Лебединый Дозор

Через прикрытые шторы струится приглушенный свет. Утро уже наступило, но раннее, холодное, осенью всегда сопровождающееся тоской. Только вот тоскливых осенних утр у Антона больше не бывает. Как и летних. Как, наверное, не будет и зимних. Потому что причина счастливых утр Антона сейчас обнимает его со спины и тяжело дышит в ритм движений, будто бы это опять какой-то танец, а вовсе не секс. С Арсением всегда по-особенному, но непременно — хорошо. — Ты как? — шепчет он и прикусывает мочку уха мокрыми губами. — Да, а, а, — в такт толчкам мычит Антон, прогибаясь в спине и находя какой-то еще более идеальный угол. Сегодняшнее утро все целиком — идеальное. Они долго целовались, едва проснувшись, нежились и гладились, пока у Антона опять не начался эффект передозировки рук Арсения — и возбуждение не накрыло его с головой. К счастью, тот никогда не против спонтанного секса — Антона он просто обожает. — Хороший мой, — хрипит Арсений на ухо, переходя на медленные движения, больше массируя изнутри, чем толкаясь, — самый мой лучший, — выцеловывает шею, и так уже мокрую, заглаживая руками вздымающийся от глубокого дыхания живот, — самый любимый. Антон стонет, уже не стесняясь ни громкости, ни интонации, ни того, что с ним делает эта нежность Арсения — а она делает. Он еле удерживает излюбленную свою позу — стоя на коленях, когда ноги разведены на максимум, а руки упираются в стену как можно выше. Идеальное положение, чтобы обеспечить спине такой приятный глубокий прогиб и чтобы размять лопатки, освобождая Арсеньевским рукам как можно больше пространства для ласки. — А-рс, — шипит он, двигаясь в такт с его бедрами. Тот почти не выходит, но выделывает тазом что-то очень похожее на бачату — Антон не разбирается, просто следует за ним, растворяясь в этом ритме. Качается на волнах, запрокинув голову, и чувствует, как теплые ладони ползут сверху вниз по бокам, переходят на ноги, слегка натягивают кожу в паху. Арсений рычит в шею в ответ на еще один стон, и руки с бедер пропадают, чтобы оказаться прямо на ягодицах, и так даже лучше. Он выходит полностью, растягивает пальцами половинки и наверняка смотрит прямо туда — Антон чувствует, гнется еще и коротко сжимается, радуясь, что Арсений в ответ на это тихонько охает. Вид у него, наверное, восхитительный. Хотя Арсений считает, что он весь — восхитительный. Коротко что-то пробормотав, тот снова входит и выходит, делает паузу, держа пальцы у самого края, дышит шумно. Кожу мурашит от ощущения прохлады и расслабленной открытости, но больше всего Антону кайфово от того, как это сводит Арсения с ума. — Красиво, — шепчет он одними губами, и Антон, хитро улыбаясь себе под нос, ложится грудью на кровать, не очень удобно повернув голову, но так хочется видеть сейчас Арсения, что плевать. Освободив обе руки, он сам кладет их себе на ягодицы, разводит в стороны, расслабляясь максимально, рисуясь, наслаждаясь тем, что точно знает, как Арсению это нравится. И, что не менее важно — как он нравится в эти минуты себе сам. — Дразнишься, — цокает тот, но дышит совсем уже сбивчиво, зажмуривается и коротко сглатывает, — напрашиваешься? — Напрашиваюсь, — кивает Антон, убирая руки, и поднимается снова, вставая в удобное для себя положение. Потому что удовольствие надлежит получать — с максимальным комфортом. Сумрак легко колышется — это Арсений наверняка набрасывает простенькое заклинание, чтобы лучше себя контролировать и не кончить раньше времени. Нихрена себе, это же как его должно было сейчас накрыть! Антон самодовольно улыбается, впрочем, ровно до того момента, как Арсений не терпящим возражения тоном командует: — Ниже, Шаст. И от такого голоса почти пластилиновое сейчас тело само принимает нужную форму. — Обними меня, — просит Антон и охает, когда горячие руки располагаются поперек груди, удачно зацепив пальцами сосок. Темп нарастает быстро, и Антон успевает только коротко “ухать”, “тыкать”, и “арскать”, потому что в этом бешеном ритме невозможно соображать мыслями длиннее одного слога. Он растекается, как мороженка, в этих руках и движениях, его ласково нежат и страстно ебут одновременно, и от этого контраста кружится голова. Только Арсений так умеет — залюбить полностью, вдумчиво, жарко, не оставив без заботливого внимания ни одного сантиметра, снаружи и внутри. И при этом вытрясти весь дух, оставив тело и голову восхитительно пустыми и невозможно счастливыми. Они вместе почти полгода — а Антон никак не перестает разъебываться с того, как его любят, как его принимают, как забирают полностью и каким свободным он может быть рядом с Арсением в своих собственных проявлениях. Возбуждение нарастает, и, собрав в кучу последние адекватные мысли, он тоже прибегает к чудесной “бытовой" магии, пережимая легонько себя, чтобы подольше побыть в этом взвинченном состоянии, дождаться Арсения и кончить вместе. — Не надо, — хрипло шепчет тот на ухо, почуяв заклинание, — давай сейчас. — Дай мне, пожалуйста, — коротко кивнув, просит Антон, жадно облизываясь на чужую руку у себя на груди. — Ах ты, — выдыхает Арсений на ухо, и Антон про себя победно хмыкает. Просьбы разматывают Арсения в секунду, почти как Антона — его красивущие руки, и он постоянно этим пользуется. Потому что не только же Арсению доводить его до потери пульса, Антон тоже могёт. А когда Арсений еще и видит отчетливо, как его кроет, м-м-м... Остановившись на мгновение, Арсений встает на коленях поудобнее, и, осторожно обхватив ладонью его подбородок, мажет двумя пальцами по губам. Заполучив наконец свою долгожданную драгоценность, Антон, специально развернувшись так, чтобы Арсению было хорошо видно, втягивает их в рот, нежно обхватывает, проводит языком между и зажмуривается от удовольствия, самозабвенно мыча. — Бля-ать! — Арсений не выдерживает, сбивается со своего идеального ритма, двигаясь теперь рвано и невпопад. Но на это так плевать, потому что Арсений сейчас — везде. Со всех сторон: внутри, снаружи, в сердце, в душе и в жизни, и это не секс даже, а манифестация чего-то настоящего и пронзительного настолько, что весь мир трескается, рассыпается, проваливаясь куда-то в восхитительную космическую темноту. Кажется, под конец Арсений перемещает руку ему на член, и будто бы даже успевает провести пару раз, но сейчас уже и не вспомнить — привычная яркая вспышка коротит в голове, ноги дрожат, все тело встряхивает мощно, и он только и успевает, что выпустить изо рта арсеньевские пальцы, чтобы ненароком их не прихватить. Спустя одну сладкую вечность и два маленьких поцелуя в висок потерянная реальность обретает формы. — Обожаю, просто обожаю тебя, — шепчет лучшая из этих форм. Антон с лицом, которое сейчас не может выражать ничего вразумительного, кроме “аоаоаоаооа”, “ыыыыы” и “мой хороший”, поворачивает голову, натыкаясь на любимое море в его глазах. Арсений растрепанный, уставший и такой счастливый, что, скорее всего, ни на какую работу сегодня они уже не пойдут. Начальники все же. Могут себе позволить. *** — Ты посмотри, какие они идиотины, — комментирует Антон, — ну глянь! — Мне кажется, ты к ним слишком строг, они же такие маленькие. Антон смотрит на него, как на врага народа. — Эти маленькие вырастут и будут докапываться до ни в чем не повинных личностей, между прочим! Это организованная преступная группировка, господин начальник. — Ну тебе виднее, ты же — глава оперативного отдела, — усмехается Арсений, подбрасывая в пруд еще пригоршню корма, — а про начальника еще раз скажи, хорошо звучит. Антон возмущенно цокает, но мягкую улыбку сдержать не может. Арсений всегда ловит его на чем-нибудь подобном, и его разматывает, конечно же, каждый раз. Обвиняемые во всех грехах уточки возятся под мостком, пихаясь и крякая, и этот почти что фоновый шум, вопреки Антоновому ворчанию, на самом деле его умиротворяет. — Между прочим, — заявляет вдруг Арсений, — я дважды спас уткам жизнь. Антон делает максимально изумленное лицо. — Да-да, — продолжает тот, — спас их сейчас от голода, и спас их от тебя, лебединой зверюги. Ты бы им проходу не дал, сто процентов. — Не делай из меня монстра, — смеется Антон, — я бы пальцем их не тронул. Я в глубине души, вообще-то, всех птиц люблю, особенно теперь. — Помню, помню это любвеобильное создание, — издевается тот, — шипело, кусалось и мутузило синтепонового голубя об стену. — У нас были разногласия в вопросах аэродинамики, — хихикает Антон. На пруду сегодня хорошо. Жаль, знакомой пары лебедей-шипунов не видно — наверняка уже отправились в миграцию. Мысленно Антон желает этой семье хорошего пути и приятной зимовки, без дурацких чаек и прочих неприятностей. На этот прудик в пригороде они с Арсением периодически катались целое лето, чтобы разгрузить голову и поглазеть на белоснежных красавцев. Арсений, правда, всегда глазел только на Антона, серьезно заявляя, что он видит здесь только одного красавца, и крыльев у него нет. “Все не так уж и плохо”, — вспоминает вдруг давнюю свою фразу-девиз Антон и улыбается себе под нос. Потому что у этой фразы, оказывается, есть продолжение. “Все не плохо — все ослепительно хорошо!” Джейсон Стетхэм бы сейчас сказал что-нибудь пафосное и медленно удалился из кадра, довольный своей работой. Антон тоже доволен. После оказавшегося рекордно коротким разбирательства по делу их опергруппы он поступил на работу к Арсению в Дозор, возглавив команду боевых магов. Больше всего этому назначению неожиданно обрадовался Сережа, задолбавшийся отдуваться за все в одиночку. Все потихонечку встало в свою колею. Алмазный Орден, конечно же, распустили. Девчонки из Америки почти пропали с радаров, окончательно закончив карьеру и наслаждаясь вольной жизнью где-то южнее экватора. Заяц всех удивил, тоже подав в отставку, чтобы перебраться к ведьме Олесе в Сибирские леса. Ирка говорила, что он очень счастлив, и Антон был за него искренне рад. Сама Ирка вернулась в Москву, но периодически приезжала, каждый раз устраивая абсолютно сумасшедшие вечеринки с Эдом и его тусовкой, на которые Антон никогда не ходил, потому что с первой же такой сходки вернулся с татуировкой гуся на плече. Хорошо, что временной и не на лбу. Арсений стебал его потом целую неделю, но Антон не злился — это было слишком уж похоже на те классные дни в квартире-музее, где можно было играть в приставку, таскать морковку и залипать на Арсения. Это и сейчас можно было делать, но работы было так много, что лето пролетело как один день. Соскучившийся по сложным задачам Антон фонтанировал энергией, впрягаясь во все возможные процессы на посту руководителя, чем здорово разгрузил соседние отделы. Надо ли думать, что все его обожали. Даже хмурый Позов сдался через пару недель, молча вручив ему ключи от кладовки, где в тайне от Арсения вся контора играла в Фифу. Арсений сказал, что если тот уделает Позова хоть раз, то с него желание. Через месяц Антон получил целых три. За лето он позакрывал половину висящих дел, помирил между собой склад и бухгалтерию и ни разу не смог соблазнить Арсения на рабочем месте. В роли Главы Светлых тот был непреклонен и строг. И от того восхитительно сексуален. — Мы в офис поедем сегодня вообще? — облокотившись о перила мостика, спрашивает Антон. — А нафига? — Арсений отряхивает руки от остатков корма. — Макарчик твой только из отпуска вышел, все равно нифига не делает сидит, аналитики вчера отмечали крестины — от них толку мало, — развернувшись, он притягивает к себе Антона, чтобы чмокнуть мягко в нос, — а всех преступников переловил мой мистер Джеймс Бонд. Так что не вижу смысла. — Смысл есть, — заявляет Антон, поправляя растрепавшиеся волосы на любимом лице и хитро улыбаясь, — у тебя в кабинете такой замечательный стол… — Вот даже не думай, — грозится Арсений ему пальцем, который тот пытается незамедлительно поймать ртом. Фиксация на Арсеньевских руках так никуда и не делась, а этот жук ей отлично пользовался, надо сказать. Но сейчас он отходит на шажок, чтобы достать из кармана конверт. — У меня для тебя сюрприз. — Это гриф секретности, — безошибочно узнает Антон, хмурясь. — Так и есть, — кивает Арсений. — Только не говори мне, — голос у Антона ровный, но внутри растет негодование, — что едешь на задание или меня посылаешь, мы же обсуждали, никаких раздельных миссий… — С ума сошел, — Арсений снова целует его, дожидаясь, пока тот перестанет хмурить лоб, — это приглашение на ужин. В Питерскую резиденцию Инквизиции. У Антона взлетают брови. Временные штаб-квартиры Серых обычно никому не раскрывались, несмотря на их постоянные перемещения, затрудняющие доступ и без этих предосторожностей. — И по поводу? — Угадай, мой хороший. Бывших разведчиков не бывает, и Антону требуется всего пару секунд. — Да ла-адно? Арсений кивает. — Тина. Подробностей пока никаких, но нас вызывают на совет, где все прояснится, скорее всего. Мы с тобой едем как представители Ордена — Ира слилась, Макар вчера тоже отнекался. — Неужели они правда вышли на след Тины? — Антон не верит своим ушам. — Поедешь? — Конечно. Только Ордена же больше не существует, — вздыхает он, — так что не понимаю, нафига мы им нужны. Могут же просто заглянуть в Архивы, если им так понадобилась информация. — Ордена, может, и нет, — Арсений прячет конверт и обнимает его наконец полноценно, — но орден — это просто буквы. Они исчезнут, а мы останемся. Антон обхватывает руками его улыбающееся лицо. — В конце концов, — продолжает Арсений, — кто будет против вечеринки с хорошей музыкой? На приемах у Инквизиторов всегда играет классный джаз. “Ты — моя музыка”, — думает Антон, а вслух говорит: — Арс. — Йоу, — весело отвечает тот, придвинувшись уже совсем близко — так, что кончики их носов щекотно соприкасаются. — Коалиция? — тихо спрашивает Антон. — Коалиция, — вторит Арсений, — только этого позывного уже не существует тоже. — У него теперь совсем другое значение. — И какое? — Я люблю тебя. *** Конец