"Твои волосы пахли виноградом 2"

      Они провели в палате ещё два дня, которые, как показалось Феликсу, пролетели незаметно. Его страх не отступил полностью, но рядом с ним был Хван, и переживать долгие часы химиотерапии и её последствия было проще. Последние были особенно тяжёлыми. Феликса тошнило. И если первые несколько раз он ещё извинялся перед Джином, то после просто забил на это. Немного легче ему становилось, когда они с Хваном вновь оказывались в постели, и тогда, горячий и уставший, Ли мог прижаться к нему и попытаться уснуть под звучание голоса.       Утром третьего дня всё должно было вернуться на свои места. Феликс сидел на краю кровати и, глядя на носки своих потрёпанных кедов, ждал, когда придёт его лечащий врач и даст рекомендации о том, как действовать дальше. Действовать в одиночку, потому что ему, Ли, пора было возвращаться в общежитие.       — Тебе необязательно ждать вместе со мной, — сказал он, и его голос прозвучал как-то устало и очень блёкло. Ночью Феликс никак не мог уснуть. В основном его мучил кашель, и терзали мысли о грядущем расставании. — Я напишу тебе позже, если захочешь. Сообщу о своём состоянии.       Джин опустился рядом и сжал ладонь Феликса. За последние дни держать его за руку вошло в привычку. Он делал это, когда сидел с ним в кабинете химиотерапии, когда уговаривал поесть, когда Феликс спал. Хван сделал глубокий вдох, медленно выдохнул воздух, ещё раз скользнул взглядом по лицу Феликса и выпалил всего две фразы:       — Нам необязательно прощаться. Поехали со мной.       Джин думал об этом уже два дня. С тех самых пор, как побочные эффекты начали проявляться. Феликсу было плохо. Он был усталым, и вялым, и его температура время от времени поднималась выше приемлемой. Оказавшись дома, тому пришлось бы справляться со всем в одиночку. Феликсу нужно было есть несколько раз в день и выходить на прогулки, а ещё жить в чистом помещении. Он должен был питаться хорошо и разнообразно. Продукты стоили денег. Лекарства тоже. Уборка, готовка и элементарные бытовые занятия сейчас отнимали бы куда больше сил. Рано или поздно он перестал бы справляться. Не сказать, что Хван в него не верил, просто он был реалистом и здраво оценивал ситуацию. Он волновался и откровенно боялся оставлять Феликса одного. Когда тот начинал закашливаться, когда Ли переставало хватать воздуха, Джин слишком красочно мог представить ситуацию, где тому становится плохо и рядом не оказывается никого, кто мог бы ему помочь или хотя бы вызвать скорую. Проснуться от звонка и услышать, что его Феликса больше нет, он страшился на подсознательном уровне, так же, как и однажды не дозвониться по сохранённому номеру. Он мог бы это объяснить, но ему казалось, что Ли и без того всё понимает. Или, по крайней мере, многое.       — У меня хорошая квартира, — продолжил Джин, прежде чем Феликс что-то ответит. — Там много света и не бывает посторонних. Ты никому не помешаешь, и никто не помешает тебе. У тебя будет своя комната. И оттуда гораздо ближе добираться до больницы. — В этом Хван был практически уверен, потому что не знал ни одного общежития, которое находилось бы поблизости. — Пожалуйста, Феликс... — Джин посмотрел на него своими синими глазами, поймал взгляд и одними губами повторил: — Пожалуйста.       И было в этом слове что-то надрывное, клокочущее, отчаянное. Что-то такое, что заставило Ли вздрогнуть и ощутить, как картина перед глазами становится мутной от непрошенных слёз. Феликс в жизни столько не плакал, сколько за последние месяцы. И дни тоже. Это выходило непроизвольно – просто эмоции и страхи рвались наружу, и Ли каждый раз приходилось оправдываться. Сейчас он тоже собирался это сделать, но что-то заставило его замолчать. Он наспех вытер глаза ладонями и едва сдержался, чтобы вновь не ударить себя по лицу и не начать уговаривать оставить эту идею и Джина тоже, потому что когда тот наиграется, он, Феликс, останется один уже по-настоящему. К хорошему привыкаешь слишком быстро, а вот к одиночеству – нет.       — Я так хочу тебе отказать, — произнёс он, и голос его задрожал, и Ли всё-таки влепил себе пощёчину.       Это был его способ справляться с истерией: пощёчина, или удар по ноге, или по животу, или по чему-то ещё. Феликс понимал, как жестоко и неправильно звучат его слова. И как неправильно было считать, что Хван его бросит. Тот и без того сделал для него столько, сколько не делал никто и никогда.       — Это неправильно... Я не хочу снова оставаться один! — сказал он, поднимая руку, чтобы вновь ударить себя.       — Прекрати, — выдохнул Джин.       В первый раз он не успел отреагировать, не подозревая, что такое вообще может произойти сейчас, когда он рядом, но во второй всё-таки перехватил руку Феликса, некрепко сжимая запястье. Конечно, он знал, что Ли не сдастся так просто, что тот будет дёргаться, а он, Хван, не сможет держать его крепче, чтобы не навредить. А ещё Джин знал, что всё это не совсем правда. Чувства, которые испытывал Феликс, сплетались с действием препарата в его венах. Возможно, если бы не было химии, тот был бы куда спокойнее. И, конечно, ему бы не было страшно. И если бы они однажды встретились и всё-таки узнали друг друга, то всё было бы совершенно иначе. Тогда они могли бы поговорить и, возможно, даже стать парой, но думать об этом сейчас было уже поздно. Феликс был болен и в отчаянии. А Хван... он не хотел его терять. Он попробовал позвать его по имени, успокоить. Когда не вышло, Джин перехватил обе его ладони, сплетая пальцы, и, склонившись, прижался к уголку его губ собственными губами в просящем, преданном и, по сути, невинном поцелуе. Он не целовал Феликса по-настоящему, не сминал его губы, не пытался раскрыть их языком, но и не отстранялся тоже. И когда Ли замер и напрягся, он ждал, что тот попытается оттолкнуть его, вновь назовёт сумасшедшим и больше никогда не захочет его видеть, но этого не случилось. Напротив, он сам поцеловал Джина в ответ. Ли сделал это потому, что эмоции внутри него бушевали. Они выворачивали наизнанку всё его естество, ломали кости и трепали и без того расшатанные нервы. В какое-то мгновение Феликсу показалось, что ничто в этом мире больше не имеет значения. Что если Джин уйдёт, то ему самому уже не захочется бороться за свою жизнь.       — Поцелуй, — прошептал Ли в его губы. — Так, словно любишь меня... пожалуйста.       Он не знал, почему произнёс эти слова, жестокие и не имеющие к Джину никакого отношения. Но пока химия ещё не добила его окончательно, пока его тело ещё было по-своему красивым, он хотел, чтобы его любили. Даже если эта любовь будет ложью, и запах коньяка и чабреца предназначен другому. Хван помедлил. Любил ли он Феликса? Любил ли по-настоящему, а не только за то, что тот был ему предназначен? Наверное, да. Причём это чувство пришло куда раньше, чем он осознал, почему его так влечёт аромат винограда. Он вспомнил тот самый первый день в палате. Вспомнил то, как Феликс обернулся к нему. Вспомнил его тёмный и настороженный взгляд, и то, каким было его лицо, и то, как волосы колыхались, подхваченные ветром. Это была настолько красивая картина, что у Джина перехватило дыхание так же, как и сейчас, когда Феликс произнёс свою просьбу. Хван отпустил его руки и ладонями обнял лицо. Пальцами он запутался в прядях волос на висках и взглядом зацепился за губы. За сухие, шероховатые и приоткрытые губы, за кончик виднеющегося языка. Джин склонил голову набок и неспешно приблизился к его лицу.       — Ты мне так нужен, — шепнул он, накрывая губы Феликса своими, такими же горячими и мягкими, сминающимися от давления.       Хван раскрыл их языком, и на вкус слюна Феликса была мятной, как зубная паста, и немного кисловатой, как ягодный морс, который Джин уговорил его выпить. Это сочетание было необычным, запоминающимся и немного терпким. Джин шумно втянул носом воздух, ощущая, как аромат винограда забивается в ноздри, и закрыл глаза. Он целовал ненапористо, но очень чувственно, медленно двигая губами. Целовал не как любовник, но как любящий человек. В какой-то момент Ли поднял руки. Его тонкие пальцы сжались вокруг запястий Джина. Это была мягкая хватка. Она позволяла Феликсу чувствовать, что всё это не сон. Что Хван реален так же, как и этот поцелуй, на который Феликс пытался ответить. Он не был уверен, что хорош в этом, но жаждал этих прикосновений так, как никогда в своей жизни. Он отдавал всего себя этому моменту, сминая губы Джина в ответ, разглядывая из-под опущенных ресниц его красивое лицо. Феликс собирался сказать, что ему нравится маленькая родинка под глазом Хвана. Что ему нравятся его губы и тепло рук тоже. И что он, Ли, счастлив от того, что этот безумец однажды вошёл в его палату. Феликс практически решился на это, когда дверь открылась, и вошёл лечащий врач. Ли отпрянул от Хёнджина и торопливо поднялся на ноги после слов мужчины о том, что он может зайти через пару минут.       — Не нужно. Всё хорошо, — произнёс Феликс, протягивая руку, чтобы забрать лист со списком лекарств и предписаний.       Он практически сделал это, но Хван умыкнул бумагу раньше. Он пробежал быстрым взглядом по списку, сложил листок пополам и сунул в карман. Джин коротко поблагодарил врача, с которым, не считая Феликса, говорил больше, чем с кем бы то ни было в этой больнице, пообещал следовать тому, что написано в листе, после подхватил небольшую дорожную сумку и протянул Ли руку:       — Поехали домой, — произнёс Джин, мягко улыбнувшись.       Он видел, как замешкался Феликс. Как его порозовевшие губы уже привычно сжались в тонкую полосу и как тот, нахмурившись, всё ещё пытался найти такие слова, которые смогли бы объяснить его отказ. И всё же в итоге Ли сжал его руку.       — Я не понимаю, почему соглашаюсь, — крепче хватаясь за ладонь Джина, совсем тихо произнёс Феликс, не поднимая на него взгляда.       — Разве это так важно? — хмыкнул Хван, хотя и понимал, что это действительно так. Просто он не хотел спорить и не хотел ничего объяснять. Во всяком случае, здесь и сейчас. Поэтому ему было вполне достаточно того, что Феликс просто идёт за ним, держит его за руку и позволяет о себе заботиться или хотя бы приглядывать. И, наверное, когда они пересекали больничный холл, а после садились в такси, то действительно выглядели, как пара из тех, которые и в горе, и в радости, и в болезни, и в здравии. Джин усмехнулся этим мыслям и крепче сжал чужие пальцы в своей ладони.       

***

      В свою квартиру на двадцать третьем этаже высотного здания Хван привёл Феликса ещё до обеденного времени. Он пропустил его вперёд, зашёл следом и окинул взглядом коридор. Всё стояло на своих местах, и воздух пах чистотой. Хван заказывал клининг под ключ. Он сделал это, когда его впервые посетила мысль забрать Ли к себе, хотя и не знал, согласится ли тот, но если согласится, то должен был попасть в такие условия, которые были предписаны врачом. Конечно, Джин мог прибраться и сам, но решил в данном случае довериться профессионалам. К тому же он ни разу не покидал больницу, ночуя на диване в палате Феликса, и времени на то, чтобы подготовиться самостоятельно, у него не было.       Хван поставил сумку на обувную полку, закрыл за собой дверь и мягко погладил Феликса по спине.       — Не похоже на логово сумасшедшего, да? — сказал он. — Пойдём, я покажу тебе твою комнату.       Он проводил Ли в спальню, которая обычно была гостевой. Сейчас её полностью вымыли, проветрили, вынесли лишнее и подготовили для него. Стены там были такого же мягкого серого цвета, как и везде, окна выходили на солнечную сторону. Большая кровать была застелена свежим постельным бельём, в раздвижном шкафу и на полках не было вещей, кроме нескольких книг, о которых Феликс упоминал в разговорах.       — Ты будешь жить здесь, — сказал Джин. — Если чего-то не хватает, можно поставить позже. Ванная там, — Он указал в сторону двери. — Там есть всё, что тебе может понадобиться. Щётка, гигиенические принадлежности, полотенца, сменная одежда. Надеюсь, на сегодня этого хватит, а завтра, если у тебя будут силы, мы съездим к тебе домой и заберём твои вещи. Если не будет, я поеду один.       Вообще Хван хотел сделать это ещё сегодня, но Феликс неважно себя чувствовал. Ночь прошла беспокойно, заснул тот только к утру и эта поездка, пусть и была недолгой, измотала его хотя бы потому, что вокруг было много запахов, от которых Ли воротило. По мнению Джина, сейчас тому нужна была вода, еда, и препараты, которые нужно было ещё купить, и покой, а не тащиться по пыльным улицам в самый разгар жаркого дня, чтобы паковать вещи в картонные ящики. Или в ящик. Хван точно не знал, сколько их там у него было. Сколько бы ни было, это могло подождать.       — Хорошо, — кивнул Ли.       Он сел на край кровати и снял с себя джинсовую куртку. Комната, в которую Джин привёл его, была куда больше той, которую он снимал, и приоткрытое окно впускало свежий воздух, разбавляя запах моющего и чистого постельного белья, но Феликсу всё равно было нехорошо и даже душно. Всё, чего ему хотелось, это ненадолго прилечь, и позволить организму успокоиться, и если повезёт, то ненадолго уснуть. Во сне ничего не болело и не тошнило тоже. И пусть хорошие сны были в последнее время роскошеством, и спать удавалось только в процедурной рядом с Хваном, Ли всё равно хотел попробовать. Хотя бы минут на пять лечь и закрыть глаза. А ещё попросить Хёнджина побыть рядом. Он практически решился, но вовремя прикусил язык и, попытавшись улыбнуться, продолжил:       — Спасибо за всё, и прости за то, что было в палате. Ты не должен был этого видеть, а я... Мне нужно было быть более сдержанным. Я поставил тебя в неловкое положение. Ещё раз прости.       Ли извинялся, потому что считал, что повёл себя недостойно. И щека всё ещё неприятно саднила, а на губах ощущался привкус чужого поцелуя. Приятного поцелуя. И если бы не ситуация, в которой они оба оказались из-за него, то он, Феликс, никогда бы не посмел попросить Хвана о чем-то подобном.       — Всё в порядке. Не стоит об этом беспокоиться, — ответил Джин, качнув головой.       Вообще он собирался уйти и приготовить обед, потому что Феликсу, несмотря на недомогание, нужно было есть – хотя бы понемногу, – но всё-таки решил задержаться. Хван стащил куртку, бросил её в коридоре и переступил порог спальни, подходя ближе к Феликсу. Он сел перед ним на корточки, взял ладони в свои и поймал опущенный к полу взгляд.       — Постарайся больше не причинять себе вреда, ладно? — попросил Хван. — В больнице решат, что я тебя бью.       Его губы растянулись в блёклой усмешке. Конечно, это было совсем не то, что его действительно беспокоило. Даже если бы кто-то из медперсонала задал ему пару наводящих вопросов, Хван бы смог объясниться, но никакие слова не сделали бы лицо Феликса нормальным, не сняли отёчность и боль.       — Я ни о чём не жалею, — продолжил он. — И если тебя будут тревожить какие-то мысли, просто поговори со мной. Что бы это ни было, мы найдём выход. Не забывай, ты мне нужен.       Джин приподнялся и приблизился к лицу Ли. Он не хотел слышать ответ или, может, даже боялся, потому мягко накрыл губы Феликса своими так же, как сделал это в палате: не напористо, но очень преданно. И в этот раз он вновь ощутил напряжение. Ли замер. В голове вновь взметнулись мысли. Они хаотично забились о черепную коробку. Феликс хотел спросить, что означали слова Хвана. Что тот имел в виду, когда говорил, что он ему нужен, но что-то внутри противилось этому, заставляя ответить. Ли закрыл глаза, чего не делал прежде, и, приоткрыв губы, сам коснулся кончиком языка мягких губ Хвана, не толкаясь, но приглашая продолжить, углубить поцелуй. Будто они вместе. Будто всё, что происходит вокруг, это нормально. Подняв руки, Ли мягко потянул Джина на себя, опускаясь на покрывало, позволяя тому нависнуть над ним. Хёнджин поморщился, упёрся руками в кровать, но не разорвал поцелуй. Он хотел бы прижаться ближе, хотел бы позволить Феликсу ощутить вес тела или сгрести в охапку и сжать так сильно, что ненадолго бы перестало хватать воздуха, но не мог себе этого позволить. Джин обращался с ним, как с хрустальной вазой. Конечно, он допускал, что, возможно, утрирует, а после вспоминал, как сжимался и кашлял Феликс, какими воспалёнными становились его глаза и как дрожали пальцы, и убеждался, что всё-таки всё делает правильно. Потому что сейчас такой период в жизни, потому что сейчас так нужно, даже если самому Феликсу это не нравится.       Хван раскрыл губы, и поцелуй стал чувственным и влажным. Почти таким же, как в палате. Только вкус морса и зубной пасты был уже не таким ощутимым. Оторвавшись, он поцеловал Феликса в уголок губ и неосознанно скользнул взглядом вниз, к нежному месту на стыке плеча и шеи. На мгновение Хван задумался, как бы выглядел след от его зубов, нравилось бы Феликсу иметь такую метку, а после почувствовал, как во рту собирается слюна. Он облизнул губы один раз, второй, его ноздри нервно дёрнулись, но Джин так и не укусил, хотя внутри всё клокотало от знания, что он может и должен это сделать. Хван вновь приник к губам Феликса, чтобы заглушить эти мысли, но приник ненадолго. После он отстранился и прислонился лбом к его плечу. Это было по-своему интимно и в какой-то мере странно. Он вёл себя агрессивно там, в больнице, когда в палату приходил кто-то из медперсонала, хотя и пытался это контролировать, но, оставаясь наедине с Ли, становился покладистым, ручным. Во всяком случае, до тех пор, пока тот не начинал гореть какими-нибудь бредовыми идеями, сводящимися к необходимости вернуться в свою маленькую комнатушку в общежитии или к таким же неразумным вещам.       — Почему....почему ты пахнешь так вкусно? — на выдохе произнёс Ли.       Он не хотел открывать глаза. Не хотел смотреть Хвану в лицо и говорить тоже, но мысли сами превращались в слова и вырывались из его губ, и в груди становилось невыносимо больно. Феликс осторожно обнял Хёнджина за шею, и его тонкие аккуратные пальцы коснулись тёмных волос. Ли понимал, что Джину неудобно, но всё равно гладил его, перебирая пальцами длинные пряди. И было в этом что-то чувственное. Что-то такое, что успокаивало Феликса или омегу внутри него. Обычно он был флегматичен к сексу. Не сказать, что ему не хотелось заниматься этим, но он вполне мог обойтись и пальцами. Конечно, в течку этого не хватало, но у него не получалось довериться кому-то настолько, чтобы заняться с ним сексом или любовью, как называли этот процесс более романтичные личности. Он вполне спокойно обходился без прикосновений и без отношений тоже. У него была цель, и очень много работы, и никто до этого дня не вызывал в нём пульсирующего желания отдаться. Может, — подумал Ли, — дело в том, что мой организм умирает? Это было даже логично: стремиться оставить кого-то после себя, когда сам стоишь на пороге гибели. Может, поэтому Джин так пах для него, и аромат чабреца и коньяка сводил слюнные железы и заставлял низ живота подрагивать.       — Всё потому что ты альфа, — произнёс Феликс, и в этот раз это было утверждение, в которое он хотел верить.       И в каком-то смысле он был даже прав: всё дело действительно было в том, что Хван был альфой, с одной только оговоркой:       — Всё потому, что я твой альфа, — не открывая глаз, выдохнул Джин, и сказал это достаточно тихо, что при желании можно было сделать вид, что этих слов никто не услышал, словно они вообще никогда не были произнесены вслух.       Но на самом деле он хотел, чтобы Феликс знал и не мучился догадками, чтобы не списывал всё на обычное влечение тела, потому что это было гораздо большее. Больше, чем чувства, больше, чем просто секс. Хван принадлежал ему всецело и неоспоримо, а он... он, наверное, принадлежал самому Джину. И неважно становилось, насколько в действительности Феликс болен, насколько сухие у него губы или худые руки, неважно было, какой у него аромат. Он всё равно оставался лучшим, оставался желанным и важным. Хёнджин хотел, чтобы Ли это знал. Чтобы повторил его слова и принял, но Феликс смолчал. Вернее он опешил. Его пальцы перестали двигаться, и он, нахмурившись, пытался понять смысл сказанного.       — Что это значит? — наконец-то спросил Ли, соскальзывая ладонями к лицу Хвана. — Посмотри на меня, — попросил он, ощущая, как внутри всё снова переворачивается, как в тот день, когда они с Хёнджином только встретились там, в палате, когда от него самого не несло кофейными зёрнами и выпечкой, и Джин не вёл себя так, словно его не существовало.       Хван поддался, послушался, хотя и не хотел этого. Ему было неудобно и вместе с тем хорошо. Хорошо быть рядом, утыкаться лбом в плечо и ощущать прикосновения к своим волосам. Он мог пробыть в таком положении очень долго. Ну, или столько, пока руки не начали бы затекать. Он бы молчал, вдыхал аромат Феликса, слушал его дыхание и ни о чём не думал. Во всяком случае, не думал ни о чём конкретном. Но Феликс просил, потому Джин всё-таки поднял голову и посмотрел ему в глаза прямым взглядом. Он не знал, что именно отражается там, на дне его зрачков, но очень хотел, чтобы Феликс его принял или хотя бы не попытался оттолкнуть, чтобы позволил и дальше оставаться где-то поблизости.       — Я твой альфа, — тихо повторил Хван.— Твой истинный.       Губы Феликса сжались. Он всегда так делал, когда что-то заставляло его нервничать. Когда он подходил близко к пропасти, полной страхов и эмоциональных переживаний. До этого Ли удавалось избегать падения, но рядом с Хваном всё менялось. Феликс падал и поднимался. Он словно попал в замкнутый круг и никак не мог остановиться. И сейчас, глядя в глаза Джина, Ли ощущал, как земля уходит из-под ног. Как он теряется на дне этих чёрных зрачков. Как тонет в синей радужке. Ли захлёбывался этими словами и жаром, пробежавшим по телу. До этого его сознание пыталось противиться действительности. Оно придумывало для него сотни отговорок. Сотни причин не замечать. А сейчас стоило Хвану произнести это вслух, как кожу на стыке плеча и шеи больно обожгло. Феликс поморщился и прикрыл шею ладонью.       — Нет... — прошелестел он. — Нет. Этого не может быть. Это неправильно.       Он говорил так не потому, что Хван ему не нравился, а потому что понимал, что всё это злая шутка судьбы. Безумие в чистом виде. Он умирал на глазах у своего истинного и не мог этого ни остановить, ни замедлить. Точнее Феликс пытался. Он лёг в больницу и согласился на процедуру, после которой качество его жизни было ещё хуже, чем в день, когда ему поставили диагноз, но впереди его ждал ещё очень долгий путь и он понятия не имел, чем всё это в итоге закончится. Он даже не знал, что ждёт его завтра, и хватит ли сил самостоятельно одеться и принять душ.       — Может, — выдохнул Джин и, скользнув взглядом к участку шеи, прикрытому ладонью, мрачно усмехнулся. Он так и не понял, что значил этот жест, и решил пока об этом не думать. — И это правильно.       Хван так сказал, и задумался о том, что, возможно, это действительно судьба. Его и Феликса. Возможно, он не зря тогда попал под машину и оказался в той больнице, купил кофе и вместо неба решил посмотреть на здание в то самое окно. Потому что если бы не череда всех этих случайностей, которые, вероятнее всего, были каким-то чётким планом, написанным когда-то и кем-то, они бы никогда не встретились. А если бы и встретились, то не заметили друг друга, не почувствовали бы аромат, не поговорили. И тогда в первый день химиотерапии Феликса некому было бы держать за руку. Он бы засыпал один в пустой палате, вернулся в свою комнату в общежитии и, вероятно, выглядел бы гораздо хуже, чем сейчас.       Джин склонился и прижался губами к ладони Феликса, закрывающей шею. Он не пытался убрать его руку – только прикасался к коже и хмурился. Он делал это, и пальцы под его губами подрагивали. Ли не знал, как на это реагировать, и какие слова, сказанные им, будут правильными. И будут ли вообще. Джин был с ним. Все эти три дня. Был с ним, пока он ждал своей очереди на процедуру. Был, когда по его измученным венам пускали химию. Был и после, когда его рвало после каждого приёма пищи. И сейчас тот находился рядом, несмотря на то, что был ещё молод и очень красив, а ещё талантлив. Ли видел картины, пока они шли в эту спальню, и видел их в телефоне Хвана, когда тот показывал некоторые из них там, в палате, где без него было бы очень холодно и одиноко.       Ли приоткрыл губы и попытался сделать глубокий вдох. Ему нужен был воздух, чтоб ответить, но тот застрял где-то в его горле, вызывая новый приступ кашля. Феликс задрожал и, прикрыв рот ладонью, упёрся рукой в плечо Джина. Хван отреагировал как всегда быстро. За последние дни это уже вошло в привычку. Когда Феликс закашливался, тот всегда оказывался где-то поблизости, чтобы удержать его от падения или поднять; чтобы протянуть ему салфетки или платок, а после стакан воды. Джин скатился в сторону, скользнул ладонью под спину Ли, приподнимая его и привычно наклоняя вперёд. Так прокашляться было легче, и приступ заканчивался быстрее, и его тёплая ладонь привычно гладила Феликса по спине. Хван не знал, помогают ли эти прикосновения хоть как-нибудь, и никогда не спрашивал у Ли напрямую, но всё равно продолжал это делать.       — Ничего, всё хорошо, — выдохнул Джин, когда приступ утих. В первый день он произносил подобные слова в качестве вопроса, адресованного Феликсу, а после начал произносить их, как некое утверждение.       Хван поднялся на ноги, налил воды – графин и стакан стояли на комоде – и вернулся к Феликсу.       — Выпей и полежи. Тебе нужно немного отдохнуть. Я пока приготовлю обед.       — Спасибо, — коротко поблагодарив, Феликс перенял из рук Хвана стакан.       Он пил маленькими глотками. В груди болело, и от частого кашля горло начинало саднить. Глотать становилось труднее.       — Я полежу совсем немного и приду помочь тебе, — отдав стакан, Ли действительно лёг и закрыл глаза.       Он слышал, как Джин ненадолго замирает, а после действительно уходит. Он забрал с собой аромат чабреца и коньяка, и все посторонние звуки тоже стихли. Осталось только тяжёлое сиплое дыхание Феликса. Тот хотел бы уснуть. Этого желало его тело, но не потревоженный разум. Разум, который кричал ему о том, что это правильно. Хван Хёнджин нужен ему. Тот был его истинным, и пусть Ли до конца не понимал значение этого слова, без своего альфы ему становилось хуже. И когда сон так и не подошёл близко, Феликс поднялся с кровати и направился в ванную комнату. Ему нужно было умыться и напомнить измученному лицу в отражении зеркала о том, что всё это только начало. Начало его долгого и тернистого пути. Их пути.       — Как жестоко, — усмехнулся Ли, когда отражение исказилось и перед глазами на секунду всё затуманилось. Он поспешил тряхнуть головой, а после, выключив воду, отойти от раковины.       Ли не хотел видеть себя таким. Он не хотел, чтобы в его доме были зеркала, особенно в дни, когда химия разъест его вены и испортит волосы. Когда она выпьет его до дна. Но это был дом Хвана. Всё здесь принадлежало альфе, и он не мог попросить его о том, чтобы тот занавесил или убрал зеркала. Как и не мог попросить убрать картину, которая стояла в гостиной. Или мог? Феликс увидел тот самый портрет, когда вышел из комнаты. Он собирался пройти на кухню, но замер. Его взгляд зацепился за мольберт, и его лицо помрачнело ещё сильнее. Не сразу он подошёл ближе. Его и Феликса на портрете разделял всего лишь шаг.       — Наверное, встреть ты меня сейчас, то вряд ли бы захотел нарисовать, — вслух произнёс Ли, глядя на картину.       Вживую она была по-настоящему прекрасной. На ней у Феликса были мягкие, выразительные губы, красивые не болезненно острые скулы, ровный цвет кожи и живые глаза. Глаза, в которых ещё не поселилось отчаяние, и боль, и сумасшествие, подтолкнувшее Ли последовать за парнем, которого он знал меньше недели. Он стоял и смотрел на россыпь веснушек и на яркие пряди голубых волос, и к горлу подступала тошнота от осознания того, что он сам уже выглядел не так. Его губы были потрескавшимися, лицо – осунувшимся. Кожа посерела, и глаза не сияли так ярко. И только ключицы оставались всё ещё острыми, как на картине. Эти мысли давили, утягивали на самое дно, а после были руки... тёплые руки, которые обняли его со спины. Джин слышал, как Феликс вышел из спальни, и последовал за ним в гостиную. В большую комнату с очень высоким потолком, со стенами, выкрашенными в приятный тёмно-серый оттенок, с множеством картин в чёрных тонких рамах, которые как-то странно сочетались друг с другом, с просторным диваном в жёсткой серой обивке и панорамными окнами. И с тем самым портретом, который, наверное, стоило бы убрать, прежде чем приводить сюда Феликса, но Джин так и не придумал куда именно, а ещё не доверил бы это дело абсолютно незнакомым людям, потому что убирать в этой квартире – это одно, а прикасаться к его картинам – совершенно иное. Особенно к этой картине.       Какое-то время Хван наблюдал за Феликсом. За тем, как меняется его лицо и хмурятся брови, но после всё-таки сдвинулся с места и подошёл, чтобы прижать к себе и, пожалуй, отвлечь.       — Если эта картина тревожит тебя, я могу её убрать, — тихо сказал он, прижимаясь губами к виску, — но ты по-прежнему остаёшься красивым. Так что я захотел бы тебя нарисовать и ещё не раз нарисую.       — Не стоит, — так же тихо ответил Ли.       Прикосновения Джина заставили его вздрогнуть и напрячься. Феликс не слышал, как Хван подошёл, а если бы и слышал, то вряд ли бы успел среагировать. Он хотел, чтобы его альфа был рядом. Даже если вслух он будет говорить другое, тело не обманешь.       — Не стоит прятать. И рисовать меня тоже.       Ли так сказал, но внутри что-то больно укололо. И это была не опухоль. Не та маленькая дрянь, подталкивающая его ближе к смерти с каждым новым вдохом, а собственное сердце. Он лгал Хвану. Лгал в его объятиях о том, что не нужно убирать эту картину. Лгал самому себе, что всё это неважно. Что истинность неважна.       — Со временем я стану ещё уродливее.       Он хотел сказать ещё что-то, но Джин закрыл его рот ладонью. Он не прижимал пальцы слишком плотно, но всё равно дал понять, что слова, сказанные Феликсом, ему не нравятся.       — Прекрати, — шепнул Хван.       Он мягко повернул Феликса к себе и обнял уже по-настоящему, склонившись, чтобы прижаться виском к виску. Джин вновь скользнул взглядом по собственной картине и ощутил, как защипало в глазах. Нет, он не плакал, и его дыхание осталось ровным и глубоким, но это всё равно было неприятное ощущение. Конечно, Феликс на портрете отличался от того, который сейчас был в его руках, потому что реальный угасал. Ли всё ещё стоял на ногах, спокойно переодевался, делал привычные вещи, но он всё равно менялся, и этот процесс был довольно заметен. Впрочем, Хван быстро взял себя в руки. Во-первых, ему нужно было оставаться сильным. В конечном итоге он не мог позволить себе сдаться в самом начале пути, а ещё он должен был оставаться опорой для Феликса. А во-вторых, первый курс химии, по словам лечащего врача, прошёл успешно, предварительные прогнозы были неплохими. Феликс не был безнадёжен. Хван сделал шумный вдох и медленный выдох.       — У всех болезней отталкивающее нутро, — выдохнул он. — Они не бывают красивыми. Подходя к зеркалу, ты видишь только лицо болезни – не своё, понимаешь? Возможно, со временем ты станешь немного слабее, и, может, потеряешь ещё несколько килограммов, но это не страшно. Это не что-то необратимое. Сейчас так нужно. Главное, после ты будешь здоров и вновь станешь собой.       — Я потеряю всё! Всё, Хёнджин, слышишь?! — впервые за все эти дни Ли поднял голос на Хвана. Даже в их первую встречу он не кричал, а сейчас его обычно низкий голос сорвался на высокую ноту. — От меня останутся только кожа и кости! Я лишусь волос, которые тебе так нравятся! Моя кожа станет ещё серее и суше!       Феликс не обнимал. Он сжимал кулаки, борясь со своим желанием вцепиться в Хвана мёртвой хваткой и никогда не отпускать. Его потряхивало от сказанных им же слов, и если будучи один он готов был это принять, то рядом с Джином всё менялось. Феликс не хотел, чтобы тот страдал. Не хотел, чтобы тот проходил через всё это вместе с ним.       — Ещё не поздно отказаться... Джин... Давай расстанемся? Так нам будет проще. Нам обоим.       Всё же Ли обнял его.       — Держись, — выдохнул Хван, закрывая глаза. — Только не отпускай.       Казалось бы, Джин не слышал слов Феликса, но в действительности они до сих пор звучали у него в голове, вонзались в сознание и причиняли боль. Конечно, он всё это знал. Знал или, во всяком случае, догадывался, что их ждёт. Хван говорил с врачом, наблюдал за Феликсом и за другими людьми, которым не посчастливилось лежать в одной из палат на третьем этаже, а ещё читал. Этого было вполне достаточно, чтобы сделать определённые выводы, самый важный из которых заключался в следующем: за эти двенадцать дней Феликс должен восстановиться, чтобы иметь возможность приступить ко второму циклу химиотерапии. По окончании курса его ждала операция, но к ней тот должен был подойти в достаточно стабильном состоянии, с приемлемым весом и самочувствием, а для этого ему нужно было есть, и гулять, и насыщаться позитивными эмоциями, и не оставаться одному тоже.       Хван мягко потянул его за собой и вместе с ним опустился на диван.       — Я буду рядом, — в очередной раз повторил он. — Что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе.       Джин так сказал, но лицо Ли не разгладилось. Он всё ещё цеплялся за Хвана. Пусть одной рукой, но всё же. Он делал то, что тот просил от него, но это не вселяло в него уверенности ни в будущее, ни в сегодняшний день.       — Это всё инстинкты, Джин. Понимаешь? Ты ведь не замечал меня все те дни, что я проработал в кофейне. Все те месяцы мы были друг другу чужими. Мы всё ещё чужие. Я так мало о тебе знаю, и ты практически ничего не знаешь обо мне.       Голос Ли дрогнул, а после оборвался вместе с шумным вздохом. Он знал, что говорит жестокие и в то же время правильные вещи. Феликс не хотел, чтобы Джин страдал только потому, что ему не повезло встретить истинного. Такого истинного, как он. Тот должен был жить. Так, как жил до него. А он, Феликс, снова попытался бы привыкнуть к одиночеству и к мыслям о том, что его ждёт впереди.       — Не замечал, — согласился Джин, опустив свою ладонь поверх руки Феликса, — и это моё самое большое сожаление. Я был так увлечён собственной жизнью и своими идеями, что оставался пассивен ко многим вещам, к своему подсознанию в частности. Хотя что-то внутри меня уже тогда всё осознало, иначе бы я никогда не создал эту картину и, возможно, не отыскал бы тебя.       Хван закрыл глаза. Он ни разу об этом не говорил и, в общем-то, не собирался, но на самом деле винил себя во многих событиях, к которым не имел отношения напрямую. В болезни Феликса в частности. Джину казалось, что если бы он всё-таки обратил внимание на веснушчатое лицо парня, который изредка готовил ему кофе, то тот бы никогда не заболел. Может, тогда бы Феликс меньше работал и лучше питался. А может, что-то в этой вселенной сдвинулось бы и встало на своё место, и тогда бы Ли никогда не оказался в больнице.       — С другой стороны, будь это только инстинкты, я бы ощутил твой аромат практически сразу, когда ты ещё был здоров. — Хван не был в этом уверен, но ему казалось, что приблизительно так и должно происходить. Что это должна быть некая вспышка, бесконтрольный порыв, а не часы, проведённые в глубоких раздумьях и попытках разложить собственную жизнь и чувства по полкам. — Знаешь, когда я пришёл к тебе, когда ты обернулся там, в палате, когда посмотрел на меня таким настороженным взглядом... я пропал. — Джин мрачно усмехнулся и всё-таки открыл глаза. — Вся эта череда случайностей, похоже, ни черта неслучайна. И то, что я задержался в студии, и то, что после меня сбила машина, и даже то, что в день моей выписки ты решил понаблюдать за закатом. В конечном итоге пусть и при таких обстоятельствах, но мы всё-таки встретились. Прости, что я появился так поздно, и позволь мне тебя узнать.       Голос Джина затих, и Ли отрицательно покачал головой. Он собирался отказаться от этой идеи. Попробовать достучаться до сознания Хвана и сказать, что всё это только оттянет неизбежное. Феликс сказал бы ему о том, что им лучше разойтись и встретиться после. После того, как он победит рак, а если не победит, то они могли бы встретиться в той другой жизни, если она, конечно, существовала. Он мог бы сказать многое, но внутри него по-прежнему всё сжималось и клокотало от одной только мысли о расставании, неизбежном и губительном.       — Ты ни в чём не виноват, — сказал Ли, посчитав это важным.       Он ослабил хватку пальцев, но не стал отталкивать Джина. Вместо этого Феликс сделал то, что вряд ли бы когда-нибудь сделал с другим: отодвинувшись, он лёг, укладывая голову на колени Хвана. Это был жест, полный преданного и слепого доверия. Жест неизбежного принятия действительности.       — Я ведь тоже не замечал. Я был слеп и глух, и в тот день... В тот день я зацепился взглядом не за тебя, а за стаканчик в твоих руках, потому что мне нравилось работать в кофейне. Нравилось варить кофе. — Ли улыбнулся и, прижав руку Джина к своему лицу, продолжил: — Я тоже хочу узнать тебя, Хван Хёнджин. Тебя и твои картины.       — Тогда договорились, — выдохнул Хёнджин.       Он не думал, что Феликс согласится так скоро, и подозревал, что того время от времени будут мучить неприятные и, по мнению Хвана, неправильные мысли, но всё равно надеялся, что они с этим справятся. Свободной рукой он прикоснулся к бледно-голубым волосам, перебирая мягкие пряди, пропуская сквозь пальцы. И Феликс, несмотря на усталость и круги под глазами, казался ему по-прежнему очень красивым, как и картина на холсте, созданная воображением и лёгкими мазками красок.       — Я расскажу тебе всё, что ты захочешь узнать. О себе и об этих картинах. О каждой из них, если тебе будет интересно слушать, и даже о тех, что продал. А ещё, — Хван усмехнулся и, помедлив, продолжил: — У меня есть неплохая кофеварка и приличная медная турка. Так что если ты однажды захочешь сварить кофе, то сможешь сделать это в любое время.       — Я сделаю для тебя лучший кофе, — пообещал Ли.       Он шумно выдохнул и поморщился. Лежать на боку было неудобно, но прикосновения Хвана и его голос действовали на Феликса, как доза успокоительного, и сон, который он пытался отыскать в спальне, подобрался близко. Ли ощутил его сухое дыхание на своём лице, и его собственное наконец-то разгладилось.       — Расскажи мне о той, что висит в спальне. Её ведь тоже ты нарисовал?       Он не успел рассмотреть всё, но та картина его зацепила. Она была простой, но Феликсу чем-то понравилась. Сам Джин хорошо её помнил. Это был городской пейзаж, просматривающийся сквозь плотную пелену дождя. Мокрые улицы, пятна растекающегося света, нечёткие силуэты прохожих там, внизу. Хван написал эту картину в один из мрачных дней, когда город размокал и плыл, и небо на горизонте было серым и грязно-лиловым. Результат его удовлетворил, и он решил оставить этот пейзаж себе. И он бы вполне мог рассказать об этом Феликсу, но подозревал, что если попытается, тот уснёт так же, как и во время химиотерапии.       — Расскажу за обедом, — сказал Хёнджин. — Тебе нужно поесть, прежде чем засыпать.       Джин готовил индейку с овощами. Точнее мультиварка готовила, потому что ничего жареного Феликсу всё равно было нельзя, а запекать что-то заняло бы слишком много времени.       — Наверное, запах на кухне будет слишком тяжёлым. Я могу принести еду сюда.       Слова Хвана заставили Феликса нехотя пошевелиться. Перевернувшись на спину, он открыл глаза, а после прикоснулся губами к раскрытой ладони Джина. Это была мимолетная слабость и благодарность тоже.       — Позже, когда мне станет лучше, позволь мне немного позаботиться о тебе, — попросил Ли. Он не хотел и не собирался перекладывать всю ответственность на Хёнджина. К тому же Феликс и сам понимал, что сейчас это единственное, чем он мог его отблагодарить. — А сейчас... давай поедим. Здесь. А если ты не будешь против, то мы можем сделать это у окна.       — Хорошо. Тогда подожди, ладно?       Хван помог Феликсу подняться и встал с дивана. Он оттащил к окну журнальный стол, как часто делал, когда ужинал в этой гостиной, глядя на закат, кинул на пол несколько диванных подушек и скрылся в направлении кухни. Какое-то время Джин провёл там, раскладывая по тарелкам мясо и овощи, доставая из холодильника ягоды, нарезая несколько долек лимона на случай, если Феликса будет тошнить. За дни, проведённые рядом с ним в больнице, Хван ко многому привык. Он заставлял себя мыть руки куда чаще, чем делал это в обычной жизни. Приходя с улицы или из кафетерия, Джин всегда менял одежду на ту, в которой находился в больничной палате, и только после шёл к Феликсу. Он приносил ему ту еду, которая была необходима, правильно подхватывал под грудь, когда тот закашливался, постоянно держал поблизости сухие салфетки. Джин мог бы всего этого не делать, но он учился ухаживать за ним. Всё ещё учился. В конечном итоге Ли был серьёзно болен, а Хван к этому возрасту знал, что такое ответственность.       Он вернулся в гостиную с подносом в руках и тихо окликнул Феликса, сидящего на подушке у самого окна. Тот попытался встать, но Хван лишь отрицательно покачал головой. Он сам расставил тарелки и сел напротив. Джин собирался спросить о том, нужна ли Феликсу помощь и не хочет ли он что-то вроде травяного чая или, может быть, ягодного морса, но не успел, цепляясь взглядом за румянец на щеках.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Хван, и лицо Ли, казалось, покраснело ещё сильнее.       Тот опустил взгляд, ощущая, как от стыда горят уши. Ему, Феликсу, нужно было взять себя в руки, но пока получалось паршиво. Все эти годы он полагался только на себя. С появлением Хвана его жизнь второй раз перевернулась с ног на голову. И эти изменения вводили Феликса в ступор и вгоняли в краску.       — Всё хорошо, — отозвался Ли. — Просто мне, правда, неловко, что ты всё делаешь сам. Пожалуйста, не перенапрягайся.       — Не беспокойся. Это не так сложно.       Хван улыбнулся. Конечно, он лгал или, во всяком случае, немного привирал. Ему было всё равно, готовить обед на одного или же на двоих, но раньше всё было куда проще. Джин ел то, что хотел, когда хотел и в том виде, в котором ему нравилось. Сейчас ему приходилось думать, что именно готовить, какие специи добавить, чтобы еда была не совсем безвкусной, и как к его кулинарным талантам отнесётся сам Феликс. А ещё ему самому нужно было полюбить подобную еду. Конечно, им вовсе необязательно было одинаково питаться, но сесть перед Феликсом и есть жареные куриные крылья в остром соусе Хван не мог.       — Завтра у меня съёмка, — предупредил он, — так что мне придётся оставить тебя на несколько часов.       — Съёмка? — переспросил Ли и, когда Хван кивнул, улыбнулся.       Феликс вспомнил о том, что тот снимается в качестве модели для различных журналов. К сожалению, он сам был далёк от моды и от мира шоу-бизнеса в целом. Ли не следил за известными музыкальными группами, мало смотрел телевизор и не читал журналов. Его круг интересов ограничивался тем, как заработать денег и отучиться. Остальное его мало интересовало. Настолько мало, что он даже не обратил внимания на своего истинного.       — Прости. Мне стыдно это признавать, но я не интересуюсь модой и не читаю журналов, поэтому я никогда не видел тебя там. — Ли улыбнулся и, прежде чем продолжить, наколол на вилку кусок моркови: — Но, надеюсь, что после съёмок, когда выйдет журнал, ты мне всё покажешь.       Хван тихо рассмеялся. Он, конечно, иногда просматривал фотоснимки, но никогда не покупал журналов с собственным лицом на страницах. Ему доставлял удовольствие сам процесс съёмки, возможность побывать там, где он ещё не был, и деньги, которые ему платили. Не сказать, что это были какие-то огромные суммы, но на жизнь в этой квартире, нечастые путешествия и материалы для своих картин ему вполне хватало.       — Покажу, — всё-таки пообещал Хёнджин. — Я могу попробовать договориться и как-нибудь взять тебя с собой в студию, если захочешь. В какой-нибудь из дней, когда там будет немноголюдно.       Помимо прочего Феликсу нужно было гулять, и получать позитивные эмоции, и по возможности вести нормальную жизнь. Такую, где на время он мог бы отвлекаться и забывать о том, что болен. И если бы он захотел, Джин бы действительно мог попытаться всё устроить, а если нет... ну, тогда он бы придумал что-то ещё. Или они вдвоём придумали бы. Хван сосредоточился взглядом на остром лице. В пятнах лёгкого румянца, сейчас оно казалось куда здоровее.       — Скажи, а чего бы тебе хотелось? — спросил Хёнджин, осознавая, что ещё ни разу не задавал этот вопрос самому Феликсу. — Может, есть что-то, что ты хотел бы увидеть, или место, куда хотел бы пойти?       — Наверное, хочу, — неуверенно ответил Ли на слова о студии, — но я никогда не был в таких местах и мало понимаю, как себя вести, а ещё в последнее время я только и делал, что учился и работал. Поэтому я не знаю, чем сейчас интересуются мои сверстники, и не знаю, чего хотел бы я сам. Наверное, в приют для собак, или в зоопарк, или что-то в этом роде.       Хван хотел удивиться, но прикусил язык: Феликс собирался стать ветеринаром, так что его любовь к животным была вполне объяснима, и если он хотел побывать в подобном месте, то они вполне могли это сделать. Конечно, в собачий приют Джин бы его не повёл из соображений безопасности, но вот сходить в зоопарк счёл неплохой идеей. По меньшей мере, там было больше открытого пространства и меньше негативных эмоций. Если бы Феликс оказался в приюте, вовсе не исключено, что он мог бы проникнуться собачьей судьбой и расстроиться из-за невозможности помочь хотя бы кому-то.       — Ты любишь собак? — спросил Хван, хотя ответ на этот вопрос лежал на самой поверхности.       — Да,— без раздумий ответил Ли. — Мне кажется, нет никого преданнее, чем собаки. И если завести такого друга, то уже не будешь чувствовать себя одиноким.       Феликс всегда старался не думать о том, что на самом деле ему кто-то нужен. Кто-то, кто будет любить его просто потому, что он есть. Кто-то, кто будет встречать его после работы, ждать дома и согревать своим теплом.       — Я с детства мечтал завести собаку. Может, однажды я это сделаю.       Ли облизал свои губы. Он говорил и неспешно ел. Кусочки, которые он отрезал и клал себе в рот, были небольшими, но так ему было проще. Так его, по крайней мере, почти не тошнило.       — А ты, Джин? Никогда не хотел кого-нибудь завести?       — Попугая, — хмыкнул тот, ковыряя свой кусок индейки. — Большого такого, знаешь? Буквально бредил этой идеей. В детстве жутко всех этим достал. В какой-то момент родители даже согласились, но с условиями. Всё лето я должен был убираться в квартире, мыть посуду и выносить мусор. — Хван повёл бровью и добавил: — Меня хватило ровно на две недели. Так что кроме материного шпица животных у меня не было. Я его жутко не любил. Впрочем, у нас это было взаимно. Он бесконечно грыз мою обувь и все провода. А я запирал его в ванной на весь день, когда никого не было дома, и после какое-то время он меня сторонился.       Феликс усмехнулся в ответ, с трудом подавив в себе желание спросить о том, хватит ли Хёнджина на большее с ним. Они были знакомы уже практически неделю. Ничтожное время, за которое Ли согласился поехать туда, откуда мог и не выбраться живым, если бы Джин действительно оказался сумасшедшим. И Феликса подмывало поинтересоваться о том, есть ли у него ещё неделя в запасе или желание Джина жить с ним будет таким же недолговечным, как и мечта о попугае.       — Я, конечно, не одобряю таких отношений с животными, — выдохнул Феликс. — Но у тебя были на то веские причины. И в будущем, я надеюсь, когда у тебя будет больше времени, ты осуществишь свою мечту. Тем более опыт ухаживания за кем-то у тебя уже будет.       — Это не мечта, — ответил Джин, — это было всего лишь детское желание, навеянное впечатлениями. Меня уже давно отпустило. Но если в будущем ты захочешь завести собаку, я не буду против. Но только не шпица, ладно? Ещё один такой бой я могу и не выдержать.       Хван улыбался и ел. Подобная беседа помогала на время забыть о том, что Феликс всё-таки болен, и представить, как бы они жили, если бы он, Джин, услышал своё подсознание, заметил его раньше и сумел добиться расположения. Ведь сумел бы? Иногда Хван задавался этим вопросом и мысленно обещал себе, что приложил бы все усилия. Феликс был немного диковат и в равной степени мягок, он защищался, но, когда сил держаться уже не оставалось, начинал искать тепла. И всё-таки он был его истинным, так что Хван учился его понимать. Он наблюдал за Ли, слушал, ловил его эмоции, и еда казалась гораздо вкуснее, и тревожность временно уходила на задний план.       — А ты самоуверенный парень, да? — хмыкнул Феликс, и пусть он пытался сделать вид, что говорит серьёзно, но в его глазах снова загорелся живой огонёк. — Говоришь так, словно я и мой доберман будем жить с тобой.       У него были планы на будущее. Те, которые он строил годами. И были мечты, которые он знал, что не сможет осуществить раньше, чем наступит старость, потому что такой собакой, как доберман, нужно заниматься, а у него, Феликса, на это не было бы времени. Он собирался работать и быть тем, кто спасает животных, кто любит их и заботится о них иногда даже в ущерб себе. Потому что люди, в отличие от животных, способны спасти себя сами. Он очень на это надеялся. На то, что эта встреча не сделает его зависимым от инстинктов и необходимости быть привязанным к Джину. Что если они не сойдутся, если всё же ничего не получится, то они смогут существовать друг без друга.       Его мысли начали уплывать, но голос Джина, посмеивающийся и вместе с тем уверенный, вернул обратно в эту гостиную и за этот стол:       — Конечно, будете, — хмыкнул он, закинув в рот кусок индейки и облизав губы. Хван сделал это хищно, но совсем неопасно. — При необходимости эту квартиру можно будет продать и купить дом в каком-нибудь тихом районе. С большой собакой там будет проще. Утром у меня обычно нет съёмок, так что я смогу с ней гулять, пока ты будешь спасать щенячьи жизни, но когда мне надо будет отлучаться по работе, доберман на тебе.       Хван говорил так, словно Феликс уже на всё согласился, словно они уже встречались и, возможно, даже были обручены. Но в действительности вести такие беседы было куда проще, чем думать о том, что будет на самом деле, что принесёт следующий цикл химиотерапии и каким в эту квартиру Феликс вернётся после. Хёнджин поднялся на ноги, обошёл стол и опустился за спиной Ли. Ему нравилось обнимать его сзади. Джин находил это интимным.       — Я же сказал, я хочу узнать тебя, а когда узнаю, то уже не отпущу.       Уже привычно Ли напрягся в его руках. Так происходило практически всегда. Феликс чувствовал себя скованно, но ровно до тех пор, пока в полной мере не вдыхал чужой запах. И сейчас, когда аромат коньяка и чабреца снова защекотал нёбо, Феликс инстинктивно подался назад.       — Ты, правда, сумасшедший, — повторил Ли то, что говорил при каждом удобном случае о Джине и о самом себе. Он немного поёрзал, чтобы сесть удобнее, облокачиваясь спиной о Хвана. — То, что мы истинные, не значит, что я тебе понравлюсь, и что ты захочешь жить со мной. Обычно я рано вставал и поздно ложился. Я люблю тишину и телевизору предпочитаю книги. Я не хожу на тусовки и практически не умею готовить. Вернее умею, но что-то простое. Наверное, я из тех, кого называют ботанами, и такому яркому парню как ты будет со мной скучно. — Ли пытался рассуждать здраво. — К тому же... — Он запнулся. Это была не та информация, которой стоило делиться, но он всё равно решил, что это будет важно. По крайней мере, для него. — К тому же я неопытен. И всё это неловко.       Хван ухмыльнулся, и его объятия стали немного крепче.       — Тем лучше, — тихо выдохнул он, прижимаясь губами к нежному месту на стыке плеча и шеи.       Джин не кусал – он знал, что нельзя, – но ему хотелось хотя бы прикоснуться. А ещё он не стал объяснять значение этих слов. Впрочем, их смысл был банален и лежал на поверхности: Хван не хотел думать о том, сколько рук до него прикасалось к Феликсу, и сколько губ его целовало. Он мог бы об этом спросить, но это было не его дело. Нравилось ему это или нет, но практически двадцать лет своей жизни Феликс прожил без него и, вероятно, имел отношения. Может, даже не одни. Может, кто-то другой так же готовил ему обед, скажем, полгода назад, пока в отношениях что-то не разладилось и не дало ощутимую трещину. Джин вполне мог в это поверить, если бы долгое время перебирал эти мысли. Так что было очень кстати, что Феликс сам внёс некоторую ясность. За это Джин был ему благодарен. Он ещё раз прижался губами к нежной коже и после продолжил:       — Я встаю рано, потому что люблю гулять на рассвете. Мне нравится наблюдать за тем, как меняются оттенки неба в это время. И я поздно ложусь, потому что часто засиживаюсь за мольбертом. Меня устраивает тишина, потому что в это время я очень сосредоточен, но был бы не против послушать, если бы мне кто-то читал. Тебе необязательно готовить. Я могу делать это сам или заказывать еду на дом, но если ты захочешь обо мне позаботиться, я не откажусь от чего-то простого. А ещё я обычно не шатаюсь по клубам, но мне нравится посещать интересные места. Такие, где можно набраться впечатлений и вдохновения. И я бы хотел, чтобы ты был там со мной. Видишь, это несложно. Всегда можно отыскать компромисс.       — Ты изворотлив, как змея, — выдохнул Ли.       Он кусал свою щёку, пока Джин прикасался к его шее, чтобы не поддаться соблазну и, прикрыв глаза, не склонить голову набок. Его всё ещё подташнивало, и какими бы приятными ни были эти прикосновения, Феликсу не хотелось лишний раз двигаться. К тому же он всё ещё не был уверен в том, что всё, что сейчас происходило, было правильным и не навязанным инстинктами.       — Я не против посетить интересные места, — согласился он, прикрывая рукой свою шею, как делал это там, в спальне. — Но для этого необязательно жить вместе. Можно иногда встречаться и проводить время, как это делают... — Феликс нахмурился. Он пытался подобрать правильные слова. Такие, какие смогли бы показать Хвану, что он не хочет спешить. — Делают друзья. Мы можем начать с дружбы, например.       Это было вполне дельное предложение, но Джин всё равно покачал головой. Нет, он не отказывался, но и не соглашался тоже. Конечно, будь всё иначе и встреться они при иных обстоятельствах, он бы начал с последовательного знакомства и ограниченного проявления заботы, которая после перерастает в желание находиться рядом большую часть времени, жить вместе и планировать дальнейшее общее будущее. Но нынешние реалии диктовали свои условия, заставляя подстраиваться. Хван опасался, что этого времени у них может не быть, и не хотел как-то обозначать статус, в котором находится рядом. Тем более не хотел оставаться всего лишь другом. К друзьям так не тянет. Друзей не целуют в губы так откровенно и влажно, раскрывая их языком. Джин замер и прикрыл глаза.       — Наше знакомство началось странно, — выдохнул он, замирая, — значит, мой статус тоже должен быть особенным. Просто позволь мне быть твоим сумасшедшим, ладно? Пусть это будет что-то, понятное только нам двоим. Что-то общее.       — Он особенный, Джин, — коротко ответил Ли, но после решил, что этого мало. Пошевелившись, он повернул голову в сторону Хвана так, чтобы видеть хотя бы часть его лица. — Я не люблю прикосновений, и когда нарушают мои личные границы, но с тобой всё иначе. С тобой я делаю то, чего не сделал бы ни с кем другим. Да, чёрт возьми, — нахмурился Феликс, — я сижу в объятиях парня, которого называю сумасшедшим. Сижу в его квартире и прошу поцеловать себя. Это не похоже на меня. Это не то, что я хочу говорить или делать, но делаю, потому что меня тянет к тебе. Даже сейчас, когда я чувствую каждый свой вдох, каждый глоток воды или съеденный кусочек. Когда меня буквально выворачивает наизнанку от запахов и в теле садятся батарейки, я всё равно хочу тебя. Твоих прикосновений и поцелуев. Хочу прижиматься к тебе обнажённым телом и никогда не расставаться. Но это неправильно. Каждый из нас должен принадлежать в первую очередь себе, а уже потом своему партнёру. Даже если этот партнёр истинный.       — Если бы всё в этой жизни было правильно, всё, наверное, было бы куда проще, но это невозможно, — ответил Джин, хотя руки всё-таки убрал, позволяя Феликсу просто облокачиваться на себя. Альфа внутри него от услышанного ликовал, но сам Хван этой радости не разделял. — Я ни к чему тебя не принуждаю, — выдохнул он и не стал говорить, что в сказанное Феликсом не верит. Причём не конкретно в слова, а в саму концепцию.       Люди никогда себе не принадлежали. Никто из них. Ни он сам, ни даже Ли. Тот всегда принадлежал чему-то. Сначала учёбе и работе, сейчас собственной болезни. Теперь опухоль в его лёгких диктовала ему, когда есть, когда спать, как проживать свой день. И если смотреть на всё с этой точки зрения, то принадлежать кому-то, кто мог бы о тебе позаботиться, Хван находил не таким уж паршивым вариантом. Во всяком случае, он предпочёл бы принадлежать Феликсу, чем собственным картинам и бесконечному потоку однообразных дел, которые приносили ему удовлетворение, но не насыщали.       — Не принуждаю и не считаю, что ты мне принадлежишь, — уточнил Джин. — Но сейчас нам лучше находиться рядом. Тебе нужна моя помощь, а мне нужно твоё присутствие. Тебе не придётся справляться со всем самостоятельно, а мне не придётся возвращаться в пустую квартиру. Пока ты здесь, у меня есть причина торопиться домой.       — Причина торопиться домой, — повторил Ли и тяжело вздохнул.       Он повернул голову в сторону панорамного окна. Там, за стеклом, буйствовал тёплый день. Редкие прохожие спешили по своим делам, и ему вдруг подумалось о том, что он сам очень редко просто гулял. Обычно он выходил на улицу только если нужно было сходить в магазин, или в университет, или если в этот день была его смена. У него не было времени на то, что бы наслаждаться рассветами и закатами, и тем более не было причин возвращаться в свою комнату в общежитии, где его никто не ждал. Но он возвращался, потому что так было нужно. У каждого должно быть место, которое он бы называл своим домом. У Ли такого места никогда не было.       — Это твоя жизнь, — наконец-то подытожил Феликс. — И если ты хочешь, я буду здесь. Но если вдруг что-то изменится и ты передумаешь, пожалуйста, скажи мне об этом напрямую. Не хочу быть для тебя обузой.       Сказав это, Феликс убрал руку от своей шеи.