"Твои волосы пахли виноградом 2"

      Кое-как Феликс всё-таки позавтракал. Во всяком случае, курицу, морковь и половину яйца он смог осилить. Этого было не то чтобы достаточно, но лучше, чем ничего. Пока он ел, Джин лениво ковырял брокколи, после вернулся на свой стул. Какое-то время они ещё говорили. Это была достаточно поверхностная, но хотя бы последовательная беседа. Хван не пытался копаться в жизни Феликса слишком подробно, но слушал то, что тот хотел или счёл нужным ему рассказать.       В назначенное время за Феликсом пришли. И когда дверь в палату только открылась, Хван слишком резко поднялся со стула и обернулся так, что Ли оказался где-то за его спиной. Джин не видел себя, но что-то было в его лице, что-то нехорошее и угрожающее, что-то, что заставило медсестру неуверенно свериться с картой пациента и напомнить о назначенной процедуре. Конечно, Хван всё помнил. Он помнил, кто он, где он и зачем. Он понимал, что за Феликсом в скором времени придёт кто-то из персонала. Понимал, что тому всё это необходимо. Он вообще многое понимал, кроме собственной реакции и практически бесконтрольного желания защитить Феликса от некой скрытой опасности.       Хёнджин коротко извинился, мысленно порадовался, что тот не видел его лица, и отошёл в сторону.       — Не бойся, — сказал он, когда Феликса уже уводили, — я приду к тебе, как только мне позволят.       С этим было несколько нюансов. Во-первых, Феликсу нужно было подписать бумаги, где он подтверждал, что соглашается с тем, чтобы его сопровождали на процедурах. Во-вторых, самого Джина заставили переодеться, накинуть халат и влезть в бахилы. Только после его впустили в помещение, на первый взгляд напоминающее странную гостиную, где были одни только кресла. Красивые удобные кресла, рядом с которыми стояли в равной степени пугающие капельницы. Феликс сидел в одном из таких, ссутуленный, потерянный. В это время здесь он был единственным пациентом. Хван заметил, как дрожат его губы. Он подошёл ближе, кивком головы поздоровался с врачом-химиотерапевтом, который неспешно готовился к началу процедуры, и, присев рядом с Феликсом, сжал его ладонь. На этот раз очень крепко.       — Я рядом, — тихо произнёс Джин.       Ли ничего не ответил. Но то, как сильно он сжал его ладонь в ответ, как отчаянно подрагивал, говорило о том, что сейчас для него, для Феликса, не было ничего важнее, чем присутствие Хёнджина рядом. Парня, который оказался ненамного старше самого Ли. Всего на три с половиной года, если быть точнее. Сейчас Феликсу было почти двадцать. Оставались считанные месяцы до его дня рождения, и он понятия не имел, в каком состоянии встретит этот день и встретит ли вообще.       Он зажмурился и уткнулся лбом в плечо Хвана, когда под его кожу ввели иглу. Феликс никогда не любил иглы. Не боялся, а именно не любил. Поэтому у него даже не были проколоты уши, о чём сейчас он очень сожалел. Ли по-прежнему не нравились прикосновения, но он терпел их, когда его обследовали, когда делали кардиограмму и различные процедуры. Он мог потерпеть и прокол. И татуировку. И всё на свете, если бы это помогло ему выжить.       — Когда я выйду отсюда, пойду в салон и проколю себе уши, — тихо произнёс Феликс, и его голос в этот момент звучал твёрдо, словно главной мотивацией выжить было то, что он ещё этого не сделал.       — Я знаю один вполне неплохой, — произнёс Хван. — Смогу показать или, если захочешь, схожу вместе с тобой.       Если Феликс хотел поговорить о серьгах или, к примеру, о бабочках, о восхождении на Эверест или о любой другой вещи, которая ему нравилась или которую он никогда не совершал, Хван готов был поддержать эту беседу. Он ощущал, как пальцы сжимают его руку, и почти физически чувствовал страх и отчаянное желание выжить. Более того он сам этого хотел. Хотел, чтобы Феликс жил, чтобы совершал глупости, красил волосы в ярко-голубой и улыбался.       Хван покосился на силиконовую трубку, по которой капля за каплей текла подкрашенная жидкость, а после опустил взгляд на иглу, введённую в вену, и попытался отбрыкнуться от всех мыслей, всколыхнувшихся в сознании. В основном они были паршивыми и очень мрачными. Нет, сейчас он не думал о том, что Феликс может умереть. Он только надеялся, что тому хватит сил пережить всё, что с ним может случиться после этих процедур, и не сдаться.       — Было бы здорово, — усмехнулся Ли.       Ему нужно было расслабиться, но он всё равно боялся. И этот страх был удушающим и ядовитым, как лекарство, которое ему медленно вводили. Как все мысли о будущем. Туманном и мрачном будущем, где его, Феликса, могло уже и не быть.       — Расскажи мне что-нибудь. Что угодно. Твой голос... он успокаивает меня.       Ли собирался молчать. Сидеть, вглядываясь в одну точку, и мысленно проклинать время, которое тянулось слишком медленно. Но страх был сильнее и разговор был его способом справиться со стрессом, поэтому он говорил обо всём и ни о чём: о глупостях, которые не имели важности, и о вещах, на которые стоило обратить внимание. А ещё он просил. Просил у Хвана говорить вместе с ним, словно они, правда, были очень близки и не было того дня, когда Джин впервые пришёл к нему в палату и рассказал весь тот бред о картине.       Хван замешкался. Несмотря на свою решимость поддержать абсолютно любую беседу, он не сразу нашёлся, что именно рассказать Феликсу, что тот захотел бы слушать. А после он прокрутил в голове слова, которые Ли произнёс совсем недавно, и понял, что подойдёт действительно, что угодно. Не имело значения, будет ли вникать Феликс в смысл его рассказа или даже задавать вопросы. Главное, в этой комнате не было бы так тихо.       — Хорошо, — согласился Джин. — Только подвинься немного.       Вообще Хван рассчитывал, что ближайшие три часа проведёт на диванчике у окна, как все нормальные сопровождающие, но Феликс так крепко сжимал его руку, что он не мог так просто уйти. Сидеть на подлокотнике было неудобно. Когда Феликс пошевелился, Хван опустился рядом с ним в кресло. В большое, и удобное, и очень мягкое кресло с весьма сомнительным предназначением. Рассеянно Джин подумал о том, сколько людей здесь сидело, и сколькие из них до сих пор живы, но после попытался избавиться от этих мыслей так же, как и от всех тех мрачных образов, которые пытались влезть в его голову. Он дотянулся до руки Феликса и аккуратно коснулся сжатых пальцев.       — Ну же, — выдохнул Джин и, когда они поддались, блёкло усмехнулся.       Он опустил спинку кресла, поднял подножку, вжался в подлокотник, чтобы занимать как можно меньше места, и в таком положении, полулёжа, произнёс:       — Я расскажу тебе об Италии, хорошо?       Хван бывал там несколько раз. Ездил в Милан, и Рим, и во многие провинциальные живописные городки. Ему нравилась самобытность тех улочек, по которым ему довелось бродить, нравилась итальянская кухня, разбавленное вино и старая музыка. Он считал эту страну колоритной. Для него она пахла базиликом, и сыром, и свежими томатами. Как пицца «Маргарита», которую только собирались испечь. Так что он рассказывал об этом. О городах, о еде, о том, что видел, о запахах, которые ему особенно понравились. Феликс слушал. Закрыв глаза, он пытался абстрагироваться от действительности. От яркого искусственного света и тиканья настенных часов, от ощущения иглы в вене и от осознания всей абсурдности ситуации. Он молчал, и старался не делать слишком глубокие вдохи, и ему казалось, что голос Хвана, приятный и мелодичный, обволакивает тело. Голос заставлял страх отступать, и там, под закрытыми веками, растекалось жаркое полуденное солнце, и сухой ветер пах базиликом, и на языке возник вкус красного вина и томатов, немного подпечённых и выложенных на смазанный оливковым маслом кусочек хлеба. Феликс никогда не был в Италии, но сейчас слышал, как шумело море у его ног и протяжно кричали чайки. Видел те самые узкие каменные улочки и картинную галерею. Ли не знал, в какой из моментов его воображение так разыгралось и когда именно оно, подхваченное голосом, померкло, смешиваясь со сном. Он уснул, и его хмурое лицо наконец-то разгладилось. Когда его оставили тревоги и страхи, оно стало совсем юным и ещё красивее, чем прежде. Впрочем, оно стало таким, каким и должно быть.       Неосознанно Хван провёл кончиками пальцев по его щеке, но после, поморщившись, убрал руку. Пусть даже Феликс был омегой и чисто теоретически мог с ним встречаться, конкретно сейчас у него не было и не могло быть на него никаких прав. И в целом ситуация складывалась действительно странно. Вместо того чтобы сейчас находиться дома и писать очередную картину или заниматься чем-то иным и не менее приятным, он, Хёнджин, торчал в отделении химиотерапии и пытался успокоить человека, которого едва знал. Нет, он этого хотел, но вопросов всё равно меньше не становилось.       Хван склонился немного ниже, вдыхая сладковатый аромат винограда. Наверное, когда Феликс был здоров, этот запах был свежим и сочным, и Джин отрешённо подумал о том, почему раньше его не ощущал. Хотя нет, он всегда его чувствовал, иначе бы ему не казалось, что картина в гостиной пахнет виноградом. Хван усмехнулся и открыл глаза, когда понял, что сам начинает проваливаться в сон. Ему нельзя было спать. Точно не сейчас и не здесь. Так что оставшееся время он провёл в тишине, вслушиваясь в мерное дыхание Феликса и следя за тем, чтобы тот не менял положение. Впрочем, Ли, вероятно, настолько устал, измученный неизвестностью, что практически не шевелился. Только иногда его губы сжимались и расслаблялись вновь. Он не проснулся, даже когда из его вены достали иглу и заклеили ранку. Его дыхание было ровным, сердцебиение – спокойным. И было бы хорошо, если бы его сон длился как можно дольше. Хван вполне мог поднять его на руки и отнести в палату, но, наверное, это было бы слишком. Так же слишком, как и назваться его альфой в попытке попасть на третий этаж. К тому же кто-то ещё должен был проверить состояние Феликса. В конечном итоге тот был всё ещё болен и находился в больнице.       — Я его приведу, — тихо произнёс Джин, обменявшись с медсестрой несколькими короткими фразами.       Когда в помещении не осталось никого, кроме него самого и спящего Феликса, Хван осторожно прикоснулся к его плечу и позвал по имени:       — Феликс...       Тот ответил не сразу. Он поморщился в отчаянной попытке поймать ускользающий сон. Сон, в котором было тепло и уютно, в котором не было страшно. Сон, который пах коньяком и чабрецом. Это был странный, но волнующий запах, заставивший Ли всё-таки перевернуться и обнять Хвана, утыкаясь носом в его грудь. В этот момент он, Феликс, казался совсем маленьким и спокойным, наверное, тоже. Он шумно вдохнул аромат глубже, но тут же закашлялся. Зажав рот ладонью, Ли пытался унять приступ. Его тело подрагивало, и сладкий сон, за который он так отчаянно цеплялся, развеялся, возвращая его в место, которое он начинал ненавидеть.       Хван помог ему приподняться и слегка наклониться вперёд и уже каким-то отточенным жестом достал из пачки на столике несколько сухих салфеток на случай, если тот захочет вытереть губы или руки. Ему по-прежнему было от этого не по себе, но он хотя бы не испугался этого так, как там, в палате. Возможно, со временем он даже смог бы привыкнуть к этим приступам. Точнее Хёнджин совершенно не хотел к ним привыкать, но осознавал, что одного его желания, чтобы это прекратилось, было мало. На это требовалось время. Довольно много времени.       — Феликс, — позвал он, когда тот вроде бы успокоился и смог сделать вдох, — ты как? Порядок?       — Нормально, — не сразу ответил Ли.       Естественно, он солгал. Такое резкое и болезненное пробуждение ненадолго дезориентировало, а осознание, что всё, что он видел, было лишь сном, выбило почву из-под ног. Феликс притих. В голове неприятно шумело, и тело казалось ватным, несмотря на то, что он только что проснулся. Переведя взгляд на свою руку, Ли поморщился. Во сне ему было хорошо. Во сне ему не было больно, и тот влекущий запах шептал ему о том, что он в безопасности.       — Хочу обратно, — невпопад произнёс он, не сразу осознав, что сказал это вслух, а после, шмыгнув носом, попытался улыбнуться. — На сегодня всё... да? Можно возвращаться?       Феликс не увидел в кабинете ни врача, ни медсестру, и отсутствие в вене иглы говорило о том, что на сегодня процедура закончилась, но ему всё равно надо было, чтобы кто-то сказал об этом вслух.       — Всё, — кивнул Хван. — На сегодня всё закончилось. Ты хорошо справился.       Конечно, Феликс проспал большую часть времени, но это было даже лучше, чем просто «хорошо». По крайней мере, какое-то время его измученный организм отдыхал и, может, даже пытался восстановиться или хотя бы бороться.       Хван проводил Ли обратно до палаты, потому что так было нужно, но перед дверью остановился.       — Врач ещё должен тебя осмотреть. Оценить твоё состояние. Я подожду в коридоре и, если захочешь, зайду позже.       Ли отрицательно покачал головой. Он чувствовал, как его слегка подташнивало, и как трудно было идти, но не жаловался. Он позволял Хвану поддерживать его, но вёл себя так, словно это была простая неспешная прогулка, которую стоило закончить.       — Не стоит. Я благодарен тебе за помощь и за то, что был со мной, но тебе нужно домой. Отдохнуть и заняться своими делами.       Феликс старался говорить спокойно и улыбаться мягче, чем прежде. Он был искренен и впервые смотрел на Джина без опаски и раздражения. В конечном итоге, даже если Хван и был сумасшедшим, он был его сумасшедшим. Даже если только на этот день. Приподнявшись на носочки, Ли сделал то, что ему было несвойственно: сухими шероховатыми губами он прижался к щеке Хёнджина в качестве благодарности.       — Без тебя я бы не справился. Спасибо, — шепнул он, опускаясь обратно.       — Не стоит, — ответил Хван, и его голос прозвучал как-то слишком бархатисто, слегка гортанно. — Ты очень сильный. Куда сильнее меня.       Он не стал объяснять значение этих слов и, склонившись, прикоснулся к щеке Феликса горячими губами в таком же мимолётном поцелуе.       — А теперь иди, иначе меня к тебе больше никогда не пустят. Я ещё навещу тебя, обещаю.       Хван отступил на шаг, пронаблюдал за тем, как Феликс скрывается за дверью своей палаты и, развернувшись на пятках, ушёл.       Он не знал, что как только Ли переступил порог комнаты, его улыбка поблёкла и лицо, и без того усталое, посерело. Феликс хрипло вздохнул и мелкими шагами добрался по кровати. Он лег, сворачиваясь калачиком и обнимая себя за плечи в какой-то тщетной попытке унять дрожь. Всего за один день Хван перечеркнул все его старания. Ли был сильным. Почти двадцать лет он жил, не полагаясь ни на кого кроме себя самого, а теперь... Теперь он чувствовал себя жалким и потерянным. Он готов был сорваться и броситься вслед за Хёнджином и, упав на колени, просить того остаться.       — Идиот, — разозлившись, Феликс ударил себя по лицу ладонью. Сначала один раз, потом второй, а после третий. Он бил больно, чтобы эта боль, физическая и жгучая, приглушила душевную, и чтобы эта палата не казалась сейчас такой чужой и одинокой.       Хван ничего не знал. Он просто не мог знать. Выйдя из больницы, он вызвал такси и действительно поехал домой. День ещё был в самом разгаре, но Джин чувствовал себя настолько выжатым и уставшим, словно это он был болен, словно это по его венам сейчас растекался препарат, который должен был исковеркать всю его жизнь. В действительности всё дело было в нервном напряжении и во всём том, что Хван не мог объяснить даже себе самому. Единственное, что он понимал, так это своё желание вернуться. Впрочем, поддаться этому порыву Хёнджин не мог. Во всяком случае, не мог сделать этого сразу. У него действительно был дом, дела и работа. Он не мог просто исчезнуть, никому ничего не сказав.       Джин заехал домой, чтобы принять душ, и подался в студию. Он действительно перенёс съёмку с утра на три часа дня и пробыл в студии до пяти, а оттуда вернулся в свою квартиру. К тому времени вновь оказаться в палате на третьем этаже превратилось в навязчивую идею, которой Джин уже не сопротивлялся. Он сновал по комнате, складывая в небольшую дорожную сумку кое-какие вещи. Для Феликса. Сменную одежду для Феликса. Кое-что из гигиенических принадлежностей – тоже для Феликса. Пару книг и бальзам для губ – опять-таки для Феликса. В какой-то момент Хван замер с футболкой в руках, которую приготовил уже для себя, и задумался о том, что он, собственно, вообще делает? То есть он понимал, что складывает вещи, понимал, для кого это делает, но не мог понять почему. Это всё потому, что ты альфа, да? — пронёсся знакомый голос у него в голове.       Джин поморщился. А что если так? Что если Феликс действительно был прав, хотя вряд ли вкладывал в эти слова какой-то особенный смысл? Что если всё это действительно происходило только потому, что он был альфой? Джин покачал головой, мысленно споря с самим собой. Нет, дело не в том, что ты альфа. А в том, что ты Его альфа, — на этот раз голос в черепной коробке принадлежал уже ему самому. Хван пошатнулся и резко выдохнул воздух, как если бы его кто-то больно ударил в грудь. Его тёмные брови свелись к переносице, губы сжались. Эти выводы... они вполне могли быть правдой. Потому что иначе с чего бы ему было таскаться в больницу, с чего было выкладывать приличную сумму, чтобы обеспечить комфортную жизнь тому, кого он вообще не знает, с чего бы ему жертвовать собственным временем и работой и, что важнее, с чего бы ему так нервничать, опасаться и стремиться вернуться. И когда Хван мысленно ответил на эти вопросы, всё встало на свои места. Всё стало простым и предельно понятным. Этот парень с сухими губами, потускневшим взглядом и вымывшимся голубоватым оттенком в волосах не был просто случайным человеком, которого ему однажды довелось повстречать. Феликс был его омегой. Его судьбой, если угодно. Какой-то очень важной и неотъемлемой частью, без которой жизнь казалась абсолютно неполноценной. Его истинным. Джин, конечно, слышал об этом. Он знал, что это, но сам очень редко встречал подобные пары, хотя и работал с множеством людей. Они выглядели счастливыми. По-особенному. Их связывало нечто гораздо большее, чем обычные человеческие чувства. Иногда он задумывался, а каково это – встретить человека, который пришёл в этот мир специально для тебя, и для которого существуешь ты сам, а после всегда решал, что ему такое не светит.       Хёнджин вернулся в гостиную к своей картине и, протянув руку, в очередной раз коснулся пальцами застывших черт. Это лицо было очень красивым, но в действительности не настолько и уникальным, как он считал прежде. Просто для него оно было лучшим, поэтому он так долго и самозабвенно его рисовал. Сам Джин этого не замечал или даже не хотел замечать, но, вероятно, его подсознание что-то чувствовало всякий раз, когда он приходил в кофейню. Подсознание подкидывало ему весьма недвусмысленные намёки, запоминало образ и аромат, а он продолжал жить свою насыщенную жизнь и игнорировать всё то, что как-то могло её потревожить.       — Идиот, — зло выплюнул Джин.       Он рванул в спальню, спешно влез в приготовленную одежду, подхватил сумку и вернулся в больницу. Точнее сначала он попросил остановить у супермаркета, а уже после вновь оказался в холле, залитом мягким вечерним светом. Хван поднялся на третий этаж, торопливо постучал и вошёл до того как его пригласили. Нет, он не собирался вывалить на Феликса все собственные выводы, но он хотел увидеть его. Срочно. Сегодня. Кровать, на которой обычно сидел Феликс, сейчас пустовала. Смятая простынь и тапочки на полу говорили о том, что Ли всё ещё был в палате, а приоткрытая дверь, ведущая в ванную, и звук льющейся в раковину воды повествовали о том, чем именно он занят.       После процедуры и ухода Джина Феликс ещё какое-то время лежал в своей кровати. Навестивший его врач толком ничего не сказал. Он только удостоверился, что с его пациентом всё в порядке, напомнил о побочных эффектах терапии и скрылся за дверью, оставив все заботы о Ли на медсестру. Та заходила к нему дважды, и в последний раз принесла ужин, который Феликс так и не смог съесть. Его тошнило, и он уже не считал ночёвку в ванной слишком скверной идеей. Эта мысль пульсировала в голове, пока он полоскал рот и пальцем размазывал по зубам мятную пасту в надежде избавиться от кислого привкуса. Он, конечно, мог бы воспользоваться зубной щёткой, но это были бы лишние телодвижения, а сил на это у него уже практически не осталось. Ли устал. Живот скручивало то ли от голода, то ли от тошноты, и голова казалась непосильно тяжёлой. И в отражении зеркала на него смотрело осунувшееся лицо. Феликс усмехнулся как-то пренебрежительно и, выключив воду, босыми ногами пошлёпал обратно в палату, но застыл, стоило выйти за дверь.       — Хёнджин?       — Феликс... — как-то облегчённо выдохнул Хван, потому что за те короткие секунды, что он смотрел на пустую кровать и ещё не воспринимал никаких других звуков, он успел решить, что что-то произошло. Что-то очень плохое.       Быть может, всё прошло не так гладко, как показалось. Может, Феликс почувствовал недомогание и его экстренно забрали в какую-нибудь другую палату. Может быть, он даже... Джин тряхнул головой. Он не хотел об этом думать. А ещё знал, что в любом из этих случаев ему бы обязательно позвонили, и он бы приехал гораздо раньше.       Хван с трудом подавил желание сорваться с места и обнять Феликса. Ему показалось, что если он сделает это, причём настолько резко и неожиданно, тот обязательно испугается, а ещё, судя по виду, последние часы были для Феликса очень тяжёлыми.       — Я пришёл тебя навестить, — выпалил Джин первое, что пришло в голову, а после задержался взглядом на припухшем краешке губ и какой-то неестественно синеватой щеке. Когда он уходил, этой отёчности точно не было. И в целом всё выглядело так, словно Феликса кто-то ударил. Брови свелись к переносице. — Что с твоим лицом? К тебе кто-то приходил?       Конечно, Джин помнил, что у Феликса нет родных и друзей, но о врагах тот ещё ни разу не заикался, как и о своих прошлых отношениях. Быть может, у него был кто-то, кому он задолжал, или кому отказал когда-то в чувствах или даже близости. Эти мысли были раздражающими, но вовсе не показались Хвану абсурдными, однако Феликс покачал головой и отступил на шаг назад. Джину показалось, что тот пытается отдалиться, но Ли только выключил свет и наконец-то прикрыл дверь. Он сделал это, чтобы убедиться в том, что ещё что-то может, потому что рядом с Хёнджином вся его самостоятельность улетучивалась. Даже сейчас его пальцы снова начали подрагивать, и в глазах неприятно защипало, и желание броситься в ноги загудело где-то на периферии сознания.       — Я сам, — произнёс он, когда понял, что молчит слишком долго. — Сам ударил себя. — Он посчитал, что лгать будет так же глупо, как сказать правду. Но правду хотя бы не пришлось бы поддерживать. — Я думал ты не придёшь, — продолжил Феликс.       Его взгляд зацепился за сумку на плече Джина, а после скользнул к красивому, но обеспокоенному лицу. Лицу, которое он боялся больше не увидеть, и к которому так отчаянно сейчас хотел прикоснуться.       — Думал, что ты ушёл навсегда. Это было бы правильно, но всё равно... Ты словно сломал внутри меня что-то. Что-то, что заставляет меня цепляться за мысль, что я без тебя не проживу даже нескольких дней.       Это было совсем не то, что Феликс хотел бы сказать, но слова сами срывались с его губ. Слова спутанные, дрожащие и в корне неправильные, потому что раньше он как-то жил. Жил без него. Впрочем, несмотря на спутанность объяснений, Хван его понял. Он просто не мог не понять, потому что сам ощущал нечто подобное за одним исключением: он хотел стать сильнее. Стать сильнее, чтобы защитить Феликса абсолютно от всего. Даже от того, от чего защитить в принципе невозможно. Он хотел его спрятать, закрыть собой, забрать себе его боль. Что угодно, чтобы тот продолжал дышать и улыбаться. Это была безусловная жертвенность на уровне инстинктов и подсознания.       Хван подступил ближе. Он опустил сумку на пол и, протянув руки, кончиками пальцев прикоснулся к здоровой щеке. Это было мягкое мимолётное касание, и сердце вновь забилось в груди слишком быстро. Несмотря на ситуацию, альфа внутри Джина ликовал, потому что Феликс узнал его. Узнал, почувствовал, хоть ещё и не осознал до конца.       — Я не мог не прийти, — сказал Джин. — Я обещал тебя навестить. И обещал быть рядом с тобой, помнишь? Мы договорились сходить в салон. Я должен угостить тебя «Маргаритой», а ты должен сварить мне свой фирменный кофе. Так что я никуда не уйду. Не пытайся справиться в одиночку. Если становится совсем туго, просто положись на меня. В конечном итоге я же твой сумасшедший.       Хван очень хотел сказать, что он его истинный, несмотря на то, что не планировал этого делать до тех пор, пока Феликсу не станет лучше. Или до тех пор, пока тот не придёт к этому сам. Поэтому он использовал то слово, которое было понятно им обоим. Странное слово, которое в каком-то смысле связало их, которое они принимали и которым объясняли всё, что не вписывалось в модель логичных поступков.       — Знаешь... я ведь с детства не любил, когда ко мне прикасаются, но ты... кажется, мы оба сошли с ума.       Ли прикрыл глаза. Он сделал это инстинктивно и как-то устало и преданно прижался к раскрытой ладони Хёнджина немного сильнее, накрыв её своей. И если бы не покрасневшие ноздри и сухая кожа вокруг, он бы вновь попытался унюхать дразнящий сознание аромат. Аромат коньяка и чабреца.       — Не против, если я немного полежу? — спросил Феликс, будто это было важно.       Он открыл глаза и неловко переступил с ноги на ногу, ощущая, насколько на самом деле холодный пол. Джин кивнул, и Ли поспешил забраться обратно в кровать. Поразмыслив, он подвинулся к краю и замер, уставившись на Хвана. Тот усмехнулся и собрался сказать, что Феликсу понравилось с ним спать, но сомкнул губы. Во-первых, звучало это двусмысленно. Во-вторых, сейчас бы Феликс вряд ли уснул. А в-третьих, Хван не хотел ничего испортить. Особенно теперь, когда Ли принимал его и позволял находиться рядом.       Он подошёл ближе, но ложиться не стал. Точнее Джин планировал это сделать, но немного позже, если Феликс, конечно, не передумает. Хван сел на кровать и, дотянувшись до ног Ли, сжал лодыжку.       — Не дёргайся, — хмыкнул он, укладывая его ноги себе на колени и накрывая их одеялом.       Ступни Феликса были аккуратными и очень холодными, а его собственные ладони – большими и очень горячими. Хван грел его руками, слегка массируя ступни большими пальцами, чтобы они стали походить по температуре на ноги, которые принадлежат живому человеку. Это был странный и очень интимный жест. По крайней мере, для Феликса. В самом начале тот замер, и напрягся, и внутри него проскользнула обида за то, что Хван не лёг рядом. После прикосновения Джина стали увереннее, и по телу от ног до груди разлилось приятное тепло, и все негативные чувства исчезли. Ли расслабился и, прикрыв глаза, обнял подушку.       — Ты, правда, очень странный, — произнёс он и впервые эти слова звучали не как упрёк.       — Разве это плохо? — усмехнувшись, резонно поинтересовался Хван.       Когда ступни в его ладонях потеплели, он всё-таки лёг рядом с Феликсом и повернулся на бок. Взгляд зацепился за поднос с нетронутой едой, и что-то внутри неприятно сжалось. Феликс опять ничего не ел и, вероятно, его поход в ванную был далеко не первым за этот вечер.       — Я принёс тебе немного вещей и кое-что по мелочи, — издалека начал Джин. — А ещё курицу. Как ты любишь. — Вообще помимо курицы в сумке было достаточно того, что можно было бы съесть, но Хван не стал акцентировать на этом внимание. — И немного нарезанного лимона. Говорят, если положить дольку на язык, тошнота пройдёт.       Не сразу, но Ли убрал подушку и подвинулся ближе к Хвану. Он сделал это инстинктивно и сам, взяв его руку, вынудил обнять себя. На него это было совсем не похоже. Раньше он бы не стал говорить с Хваном просто так. И не стал бы к нему прикасаться так, словно они давно были вместе, и это было в порядке вещей. В конечном итоге они не встречались и, если не брать в расчёт дни, когда Хёнджин заходил в кафе за кофе, их знакомство длилось всего сутки, но под боком Хвана становилось легче. Совсем немного. Ли убеждал себя в том, что так надо. Что он просто пытается выжить, или химия в его теле подталкивает на глупые поступки.       — Ты был у меня дома? — почему-то шепотом спросил Феликс.       — Нет, — Джин покачал головой.       Феликс, конечно, упомянул, что живёт в общежитии, но не сказал, в каком конкретно, и если бы он, Хван, попытался выяснить его адрес на ресепшене больницы, то это выглядело бы подозрительно и поставило под сомнение его историю о том, что они вроде как пара. А ещё, даже если бы он каким-то чудом узнал, в каком именно общежитии Феликс жил, то ключей у него всё равно не было.       — Это мои вещи. Гигиенические принадлежности я, конечно, купил, но одежда моя. Она великовата для тебя, но чистая и сойдёт, если тебе нужно будет переодеться, — пояснил он, рассеянно поглаживая Феликса по спине. — Если тебе нужно что-то конкретное, я могу привезти это позже.       Впрочем, Ли осталось провести в этой палате ещё два дня. Его ждало две капельницы, после которых наступал двенадцатидневный период восстанавливающей терапии перед следующим циклом, и Хван сомневался, что на оставшийся промежуток времени Феликсу нужно слишком много вещей. Пока он думал об этом, на языке Ли крутился едкий вопрос о том, многим ли пациентам этой больницы Хван приносил свои вещи. Он заставил Феликса нехотя приоткрыть глаза и, отстранившись, посмотреть Джину в лицо. Он уже почти решился озвучить его, но вовремя одёрнул себя. Чем бы Хёнджин ни мотивировался, когда шёл сюда, это не имело значения. Даже если у Хвана было такое хобби: находить больных и строить из себя мессию, – он, Феликс, был не против.       — Хорошо. И спасибо. — Ли мало понимал, как реагировать, но почему-то мысль о том, что одежда Хвана будет приятно пахнуть, его согрела. — Всё равно это ненадолго. Всё это, — уже тише добавил он, не став объяснять значения своих слов, но для себя уяснив, что ещё пара дней и они расстанутся. Может, практически на две недели, а может, уже навсегда.       Хвану резкие перемены в голосе Феликса не понравились, но он не стал задавать вопросов. В конечном итоге он был здесь не для этого. Не для долгих и неприятных разговоров. Но на всякий случай Джин в очередной раз повторил, что никуда не уйдёт, и этого Феликсу было достаточно.