"Твои волосы пахли виноградом 2"

      В ту ночь Хван спал плохо. Он не видел снов и не мог полноценно отгородиться от мыслей. Утром, помятый и голодный, он вновь поехал в больницу. Сначала Джин хотел встретиться с Феликсом и ещё раз попробовать поговорить, объясниться или хотя бы извиниться, но время было ранним. Тот, вероятно, ещё спал. К тому же он вроде как обещал его не тревожить. Хван подошёл к ресепшену и на правах близкого человека, которым, в общем-то, никогда не являлся, поинтересовался состоянием здоровья пациента с третьего этажа. Пусть не в подробностях, но кое-что ему всё-таки рассказали. Услышанное Джину не понравилось. Впрочем, на нечто иное он и не рассчитывал.       Хван добился перевода Феликса в другую палату, получше, оплатил расходы на лечение из тех, которые были ещё не погашены, и попросил не уведомлять его о том, кто именно это сделал, а спустя три дня на его мобильный телефон пришло уведомление. Чёрные буквы на белом фоне были сложены в одно единственное слово: «Спасибо».       На самом деле Феликс не собирался ничего писать. Когда Джин ушёл, он смял листок с его номером, даже не читая, и бросил в ящик прикроватной тумбочки. Он надеялся, что на этом история их внезапного и не самого приятного знакомства закончится. Что, увидев его таким, тот отступит со своими странными мыслями, словами и желаниями. И что тот портрет – тот искусный пугающий портрет – останется только воспоминанием. Феликс надеялся на это, но чокнутый парень не выходил у него из головы. Хёнджин снился ему той ночью. Жаркой и сухой, когда в груди болело так, что трудно было дышать. Тогда пришедшая медсестра сказала, что у него поднялась температура, и что во сне он звал кого-то по имени. Она так и не сумела разобрать кого именно, а Феликс ничего не сказал, сделав вид, что не помнит, но даже если бы он действительно забыл, то к обеду его воспоминания всё равно дали бы о себе знать. Когда Феликса перевели в другую палату, он разозлился. Ли не хотел, чтобы кто-то вмешивался в его жизнь. В особенности кто-то такой, как Хван Хёнджин: странный, пугающий альфа, несущий бред о картинах и оживших образах. Тем не менее, этот поступок облегчил ему пребывание в больнице, и за это Феликс был благодарен. И, посылая смс, он надеялся, что не ошибся в своих выводах. Что это именно Джин оплатил его счета.              

***

      Прошла ещё неделя. Неделя, полная анализов, нервов, боли и бессонных ночей. Ли всё чаще оставлял включенной лампу на прикроватной тумбочке. Он не боялся темноты, но так ему казалось, что он не один. Что в этом мире есть кто-то или что-то, кому он тоже нужен. Это был самообман и очень ядовитые мысли. Они отзывались жгучей болью в исколотой руке.       Феликс боялся того, что его ждёт, и того, что рядом никого не будет. И когда этот страх подобрался особенно близко, когда день первой химии был назначен, он снова написал Хвану. Это было короткое сообщение с датой и временем. Сообщение, которое Феликс был уверен, что тот проигнорирует, но в назначенный день Хёнджин приехал в больницу. Он отменил свои съёмки и появился в холле гораздо раньше указанного времени. В своём сообщении Феликс ничего не написал по поводу того, что конкретно должно случиться, но Хван и так знал и планировал быть в этот день в больнице. Он понятия не имел, чего хочет этим добиться, но осознавал, что просто не сможет сидеть спокойно где-нибудь в другом месте. Это была потребность где-то на уровне подсознания. И когда он прочёл сообщение, потребность переросла в уверенность.       Поднявшись на третий этаж, он привычно переоделся в комнате для посетителей, вымыл руки и попытался собраться с мыслями. Хван нервничал, но знал, что не может этого показать. А ещё он ничего не принёс Феликсу. К этому дню он знал, что того никто не навещает, а ещё знал список того, что ему можно и нужно есть, но понятия не имел, что из этого Феликс любит. Конечно, он мог бы купить многое, но счёл это расточительством. И дело было не в том, что ему было бы жаль потраченных денег, а в том, что эти средства могли понадобиться на что-то более важное и нужное, чем впоследствии выброшенная еда. Для себя Хван решил, что об этом лучше спросить у Феликса.       Он вновь прошёл по коридору – только на этот раз свернул за угол – и остановился у нужной двери. До назначенной процедуры было ещё около трёх часов, но Джин решил навестить Феликса раньше. В конечном итоге тот позвал его и в какой-то мере Хван представлял, насколько сложным было это решение. Насколько сложно было жить в мире, где у тебя нет никого, кроме странного незнакомца, которому ты несколько раз готовил кофе. Попытавшись придать своему лицу спокойное выражение, Джин постучал и вошёл после короткого сиплого приглашения. Ли стоял у приоткрытого окна и не спешил обернуться. Он грелся, и солнечные лучи целовали его бледное заострившееся лицо и веснушки. Он наблюдал за миром там, по ту сторону стекла. За небольшим больничным двором, где сновали фигуры в однообразной одежде. Кого-то из них ждало скорейшее выздоровление, а кто-то, как он, только ступал на этот долгий и тернистый путь. Некоторые из них уже отчаялись и просто плыли по течению. Феликс чувствовал, как их страхи и апатия медленно поглощают и его – одинокого и, как он считал, никому не нужного.       — Вы пришли взять а...       Он всё-таки обернулся и замер, и в его взгляде, тёмном и уставшем, всколыхнулось удивление и непонимание, а после щёки неприятно обожгло румянцем. Ли ощутил, как в груди забилось сердце, и как чувство стыда загорчило на языке.       — Привет… — сначала Феликс хотел сказать что-то едкое и, быть может, обидное, но после решил, что не стоит.       — Привет, — коротко произнёс Хван.       Он смотрел на Феликса и не видел ничего, кроме его глаз, больших и тёмных на фоне осунувшегося лица, кроме волос, достаточно длинных и выцветших в нежный оттенок голубого. Волосы колыхались от слабых порывов очень тёплого ветра, и Джин ощущал их аромат. Он был куда слабее, чем в тот день, когда Хван впервые оказался в этой палате, но Джин по-прежнему его чувствовал. И в его глазах, несмотря на общую серость, на эту мешковатую больничную одежду и болезненную худощавость, Феликс был очень красивым. Его сердце сжалось и забилось быстрее. Он практически выпалил это вслух, но вовремя прикусил язык, осознавая, что если скажет нечто подобное, Феликс вновь замкнётся и больше не захочет его видеть. На этот раз уже точно.       Хван пошевелился и положил свой халат на ближайший стул. Он всегда брал с собой эту вещь на случай, если его попросят её надеть, но предпочитал носить в руках до тех пор, пока острой необходимости следовать правилам не было.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Хёнджин, прикрывая за собой дверь. Это был далеко не самый лучший и остроумный вопрос, но ему нужно было с чего-то начать разговор.       — Бывало и лучше, — помедлив, ответил Ли, и его губы снова сжались в тонкую полосу.       Он всё ещё ощущал напряжение. Внутреннее напряжение от того, что не мог понять мотивов этого человека. Сколько бы он не думал об этом, всё сводилось к тому, что Хван Хёнджин – безумец. Настоящий безумец, от которого можно было ожидать чего угодно. Чокнутый, нарисовавший его портрет и оплативший его лечение, пришедший сюда и ничем не отличающийся от него самого. Последнее Ли посчитал самым разумным выводом, потому что никто в здравом уме не стал бы приглашать потенциального сумасшедшего в свою палату и на столь отвратительную, но всё-таки щепетильную процедуру.       Феликс тяжело вздохнул. Точнее он попытался это сделать, но вдох вышел сухим и свистящим.       — Прости. Мне как-то неловко. У тебя, наверное, были свои дела. И я... я сам не понимаю, зачем послал то сообщение.       Ли замялся и всё-таки отошёл от окна. Он сделал шаг навстречу, но после замер на несколько долгих секунд и вернулся обратно к подоконнику, солнцу и, как ему казалось, безопасному месту.       — Мне, правда, жаль.       — Ничего, — Джин покачал головой и сел на стул у самой двери.       Конечно, ему не предлагали, но Феликс всё ещё его опасался, и Хван не хотел возвышаться над ним. Ему показалось, что в таком положении он меньше представляет угрозу.       — У меня не было планов, — добавил он. — По крайней мере, ничего из того, что нельзя было бы отменить или сделать позже. Я в любом случае собирался прийти, даже если бы ты не написал. Посидел бы в холле, пока всё не закончилось.       — Вот как, — ответил тот, и почему-то от этих слов ему стало немного легче. — Знаешь, есть вещи, о которых лучше не рассказывать, — облокотившись о подоконник, Ли облизнул свои пересохшие губы.       Он больше не пытался угрожать Хёнджину тем, что вызовет медсестру, но его взгляд всё равно скользнул в сторону кровати. Это вышло случайно, но давало понять, что Хвану он по-прежнему не доверяет.       — У меня слишком много вопросов, но я не хочу их озвучивать. И говорить я не планировал, если честно. Вернее я, правда, думал, что ты не приедешь, — повторился Ли. — А если бы приехал, то я не рассчитывал на какой-либо диалог. Но если так уже случилось, тогда расскажи мне что-нибудь о человеке по имени Хван Хёнджин. Так мне будет проще.       Тот усмехнулся. Время и место для таких разговоров были неподходящими. Хван хотел сказать, что они обязательно поговорят об этом, когда Феликсу станет лучше, когда тот выздоровеет, покинет это место и будет готов встретиться в каком-нибудь кафе или парке, а после решил, что этого может вообще никогда не случиться. Джин не желал Феликсу ничего плохого. Напротив, он надеялся, что тот действительно сможет выкарабкаться. Однако он был реалистом и знал, что люди смертны, что болезни убивают, и мгновения не имеют свойства повторяться, уходя уже навсегда. В конечном итоге он сам не так давно мог стать обычным мёртвым телом посреди дороги, хотя, возвращаясь домой, совершенно этого не планировал и даже не думал о смерти. Но, несмотря на реалистичное восприятие мира, эти мысли всё равно больно ударили по сознанию и всколыхнули в нём что-то такое, что заставило сцепить пальцы в плотный замок.       — Я живу в квартире в нескольких кварталах отсюда, — произнёс Хван, толком не зная, с чего начать. — Окончил художественный университет, но зарабатываю по большей части тем, что снимаюсь в качестве модели для журналов. Иногда я летаю заграницу по работе или ради отдыха. На данный момент Италия меня привлекает больше прочих мест, где я когда-либо был. Я не курю, редко употребляю алкоголь и часто засиживаюсь допоздна со своими картинами, но мне нравится смотреть на рассвет, поэтому я часто выхожу на утренние прогулки. Я люблю ненавязчивую музыку, морепродукты, итальянскую и испанскую кухню. Мне нравится интересоваться культурами, постоянно искать что-то новое.       Хёнджин всё продолжал говорить. Его рассказ получался нестройным, но это было лучше напряжённой тишины, косых взглядов в сторону кнопки, а ещё помогало коротать время. Впрочем, в какой-то момент телефон в его кармане навязчиво завибрировал. Джин поморщился, опустил взгляд на экран и, кажется, вернулся в реальность.       — Я приехал, потому что подумал, что тебе будет страшно. Мне бы было. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной был хоть кто-нибудь. Кто угодно.       Ли поморщился. Он заметил, что у Хвана приятный голос. Он не был похожим на его собственный. В нём не было ни хрипотцы, ни серости. Он был мягким, и мелодичным, и бархатным тоже. И если бы не последние слова, то он, Феликс, увлечённый этим голосом, забыл бы, зачем они собрались в этой палате, и что его ждало впереди.       — Считаешь, что у меня нет друзей? — спросил Ли, но после покачал головой. — Нет, стой. Не отвечай. Не хочу знать.       Он обнял себя за плечи и как-то весь ссутулился. И страх перед этим парнем показался ему сущим пустяком в сравнении со страхом перед химиотерапией. Это будет его первая химия. И Феликс знал, что его ждёт впереди: боль, и унижение, и отчаяние тоже. Иногда, когда состояние здоровья позволяло, он выходил в холл или на улицу и там видел других людей. Таких же больных, как и он. Ли разговаривал с ними о том, что будет, или молча наблюдал за ними, совершенно бледными и разбитыми. И тогда ему становилось особенно страшно. Страшно настолько, что он написал Хвану. Человеку, которого совершенно не знал до этого дня.       — Мне страшно, потому, что я не понимаю, почему я? Я никогда не пил, не курил и не употреблял. Я работал и шёл к своей мечте... и… и...       Голос Ли задрожал и он судорожно втянул ртом воздух. В груди всё сжалось, а в глазах неприятно защипало. Феликс не хотел плакать и показывать, насколько в действительности боится, но всё это время он был совершенно один. Один со своей болезнью и переживаниями, и терпеть с каждым днём становилось всё труднее. Хван поднялся на ноги и неспешно приблизился к Феликсу. Неспешно, потому что не хотел его напугать, хотя, кажется, тому и без того было страшно. Кажется, тот балансировал где-то на грани срыва и скрывался достаточно умело, пока что-то в нём не переломилось.       Джин протянул руку к Феликсу. Он хотел его обнять, прижать к себе, но не решился сделать этого сразу. Он не знал, больно ли Феликсу, а если да, то насколько. Не знал, не причинит ли ему вреда. Хёнджин практически опустил руку, но тот сжался сильнее и всхлипнул, и Хван всё-таки обнял его. Обнял ненавязчиво, только за плечи. Он ощутил, как Феликс дёрнулся, но не убрал руки и старался не сжимать его слишком сильно. Хван понятия не имел, что должен сказать или сделать. Он знал, что надо попытаться как-то утешить, но никогда не оказывался в подобных ситуациях. Да и что он мог сказать? Всё будет хорошо? Это были банальные и лживые слова. Джин не знал, как будет. Он не мог сказать, что Феликс должен бороться, потому что понятия не имел, остались ли у того силы и смысл продолжать это делать. А ещё не знал, почему с ним это произошло. Хван не верил в некие испытания, посланные свыше, а вот в жестокий рок – очень даже. Феликс просто стал одним из тех, кто вытянул несчастливый билет. Какой-то особой причины за этим не крылось. И вместе с тем Хёнджин хотел, чтобы тот жил. Хотел где-то на уровне подсознания, пропитанного ароматом винограда. Подсознания, которое рвалось, и металось, и заставляло его сердце грохотать в груди.       — Тебе просто не повезло, — сказал Джин. — Это незаслуженно и очень жестоко, я знаю, но это уже случилось. Ты не должен сдаваться, слышишь? У тебя сегодня важный день. Ты начинаешь бороться. Теперь уже по-настоящему. — Конечно, он догадывался, что и до этого жизнь Феликса, возможно, была нелёгкой, но всё же тот путь, на который он должен был встать сегодня, был куда тяжелее и важнее тоже. — Я буду с тобой. Ты не останешься один в этой борьбе. Я буду рядом.       Он так сказал, но Ли ничего не ответил. Ему было стыдно настолько же, насколько и страшно. Это чувство клокотало где-то глубоко внутри. Где-то там, где билось его сердце. Он попытался сделать ещё один глубокий вдох, но не смог, захлёбываясь потоком воздуха и заходясь в кашле. Это был глубокий и влажный кашель. Он заставил Феликса зажать рот ладонью и задрожать ещё сильнее, когда на языке возник привкус крови. Он хотел отступить назад, чтобы не запачкать Хвана, но упёрся в подоконник. Феликс согнулся, упираясь лбом в грудь Джина, и сжал ткань его белой футболкой пальцами. Это была некрепкая, но отчаянная хватка, и Хван среагировал довольно быстро. Он отступил в сторону – ему не было противно, но Феликсу нужен был воздух, – одной рукой подхватил его под грудь, поддерживая, вторую опустил на его спину, поглаживая в попытке успокоить.       — Дыши, Феликс, дыши, — просил он, толком не осознавая, что делает это вслух. Конечно, Хван понимал, что у Ли могут случаться приступы. У него было достаточно времени, чтобы прочитать о болезни, но скользить взглядом по сухим строкам и видеть это воочию разительно отличалось. — Пожалуйста, — уже тише добавил он, и Феликс поднял на него поблёскивающий взгляд.       Его ресницы слиплись, глаза покраснели, и лицо стало багровым. Он снова попытался жадно вдохнуть ртом воздух, но после, когда не вышло, задержал дыхание. Одними губами он попросил у Хвана воды и, когда тот взял с тумбочки стакан и поднёс его ко рту, с трудом сделал несколько очень маленьких глотков.       — Спасибо, — выдохнул Феликс, а после замолчал, когда взгляд зацепился за стакан, край которого был розоватым от крови и его слюны.       Рукавом Ли вытер губы и это был какой-то отчаянный и раздражённый жест.       — Тебе лучше присесть, пойдём.       Джин понятия не имел, насколько тому тяжело стоять, но он слышал, как колотится сердце Феликса, и видел, как мелкая остаточная дрожь ещё блуждает по телу. Хван проводил его к кровати и протянул пару бумажных салфеток на случай, если тот вновь захочет вытереть губы об одежду.       — Ты как? Может, позвать медсестру?       Ли отрицательно покачал головой и сжал салфетки в руках.       — Всё хорошо, — сипло отозвался он и шмыгнул носом. — Такое иногда случается.       Феликс произнёс это легко, но на деле подобное пугало его до дрожи. Особенно когда приступы кашля стали сопровождаться вкусом крови во рту и болью, тянущей и глубинной.       — Тебе необязательно на это смотреть. И быть рядом тоже. Я благодарен тебе за то, что ты приехал, но, думаю, всем будет лучше, если ты вернёшься домой и к своей привычной жизни.       Феликс говорил, глядя на свои белеющие костяшки. Он не мог и не хотел поднимать на Хвана свой взгляд, осознавая, что если сделает это, то снова проявит слабость и начнёт умолять его остаться. А Джин... он хотел, чтобы Феликс на него посмотрел. В какой-то момент он был готов прикоснуться к его подбородку и заставить поднять голову, но довольно быстро осознал, что это будет очень неправильно и грубо, поэтому он только протянул руку и накрыл пальцы Феликса тёплой ладонью.       — Кому будет лучше? — резонно поинтересовался Джин. — Тебе – точно нет. Мне тоже. Прочие меня не заботят, так что я останусь, — его голос звучал тихо, но всё-таки очень уверенно и безапелляционно.       Уходить Хван не собирался ни сейчас, ни когда-нибудь позже. Во всяком случае, он не собирался уходить до тех пор, пока не закончатся все процедуры и Феликсу не понадобится отдых. Он знал, что просто не сможет уйти, а если всё-таки заставит себя, то вскоре сорвётся и обязательно вернётся.       — Я, — начал было Феликс, но замолчал, когда в дверь тихо постучали.       До процедуры ещё оставалось около двух часов, и вошедшая в палату медсестра принесла поесть. Это была безвкусная каша, кусок вареной рыбы и овощи. Убедившись, что Феликсу не нужна помощь, и оставив поднос с едой, она удалилась, пообещав зайти немного позже.       В палате повисла тишина. Ли не спешил притронуться к еде и не пытался заговорить. Он понимал, что повёл себя низко, оставив слова Хвана без ответа, но тот сказал такие вещи, которые ему никто никогда не говорил. А ещё его прикосновения – обычные человеческие прикосновения – не вызвали у Феликса отвращения, чего прежде не случалось. Это озадачило его, сбило с толку.       — Я бы предложил тебе немного, но еда здесь отвратительная, — всё же заговорил Ли, пытаясь отодвинуть расползающуюся рыбу в сторону. Он сказал это, чтобы тишина не давила.       Джин улыбнулся блёкло и снисходительно, наблюдая за тем, как Феликс вяло ковыряется в тарелке.       — Тебе нужно поесть, — произнёс он, когда понял, что тот просто раскладывает еду в каком-то одному ему понятном порядке и, вероятно, не собирается к ней прикасаться. — Твой лечащий врач сказал, это необходимо и важно. Может, есть что-то, чего бы тебе хотелось? — продолжил Джин, окинув несчастную рыбу скептическим взглядом. — Я принесу. В больничном кафетерии хорошо готовят. Это не займёт много времени.       — Я пытаюсь есть, — соврал Феликс, но после добавил уже тише: — Нет у меня денег на кафетерий.       Бедным Ли не был. Точнее он был обычным: работал, учился, снимал комнату и откладывал. Да, он часто ел одну сухомятку и максимально экономил, но делал это потому, что знал, что у него есть цель, и что в будущем он сможет зарабатывать, занимаясь любимым делом. Во всяком случае, он думал, что знает. Оказаться в больнице Феликс не планировал, как и не планировал то, что ему придётся уволиться с работы и взять академический отпуск в связи с болезнью. Впрочем, он уже не был уверен, что вытянет всё в одиночку. Ему нужны были деньги на то, чтобы жить дальше, когда после химиотерапии он вернётся в свою комнату в общежитии, поэтому Ли избегал лишних трат.       —Я съем это. Всё кроме рыбы. Она мне не нравится.       — Ты упрямец, — усмехнулся Хван, — но это неплохо.       Он поднялся на ноги и накинул на плечи халат, который обычно предпочитал игнорировать. Конечно, Джин надеялся, что Феликс просто поделится с ним своими предпочтениями, но понимал, что этого не случится. Это было бы слишком просто. Не настолько тот ему доверял. А может, просто не хотел показаться беспомощным. Или всё дело было действительно в деньгах. В совершенно небольшой сумме, которую нужно было заплатить за еду и, вероятно, необходимой Феликсу на другие расходы.       — Раз уж ты позвал меня, тогда позавтракай со мной, — попросил он. — Подожди, ладно? Я скоро вернусь.       Хван покинул палату и спустился на первый этаж. К тому времени там было довольно людно: персонал больницы, пациенты и те, кто их навещал. Последних было много или, возможно, так только казалось, потому что неосознанно Хван причислял себя к их числу. Ему этого совсем не хотелось, но для себя он уже понял, что эта больница на довольно долгое время станет его вторым домом. Джин окинул мрачные лица людей беглым взглядом и скрылся в кафетерии. Здесь он был действительно приличным. Обычно тут обедал и ужинал персонал больницы, посетители из тех, которым приходилось сутками караулить у палаты, и сами пациенты, которым было позволено перемещаться по территории и не хватало обычной больничной еды.       Джин взял рис, который не был похож на клейкую однородную массу, овощи на пару, которые были ярче и не разлезались на волокна, а ещё белое куриное мясо без специй, пару варёных яиц, немного бобов и некрепкий зелёный чай. Порцию для Феликса и порцию для себя. Вообще он этим никогда не завтракал, но планировал попытаться.       Хван вернулся этаж, снял халат в комнате для посетителей и протёр весь поднос дезинфицирующим средством. Он не сразу понял, зачем вообще это делает, но всё-таки довёл начатое до конца и только после направился в палату к Феликсу, который сидел на том же месте и отстранённо смотрел в окно.       — Наш завтрак, — сообщил Джин, ставя поднос на столик. — Не слишком отличается, но на вид и на вкус гораздо лучше.       — Я не смогу отдать тебе сейчас за него деньги. И за эту палату и лечение тоже, — произнёс Ли, окинув взглядом поднос. Еда на нём выглядела куда привлекательнее, и курица вместо рыбы заставила Феликса ненадолго опешить. Он снова непонимающе посмотрел на Хвана, словно там, в его глазах, красивых и синих, можно было отыскать ответ. — Я, правда, не могу.       Джин поджал губы. Он мог бы сказать, что у него достаточно денег, что от потраченного на тарелку риса он не обеднеет, но посчитал, что этого всё равно будет недостаточно. Или недостаточно для Феликса. Сам Хван действительно ни в чём не нуждался. Он не мог себе позволить купить какой-то шикарный автомобиль, но вполне мог проводить уикенд за границей, есть еду, которая нравится, носить одежду, которую ему хотелось, и покупать множество материалов для своих картин. Тем не менее, у него не было сейфа с бесконечным запасом денег, аккуратно перевязанных ленточками. Как и многим, ему приходилось работать, но работа ему нравилась и за неё ему неплохо платили. Конечно, за последние дни он прилично потратился, но сейчас это не имело значения.       Хван взял стул, поднёс его ближе к столу и сел.       — Послушай, я не заставлю тебя платить за собственные решения, — произнёс он. — Свою позицию я не изменю, но если для тебя это принципиально и важно, мы можем поговорить об этом позже. Желательно тогда, когда тебе станет лучше. А сейчас ешь.       Джин наколол на зубцы кусок курицы, на которую вроде бы смотрел Феликс, и вложил вилку в его ладонь.       — Важно, — кивнул Ли, но вилку всё-таки сжал. — Я не гордый, — он решил внести немного ясности, — но твоё внимание и щедрость выглядят подозрительно. Да, я знаю, что это я тебя позвал, но поставь себя на моё место.       Ли тяжело выдохнул, вертя в руках вилку. Казалось, что он рассматривает курицу, решая будет ли её есть или нет, но на деле так Феликс пытался обезопасить себя и не сгореть от того же чувства стыда, которое тухло, но после вновь разгоралось внутри, заставляя нервничать и вести себя так, как он не привык это делать. Ли всегда был один и не готов был это менять.       — Что бы ты сделал, если бы теоретически оказался в больнице и кто-то, кого ты знаешь только по вкусу кофе, который он выбирает, приходит к тебе и говорит о том, что ты ожившая иллюзия. Картина и тому подобное. А после ты узнаёшь, что этот человек оплатил первый цикл твоей химиотерапии и перевёл тебя в другую палату. Что этот человек говорил с твоим врачом и... — Ли запнулся, но после всё-таки продолжил: — И назвался твоим парнем. Как бы ты отреагировал на моём месте? Мне, правда, интересно.       — Решил бы, что напоролся на очередного сумасшедшего этого города.       Джин был честен до скрежета зубов. Впрочем, что он ещё мог сказать? Феликс был прав. Во всём. Он и сам пришёл к подобным выводам ещё тогда, когда впервые оказался в палате на третьем этаже. И даже себе Хван не мог до конца объяснить, как и почему на его портрете оказался именно Феликс. Это было какой-то странной игрой подсознания, которой он ещё не придумал названия.       — Ты реагируешь правильно, — продолжил он. — Всё это действительно выглядит странно и ненормально. Так что на твоём месте я бы сторонился этого человека, попросил его не впускать и, возможно, даже попытался сменить больницу. И, боюсь, на некоторые вопросы я не смогу дать ответа, потому что не ответил на них даже себе самому. Я не знаю, почему так случилось, почему я написал именно твой портрет. Я пытался разобраться в этом, но так и не пришёл к какому-то достойному выводу.       Хван ненадолго задумался, после мрачно усмехнулся каким-то своим мыслям и заговорил вновь:       — Прости, тебе, наверное, было неприятно слышать слова о том, что у тебя есть альфа, которого ты знаешь только потому, что готовил ему кофе. Это действительно было слишком. Но я приходил несколько дней подряд и в итоге не придумал ничего лучше этого блефа, иначе бы меня не впустили. Но твоё лечение я оплатил не поэтому. Не из-за чувства вины и не по той причине, которая изначально привела меня в твою палату. У меня было время подумать, и я пришёл к выводу, что это правильно, что мне хочется тебе помочь. Моё имя было единственным в листе посещений. И в твоей палате не было ничего из того, что обычно приносят те, кто навещает пациентов. Поэтому я и сказал, что будь я на твоём месте, мне было бы страшно. И в такой ситуации даже компания некоего чокнутого парня была бы не самым паршивым вариантом.       — Знаешь, что самое смешное? —невпопад произнёс Ли, перестав крутить в руках несчастную вилку с уже немного обветренным кусочком курицы. — Я настолько одинок, что подумал то же самое. Что мне страшно, и я отчаялся настолько, что написал чокнутому парню. А всё потому, что ты прав. У меня никого нет. Наверное, ты уже об этом и так знаешь, но я всё равно скажу это снова: у меня нет ни семьи, ни друзей, ни парня. Я снимаю комнату в общежитии, и там практически всегда горит искусственный свет, потому что единственное окно настолько маленькое, что через него не проникает дневной. У меня мало вещей, но много книг по выбранной специальности. Я хотел стать ветеринаром. И я почти отучился на первом курсе, но всё полетело к чертям из-за какой-то крошечной херни у меня в лёгких.       Ли усмехнулся, и его губы дрогнули. На глаза навернулись злые слёзы, и он, чтобы как-то отвлечь себя от желания расплакаться, положил в рот курицу.       — Не подумай, я не жалуюсь. Мне нравилась моя жизнь, потому что она была только моя, но сейчас... Сейчас я не понимаю, кому она принадлежит. Я сижу в больнице и думаю о том, что если для выживания мне нужно лгать медсёстрам и говорить, что ты мой бойфренд, то я буду это делать. Только бы не остаться одному. Потому что мне страшно, Хёнджин. Страшно, как никогда в жизни. Скоро мне пустят по венам химию, и я не знаю, к чему это приведёт.       Хван тоже не знал, но он догадывался и кое-что читал, а ещё он говорил с врачом. Полученные знания сложились в отталкивающую картину. После курса Феликса должно было тошнить, он стал бы быстро утомляемым, при недостаточном питании начал бы терять в весе, его кожа сделалась бы серой, ногти – ломкими, а волосы... его красивые голубые волосы пришлось бы состричь. И всё это только в лучшем случае. В худшем к этому добавилась бы высокая температура, подавленность и панические атаки. Конечно, Джин не мог ему об этом сказать. Особенно сейчас, когда минуту назад тот отчаянно жевал курицу, только чтобы не плакать. Но самым паршивым было то, что Феликс, вероятно, и сам всё это знал. Он просто не мог не знать. Даже если бы Ли ничего не читал и не слушал о своём диагнозе, он всё равно находился в этом месте достаточно долго, чтобы столкнуться с людьми, которым не повезло так же, как и ему. Но терапия всё равно была необходима, потому что крошечная «херня» в его лёгких была агрессивной и смертоносной. Потому что она медленно убивала его даже сейчас, пока он произносил все эти слова.       Джин поднялся со стула и пересел на кровать. Его, конечно, не приглашали, но он хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы не ощущать себя настолько бесполезным, и чтобы Феликс не чувствовал себя настолько одиноким. Хван поднял руку и аккуратно приобнял его за плечи.       — Неважно, к чему это приведёт, главное, чтобы тебе это помогло. А для этого тебе нужны силы, поэтому, я прошу тебя, ешь.       Ли наколол на вилку морковку. Он выбрал её, потому что любил больше брокколи, и потому что надо было что-то засунуть в свой рот, чтобы не расплакаться. Конечно, это была паршивая идея, и глотать Феликсу было больно, но он всё равно это сделал.       — Я ем. Ем, — ответил Ли, заметно напрягаясь от чужих прикосновений.       Они были обычными, не пошлыми и, быть может, даже не несли ничего, кроме желания подержать, но он, Феликс, никак не мог понять, почему всё, что делает Хван, заставляло его чувствовать себя таким слабым и беспомощным.       — Это потому что ты альфа, да? — снова невпопад произнёс Ли. Он искал оправдание тому, почему не оттолкнул Хёнджина и не попытался отстоять свои личные границы. И если бы не заложенный нос, он бы обязательно попробовал принюхаться и понять, что здесь не так. И не так ли вообще?       Хван усмехнулся, но не стал спрашивать о том, что именно Феликс имеет в виду. Тот бы счёл необходимым ответить и вновь бы забыл о еде. Конечно, Джин понимал, что, наверное, тому совсем не хочется есть, но так было нужно. К тому же если бы медсестра пришла за посудой и обнаружила, что предписания не выполнены, то это, вероятнее всего, повесили бы на него. Сказали бы, что его присутствие плохо влияет, и выперли бы в лучшем случае в коридор. В худшем вообще бы перестали пускать в интересах пациента.