. Те, кого ты называешь моими «братьями», были настоящими ублюдками, которые не заслуживали милосердия, как и я сам. Все они должны были понести наказание за то, что натворили. То, что после этого мне предложили стать Гончим, — просто совпадение. — Ложь… — прорычал в ответ Михей, доставая из кармана тяжелые кастеты, и громко закричал, призывая товарищей к действию, — Ты — лжец и предатель, Бешеный пес! И мы никогда этого не забудем! Из сна мы вернемся в явь!!! Тени, что до этого стояли, едва сдерживая жажду убийства, ринулись вперед во главе со своим командиром, сверкая в темноте остро наточенными лезвиями ножей. Сделав последнюю затяжку, Галлахер бросил окурок на землю и притоптал его подошвой ботинка. Расправив свои широкие плечи и разминая сильные пальцы перед неравной битвой, он встал в боевую стойку, готовый снова бороться за жизнь. Хруст ломающихся костей. Треск рвущихся мышечных тканей. Ощущение теплой крови, бегущей каплями по лицу. Все, как и раньше, но с одним отличием. Теперь жизнь, которую он пытался спасти, принадлежала вовсе не ему.