***
Олег Волков с мрачным видом выполнял утреннюю зарядку. Попытка сокамерников его расшевелить была встречена угрожающим взглядом и ударом в нос. Доигрались, что ж. Последнюю неделю, несмотря на все старания и ухищрения заключённого, во снах к нему не приходил Серёжа. Тот самый близкий человек, в своё время ставший его единственным другом и прочной опорой, больше не становился героем его кошмаров. Волков изматывал себя физическими упражнениями на прогулках и работой в обособленных отсеках в надежде ровно в 22:00 коснуться лицом подушки и вырубиться так быстро, как только возможно, чтобы увидеть очертания лица Рыжика, но каждый раз попытки с треском проваливались — ему абсолютно ничего не снилось, либо же он попросту не помнил этих снов. К концу недели Олег, наоборот, начал максимально часто вспоминать Разумовского — его внешность, характер, любимые фразы, дрожь в голосе и доброту в голубых глазах. Ему казалось, что чем яростнее он принуждает сознание к воспоминаниям, тем быстрее подсознание сдастся и даст ему желаемое. Но этого не происходило. И сейчас Волков чувствовал, как надежда в его душе постепенно угасает. Он не придавал весомого значения тому факту, что после ответного письма Чумы, извещающем о гибели Разумовского, Сергей к нему больше не приходил — для подрывника это было не более, чем простым совпадением, случайностью. Мысли о возможности побега сопровождали заключённого теперь повсюду. Было больно осознавать, что гибель лучшего друга и оправданная, но уже не осуществимая месть, стали горсткой пепла в руках судьбы. Однако время идёт, а Олегу ещё многого хотелось добиться. И заключение в тюрьме особо строгого режима не входило в список его целей и пожеланий. Как минимум ему хотелось выбраться, чтобы зайти на Южное кладбище и постоять над могилой Разумовского, как максимум — продолжить участвовать в военных операциях. И пусть он не сможет вернуться в Отряд мертвецов по понятным причинам, с его-то профессионализмом и опытом в военных операциях не составит труда найти иные варианты для работы в качестве наёмника. Вариантов в сущности было не так много. Структура тюрьмы была Олегу ясна, как день, примерный путь и возможные места сокрытия он уже выискал на карте. Но чёткого плана пока не было. Сокамерники день изо дня выбешивали Волкова, который чётко понимал, что виной тому — невысказанная боль о Серёже. Редко, но заключённый ловил себя на мысли, что, возможно, если бы он не уехал служить, сейчас Разумовский был бы жив. Но к чему эти предположения? Они нарочно порождали в Волкове чувство вины, неистребляемое и чертовски жгучее. А Олег ненавидел быть зависимым — что от человека, что от эмоции. Оказаться парализованным в окружении невыносимых живых и неживых объектов — тот самый страх, о котором не знал никто, кроме его обладателя.***
Два месяца до основных событий… Грязный пол заскрипел от тяжёлых шагов. Кожаная куртка, легко зацепившись за вешалку, осталась висеть рядом с фуражкой. Дверь гулко хлопнула, оставив крохотную щёлку. Игорь, пошатываясь, целенаправленно сделал несколько шагов к ванной, но, зацепившись за край разбитого вдребезги ноутбука, не удержался и рухнул на паркетный пол. Бутылка едва не вылетела из его правой руки, а содержимое заплескалось на донышке. Пыхтя от натуги, майор предпринял попытку упереться коленями в пол и подняться, но мгновенно плюхнулся на живот. Его крошечных сил хватило только на то, чтобы, отдышавшись, перевернуться на спину и подставить лицо солнечным лучам, с трудом пробивающимся сквозь засаленное окно. На сердце было невероятно тяжело и пусто. Грома успокаивал тот факт, что суд, смилостивившись, оправдал его действия по принципу «цель оправдывает средства». Но расставшись с делом своей жизни, которое фактически передавалось по наследству, мужчина не уловил чувства ненависти к себе и горькой тоски, мгновенно став отчуждённым — вернее, ощутить эти эмоции ему удалось вовремя, но вместо акцента и работы над собой Игорь ушёл в себя, заживо похоронив все мысли и чувства о работе полицейского. Прислонив горлышко бутылки к губам, мужчина разом выпил остатки водки и откинул стеклянный сосуд в глубину своего жилища. Спасибо Марии Юрьевне за содействие в деле Разумовского: ни одна живая душа не узнала о случившемся в больнице. Чёрно-белое фото в рамке, поставленное наряду с фотографиями погибших офицеров, придало Летнему саду больше траура, одновременно сделав погибших немыслимыми героями города. И создатель сети «Вместе» не стал исключением. Журналисты судачили о гибели Сергея Разумовского, напрочь забыв о его делишках год назад: для всех он теперь был кумиром, потому как, по решению Архиповой, помогал в поимке и устранении Олега Волкова. Гром зажмурился, когда солнце попало на глаза, и с неохотой перевернулся на бок, подложив локоть под голову. Он до сих пор не понимал, как ему удалось убедить начальницу городской полиции покрыть психопата с раздвоением личности — наверное, отдавшись эмоциям, он неосознанно сманипулировал Архиповой. О, если бы решение Марии Юрьевны было столь же истинным, сколько ситуация с Сергеем… Прошёл почти месяц с того дня, как он встречался лицом к лицу с доктором Верняковым и вживую мог наблюдать тяжёлое состояние пострадавшего. После он какое-то время порывался вернуться в больницу, но что-то удерживало его от просьбы у врачей увидеть Разумовского. Вероятно, он не хотел ощущать отягощающее чувство жалости к человеку, ещё недавно желавшему убить его. Чёрт, но это же была вторая личность… Верно? Приподнявшись на локтях с великим трудом, Игорь с кряхтением сел, опёршись спиной на угол деревянного столика. Перед глазами всё плыло, а русая чёлка свисала пуще прежнего. Тело било лютой дрожью, чёрная футболка после недельного пребывания на грязном потном теле свалялась, собрав на себе пятна грязи, свисающую пыль и запах алкоголя, а на синих джинсах образовались новые стильные дырки с потрёпанными нитками. Разряженный мобильный с разбитым вдребезги экраном лежал где-то под грудой бумаг, испещрённых надписями о решении суда, а на столе валялась одинокая ключница со свесившимся брелком в виде толстобрюхой чёрно-жёлтой пчелы. Гром подтянул к себе колени и крепко обнял их мускулистыми руками. Никого не хотелось видеть, абсолютно никого. Все мысли кружились вокруг Разумовского, не давая возможности побыть наедине с собой и личными переживаниями. Взгляд майора упал на разбитое зеркало в дальнем углу захудалой комнаты — покрытое плотным слоем пыли, опирающееся на стену, с трещинами, идущими по диагонали… Гладкая поверхность отражала исхудавшее тело мужчины с перекошенным в отчаянии лицом, неравномерной щетиной и пустыми глазами. Несколько выпавших осколков валялись на полу, будто приводя в движение «теорию разбитых окон» в своём понимании. Гром, находясь в позе эмбриона, тяжело задышал. На мгновение в отражении он увидел не себя, а человека с длинными рыжими волосами, небрежно собранными в конский хвост, в чистейшей белой рубашке и брюках молочного оттенка, с жёлтыми, как у змеи, любопытными и наглыми глазами. Он сидел впереди мужчины, сложив ноги по-турецки, качался из стороны в сторону и будто гипнотизировал тяжёлым взглядом и подобием добродушной улыбки. Игорь дёрнулся от неожиданности, моргнув, и резко сел. Молниеносно протянутая к дивану ладонь схватила пистолет, и прицел пал на разбитое зеркало. Всё вернулось на круги своя, и Гром облегчённо выдохнул, вновь увидев только себя и свои серо-голубые, пусть и испуганные глаза. Сжав переносицу пальцами левой руки, покрытыми чёрной пылью, мужчина прикрыл глаза. Кажется, на фоне стресса у него уже начались галлюцинации. Недобрый признак, однако… Сколько он уже в таком нетрезвом состоянии? Игорь сфокусировался на близлежащих предметах мебели и нашёл их в привычном для себя положении — порванном, грязном, вперемешку с мусором. Нет, надо бы выходить из этого состояния. Если теперь каждый раз, когда он бухой, ему станет мерещиться Разумовский, к которому Гром неожиданно воспылал жалостью и снисходительностью, то так и до психушки недалеко, а уж к Рубинштейну попасть был шанс слишком велик с учётом его докторской степени и удостоенных титулов по сравнению с другими психиатрами. Мужчина опустил руку с пистолетом и в изнеможении уставился на фотографию человека в рамке, когда-то стоявшую на деревянной полке шкафа и ныне покоящуюся возле зеркала. Усилием воли поднявшись на ноги, Гром сделал несколько неуверенных шагов и, наклонившись, поднял рамку. На него смотрел высокий брюнет в серой рубашке навыворот и чёрной кожаной куртке, с голубыми строгими глазами и молниевидным шрамом на левой щеке. Отсутствие улыбки, взъерошенные волосы и ухоженные бакенбарды придавали мужчине серьёзный, но далеко не отцовский вид. — Даже до полковника не дослужил, — тихо произнёс Игорь, горько усмехнувшись. — Сорян, бать… Большой палец с нежностью прошёлся по острым скулам и грубым чертам лица отца. Игорь нахмурился, задумавшись о пережитом ужасе в своём детстве. Вероятно, поэтому он сейчас избегал встреч с Юлей: если он с таким самобичеванием вспоминает о гибели отца, как можно находиться рядом с той, кто, по сути, виноват в смерти Фёдора Ивановича — не просто начальника, но и прекрасного человека? Может, позже… А может, и нет. Игорь сдул давнишнюю пыль с одной из полок на шкафу и с предельной осторожностью поставил фото старшего Грома на горизонтальную поверхность. Нахмурившись, мужчина сильнее сжал ствол в правой руке и решительным, твёрдым тоном сказал, будто убеждая самого себя: — Но чёрта с два кто-либо заставит меня сдаться. Тишина вновь воцарилась в студии. Игорь предпринял неловкую попытку улыбнуться и подбодрить себя, но вряд ли у него это получилось в изящной манере. Внезапно бывший полицейский кинул подозрительный взгляд на пистолет в своей руке — его же инициалы, его. Чёрт, табельное оружие ведь. — Да бл…***
Брюнет исподлобья сверлил железную дверь, нисколько не надеясь открыть её силой мыслей. Просто смотреть куда-то в другое место, безопасно изливая немой гнев, не представлялось возможным. Вернувшись с сокамерниками полчаса назад с ужина, Олег начал испытывать лёгкое покалывание в груди, и дело здесь было вовсе не в смешанных чувствах к Серёже. Просто адреналин в крови начал нарастать от осознания того, что эта ночь в «Снежинке» станет для него последней. Это успокаивало и будоражило одновременно. «Призрак» вновь оправдает свой позывной. Двое мужчин по соседству занимались своими делами: один держал в руках томик Достоевского, второй, приняв упор лёжа, отжимался, выполняя уже не первый подход. Волков же, сложив руки в замок и прижав их ко рту, сидел на кровати в полной готовности. План был в сущности прост, разве что некоторые его элементы представляли особый случай везения. Но куда ж он без госпожи Удачи? Капюшон серой вязаной толстовки не позволял сокамерникам видеть напряжённое лицо Олега, его сосредоточенный взгляд и заострённые скулы. Оставалось совсем чуть-чуть. В коридоре раздались тяжёлые, но быстрые шаги; их оказалось совсем просто различить в камерной тишине. Олег был убеждён, что группа людей всего лишь пересечёт коридор, но глухая поступь с грубым «здесь» возле железной двери определённой камеры заставила военного непонимающе нахмуриться и сильнее стиснуть кулаки. В скважину со скрипом вошёл ключ, и, пока его четырежды прокрутили, Волков успел чертыхнуться. Да как они это делают?! Тусклый свет прибитой к потолку лампочки окрасил тёмную камеру. На пороге появился упитанный мужчина с суровым выражением лица. Окинув презрительным взглядом заключённых, с удивлением таращившихся на него, он рявкнул без лишних объяснений: — Волков, на выход! Не повезло. Олег тяжело вздохнул, сокрушаясь, что не осуществил задуманное вчерашней ночью, и, поднявшись с постели, сделал несколько шагов по направлению к двери. Ну и куда на этот раз? Вёл же себя прилично. Почти. Протянув руки, мужчина дождался, пока возникшая из-за спины, по-видимому, начальника тюрьмы женщина наденет на него наручники и затянет до нужной степени; затем, обернувшись к сокамерникам, военный невесело усмехнулся и задорно подмигнул. Доложили, кто нос разбил, суки. — Начальник, а мы? — с недоумением и лёгким разочарованием в голосе спросил тот, что читал Достоевского. Второй же со злобой в открытую пялился на спину уходящего Олега. Мужчина проигнорировал вопрос заключённого. Железная дверь захлопнулась, едва Волков переступил порог и попал в длинный коридор, на протяжении которого разместились ещё несколько камер. — Пошёл, — рыкнул начальник, и заключённый, раздражённо поведя плечом, двинулся следом за идущей женщиной с ключами от наручников. Проклятье. Как же не в тему. Что на этот раз? Разговор с адвокатом, которого у него и не было? Или, может, внеплановая уборка территории в качестве наказания? Олег в отчаянии цокнул языком, замедлив шаг. Конечно, одиночка — куда уж без полнейшей изоляции, если он своих сокамерников направо и налево калечит. Весь план слетает к чертям: в том блоке совершенно другой уровень безопасности, а значит, потребуется время, чтобы разобраться с новыми элементами. Время… Его совершенно не хотелось терять. — Живее! — прикрикнул мужчина. Олег злобно зыркнул на него, но промолчал. Погоди, придёт ещё твоё время. Один коридор кончился, начался второй, за ним третий. Между ними располагались решётчатые двери, после открытия которых начальник тюрьмы приказывал встать лицом к стене, а затем тем же омерзительным голосом командовал идти дальше. Волков устал от ожидания и неизвестности и решил скрасить тишину вопросом с издёвкой в голосе: — А чё, мы резко начали жить по московскому времени? Не день уже, пора и на боковую. — Хватит базарить, — брызнул ядом мужчина, гневным взглядом буравя широкую спину военного. Волкову и раньше приходилось следовать в неизведанные края без уведомлений о возможных сюрпризах, поджидающих его в чужом уголке мира. Но сейчас осознание того, что план побега рассыпается у него на глазах, сильно било по рёбрам. Придётся либо ждать, либо придумывать что-то новое. Раздражение и гнев, смешавшись, плескались в серо-голубых глазах Олега. Подойдя к последнему, на первый взгляд, участку коридора, отделённому с двух сторон такими же стальными прутьями, женщина внезапно развернулась и, выбрав из связки ключей подходящий, коснулась наручников заключённого. Тот с подозрением взглянул на неё, но позволил ключу войти в скважину и освободить запястья. Проведя в тюрьме всего несколько месяцев, Олег был несказанно рад каждой возможности ощущать себя независимым, без синяков на руках от железных оков. Перешагнув порог, Волков под угрюмым взором начальника подошёл к маленькому окошку. На него мрачно и с таким же отвращением глянул конвоир, перебирающий стопку бумаг из старой папки. Заключённый же сейчас пытался предположить, что ждёт его дальше. На узкий деревянный столик, расположенный на границе окошка и коридора, конвоир без всякой любезности положил белый лист с чёрно-белой фотографией Волкова, его личными данными, а также подписью и печатью начальника тюрьмы. — Это постановление о твоём освобождении. Голос, полный ненависти к самому себе, прозвучавший за спиной, заставил немногословного Олега приподнять брови в удивлении и с недоверием бросить бешеный взгляд на конвоира. Это что, новый способ развлечения у цепных псов режима? Как же мерзко, изворотливо и не по-человечески. — На каком основании? — решив подыграть служителям закона, обернулся и уточнил Волков спокойным голосом, хотя на шее у него забилась жилка от усилившейся злости. — На основании решения органа, ведущего твой процесс, — не смотря на заключённого, враждебным тоном выдавил из себя начальник тюрьмы, будто строку заученного ранее стихотворения. Конвоир, оторвавшись от проверки бумажной волокиты, достал из-под стола пластмассовый синий ящик среднего размера и поставил его на стол. Взору Олега предстали сдвоенный кулон в виде когтя и волчьей головы на чёрному шнурке, две купюры в сто рублей, телефон с мелкими трещинками по всему экрану и паспорт в обложке с разъярённой пастью волка. — Вещи проверяй. Что-то шутка затянулась. Волков привык ничему и никому не верить, пока буря не пройдёт мимо. Но смутное ощущение того, что всё происходит по-настоящему, не давало покоя. Мужчина, продолжая боковым зрением следить за возможными действиями начальника тюрьмы, протянул руку и взял в охапку все вещи из ящика. Купюры смялись, а кулон, повиснув между пальцами, закачался на верёвочке. Олег, начиная отчасти понимать и принимать происходящее, развернулся и шагнул к начальнику тюрьмы. — Не припоминаю, чтобы при задержании экран моего телефона был столь потрёпан временем. Может, у кого-то из ваших руки из задницы?.. — потряся сжатым в ладони телефоном с разбитым экраном, осведомился Волков. Его взгляд, полный иронии и еле сдерживаемой, пусть и не вполне пока понятной радости встретился с сухим, возмущённым и гневным взором мужчины. Тот, запыхтев от подобной наглости, оскалился и уже собрался что-то ответить, наверняка в грубой форме, но Олег, не пожелав ничего слышать, добродушно пожал плечами: — Ну, нет так нет. Как много взгляд начальника сказал, буквально заменив ему речь. Протяжный звук на низких частотах оповестил конвоиров об освобождении одного из заключённых. Железные ворота с колючей проволокой по краям медленно закрылись за спиной Волкова. И вдруг он осознал, что тюрьма, в которой он провёл так нещадно много и одновременно мало времени, осталась позади. Ледяной ветер засвистел в ушах, дунув в лицо со всей силы. Мужчина, оцепенев, зажмурился и, приоткрыв рот, вдохнул в лёгкие октябрьский свежий воздух. Чёртов глоток свободы… Резко распахнув карие глаза, Олег увидел тёмное, кое-где припорошенное крохотными звёздами небо. И не в клетку, а вот так вживую, без всяких препятствий. Сердце его счастливой птицей забилось в груди. Это всё взаправду. Он на свободе. Но как, мать твою, это вообще возможно? Внезапный свист заставил бывшего заключённого обратить внимание на противоположную сторону дороги. Чей-то силуэт во мраке приближающейся ночи маячил рядом с чёрным джипом, по внешнему виду напоминавшим Гелендваген. Олег нахмурился, перебирая в памяти всевозможных врагов из своего прошлого и настоящего и настраиваясь на неприятную встречу. — С возвращением на волю, блудный волчишка! Чёрт. Однозначно «неудачник и везунчик».