Лебединый Дозор

Антон просыпается от того, что кто-то почти невесомо гладит его по волосам. В комнате явно темно, или это просто он слишком сильно зарылся куда-то под Арсения, прячась от всего мира в его теплых объятьях. — Который час? — все-таки решив уже просыпаться, спрашивает он. — Пару часов всего прошло, — отвечает негромко Арсений, и от того, как его голос отдается в груди, к которой Антон сейчас прижимается, его заново переебывает. Он здесь! Так близко! — Кто бы мне сказал, — начинает Антон, но осекается. — Мм? — Арсений чуть отстраняется, чтобы вытащить его голову на подушку. — Прости, не услышал. — Я сам с собой, — он жмурится от тусклого света настольной лампы, — раньше просто думал, а теперь говорю вслух, — Антон коротко зевает и, разлепив нормально глаза, смотрит на Арсения, — привет. — Привет, — улыбается тот, так и не убрав руку от его головы — теперь пальцы мягко гладят где-то за ухом, — как ты? — Лучше всех, — он тоже улыбается, но вместе с радостью такой нежной близости внутри растет смущение. — Какой же ты красивый, — шепчет Арсений, и это совершенно не помогает. Он ведет нежно кончиками пальцев по контуру уха, отодвигает со лба отросшую прядь. — Ничего не болит? — вкрадчиво задает он вопрос между делом. — Хочешь чего-нибудь? Можем еще поспать и никуда не ходить. — Это ты красивый, — жмурится от сладкого стеснения Антон, маскируя это под удовольствие от прикосновений, — очень хочу тебя целовать, но ужасно не хочу идти умываться. Это единственное, что сейчас у меня болит. Арсений смеется и касается пальцем его виска. — Лови тогда самое нужное во всем этом мире заклинание. Называется “Блендамед”, Сережа стащил его у кого-то. В голове само собой возникает знание, как его сотворить — обычный эффект при передаче друг другу заклинаний, и Антон отправляет крошку Силы себе на язык, щелкает им, и мгновенно чувствует, как дыхание освежается, будто бы он только что почистил зубы. — Нифига себе. — Бытовая магия всегда была важнее боевой, — коротко посмеивается Арсений, продолжая гладить его по волосам, — я не могу оторваться, прости. Ты не-воз-можно красивый. Антона затапливает смущение, и он, кажется, краснеет, уже придумывая, что будет все валить на температуру. Арсений жаркий, кто будет спорить? — Я вдруг подумал — ты же меня никогда не видел, — очень кстати возникает мысль в голове. Арсений, кажется, тоже краснеет, мило поджимая нижнюю губу. — У меня была одна твоя фотка, из личного дела, — признается он, — когда мы говорили по радиосвязи, я всегда на нее смотрел. Поэтому я будто бы уже тебя знаю. Это жутко? — Это жутко романтично, — уверенно отвечает Антон. Арсений, мягко улыбаясь, забирает руку, но он ловит ее где-то на шее, накрывает своей ладонью. Подушечки пальцев гладят кисть, чувствуя этот невообразимо красивый рельеф — бугорки косточек, нежность кожи, маленькие складочки на фалангах пальцев. Вопреки своей воле, Антон подносит ладонь к лицу, проводит себе по щеке, задевая одним губы и, шумно вдохнув от накатившего на него резко удовольствия, открывает глаза. У Арсения взгляд затуманенный, темный. Он вовлекает Антона в новый поцелуй, не убирая ладони с его щеки, пододвигаясь ближе и сбрасывая с плеча одеяло. Антон гладит его руку от самых кончиков пальцев — до плеч, снова от пальцев и до плеч, и обратно, прокатывается, проглаживает, пока движения горячих губ набирают обороты. Дыхание сбивается, и мозг не знает, за чем следить сейчас больше — как во рту хозяйничает чужой сильный язык, так сладко и нежно, или как под пальцами ощущаются мышцы предплечий — рельеф, изгибы и тепло. А еще все это — Арсений. Тот самый. Внизу живота аж сводит почти что болью — это мгновенно накатывающее возбуждение перекручивает все внутри, стекая огненной лавой все ниже и ниже в пах. — А-арс, — просит он. — Мм? — тут же откликается тот, тяжело дыша. — Прости, сложно себя сдерживать. Не хочешь — не будем, без проблем. Он облизывает губы, явно стараясь быстрее прийти в себя. Части Антона очень приятно осознавать, что он оказывает такой эффект на Арсения, что тот не сразу возвращается в реальность. — Хочу, — Антон сам теперь касается его щеки, — просто дай мне передышку, а то у меня сердце, нахрен, остановится. Я, кажется, отвык. Страшно сказать, как долго у меня не было секса. Арсений понимающе хмыкает и, тихо хихикая, ложится на спину, тоже выдыхая. — Я все хотел спросить, — Антон, восстанавливая дыхание, бесцельно бродит глазами по потолку, — почему ты не используешь в быту вообще ничего? Даже овощи режешь ножом, а не "Лезвием". — Ну, — помедлив, отвечает он, — мне нравится работать руками. "Такими-то руками — да-а", — сразу думает Антон, с трудом удерживаясь от того, чтобы как-то прокомментировать это вслух. — А еще не хотел быть человеком, который бессовестно жрет торт на одной кухне с тем, кому этот торт нельзя, — добавляет Арсений, — не хотел тебя триггерить. Антон смотрит на него с лицом трогательного смайлика. Арсений делал это все для него? — Ты в курсе, какой ты охуенный? Арсений только тепло смеется, глянув коротко на него. — Будто бы время остановилось, — вздыхает он, взяв Антонову руку в свою, гладит рассеянно пальцы. Что тоже не особо помогает, так что Антон пытается сосредоточиться на чем-то другом. — Я бы остановил его на подольше, — Антон прихватывает кончиками пальцев его руку, — вообще бы заперся тут изнутри еще на пару дней. — Легко. — Да как? Мне все равно нужно съездить и отметиться в местный Дозор, я же незаконно пересекал границы и все такое… Тот вдруг поворачивает к нему голову. — Ты знаешь, где ты? — Ну, в Питере? — хмурится Антон. С улыбкой, почти переходящей в смех, Арсений разворачивается к нему и, подперев ладонью голову, заявляет: — Глава Питерского Дозора сейчас в полном здравии и почти полном сознании, — он победно усмехается, наверняка хихикая над удивленным лицом напротив, — лицезреет тебя, красивого, живого и в полном порядке, так что отмечаться не надо. За последнюю неделю удивлений было столько, что Антон даже не пытается на это хоть как-то реагировать. Вполне закономерно — Высший маг, вернувшийся из Европы, получает стратегически важный пост в Питере — окне, так сказать, в Европу. Все встает на свои места: командный тон, Сережа, вольное общение с Инквизиторами и Темными, возможность позволить себе взять месяц отпуска и носиться с краденым лебедем по лесу. А еще Арсений-начальник — это очень секси. — Ты глава Дозора? Ммм, значит, ты теперь дважды мой босс? — интонация Антона уплывает в противоположную сторону от намерения несколько подождать со всякими страстными штуками. — Получается так, — снова низко говорит Арсений, окидывая его взглядом с головы и до ног, внимательно, оценивающе. Будто решает, брать или не брать его в подчиненные. — М-м, — в тон ему понимающе тянет Антон и закусывает губу, зная, что в его исполнении этот жест всегда смотрелся восхитительно, — кажется, я должен еще встать на учет, из Воронежа же выписался. — Тогда мы должны тебя заново зарегистрировать, — серьезно кивает Арсений, подтягиваясь ближе. — Ага, — Антон тоже подается вперед, и уже почти ощущая на губах чужое дыхание, — это так не просто, куча мороки, проверки… — Да-да, — Арсений смотрит ему в глаза своими синими океанами, — мы должны все-все проверить… Он касается ладонью его плеча и ведет вниз по руке. — Должны проверить, в порядке ли ты. В порядке ли твои руки, — он скользит ладонью обратно наверх и проводит по шее, вызывая мурашки, — в порядке ли твоя шея, — притягивает Антона ближе, с нажимом касаясь рукой между лопаток, — твоя… спина. Все нужно проверить. — Арс… — Да, — отвечает тот, дразнясь кончиком языка по приоткрытым губам. И кто тот дурачок, который голосом Антона просил какую-то еще передышку? Никаких передышек! — Не останавливайся, — просит он, сокращая оставшиеся между ними миллиметры. Они целуются долго и жарко, почти не отпуская друг друга из объятий, и кажется, что сердце просто выскочит из груди. Если бы на Антоне сейчас был обычный походный датчик пульса, он бы сошел с ума. Волшебные руки Арсения сжимают его плечи, гладят спину, забираясь уже под футболку, и от касаний по голой коже идет настоящая дрожь. Теплые пальцы пробегаются по ребрам, всей ладонью сразу накрывают грудь, и Антон даже, кажется, стонет, практически не в состоянии отдавать ответную ласку Арсению, хотя тому, судя по всему, это сейчас и не нужно. Незаметно поднырнув под Антона, он и второй рукой обнимает его, снова замыкая это теплое, надежное кольцо, и тот только успевает ахать в коротких паузах между поцелуями. Добравшись горячими своими губами до его шеи, Арсений звучно выдыхает и на секунду было останавливается, но потом резко вдруг опускает руки еще ниже и, подхватив под ягодицами, прижимает Антона к себе так плотно и близко, что тот от неожиданности стонет в голос, въезжая возбужденным членом ему в бедро. Так хорошо! Антон трется и выгибается, беспорядочно шарится руками по горячему телу, забирается под одежду, лижет шею, ощущая через кожу чужие шумные выдохи, и просто плывет. Голова идет кругом и трещит почти что осязаемо, а зрение фокусируется только тогда, когда теплая рука, нырнув к нему в штаны, крепко сжимает член. — А-а-а-ар-сссс! — само вырывается из Антона. Арсений в секунду смещается куда-то вбок, успевая и Антона тоже расположить удобнее, но тот совсем не соображает сейчас и мог бы лежать хоть на гвоздях, хоть на раскаленных углях. — Я щас кончу, — жалобно шепчет Антон, чувствуя, как от ритмичных движений руки на члене все тело его дрожит. — Кончай, конечно, — Арсений целует его в краешек губ так нежно, с такой заботой, что это становится последней каплей. Яркой вспышкой в голове взрывается оргазм, и Антон на секунду даже думает, что прямо сейчас и умрет — настолько это сильно, мощно, захватывающе. И дело не в том, что он отвык и давно такого не чувстовал — такого он не чувствовал вообще никогда. Волна достигает пика, и тело дергается целиком, так резко, что Арсений даже пугается, но вслед за этой волной приходит сладкая нега, и Антон проваливается куда-то в безвременье на несколько очень долгих секунд. “Какой же восхитительный пиздец!” — звучит в голове. — Совершенно согласен, — Арсений выкидывает куда-то на пол последнюю салфетку и снова ложится рядом. — Я сказал это вслух, да? — Ага, — Арсений появляется в поле зрения, такой растрепанный, глаза горят, губы краснющие. “Красивый.” — Нет, ты красивый, — смеется Арсений, — и это ты тоже сказал вслух. Он поправляет ему волосы, убирая челку со лба. Антону вдруг становится неловко и совестно, что даже не подумал о чужом удовольствии. — Арс. А ты как? — Я — лучше всех, мой хороший, — говорит он снова своим убийственным низким голосом и, нависая над Антоном, проводит тыльной стороной ладони в киношном жесте ему по щеке. Антон реально, неиронично вздрагивает, будто бы его ударили током — так много в этом движении ВСЕГО. — Правда, так пробирает? — смеется Арсений, выходя из образа, и прикусывает губу смущенно, стараясь спрятать эту эмоцию в улыбке, но Антон видит. Высший маг, а разъебывается, как первокурсник, посмотрите только. *** Принимая душ, Антон понимает три вещи: быть человеком — офигительно, силы, и магические, и обычные — возвращаются, а в Арсения он влюблен так сильно, что от одной мысли о нем хочется жевать губы и визжать, подпрыгивая. А еще его хочется целовать. И обнимать. И вообще все сразу, утренний полусекс снял напряжение немного, но этого не достаточно. Арсения, наверное, всегда будет ему мало. А еще хочется быть благодарным и заботливым, поэтому из ванной он сразу следует на кухню, обменявшись в коридоре коротким, но нежным поцелуем с Арсением, идущим после него в душ. Будто бы они каждый день так делали. — Хочу так всю жизнь, — говорит сам себе под нос Антон и тут же чертыхается, понимая, что это тоже было вслух, — и когда я перестану это делать? И это тоже. Через минут пятнадцать на кухне появляется Арсений. С волос еще капает, они хаотично спадают со лба, как у сёрферов или киноактеров. — Красивый какой, — тут же выдает Антон и даже не клянет себя за то, что это опять было сказано вслух. — Ты готовишь? — Арсений удивленно обводит взглядом его с ног до головы. — Ты кормил меня целый месяц, — деловито отвечает Антон, нарезая на доске ветчину, — причем правильной едой. Теперь моя очередь, — он прищуривается, — и мой фирменный омлет с помидорами. — Мм, — хитро тянет Арсений и, переместившись за спину, обнимает его, плавно прижимаясь. Дыхание все-таки перехватывет. — У меня нож, — Антон на всякий случай перестает двигаться, потому что арсеньевские руки ползут по животу одна над другой. — Какой опасный шпион, — дразнится он на ухо, а потом обхватывает своими руками и нож, и ветчину, — настоящий разведчик, — он осторожно сдвигает пальцы подальше от лезвия, — у которого невозможно украсть кусочек колбаски. Руками Антона он отрезает от ветчины небольшой ломтик, а потом этими же руками отправляет его себе в рот. Коротенький беспомощный стон Антона, скорее всего, услышали бы в Индонезии. Эти теплые руки, прижимающееся сзади тело, тон… “Надо было больше готовиться в душе”, — думает он, старательно проверяя, что говорит все это точно про себя, а не вслух. *** После ужина звонит Сережа с хорошими новостями, потом Антон долго говорит с Макарчиком, потом с Иркой, болтаясь по всей квартире с арсеньевским телефоном и стараясь заново привыкнуть к телу, которое все еще с непривычки заносит на поворотах. Сам Арсений, не мешая ему чесать языком всласть, читает книгу, полусидя на диване и сосредоточенно нахмурив брови. Антон ловит себя на том, что периодически отвлекается, и не сразу понимает, почему. У него на носу очки. Те самые, в тонкой оправе — он их уже видел, но тогда он был лебедем, а теперь… Арсений выглядит восхитительно, и Антон, поспешно прощаясь с Иркой, останавливается посреди комнаты. На улице — “голден ауэр”, золотой час для всех фотографов. Время, когда солнце светит теплым и ярким светом, и этот золотистый луч, проникая через щелочку в шторах, бликами играет на арсеньевских очках. Очень красиво. И с этим восхитительным человеком у него и правда могут получиться какие-нибудь… отношения? И уже получаются? Он попал в рай. Его залипания не остаются незамеченными, Арсений ловит его взгляд и вопросительно кивает. — Как они там? — Хорошо, — шепчет Антон, не отрывая от него взгляда. — Что-нибудь хочешь? Приставка? Кино? — Тебя. Арсений выдерживает короткую паузу, откладывает книгу, интеллигентным жестом поправляет на переносице очки и кивает с легкой улыбкой, поднимаясь с дивана. Антон на негнущихся ногах берет его за руку и шагает в спальню задом наперед, чтобы не сводить глаз с любимого человека. — Научишь меня так? С аурой? — просит он. Тот молча прикасается пальцами к его виску, пересылая образ заклинания. Сосредоточившись, Антон вкладывает все, что думает об Арсении, в свечение своей ауры. Вспоминает, как он рисовался перед ним на первой встрече, как скептически хихикал, пока тот его похищал, как завороженно наблюдал за тем, как он танцует, готовит, рисует буквы. Какой он красивый, что бы ни делал, где бы ни был. Какой заботливый и добрый, и настоящий джентльмен. И как он сильно смущен сейчас тем, что собирается показать по-честному все, что чувствует, и еще… — От тебя можно запитать целый квартал, — хихикает Арсений где-то рядом, и он открывает глаза. Спальня светится вся. Бирюзовые, лазоревые, ультрамариновые оттенки вокруг Антона танцуют, сияют так ярко, что Арсений в этих отсветах кажется каким-то потусторонним, подводным. Как из последнего Аватара. — Как есть, — смущается Антон. — Ты прекрасен. Уже от одного его голоса Антона мурашит, а тот еще и снимает с себя футболку, и его белая кожа в свечении ауры становится совсем какой-то волшебной. Он медленно протягивает руки, чтобы заключить Антоново лицо в нежные ладошечные обьятия, тянется за поцелуем, и ни одно движение, ни одна секунда происходящего не может скрыться от внимания, жадно записывающего все на обратную сторону век. Еще и эти руки! В тусклом бирюзовом свете они еще красивее — со всеми рельефными выемками, округлостями мышц и родинками — этого слишком, слишком много. Антона переёбывает, и больше это никак не назвать — он вздрагивает прямо во время поцелуя, и даже слезы, кажется, выступают на глазах — только ему не грустно. Ни капельки не грустно. — Что случилось? — беспокоится Арсений. — Мы можем… — Все хорошо, — заверяет он, тяжело дыша, — я просто… Делиться открытием о странном кинке нужно, но ужасно стремно. — Ты можешь мне сказать, даже если метки “мирись” больше нет, — серьезно говорит Арсений, — я на твоей стороне, Шаст, помнишь? — Мне нравятся твои руки, — как оторвав пластырь, выпаливает он. — Та-ак, — кивает Арсений, ожидая продолжения, — за этим последует какое-нибудь но? — Никаких но, — Антон хватает мягко его ладони в свои, — просто меня правда... ужасно возбуждают твои руки. Весь ты и все твои руки. И мне очень хочется вас целовать. Арсений внимательно смотрит на него, наклонив голову и тепло-тепло улыбаясь. — Мне ими что-нибудь не делать? — он мягко кладет ладони Антону на грудь, перебирая пальцами, как котик, и плавно тянет. — Или де-елать? Антон поднимает глаза к потолку и делает шумный судорожный вдох под чужое тихое хихиканье. Он еще и издевается! — Делай все, — говорит он, подтягивая к себе ладонь, — можно? Арсений кивает, подходя ближе, и смотрит, как Антон целует его запястье, прокатывается носом по раскрытой ладони, оставляя нежные касания на кончиках пальцев. — Боже мой, я думал о тебе столько времени, — Антона ведет, и Арсений второй рукой придерживает его за талию, пока тот проходится губами по руке до плеча, и приникает к шее, ощущая, что не одного его тут мурашит. — И я, — хрипит Арсений, затаскивая его в тягучий поцелуй. Он перехватывает инициативу, ведет Антона медленно к кровати, попутно освобождая от футболки и его тоже, и прикосновение кожи к коже заставляет его промычать что-то невнятное. Голову ведёт. Антон валится спиной назад, ощущая на себе вес, и это лучшее, что вообще, кажется, могло с ним случиться за все двести лет. Он выгибается всем телом, подставляя шею под касания губ, и, пока Арсений отвлекается, ворует его руку, чтобы зацеловать ее буквально всю. Антон так погружается, что не сразу замечает, как за ним наблюдают внимательные глаза. — Как же ты кайфуешь, — завороженно шепчет Арсений и вдруг двигает пальцами сам, поглаживая мокрые Антоновы губы, и тот просто глаза закатывает от удовольствия. Кто бы мог подумать, что у боевого мага Антона Шастуна будет жесткий кинк на руки Арсения, а у этого Арсения, похоже, кинк на удовольствие самого Шастуна. Звезды сошлись. — Невероятно, — целует его Арсений, — ты и сам — невероятный, Боже. Он стягивает с них оставшуюся одежду и садится рядом, продолжая гладить его всего невозможными своими руками. — Какой же ты красивый! — восхищенно говорит он, ведя ладонями по стройным бедрам, — я и в тебе-лебеде видел красоту, но это! Чтобы настолько! Антон шевелится под касаниями, будто это лучший в жизни массаж — хотя конечно же так и есть. — В тебе прекрасно — вообще все, — Арсений наклоняется и шепчет в самые губы, потом горячим дыханием ползет ниже, едва касаясь шеи, коротко лижет ключицы, — глаза разбегаются, — проходит по груди, — не знаю, куда целовать сначала. Он замирает, шепчет прямо в сосок, и его обжигает дыханием. — А-арс, — просит Антон и звучно выдыхает, получив этот мокрый и очень горячий поцелуй. — Я хочу залюбить тебя, — Арсений лижет второй сосок, трет его пальцами, — чтобы тебе было хорошо, — снова поднимается выше, ловя пересохшие от частых вдохов губы, — чтобы тебе было очень, очень хорошо, Шаст! Ощущений слишком много. Спина ноет от перевозбуждения, между ног какой-то пожар, мокрые соски холодит отсутствие горячего рта, а руки, руки просто повсюду, и в глазах стоят эти бирюзовые всполохи — аура от всплеска энергии ходит волнами, как неспокойное море. — Не будешь выключать? — спрашивает Арсений, и Антон качает головой. — Понимаю. И включает свою. В этом двойном бирюзово-синем мареве Антон чувствует только, как теплые ладони раздвигают его ноги, и члена касается горячий язык. Антона плавит, как кубик льда в Сахаре, как сыр в пицце, как еще что-нибудь, что разогнали до космических скоростей, так, что теперь невозможно остановиться. Он совсем забыл, что так бывает, и настолько сейчас взвинчен, что, кажется, еще секунда — и все! — Арс, А-а-арс, — зовет он, но тот не останавливается, выдавая только вопросительное “мм?”, от чего Антона дергает еще сильнее, и приходится просить его снова, — иди сюда. — Я здесь, — Арсений оказывается около лица, и он, не соображая особо, влепляется в него поцелуем. Долгим, классным, будто бы они соприкасаются не губами, а сразу всем телом — так хорошо. — Ты... — Антон пытается сфокусироваться на его глазах, чтобы сказать что-то важное. — Ты… Он смотрит на эту синеву радужки, в которой отражаются всполохи горящих бирюзовых аур, и в голову приходит только: — Ты — моя Атлантика, Арс. Сердце стучит в груди, мощно, гулко. Пока Антон был птицей, он успел отвыкнуть и от этого тоже — маленькое лебединое сердечко не могло такого выдавать. — Мой хороший... — у Арсения трогательно надламываются брови и поджимаются губы, когда он снова подается вперед. Глубоко целуя, Арсений прижимается так сильно, что чувствуется, насколько он тоже заведен. — Я хочу тебя, — где-то между рук и губ говорит Антон, — ужасно хочу. — Как ты хочешь? — отвлекается Арсений, снова укладываясь сбоку, чтобы можно было дать волю рукам. — У меня здесь ничего нет. Ни смазки, ни презиков, я ведь даже не думал, что… — Тшш, — перебивает его Антон и даже закрывает пальчиком рот, который сразу же ловит этот пальчик, и тогда Антон пьяно хихикает, — похуй. — Не похуй, — серьезно отвечает Арсений, разворачивая Антонову ладонь и целуя в самую серединку, — мне важно, чтобы тебе было хорошо. Он, конечно, прав. Как бы одуревшему от происходящего Антону ни хотелось сейчас раствориться в нем без остатка, безопасностью и комфортом пренебрегать тоже не хочется. Можно, конечно, читерски использовать что-нибудь из бытовых заклинаний, но для этого еще будет время. Сейчас ему просто нужен Арсений, и любой из вариантов подойдет. — Тогда я хочу твои руки, — решает Антон, — но сначала… Он просит Арсения лечь на спину, встает рядом на колени и, наклонившись, утыкается лицом в низ живота. Нос щекочет приятный запах, на который и его тело реагирует тоже, и он приподнимает таз, стоя на четвереньках, чтобы дать спине прогнуться, как ей хочется, отставить повыше задницу и звучно выдохнуть, касаясь губами нежной кожи. Вот сейчас все, как надо. Он высвобождает одну руку, чтобы обхватить каменный по ощущениям член и мягко облизывает, чувствуя вкус, который тоже успел забыть, но это и хорошо — потому что этот вкус куда лучше, чем все, что знал Антон раньше. Пройдясь языком по всей длине, он захватывает губами головку и медленно едет вниз, мягко лаская ее языком. Арсений вздыхает, и от этого вдруг становится так хорошо! Так сразу хочется сделать еще что-нибудь, чтобы этот восхитительный звук повторился, поэтому Антон начинает двигаться, переставляя опорную руку на локоть, чтобы было удобнее. — Развернешься? — вдруг просит Арсений. — Хочу трогать тебя. Антон в секунду реагирует и смещается так, чтобы ему было проще до него достать. Это еще не шестьдесят девять, но, Боже, как горячо! Арсений кладет ладонь ему на лодыжку и легонько сжимает, ведет медленно выше, поднимаясь по бедру, и еще выше, прихватывая всей пятерней выставленные напоказ половинки, сначала одну, потом другую, не спеша и с удовольствием. Проходясь по пояснице, ладонь легонечко давит, и у Антона член дергается от вспышки, которая взрывается где-то в мозгу, когда он в ответ прогибается, шире расставляя ноги. Он совсем забыл, как это круто — быть настолько открытым, готовым и доверяющим, вот просто бери меня не хочу, и в тот же момент — абсолютно точно любимым, занеженным и важным. И как круто — получать такую отдачу за все, что делаешь. Арсений гладит его везде, трогает, ласково сжимает, приговаривая почти неразборчиво, какой он красивый, какой он замечательный. Член во рту чувствуется так необходимо и правильно, что Антон думает, что больше никакие практики пробовать даже не хочет. В его жизни, конечно же, уже были минеты. Как просто желание, как альтернатива, как нечто обязательное или вежливое, как программа минимум, или как максимум, как "здравствуй" и как "прости". Но это — совсем другое. Это — минет-удовольствие, минет-наслаждение, минет-я-покажу-тебе-как-ты-меня-волнуешь, и Антон старается, двигается, пробует разное, и не ясно даже, что кайфовее — ощущать на своем языке эту пульсацию или видеть, какое удовольствие он приносит. — Красивый, — говорит Арсений снова, и от хрипоты в его голосе Антона выгибает еще сильнее. Чуть повернув голову, он подглядывает, как тот завороженно гладит его по бедру, все больше переходя на внутреннюю сторону, отчего ноги начинают уже сами собой подрагивать. Пальцы нежно касаются яичек, обхватывают и немного совсем оттягивают, но этого хватает, чтобы Антон замычал, прогибаясь еще ниже, хотя больше уже некуда. С члена течет, и Арсений, сделав пару движений по всей длине, собирает смазку пальцами, чтобы пройтись потом влажным касанием между половинок и легонько притереться ко входу. Антона прошибает, и он стонет горлом, громко и странно, потому что как раз в тот момент член Арсения оказывается глубоко у него во рту. Тот вдруг мощно вздрагивает и тянет его к себе наверх. — Прости, — пугается Антон, — не нравится? — Наоборот, даже слишком нравится, — бегая глазами по его лицу, говорит тот, — а еще больше нравится, что это нравится тебе. У тебя аура, как северное сияние! Антон оглядывается по сторонам, понимая, что свет уже заливает всю комнату, и бирюзовые волны ползут по стенам во все стороны. Красивое. Но не самое красивое, что есть в этой комнате. Он ложится на Арсения, приникая к его губам короткими поцелуями, чтобы успевать между ними рассматривать, как он ласково улыбается, как дрожат ресницы и какая за ними прячется восхитительная синева. — Давай? Пожалуйста, я не могу уже ждать, — случайно подняв голос повыше, излишне жалобно предлагает Антон, и в реальном времени замечает, как эта пронзительная синева в глазах напротив резко темнеет. "Ух ты, у кого-то кинк на просьбы? Интере-есно," — успевает подумать Антон. В одно движение Арсений переворачивает их обоих и нависает сверху, тяжело дыша и будто бы даже рыча. — Иди ко мне, — хрипит он и целует его жадно, забирает себе его рот, целиком и полностью. Руки ходят по всему телу, мнут, трут и щиплют даже немного, но от этого так хорошо! Антона будто перебрасывает на следующий уровень удовольствия, а все прошлые нежности, оказывается, были далеко не максимумом того, на что способен Арсений. Поцелуи становятся крепкими, по-настоящему горячими, Арсений лижет ему шею, захватывает кожу на ключицах, держит пальцы на бедрах так, будто бы никогда не собирается отпускать. Он двигается хаотично, взбаламучивает простыни, или это Антон цепляется за них в попытке получить опору, потому что его сносит этим штормом арсеньевской страсти, и, честно говоря, спасаться совсем не хочется. Хочется утонуть, быть поглощенным таинственными глубинами океана, стать его частью. Если раньше Антон думал, что с охуенностью Арсения не справляются его мозги, потому что они маленькие и птичьи, то сейчас становятся ясно — и человеческие тоже не вывозят. Вдруг ураган стихает, и Арсений разворачивает их, заканчивает поцелуй нежно, но сильно. Хитро улыбаясь, он поднимает руку и подносит ее к лицу, а потом — матерь Божья! — мокро и убийственно медленно лижет свою ладонь, высунув полностью язык. Антон в этот момент заканчивается, как предыдущая версия себя самого, испытывает катарсис, нейронный сбой и квантовый скачок одновременно, поэтому, ошалело глядя в дьявольские глаза Арсения, может только согласно моргнуть. Дальше он помнит плохо, потому что Арсений, обхватив рукой оба члена, двигает ей так сильно, мощно, быстро, совершенно прекрасно, в сто раз лучше, чем Антон мог бы сам, что он выпадает из реальности, даже не в Сумрак, а в какой-то вообще космос, растворяясь целиком в этой секунде. И волна, которая накрывает потом их обоих — ослепительно бирюзовая, нереально горячая, будто кипяток, и по ощущениям прямо настоящая, водяная. Огромная. С грохотом обрушивается сверху, закручивая весь мир в трубу, прокатывает их в себе, промывает начисто. И выносит на берег — обессилевших, измотанных и очень, очень счастливых. Антон чувствует, что на спине ему нечем дышать, и, повернувшись набок, укладывает голову Арсению на грудь, наплевав на то, как быстро она сейчас вздымается. — Как ты? Я… не перестарался? — Арсений откашливается, говорить ему тоже тяжело. — Охуенно, — гудит Антон, прижимаясь щекой к его груди, — но нам надо в магаз. — Зачем? — удивляется Арсений. — За презиками.