Through Me (The Flood)

"Где мой малыш?!". Вы практически можете слышать, как ваши зубы скрипят, когда вы дарите своей тете натянутую улыбку. "Он должен встать с минуты на минуту". Она вздыхает, как будто это неудобство, ваша мама спешит за ней по пятам. "Привет, дорогая", - говорит она, оглядывая вашу теперь уже безупречную квартиру, "как дела?". "О, отлично". Всё это время ты говорила одно и тоже. Я в порядке. Я в порядке. Все замечательно. "На днях ходила к педиатру, Рай в полном порядке и здоров". Ты опускаешь остальные новости, внезапное появление Саймона, стабильное, постоянное присутствие в твой жизни, мужчина, который поддерживал тебя, как мог. Даже если ты совершенно этого не хочешь, чтобы ваша мама или ваша тетя познакомились с ним, не говоря уже о том, чтобы знать о нём- тебе все еще хочется, чтобы он был здесь. Вчера он с сожалением сказал тебе, что у него сегодня на базе весь день будут встречи, и ты сказала, что твои мама и тетя приедут, но, скорее всего, не задержаться надолго. Хорошо, что его не будет рядом. Перед тем, как уйти на ночь, он заставил тебя пообещать позвонить, если он тебе понадобится. Написать ему, чтобы он проверил. Ты сделала, как он просил, но мало что услышала. Неудивительно, ведь он сказал, что у него не будет много времени ответить, но он все равно хотел новостей. "Это здорово, дорогая". Ее улыбка искренняя, и вы знаете, что она искренна. В основном она имеет добрые намерения. Это не ее вина, что ты плохо умеешь просить о помощи или что с тех пор, как ты уехала из дома, ты стала упрямо независимой. Ты даже провела несколько лет, «шатаясь по миру», как любила говорить твоя сестра, уклоняясь от ответственности после университета. Твоя семья привыкла, что ты немного призрак. "-ты не думаешь?". Голос вашей тети возвращает вас на Землю, и вы киваете, как робот, не зная, на что соглашаетесь. Ты собираешься извиниться за то, что пропустила разговор, когда на кухонном столе загорается радионяня, и из динамика раздается суетливый крик Ориона: "Я только что разбудил маму, иди за мной". "Это для меня". Вы шутите вполсилы с улыбкой, которая не касается твоих глаз. Ты знаешь, что битва начнется, как только ты вернешься в гостиную с ребенком, и ты этого боишься. «Привет, малыш». Ты наклоняешься, вытаскивая его из кроватки. «Ты становишься слишком тяжелым для мамы, большой мальчик. Не знаю, что я буду делать, когда ты вырастешь». Эта мысль останавливает тебя, осознание того, что он станет старше, что скоро ему будет шесть месяцев, а потом год, два. Он научится ползать, ходить, говорить. Это волнительно и вызывает беспокойство. А что, если ты испортишь ему жизнь? А что, если ты не дашь ему хорошей жизни? А что, если ты плохая мама, или он заболеет, или случится несчастный случай, или нападение, или... Нет. Ты этого не сделаешь. Ты не будешь впадать в эти навязчивые «что, если». От этого тебе станет только тошно. Ты надеваешь на него новый подгузник и одежду, прежде чем проскользнуть обратно в гостиную, напуганная и опустив голову. Его голова поворачивается к твоей груди, ища, и ты знаешь, что он начинает понимать, что он голоден. Но стервятникам все равно. «Приведи этого мальчика сюда, дай мне подержать его». Твоя тетя напевает, сладковатым больным голосом вызывая рев тошноты. «Он, наверное, голоден». Ты начинаешь предупреждать их, что это не продлится долго, когда ты опускаешь его ей на руки, но ты знаешь, что они тебя не услышат. «Так что-» «Просто принеси бутылочку из холодильника, дорогая, я могу его покормить без проблем». Ты борешься с желанием огрызнуться на нее, беспричинная ярость нарастает в твоем сердце. Никто его не кормит, кроме тебя и Саймона. Бутылочки хороши, когда ты спишь и не можешь сосать грудь, или между кормлениями, но он не ест из них так много. Конечно, ты пыталась сказать им это много раз, но это никогда не срабатывает. Твоя мама знает, но она никогда не перечит своей старшей сестре. Как мать, так и дочь, наверное. Ты никогда не была тряпкой для мытья полов, но у тебя нет сильного характера, и то, что ты стала мамой, сильно изменило тебя. Ты стала еще более мягкой, более чувствительной. Это... проблема. «Как ты себя чувствуешь, дорогая?» Ты знаешь, что она в основном спрашивает о твоем теле, твоих швах, твоих физических болях и болях, которых было предостаточно, учитывая, что ты пережила, когда родился Рай, но голос твоей мамы нежен, как будто она чувствует твое разочарование, и ты слабо улыбаешься ей. Приятно, что она проявляет интерес, но обычно это все, если не считать еды, которую она приносила, которую ты едва брала, не имея достаточно сил даже на то, чтобы поесть или принять душ, или предложения все время отдавать ей ребенка, чтобы ты могла «сделать перерыв», хотя он закричал, как только его отдали от тебя. Не помогло. Никого не волновали твои страшные мысли, страшные моменты, страшные дни. Никто не предлагал быть здесь ночью с тобой, когда ты оставалась совсем одна с ребенком после наступления темноты, напуганная, плачущая в ванной, уткнувшись лицом в полотенце, чтобы не разбудить его. Никого не было рядом, когда ты боялась, что можешь навредить ему или себе, и никто, казалось, не слышал тебя, когда ты снова и снова пожимала плечами, твое отсутствие интереса ко всему было совершенно очевидным. Ты не умела просить о помощи, поэтому не просила. А когда просила, никогда не делала этого правильно или не получала правильных ответов, поэтому перестала спрашивать. Все стало хорошо. Хорошо. "Хорошо, хорошо". Она открывает рот, чтобы что-то сказать, задать какой-то вопрос, возможно, о Рае, когда твоя кровь стынет в жилах. Звук открывающейся входной двери раздается как удар, твои глаза расширяются от паники, и ты почти бежишь на кухню. Ох, черт. О нет, нет, нет, нет- Ты поворачиваешься в замедленной съемке, чтобы увидеть папу твоего ребенка, мужчину, у которого сейчас есть ключ, входящего в дверной проем. Как только ты его замечаешь, ты раскалываешься надвое. Ты в ужасе от того, что сейчас произойдет с двумя курами на диване, и... твое либидо оживает. Саймон не в своих обычных джинсах или спортивных штанах и черной толстовке с капюшоном, а в камуфляжной военной форме. Ту, которую он заполняет, широкие плечи и широкая грудь, плотно облегающие материал. Ты думаешь, что смотришь. Или пускаешь слюни. Или и то, и другое. Его губы изгибаются с одной стороны в скрытной, почти соблазнительной улыбке, и он заглядывает тебе через плечо, прежде чем снова обратить свое внимание на тебя. «Привет, мама». «П-привет. Эм. Привет». Твои руки бесполезно порхают вокруг, как будто ты пытаешься отмахнуться от каких-то невидимых насекомых или что-то в этом роде. «Моя мама все еще здесь. А моя тетя», — не выдержишь ты, окидывая его взглядом с головы до ног еще раз, — «ты выглядишь... хорошо». «Прайс заставляет меня носить мою BDU (Battle Dress Uniform BDU в переводе с английского - Боевая Форменная Одежда - это стандартная боевая униформа Вооруженных Сил США) на встречах на базе». Он кряхтит, слегка раздраженно. Кто? «BDU?» «Полевая парадная форма. Это... утвержденная, стандартная форма. Я не ношу ее... в полевых условиях». Его губы сжимаются, и твой разум блуждает, любопытные вопросы о «полевых условиях» выскакивают, как фейерверки, но ты отталкиваешь их. Сейчас определенно неподходящее время. Его большой палец касается твоей щеки, под глазом, и он хмурится. «Все в порядке?» Ты отступаешь в сторону, указывая на гостиную, где твои тетя и мать яростно шепчутся. Ты пожимаешь плечами и делаешь глубокий вдох. «Ты... хочешь поздороваться?» Вопрос слабый, твой голос тихий. Он хмурит брови. Он выглядит нерешительным, и вы не вините его. Их много. Это много. Он снова смотрит на вас, наклонив голову в раздумье. «Или вы могли бы просто уйти. Если бы вы выбежали за эту дверь... ну, я бы только хотел пойти с вами». Вы шепчете, и он улыбается. «Нет. Я не убегаю ни от одной части вас, милая. Давай. Они не могут быть хуже, чем...» он замолкает, странный взгляд в его глазах, прежде чем он проясняется, «они не могут быть хуже, чем многое». Он следует за вами за угол кухни, пересекая порог гостиной двумя большими шагами. Ваша мать задыхается. Ваша тетя издает звук, который вы можете описать только как звук душимого гуся, и Орион начинает плакать. Идеально. «О, о, тссс, тссс». Ваша тетя пытается успокоить его, но вы знаете, что это не сработает. «Мам», зовешь ты сквозь шум, указывая на гиганта, стоящего рядом с твоим журнальным столиком, и ты, «Мам! Это Саймон». Она смотрит на тебя, сбитая с толку, даже шокированная. Ты так и не сказала ей имени своего парня на одну ночь, просто сказала, что не смогла его выследить, поэтому она не видит связи. Тем не менее, она смотрит на него с открытым ртом. Прочищает горло с вопросом. «Это... твой парень, милая?» Выражение лица твоей тети не сильно отличается, и ты замираешь. Он? Так вот что это было? Ты почти ожидаешь, что Саймон наотрез откажется от термина «бойфренд», но вместо этого... «Что-то вроде того». Его рука ложится между твоих лопаток, и ты наклоняешься к ней, наслаждаясь комфортом. Одного его присутствия в квартире достаточно, чтобы успокоить тебя, уменьшить напряжение, которое ты чувствуешь в своей груди. «Похоже, он голоден, мама». «Да, я думаю, он более чем готов». Ты тянешься к Раю, горя желанием поднять его, но твоя тетя меняет свое тело, уклоняясь, поворачиваясь к тебе плечом. Ты привыкла к этому, к тому, что они держат его подальше, к тому, как они всегда пытаются убедить тебя, что он успокоится, позволить им держать его слишком долго, дать ему бутылочку... но Саймон не такой. Он застывает рядом с тобой. Ты чувствуешь, как мускулы его руки превращаются в камень, а его глаза сужаются, верхняя губа кривится. Глаза твоей матери расширяются, но твоя тетя остается равнодушной. «Я могу покормить его, дорогая. Иди, подогрей бутылочку и...» «Нет», резко говорит Саймон, грубый тон его голоса становится глубже с акцентом манка, и она ощетинивается. Эта сука не испугалась бы и самого дьявола. «Простите?» Ты завороженно наблюдаешь, как мускулы его челюсти напрягаются, гадая, что он сделает дальше. Вы возвращаетесь к моменту вашей встречи, когда он уставился на парня, который оттолкнул вас с дороги в баре, словно собирался убить его, прежде чем позвал вас сесть рядом с его бедром. Он положил руку вам на талию, заслонив вас от всех остальных на всю оставшуюся ночь. Вы были мертвы еще до того, как у вас появился шанс начать. «Ориону нужна его мать. Ты можешь отдать его без суеты, или я могу вышвырнуть тебя из этой квартиры. Твой выбор». Его слова жесткие, холодная сталь, острый нож, разрезающий, обнажающий уязвимые части и разбивающий их на куски. У вашей тети хватает наглости выглядеть возмущенной, но когда вы смотрите на свою мать, у нее другое выражение лица. Оно теплое. Одобрительное. Она встречает ваши глаза с легкой улыбкой, когда вы подхватываете Ориона, а затем встает. «Мы уйдем от вас, дорогая». Она притягивает вас в полу объятия, прежде чем посмотреть на вас. «Приятно познакомиться, Саймон». Твоя тетя ворчит и бредит всю дорогу до твоего дома.. «Черт возьми». — бормочет он и качает головой. «Я никому не позволю так тобой помыкать, милая. С семьей или нет. Особенно в твоем собственном доме, я...» «Спасибо». Это все, что ты можешь сказать. «Иногда я, э-э, не умею за себя постоять. То, что ты так поступаешь, очень много значит. Для меня». Он подходит ближе, рукой накрывая живот и грудь Ориона, хотя тот все еще плачет. «У котенка нет когтей», — бормочет он тебе на ухо, и твои брови сходятся вместе. Э-э... что? «Не волнуйся, они тебе не понадобятся. Не теперь, когда у тебя есть я». В его тоне есть что-то опасное, что-то смертельное и глубокое. Оно такое же пылкое, как его заявление о своей преданности тебе, Ориону. Как темная вода, бездонная и черная, она затягивает тебя глубже, пробирает до мурашек по спине, но не отворачивает. Она делает тебя любопытной, заинтригованной, отчаянно желающей снять его слои, копаться в нем, пока не узнаешь все, изнутри и снаружи. Любопытство убило кошку, не так ли говорят? Ты не боялась его в ту ночь, не боишься и сейчас. Ты знаешь, что Саймон - необычный человек. Ты знаешь, что многое потеряла, родив от него ребенка, возродив эту связь, дав ему ключ к успеху- но ты планируешь переживать.