На грани

Сынмин пялится на Чанбина совсем уж беззастенчиво — тот никак не реагирует, хотя определенно чувствует его взгляд, не может же не? По какой-то странной иронии судьбы они оказались вдвоём в одной машине, альфа и омега в течке. Нарочно не придумаешь. Или придумаешь? Разве не это не типичный сюжет для ромкома? Или на худой конец для низкобюджетного порно-ролика. Но их сценарий, на самом деле, так далёк от типичного. Сынмин вздыхает, отворачивается — он не особо чувствителен к запахам, не слишком темпераментный и вообще нормально обходится без секса долгое время. Так забавно наблюдать, что фанаты в своих гаданиях приписывают его к бетам, и он почему-то даже иногда старается этой роли соответствовать. Так проще, чем объяснять какой ты странный и нетипичный альфа, не сходящий с ума от любого омеги и не любящий конкуренцию. Чанбина на каком-то фанатском форуме назвали эталонным альфой, и Сынмин долго над этим смеялся, а ещё приносил почитать Минхо. Тот лишь фыркнул и послал его к чёрту. А Чанбин раздражался от его шуток — Сынмину всегда нравилось его бесить, иногда он находил в этом какое-то особенно удовлетворение. Главное, что Чанбин обращал на него внимание и это грело душу. Чанбин компенсировал как мог: не вылезал из качалки, убивал свой омежий запах так, что даже в группе никто не догадывался, чем он пахнет, конкурировал с альфами и даже очень успешно. Многие омеги покупались на его напускную маскулинность, но Сынмин очень сомневается, что Чанбин их трахал, да даже если бы и да — не его дело. — Ну и какого это? — всё-таки спрашивает Сынмин. — Не пропускать к себе ни одного альфу даже в течку? Или может всё-таки для Чана ты делаешь исключение? Сынмин уверен, что нет, но опять не может не поставить Чанбина в неловкое положение. — Просто заткнись, сейчас не до твоих ебанных подколов, — огрызается Чанбин, на этот раз совсем не шутливо — он злиться по-настоящему. Наверное, ему и правда хреново. — Я бы мог тебе помочь. — Сынмин равнодушно пялится в окно, делая вид, что совсем не заинтересован. — Лучше уж сдохнуть, чем трахаться с тобой, — бубнит Чанбин, нервно барабаня пальцами по рулю и посматривая в боковое зеркало, пока они стоят на светофоре. И Сынмин чувствует болезненный укол в груди — улыбка на собственных губах лишь защитная реакция. Что ж, Чанбин жесток с ним куда больше, чем Сынмин того заслуживает. — У тебя совсем нет сердца, — произносит Сынмин, и машина срывается с места. — А у тебя чувства самосохранения, — парирует Чанбин, его голос ломается. Сынмин бросает на него короткий изучающий взгляд: на лбу проступает испарина, брови сдвинуты на переносице, губы плотно сжаты, а шея напряжена так, что витиеватые синюшные вены проступают отчётливее. Ему определенно хреново. И Сынмин улавливает странный аромат — горький и терпкий, совсем ему незнакомый, но такой манящий… Это пахнет Чанбин, понимает вдруг он. И впервые аромат течного омеги так на него действует: по телу пробегают мурашки и хочется поддаться вперёд навстречу — невыносимо, болезненно, катастрофично. Нет, он точно уверен, что если этого не сделает, то случиться апокалипсис. Никак не меньше. Сынмин старается не дышать, отворачивается и отодвигается, почти вжимаясь в дверцу. Апокалипсиса не случается, все идёт своим чередом — они доезжают до жилого комплекса, спускаются на парковку. Сынмин сейчас выйдет из машины и оставит Чанбина разбираться самому с его проблемой, как он того и желает. Только Сынмину придётся жить с осознанием, что он возбудился на запах Чанбина, как никогда ни на чей другой. Сынмин смотрит на Чанбина, такого беспомощного, отчаянного и разбитого. Это невыносимо оставить его — вся сущность Сынмина сопротивляется. Его тело хочет обратного: прижаться носом к шее, вдыхая безумно дразнящий аромат, заключить в крепкие объятия, из которых даже у сильного Чанбина не получится вырваться — не захочется. — Проваливай скорее, — шипит Чанбин. И тут его сгибает пополам от боли, он утыкается лбом в руль и стонет так, что у Сынмина взрываются предохранители — он больше не в состоянии это выносить. — Давай поднимемся ко мне, — искренне просит он, пальцы подрагивают в желании коснуться. — Я не смогу подняться сейчас, — шипит он. — Давай понесу тебя на спине? Чанбин бросает на него оценивающий и снисходительный взгляд, а потом прыскает. — Ты меня даже не поднимешь. — В его голосе насмешка, но Сынмину не до обид. Он думает о том, что сейчас можно сделать. Вспоминает, что аптечка у менеджера, который остался на съёмках. В квартире сейчас нет никого, кто мог бы помочь. — Давай на заднее сидение, там просторнее, — уверенно произносит Сынмин, пытаясь думать, но думать тяжело, когда твой член так болезненно стоит в штанах от одного омежьего запаха. Зря Сынмин шутил над другими альфами, ведущими себя как тупые животные и думающие лишь членом. Теперь его настигает расплата, и это было бы забавно, если бы не так мучительно. Сынмин выходит из машины и помогает Чанбину пересесть назад, касается лба — горячий. Запах усиливается и Сынмин срывается — садится рядом и сразу же утыкается носом в плечо. Так правильно, хорошо. Так и должно быть, пусть Чанбин этого и не желает, но кто они такие, чтобы противиться инстинктам. — Хочу тебя, — шепчет Сынмин, поглаживая колено Чанбина. — Можно? — Чанбин тяжело дышит сквозь зубы, весь напрягаясь. Сколько он ещё сможет сопротивляться, да и есть ли в этом смысл, когда рядом Сынмин, готовый ради него на всё. — Пожалуйста. Чанбин сдаётся — вот так просто, Сынмину даже не верится. Он хотел этого, представлял и даже фантазировал, но никогда не думал, что это будет вот так. Что его сломает запах Чанбина, его беспомощность, накроет бесконечной нежностью и желанием защитить… Это не примитивное желание трахнуть и сделать своим, как он всегда думал. — Впервые ощущаю твой запах, и он сводит с ума, — произносит зачем-то Сынмин, ему вдруг так хочется быть откровенным. Он ведёт ладонью вверх, мягко касается члена Чанбина, ткань под его ладонью мокрая, а член твердый. Чанбин жалобно скулит и трётся об его ладонь. Сынмин мог бы пошутить над этим — это точно было бы в его стиле, но ему не хочется… Он просто касается губами шеи, сходя с ума от дураманящегл аромата. Такого чужого незнакомого, но теперь самого любимого. Чанбин стонет, и от этого звука внутри Сынмина всё содрогается. Не верится, что такое вообще возможно. Он не медлит, хотя хотел бы всё сделать как следует. Разложить Чанбина на белых простынях, трахать и любить его до умопомрачения. Но приходится довольствоваться малым. Чанбин сам справляется с брюками, спуская их до щиколоток и задирает футболку до груди — от его покорности сердце колотится как ненормальное. Сынмин гладит бёдра, напряженный живот, едва задевая блестящую от влаги головку. Салон наполняется нестерпимым горько-сладким ароматом. — Нахуй эти прелюдии, сделай уже хоть что-нибудь, — злится Чанбин, но выходит моляще. Это что-то за гранью реальности видеть Чанбина таким нуждающимся и просящим. Сынмину не хочется его мучить, только не сейчас, поэтому он обхватывает ствол ладонью, сжимает крепче и наклоняется, чтобы слизать смазку с головки. Чанбин так сладко стонет, скулит, толкается к его рот. Собственный член кажется готов разорвать эти блядские джинсы. Сынмин старается, он не слишком хорош и опытен в этом, но ради Чанбина готов изучить все техники минета. Сейчас он просто берёт в рот так глубоко, как только способен, давится и снова насаживается на член. Чанбину нравится, он вскидывается, дрожит, захлёбывается стонами в перемешку с грязными ругательствами. И когда второй рукой Сынмин оглаживает влажный вход, даже не успев толкнуться пальцами, — кончает прямо ему в рот. Он глотает сперму, наслаждаясь пульсацией. От одной мысли, что Чанбин кончил с ним, становится нестерпимо хорошо. — Ну так что, всё ещё думаешь, что лучше умереть, чем трахаться со мной? — улыбается Сынмин, глядя на тяжело дышащего Чанбина. Красивый, разнеженный — хочется прижать его к себе и поцеловать, или укусить в так маняще подставленную шею. Чанбин бурчит что-то неразборчивое. Сынмин подаётся вперёд, накрывая его губы своими. Его всего перетряхивает, как электрический разрядом, когда рука Чанбина ложиться ему на затылок, а язык сталкивается с его собственным. Они целуются беспорядочно, грязно и совсем безумно. Сынмин обхватывает свой член сквозь джинсы, но этого невыносимо мало. — Хочу тебя, хочу сделать своим, хотя бы сегодня, — заполошно шепчет он в губы Чанбина. И кто из них теперь нуждающийся и жалкий? — Сынминни, давай поднимемся в квартиру, — тихо произносит Чанбин, гладя Сынмина по щеке, и коротко целует.