Путь безусловной любви

— Летит… Летит! Воскресенье захлопал в ладоши, провожая взглядом силуэт голубки, который кружил в небесах высоко над его головой. Месяц назад он нашел ее во дворе семинарии со сломанным крылом и укрыл в своей комнате, чтобы спрятать от других ребят. Все это время он терпеливо кормил и лечил ее в ожидании того дня, когда сможет выпустить из клетки на свободу. И вот этот день настал. — Прощай! Мальчик всхлипнул, ощущая, как его юное сердце разрывается на две половины. Одна радовалась тому, что подопечная наконец-то выздоровела и сможет вернуться к своей семье, а вторая грустила, ведь он сам остался совсем один. — Будь счастлива… Хнык-хнык… — Что такое, малыш? Почему ты плачешь? Воскресенье обернулся и увидел незнакомую молодую женщину, которая с любопытством смотрела на него из-за куста гортензий. Она была высокого роста, с длинными белыми волосами почти до земли, и одета в очень красивое вечернее платье синего цвета, усыпанное стразами, как сумеречное небо — звездами. — Кто вы? — строго спросил он, утирая мокрые дорожки со своих щек, — Вы — чья-то мама? Родителям нельзя сюда заходить. — Вот как? — женщина с досадой покачала головой, — Значит, если твоя собственная мама придет тебя проведать, ты ее тоже поругаешь? — У меня нет мамы. И папы тоже. Они умерли… — Ох, прости меня… — Ничего страшного, это было очень давно. И братьев или сестер у меня тоже нет, поэтому я живу здесь. Совсем один… Воскресенье снова хлюпнул носом, ругая самого себя, что так расклеился от простого вопроса. Красивая незнакомка села рядом с ним на траву, изучая взглядом небольшую клетку с открытой дверцей, лежащую на боку неподалеку. — Это твоя клетка? — Угу. Месяц назад я нашел здесь птичку со сломанным крылом. А теперь я выпустил ее, и она улетела… Он поднял глаза и сощурился от слепящего света солнца, но силуэта голубки в небе больше так и не увидел. — Тебе, наверное, сейчас очень грустно, — женщина сочувственно кивнула, — Ты, должно быть, хорошо о ней заботился, раз она смогла поправиться. — Я боюсь, что без меня она снова попадет в беду. Что, если на нее нападет хищник? Или она заблудится во время грозы? Не нужно было ее отпускать… — Не расстраивайся, ты поступил правильно. Вольная птица рождена летать, а не сидеть взаперти. Возможно, вы с ней когда-нибудь еще встретитесь… Воскресенье не поверил ей, но, вспомнив наставления Гофера Древа о том, как будущему Певчему подобает себя вести, поблагодарил ее за доброту: — Спасибо вам, но я уже не маленький, чтобы верить в сказки. Наверное, она уже и не помнит, кто я такой. — И правда… Может, тогда тебе завести песика? Говорят, что собака — это самый лучший друг для ребенка. Забот от нее будет гораздо больше, но и веселья — тоже! — Комендант никогда не разрешит мне привести в общежитие собаку, это же очевидно… Госпожа, вы говорите странные вещи. Вы что, с неба свалились?.. — Хи-хи-хи-хи! — та засмеялась ангельским голосом, напоминавшим перезвон чистого ручья, — Наверное, в последнее время мне и правда трудно общаться с людьми… Однако рядом с тобой мне все это время было очень весело, Воскресенье… — Откуда вы знаете мое имя? Воскресенье даже не успел удивиться, как незнакомка вдруг обняла его обеими руками, прижав к себе, а затем ее тонкие пальцы бережно погладили его по макушке. Разомлев от этих по-матерински нежных прикосновений, мальчик закрыл глаза, ощущая себя на вершине блаженства. Больше ничего не бойся. Пусть мы больше не сможем видеться, я все равно всегда буду рядом с тобой. Следуй же без страха за своей прекрасной мечтой… А теперь проснись же скорее… Проснись… *** Воскресенье открыл глаза и сразу же сощурился от бьющего в лицо яркого солнечного света. Ослепляющие лучи лились сквозь открытое окно, озаряя собой скромную обстановку, состоящую из синего дивана, низкого столика и большого книжного шкафа. Вне всяческих сомнений, это его собственная гостиная. Тук-тук… Тук-тук… Он услышал под своим ухом ритмичный глухой стук, а затем почувствовал терпкий, но успокаивающий запах дешевого табака. Повернув голову, он понял, что прямо под ним кто-то лежит. Крупный мужчина, что с комфортом устроился на его диване, безмятежно спал, положив голову на согнутую в локте правую руку. Своим внушительным ростом и мускулатурой тот занял практически все свободное пространство, поэтому прижимал хрупкое тело Воскресенья к себе левой рукой так крепко, чтобы он не скатился с него во сне. Осознав всю неоднозначность положения, в котором оказался, Воскресенье мгновенно взбодрился, и краска смущения залила ему лицо. — Д-детектив… Что вы делаете в моем доме?! — Хм-м-м-м… Не чирикай с утра пораньше, птенчик, дай поспать… Проворчав в ответ на возмущения хозяина квартиры, Галлахер убрал тяжелую руку с его плеча и положил на макушку, пытаясь угомонить, что ничуть не исправило ситуацию. Воскресенье опустил взгляд вниз и с облегчением отметил, что они оба полностью одеты. Затем посмотрел на настенные часы и понял, что со временем детектив явно промахнулся — стрелки показывали уже далеко за обеденное время. Но почему они оба сейчас здесь, у него дома? Последнее, что он помнил, — кошмарный сон, в котором множество невинных душ были разорваны адскими псами прямо на его глазах. А еще — как он дрожал от холода, запертый в железной клетке тем работорговцем, после того, как они с Галлахером разминулись на опасных улицах преступного района. Однако причину, по которой они вообще там оказались, Воскресенье вспомнить так и не смог. — Детектив Галлахер… — Ну чего тебе все неймется?.. — тот зевнул во весь рот, демонстрируя свои острые клыки. — Когда мы успели вернуться? Что произошло?! — Вот же заладил… Ладно, так и быть. После той драки в баре я потащился искать тебя по всему району и встретил Михея. Мы с его парнями «вежливо поговорили», и он рассказал мне, где тебя искать. Ты был в отключке, поэтому я не придумал ничего другого, кроме как свернуть расследование и притащить тебя домой. — Расследование?.. Воскресенье напрягся, пытаясь разыскать в своей памяти хоть одну малейшую зацепку, но нашел только темные пустоты без единого ответа. — Не помнишь? — Галлахер приоткрыл один глаз, с подозрением изучая его растерянное лицо. — Помню, как прибыл вместе с вами в то ужасное место… Как вы дрались с убийцами в баре… Как я встретил сирот и того работорговца… И ту страшную церковь с марионетками… А больше… Ничего… — … Галлахер почесал небритый подбородок и недовольно пробубнил: — Вот же… Из крайности в крайность… Два сапога пара… Что один, что вторая… — О чем вы говорите?.. — Да так, о своем. Должно быть, Михей сильно тебя по голове приложил, раз ты про все на свете забыл… Не волнуйся, когда отдохнешь, мозги сразу на место встанут. Сбегай пока в душ, а я сделаю завтрак, раз уж ты мне поспать не даешь. Воскресенье с трудом поднялся, поправляя на себе грязную одежду. В ином случае он бы никогда не позволил себе уснуть в таком неопрятном виде, но, похоже, у Галлахера не было другого выбора. Не переодевать же ему было спящего галовианца, пока тот был без сознания… «О чем я вообще думаю… И самое главное — почему?..» Послушав совета детектива, он уже было направился в ванную комнату, как вдруг остановился возле закрытой двери в глубине гостиной. Странно, но он никак не мог вспомнить, что именно за ней находится. Открыв дверь, он быстро заглянул внутрь, но совсем ничего там не обнаружил, кроме кровати без постельного белья, чистого письменного стола и пустого книжного шкафа. Очень, очень странно. Борясь с назойливым зудом в голове, Воскресенье направился в душ, чтобы смыть с волос и тела неприятные запахи пота, пыли и табака. Стоя под потоком теплой воды, он продолжал размышлять обо всех странностях, что произошли с ним за прошедшую ночь, но так и не смог прийти ни к какому выводу. Единственный, кто знал ответы на все многочисленные вопросы, сейчас хозяйничал на его кухне. Когда Воскресенье почувствовал себя, наконец, посвежевшим, он облачился в чистые домашние брюки и рубашку, и вышел из ванной комнаты в гостиную, где его уже ожидал завтрак. — Я все искал в твоем холодильнике бифштекс, но ничего нашел. Ты что, вообще никакого мяса не ешь?! Неудивительно, что ты такой тощий! Галлахер встретил его угрюмым выражением лица и недовольным ворчанием. Похоже, строгая диета священника ему оказалась не по нраву. — Обет разрешает служителям употреблять некоторые категории продуктов только в определенные дни недели, — неловко оправдался Воскресенье, — И потом… Разве мясо — не слишком тяжелая пища для того, чтобы есть ее сразу после пробуждения? — Зато дает много энергии и сил, что тебе сейчас не помешает… Ну да ладно, что есть, то есть. Садись и лопай давай. Воскресенье сел за столик напротив него, в нерешительности изучая простой, но явно приготовленный со всей страстью завтрак, состоящий из сэндвичей с жареной ветчиной и расплавленным сыром, в которых начинка явно превалировала над ломтиками хлеба; пухлых блинов толщиной с палец, щедро залитых сладким сиропом; грубо нарезанного на крупные куски овощного салата и крепко сваренного свежего кофе. — Выглядит очень… аппетитно. Спасибо, детектив… Наверное, для самого Галлахера такой прием пищи был в порядке вещей, но Воскресенье, привыкший к более скромному рациону, скорее всего, сразу бы получил сердечный приступ от такого количества углеводов, поэтому к предложенному угощению прикоснулся с осторожностью. — Можно задать вам несколько вопросов? — Что, вспомнилось что-то? Валяй. — Нет, в моей голове до сих пор туман. Но то, что произошло в том районе, не дает мне покоя. Помнится, вы обещали, что расскажете правду. — Точно, обещал. Похоже, тебе не все мозги отшибло, — Галлахер проглотил огромный кусок сэндвича целиком и заговорил, — В нашем городе этот район называют «Кошмаром». Когда-то он представлял собой колонию, куда ссылали преступников, но постепенно превратился в отдельное поселение, в котором Семья уже мало что решала, — власть была захвачена крупными преступными группировками, однако клан Дубов все никак не оставлял попыток вернуть себе хотя бы часть влияния. — И каким же образом? — С помощью того, что издавна объединяет самых разных людей — веры. Многие из жителей Кошмара поклонялись Шипе, поэтому им удалось кое-как заключить перемирие и построить в районе церковь. Однако очень быстро добрые намерения обернулись мошенничеством — священники промывали малоимущему населению мозги, внушая им, что те должны искупить грехи с помощью пожертвований. Разумеется, все это делалось только ради того, чтобы найти «грешников» побогаче среди высокопоставленных членов банд. — Мне печально это слышать… — Воскресенье грустно поник, — И что случилось дальше? — Влияние культа все сильнее распространялось, что не понравилось очень многим среди местных. В том числе, Михею, который в тот момент главенствовал над самой крупной бандой в Кошмаре. Между его людьми и Гончими, охранявшими церковь, на протяжении долгого времени возникали стычки, но они редко приводили к серьезным последствиям. До того самого дня… — Вы говорите о произошедшем в церкви?.. — Понятия не имею, откуда ты про это знаешь, птенчик, но ты угадал. Обстановка была накалена до предела, люди были на взводе и случилось непоправимое. И так уж вышло, что я лично знал тех, кто все это устроил, и немедленно сдал их городским властям для того, чтобы те понесли наказание. Однако в итоге все закончилось хуже некуда — клан Дубов прислал в Кошмар вооруженный отряд Гончих, которые встретили яростное сопротивление банды Михея. А дальше ты, наверное, догадываешься… — Вы правильно поступили, детектив. Должно быть, для вас было невероятно тяжело пойти против собственной семьи ради торжества справедливости. — Не могу сказать, что я не сожалел о содеянном впоследствии. Но кто знает, чем бы все закончилось, если бы я смолчал, ведь тогда у Семьи был бы веский повод устроить настоящий беспредел, оправдывая это поисками преступников, и тогда бы пострадало еще больше невинных людей… В любом случае, сразу после случившегося я уже не мог вернуться обратно, ведь все банды знали, что я — предатель, и одна важная шишка из Семьи связалась со мной. Как же его звали… Какой-то там Древ… — Господин Гофер Древ?! — Воскресенье чуть не подскочил от удивления. — Верно, — Галлахер кивнул и поднял большой палец вверх в знак одобрения, — Напыщенный весь из себя старикан, но тогда показался мне весьма толковым. Он сказал, что глупо растрачивать мою силу на преступность и предложил место в клане Гончих. Так я и оказался здесь, в городе, и постепенно дослужился до детектива. — Когда именно это произошло? — Около тринадцати лет назад. Я тогда был в твоем возрасте и такой же твердолобый идеалист, мечтающий о справедливости во всем мире. Возможно, именно поэтому я вчера и согласился тебе помочь… — Тринадцать?.. Получается, между нами не такая большая разница, как я думал. А выглядите и говорите так, будто сильно старше… Воскресенье спохватился, когда увидел, как мужественное лицо Галлахера снова перекосилось от негодования, но было поздно. Протянув руки через весь стол, мужчина запустил пальцы ему в волосы и начал яростно их разлохмачивать. — Ч-что вы делаете?! Прекратите! — Поговори мне еще тут про мой возраст, юнец! Нос не дорос, чтобы дразнить старших!!! — П-простите, пожалуйста! Мне очень жаль! — Так-то лучше, — Галлахер, довольный его извинением, вернулся обратно на место и сделал большой глоток из чашки с кофе. Воскресенье попытался поправить бедствие, устроенное детективом на его голове, но, осознав всю тщетность этого, продолжил задавать вопросы: — На самом деле, я успел немного побеседовать с тем работорговцем, который меня похитил. Вы сказали, что его зовут Михей? Он не показался мне плохим человеком, хотя и заблуждался на ваш счет. — Да, он славный мужик, но власть над крупнейшей в Кошмаре бандой сделала его самонадеянным. Теперь же все, что ему осталось, — присматривать за теми сиротками, чьих родителей он когда-то подвел, и научить их выживать на жестоких улицах. — Несчастные юные души… Но ведь дети совсем ни в чем не виноваты. Неужели вы не думали, чтобы хоть как-то им помочь? — Думал и даже пытался. Но ты сам видел, что произошло в том баре, стоило мне зайти туда. Никто не захочет получать помощь от предателя. Да и не нужно это вовсе. Михей должен сам справиться с этой проблемой. Это его искупление. — Искупление?.. — Можешь быть со мной не согласен, но я считаю, что за плохие поступки нужно отвечать делом, а не молитвами. Ни то, ни другое не исправит случившееся, но новые добрые поступки могут сделать чью-то жизнь лучше, в то время как молитвы не меняют ни черта. — … Вероятно, еще вчера Воскресенье горячо поспорил бы с ним, но теперь не находил в себе слов, которые бы смог использовать в качестве аргумента. За плечами Галлахера был огромный жизненный опыт, сопряженный с опасностями, а у него самого — хоть и выдающиеся, но все же академические успехи. Тем временем, детектив уже закончил со своей порцией завтрака и, довольно хлопая себя по животу, ставил пустые тарелки друг на друга. — Если интервью закончено, то я пойду. Извини уж, что оставляю мытье посуды на тебя, но очень я это дело не переношу. — Уже уходите?.. — сердце Воскресенья кольнуло от мысли, что ему придется остаться совсем одному в пустой квартире. — Вечером начинается ночная смена, нужно привести себя в форму. Для тебя столкновение с преступным миром — это целое приключение, а для меня — всего лишь трудовые будни. — … Воскресенье с несчастным видом наблюдал, как Галлахер встает из-за стола, с хрустом разминает могучие плечи и накидывает свою темно-серую куртку. Его разум все еще напоминал спутанный клубок воспоминаний, но среди них оставалась еще одна нить, за которую он никак не мог ухватиться. Но, возможно, только лишь она была способна снова связать их судьбы воедино. — Подождите, детектив… Он поднялся на ноги и, подбежав к Галлахеру, поймал его за рукав куртки, успев остановить мужчину прежде, чем тот выскочил в коридор. — Что такое? Неужели что-то вспомнил? — Да… Я… Помню… Выпустив грубую кожаную ткань из пальцев, Воскресенье начал медленно расстегивать на себе рубашку, ощущая, как с каждой пуговицей его тело все сильнее дрожит от страха. — Я помню, что пообещал вам… Не знаю, за что… Но само обещание… Я помню… Не до конца осознавая, что именно и зачем делает, он снял рубашку, полностью оголив свою бледную кожу под пристальным взглядом Галлахера. Когда та упала на пол, он расстегнул пуговицу на поясе брюк и, стянув их с бедер вместе с нижним бельем, позволил им так же упасть к своим ногам. Оставшись перед детективом совершенно обнаженным, Воскресенье развел руки в стороны, демонстрируя хищнику свою покорность добычи, и зажмурил глаза в ожидании, когда тот возьмет свою заслуженную награду и побудет рядом с ним еще немного. Но ничего не происходило. Между ними повисла напряженная тишина, и уголки глаз Воскресенья уже начали наполняться слезами, как вдруг на его макушку легла тяжелая ладонь. — Оставь свою безгрешность себе, птенчик. Ты и так сегодня слишком многое потерял. Больше Галлахер ничего не сказал. Погладив Воскресенье по голове, он прошелся по коридору и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Квартира погрузилась в полное безмолвие. — Д-детектив Г-галлахер… Не уходите… Воскресенье позвал мужчину дрожащим от отчаяния голосом, но тот так и не вернулся. Понимая, что начинает замерзать, он поднял с пола рубашку и брюки и медленно оделся. Подойдя к столику, он бросил печальный взгляд на тарелки, опустошенные Галлахером, и на свои — едва тронутые. Настроения заниматься уборкой у него совершенно не было, поэтому он сел на диван и уткнулся взглядом в стену, все сильнее погружаясь в собственное одиночество. «Что же со мной произошло… Почему мне так… Грустно?..» Ур-р-р! Ур-р-р! Услышав странный звук со стороны окна, Воскресенье повернулся к нему и увидел неожиданного гостя. Белоснежная голубка удивительной красоты сидела на подоконнике и, мотая головой из стороны в сторону, приглядывалась к нему своими глазками-бусинками. Поднявшись с дивана, он осторожно подошел к окну, боясь ненароком вспугнуть маленькую птичку. Но та не сдвинулась с места. — Откуда ты здесь, прекрасное создание? Ты потерялась? — Ур-р-р! Ур-р-р! Ур-р-р! Посадив ничуть не сопротивляющуюся голубку на ладонь, он погладил ее кончиками пальцев по шелковистым перьям. Будь у него клетка, он мог бы подарить этой птичке новый дом и больше не чувствовать себя таким одиноким. Однако по какой-то причине эта мысль не принесла ему никакого облегчения. — Вольная птица рождена летать, а не сидеть взаперти. Ну же, лети! Воскресенье протянул руки к окну, и голубка ловко вспорхнула с них, сразу же поймав крыльями поток ветра. Он оперся локтями на подоконник, с улыбкой наблюдая, как та весело резвится в лучах солнца, уносясь в голубые небеса без единого облачка. — Прощай… И будь счастлива…