Лебединый Дозор

Утром Антон решает сбежать из кровати Арсения, пока тот не проснулся, потому что залипать на высвеченные взошедшим уже солнцем крошечные веснушки просто невозможно, не имея возможности их касаться и целовать. Да даже если бы они были настоящей парой — все равно бы не решился, слишком уж сладко тот спит. А еще эти руки! Одеяло сползло за ночь с плеч, явив красивые мышцы, рельеф вен и тонкие музыкальные пальцы с изящными костяшками. “Ох!” Провести бы сейчас невесомо краешком перьев по нежной коже запястий, обогнуть округлые бицепсы, коснуться широких плеч. Нырнуть бы обратно в эти теплые объятия, наслаждаясь силой и уверенностью, и непременно заботливой мягкостью, с которой сонный Арсений прижимал его к себе. Отодвинувшись на край кровати и лишив его источника тепла, Антон замечает, как от прохладного теперь воздуха бегут мурашки на этих красивых руках. “Гусиная кожа, — хмыкает он, — хотя гусь здесь только я. Глупый гусь”. Может быть, удовлетворив и насытив ноющую внутри от недостатка любви сердечную мышцу, он получил наконец доступ к нормально работающей голове. Стало легче. Появилась даже весьма заманчивая идея забить на собственные чувства. Пока они не стали очевидны для Арсения, можно считать, что их будто бы никогда и не было. Если Антон расколдуется, и они снова встретятся — он даже не скажет, что лебедем был именно он. Никто же еще ничего не знает. “А я ни-ког-да и никому этого не расскажу”, — решает Антон, покинув спальню и тихонько прикрыв за собой дверь. Наверняка сегодня Арсений снова спросит его о деталях миссии, и нужно будет что-нибудь рассказать. Тянуть больше нет никакого резона, тем более, что сваливать, вообще-то, и правда пора. Только вот Антон никуда уезжать не хочет, потому что он влюбился и залип, как идиот. Хиханьки закончились, так что хаханьки тоже пришло время прекращать. С этими мыслями он топает в ванную, пододвигает свои ступеньки, стараясь особо не шуметь во время утренних процедур. “Тебя зовут Антон Шастун, — говорит он своему отражению, сосредоточенно вглядываясь в черные бусинки птичьих глаз, — ты секретный агент, чье задание еще не окончено. Ты должен добраться до своих и выйти на связь с Координатором. Не страдай херней. Закончишь дело — влюбляйся в кого хочешь”. Для пущей убедительности он окунает голову под струю холодной воды и держит так несколько секунд, чтобы точно пробрало. “А то ишь, расклеился. Да так, что про миссию позабыл. Боевой маг первой категории, посмотрите только”. Джейсон Стетхем не стал бы играть такого персонажа, сто процентов. Даже Макарчик над его бедственным положением смеяться бы не стал. Только покачал бы сочувственно головой. — Надеюсь, ты топишься не потому, что я имел неосторожность к тебе приставать, — раздается из-за спины еще хриплый со сна голос, — потому что я вроде как не приставал. И еще надеюсь, что ты все-таки не топишься. Через отражение в зеркале Арсений выглядит помятым и невыспавшимся, но он тепло улыбается одними глазами, замерев в проходе. На щеке след от подушки, волосы взъерошены, один глаз будто бы вообще еще не проснулся. “Только не говори, что не шевелился во сне, чтобы меня не придавить”, — вздыхает Антон. — Крр, Крр, — стрекочет он и прошмыгивает мимо Арсения из ванной. — Один сигнал это да, два сигнала это нет? Нам уже, кажется, нужна система, — бормочет Арсений, проходит внутрь и начинает шуршать какими-то баночками на полочке. Пока он умывается, Антон вышагивает по комнате, раздумывая, что делать дальше. “Надо слить адрес”, — приходит в голову единственная адекватная мысль. Про дом на Ладоге не знал никто, кроме Иркиных контактов среди Темных, она и предложила этот дом на всякий случай, если все другие места не работают. Идея была плохая — явку могли провалить даже раньше, чем другие адреса из списка, потому что Иркины Темные казались Антону какими-то мутными. Но выбора не было. В доме должен был быть связной, о котором не знал даже Координатор. И Макарчик. Но он мог соединить Антона сразу с Инквизицией по безопасному каналу, и это было в тупиковой ситуации лучшим решением. Если Арсений сможет помочь проверить, в каком состоянии дом, и кто в нем проживает, станет ясно, провалена явка или нет. Поэтому сегодня настала пора раскрывать карты. Пока Арсения нет, он занимает гостиную для своей утренней зарядки. Светить по-дурацки подрезанными крыльями при нем не хочется, а размяться очень нужно. Поэтому, встав посреди комнаты, он вытягивается вверх всем телом, раскрывается в полный размах и, почти застонав от удовольствия, с силой двигает плечами, заставляя каждое перышко работать, каждую мышцу греться. Даже потерявшие нужную площадь крылья нагоняют воздушный поток такой силы, что с комода грозится упасть одна из статуэток балерины, и Антон тормозит амплитуду, переходя на мелкие взмахи, а после вовсе опускает крылья, не складывая их полностью в странном желании дать перьям “дышать”. Через неплотно закрытые занавески просачивается уже почти полуденное солнце, ярко-желтое, как бывает только весной, и перья на просвет кажутся нереальными, золотыми и тонкими. Антон шевелит кончиком крыла, наблюдая, как в солнечном луче роятся маленькие светящиеся пылинки, ловит их маховыми перьями, будто пальцами, и не сразу понимает, что он в комнате уже не один. — Есть ли в мире что-то красивее, — вздохнув, негромко говорит Арсений. Антон поспешно складывает крылья, тушуясь, но Арсений так и стоит в широком проеме, пристально глядя на него и совершенно не шевелясь. Океанический синий в его глазах сейчас такой теплый, что Антон снова проваливается в воспоминания о любимых берегах и пустынных пляжах, о море, в котором свинцовые тучи бродят где-то вдоль линии горизонта, и где самые красивые в мире Индонезийские закаты висят над водой. Он показал бы Арсению их все. И Арсений бы смотрел на море, а Антон бы смотрел на Арсения, потому что самое любимое теперь море — это глубокий синий в его глазах. Если бы, да кабы. — И это не потому, что ты лебёдушка, — добавляет-добивает его Арсений. “Не смущай меня еще больше, молю”, — Антон коротко щелкает клювом, пытаясь остановить этот сводящий с ума поток даже не очень ясно, чего именно. — А еще говоришь, что не танцуешь, — мягко расплывается Арсений в улыбке, выходя из оцепенения и как-то сразу расслабляясь, — мечтаю теперь включить тебе Чайковского, — с хитрецой во взгляде заканчивает он. “Буду считать, что это марка чая”, — бубнит Антон, чтобы сбросить неловкость, протискиваясь мимо него в кухню и попутно тыкаясь клювом в нежное место под коленкой, от чего тот подгибает ногу и хихикает. “Потому что нечего тут… такие слова, — продолжает жаловаться он, забираясь на стол, пока Арсений достает продукты для завтрака, — тебе-то просто такое сказать, а я? Ты о моем бедном сердце подумал? Оно в три раза меньше твоего, двоечка”. Арсений только включает своих Продиджи фоном, но в это утро не танцует сам. *** После завтрака Антон утягивает его за штанину в гостиную, думая по пути, что тот деликатно промолчал про прошлую ночь — про то, как неосознанно сквозь сон прижимал Антона к себе поближе. Хотя, может быть, он и не помнит особо. Да и не важно, потому что вместо него помнит Антон. Помнит все. Так или иначе, но сегодня у них есть более важные дела, и Антон к ним с самого утра уже подготовился. — Так, ты все-таки решила меня убить, шпионская лебёдушка? — иронизирует Арсений, косясь на странный набор предметов. — Хм, карандаши, бумага, карты таро — между прочим, это подарок — и фильм. Это все к чему? “Блин”, — Антон догоняет, что предметы просто свалены в кучу, и из-за этого ничего не понятно, и двигает вперед коробочку с фильмом. — “Пункт Назначения”? — Арсений смеется. — Ну точно, мой час пришел. Сейчас ты вытащишь из Таро карту дьявола какого-нибудь и затыкаешь меня карандашами до смерти. Антон злобно щелкает клювом, давая понять, что ни капельки не шутит. — Ладно, — понимает Арсений, — нам нужна “карта”, потому что ты собираешься мне показать на ней твой собственный пункт назначения, верно? “Молодец, двоечка”. По его просьбе Арсений разлиновывает альбомные листы в клеточку, чем-то похожую на сетку клавиатуры, рисует буквы и отдельные слова, и Антон, зажав в клюве карандаш, тыкает на клетки по очереди. — Надо было сразу так и сделать, — довольный Арсений записывет за Антоном текст, — а то играли в “крокодила” целую неделю. Так и правда получается гораздо быстрее, а Антон, загрустивший сначала от необходимости делиться секретной информацией, даже веселится, попутно “диктуя” всякие хулиганства. — О-ри-ен-тир до-ма, — записывает за ним Арсений, — на за-бо-ре на-ри-со-ван хуй. Он поднимает от листка глаза. — Ты серьёзно? Подождав долгие четыре секунды и насладившись этим недоумевающим лицом, Антон запрокидывает голову и громко верещит, позабыв даже на мгновение о конспирации. — Ты не шпионка, — добродушно смеется Арсений, — ты реально коза. Ну какая же ты коза! В итоге Антон сливает ему адрес, умалчивая приметы связного и просто обозначая, что в этом доме могут помочь агенту, оставшемуся без своих и без связи. И просит проверить обстановку, не привлекая внимания. До кучи он даже рекомендует передать на словах специальный пароль, существующий как раз на тот случай, если разведчик пришлет вместо себя гражданского, но ставку на это особо не делает. Может быть, дом вообще заброшен или разрушен, но это тоже неважно — а вот за реакцией Арсения и его действиями проследить будет полезно. Краш крашем, но мало ли. Арсений тем временем, убедившись, что понимает все правильно, берется за телефон. — Сережа, здорово. Дело следующее… “Уф, двоечка”, — реагирует Антон, машинально поеживаясь. У Арсения опять этот командирский тон, четкий, строгий. Не очень пока понятно, в каких они отношениях с этим Сережей и почему он позволяет себе так разговаривать. Арсений — второранговый маг, и у него в Дозоре, теоретически, может быть своя небольшая команда, но характер разговора все равно слишком официальный. “Какой же у тебя голос, охренеть”, — против воли думает Антон, отвлекаясь от размышлений. Его наполняет странное ощущение. С одной стороны, руководительский скилл Арсения он уважает и котирует — тон выбран идеально. Строгий, но не высокомерный, твердый, но без лишней жесткости. С другой стороны, Антон рад помощи, рад, что товарищ по Дозору впрягается за него, и готов отплатить ему тем же. Такое уже случалось и раньше, Антону помогали — и он сам помогал в ответ. Но сейчас все иначе. Антону нравится, что Арсений делает это только для него. Раньше он чаще всего от помощи отмахивался — мол, сам справится, и заботился больше о других, забывая о себе зачастую. А о нем не заботился никто, и если в прошлом это казалось слабостью, то сейчас… это удивительно приятно. Когда ты такой белый и пушистый — причем буквально, а кто-то решает твои проблемы, чисто по доброй воле. — О чем задумалась, мисс? — закончив разговор, Арсений замечает залипший взгляд. “О том, как я влюблен в тебя”, — обреченно вздыхает Антон. — О-о, я знаю. Антон аж подпрыгивает. — Я зна-аю, — хитро щурится Арсений, — ты хочешь танцевать. “Нет!” — Да-да, ты хочешь! Хо-очешь! “И не думай даже!” — Ооооо даааа, — Арсений откладывает телефон и, поднявшись, идет к стеллажу с дисками, — сейчас мы найдем подходящий сборник, как насчет девяностых? Кожаные куртки, высокие хвостики у девчонок, светомузыка. Ты застала девяностые? Ты была бы грозой дискотек. Антон шипит и хлопает клювом, едва повернув голову — единственная попытка атаки, которую он себе позволяет, чтобы не триггерить Арсения намеком на реальный щипок. — Ну что, мисс, готова? “Как я тебя ненавижу, двоечка”! *** После ужина Арсений что-то делает с разлинованными бумажками, сидя на полу в гостиной, и Антон топает к нему, чтобы поговорить, но подойдя — замирает в оцепенении. На нем блядский синий халат. Вернее, халат совсем обычный и ни капельки не блядский — то ли махровый, то ли флисовый, но он развязно спадает с плеч, открытых вырезом простой белой майки. Если утром после той совместной ночи Антон залипал на красивые руки, кляня себя за несдержанность, то сейчас он готов просто провалиться сквозь землю. Потому что эти красивые руки в движении — чертова погибель для всех глупых лебедей, так некстати обнаруживших в себе еще более глупый кинк. Мускулы перекатываются под кожей, пока Арсений чертит линии на бумаге, и россыпь родинок на плечах танцует, как солнечные блики на поверхности Антонова любимого озера, за которыми он мог часами наблюдать во время теплой зимовки. Он поцеловал бы каждую крошку-веснушку, загладил бы каждый изгиб. Уткнулся бы носом в самую середину теплой ладони. “Боги!” — Я решил добавить кое-что в наш алфавит, — деловито сообщает этот невозможный, — а то ты соображаешь быстрее, чем я, когда выбираешь буквы. Вот почему так? Тебе еще и дотянуться ведь до каждой нужно. “Потому что я перворанговый боевой маг, а ты двоечка. И потому что я влюблен в тебя”, — отзывается, вздыхая, Антон. — Я пока стремаюсь свободно использовать здесь интернет. “А жаль”. — Хотя было бы проще, — он на секунду задумывается, — знаешь, есть такая тема для собак — коврики с кнопками, на которые можно голосом сразу разные фразы записать… “Я те че, собака???” — мгновенно выходит из себя Антон и тыкается клювом в обнаженное плечо, даже не успевая кайфануть от этого, потому что очень зол. Какой нахрен коврик? — Эй, ты чего? Эй, не нападай! — уворачивается Арсений, пытаясь в ответ ущипнуть его за что придется, но у Антона длинная и очень ловкая шея. Пару щекотных тычков Арсений все-таки пропускает, и Антон гоняет его по всей комнате, пока тот, схватив подушку, не занимает оборону на диване. Антон победно шипит и показательно уходит обижаться на кухню. Через минут пять смеющийся Арсений приносит ему две бумажные таблички с надписями “Простите, мисс” и “Давайте потанцуем”, и Антон бросается в него бананом из миски с фруктами, стоящей на столе. С танцами Арсений просто задолбал. И как такого не любить? *** Этим же вечером они смотрят какой-то очередной боевик, но Антон не запоминает, потому что постоянно отвлекается. То на красивого Арсения, который сегодня как-то по-особенному уложил волосы и выглядит просто на миллион из ста, то на его закутанный в блядский халат бок, в который неизменно нужно тыкнуть клювом, сымитировав кусь, хотя это вызывает только короткий смешок, и все. Судя по тому, как он дергается и машинально закрывается рукой, щекотки Арсений боится сильно, так что Антон его щадит, больше обозначая, чем действительно пихаясь. “Но отомстить все равно надо, и мстя моя будет страшна”, — приговаривает Антон, продолжая свои шкодливые игры. В какой-то момент Арсений просто ловит его за клюв — легонько прихватывает большим и указательным и держит, пока озадаченный Антон соображает, что происходит, и косится взглядом на пальцы у себя на носу. “Держит, как кусочек сахара, — проносится в голове, причем не понятно, откуда вообще ассоциация про сахар, но Антон ощущает себя как минимум им, — какая возмутительная и прекрасная наглость”. — Поймал, — веселится Арсений, хотя сразу же убирает пальцы. У Антона ощущение, что его только что поцеловали, а продолжения не последовало. И это злит еще больше. Вдвойне. Втройне, потому что желание быть с Арсением сразу же легко подкидывается, вылезает из глубин сознания и пищит что-то невразумительное. До конца фильма он сидит тихо. Потому что каждый разведчик должен уметь ждать. Ирка бы охренела от того, как он использует эти навыки, конечно. Но она просто не видела Арсения. Сама бы утекла в первую минуту, сто процентов. Фильм заканчивается, и, пока Арсений что-то там прибирает на кухне, Антон, прошмыгнув незаметно в ванную, усаживается прямо в раковину — благо, что она будто бы идеально под его размер и была создана. Рай для перфекциониста. — Ой, сорри, — Арсений было отшатывается, решив, что ванная занята, — хм. А чего дверь не закрыта? Антон показательно хулигански стрекочет и скидывает со стиралки какую-то полупустую баночку из-под крема. Как котик лапкой — чисто чтобы кожаного побесить. — Это что еще такое? — Арсений строго поднимает бровь. “Я захватил всю воду в этом доме”. — Это заявление? Антон тянется к следующей баночке, вынуждая Арсения рвануться вперед, чтобы ее поймать. “Это ограбление! Всем выйти из Сумрака”, — веселится про себя Антон. — И ты не дашь мне теперь умыться, да? Антон важно кивает, восседая в раковине, и даже ставит крылья “домиком” на спине, чтобы выглядеть еще более важной птицей. “Нечего было предлагать мне собачьи кнопки”. Арсений проводит в ванной всегда довольно много времени. Судя по баночкам на стиралке — всякие процедуры с лицом он любит, хоть и не так ревностно, как тренировки. Так что эта диверсия идеально подходит под задачу “немного побесить, но не обидеть”. Ломиться в спальню к Арсению, пока он там скачет свой высокоинтенсивный интервальный воркаут, Антон бы никогда не посмел. Как бы ни хотелось посмотреть на эти руки во время отжиманий, он не станет, потому что уже понял, что спорт для Арсения — святое. Настолько, что он в эти часы плотно прикрывает в спальню дверь. Но сейчас Арсений, похоже, не злится. Не раздражается. Даже не бесится! Стоит на пороге, задумчиво склонив голову, рассматривает Антона в раковине. Наверняка готовит какую-нибудь тупенькую шутку про то, что Антон своим шипением случайно спародировал парселтанг, и Тайная Комната снова открыта. Шутки не следует, но он что-то явно замышляет. От того, как меняется этот добродушный взгляд, у Антона екает в груди. Арсений тянет кривую улыбку, разворачивается и прикрывает дверь, оставляя их вдвоем в закрытой ванной. “Э-э-э, — недоумевает Антон, — ты что делаешь?” — Что ж, раз раковина сегодня занята, — понижает голос Арсений, бросая красноречивый взгляд на сидящего в ней Антона, — придется умываться в душе. И медленно скидывает с себя тапочки по одной. Антон замирает, и глаза его округляются, хотя не могут так по определению. “Ты этого не сделаешь”. — Как раз где-то здесь был новый гель, все хотел попробовать, — он тянется к верхней полке в шкафчике, доставая флакон, — м-м, лимонный. “Ты блефуешь”, — делает попытку Антон. Он может в одно движение выпрыгнуть из раковины и выйти из комнаты, оставив Арсения одного, но… В общем, никуда он не уходит. Потому что Арсений раздеваться не собирается, он ведь просто берет его на слабо, пытаясь смутить и этим выиграть. Но Антона так просто не возьмешь, даже если он собирается идти до конца. Что Антон, голых мужиков, что ли, не видел? — Знаешь, — Арсений стягивает с плеч халат, оставаясь в белой майке, — этот аромат лимонов напоминает про какой-нибудь зимний вечер у камина. Когда сидишь, наслаждаешься, беседуешь так неспешно, — он нарочито медленно складывает халат по швам, проминая пальцами синюю ткань так, будто бы массирует, — и за разговорами слышен треск бревен в огне, — он укладывает бережно халат на стиралку, — и этот аромат от лимонных долек, которыми ты закусываешь классный французский коньяк. “Хуньяк”, — передразнивает Антон, не в силах пошевелиться, способный только злиться, что ничего не может сделать, и просто залипать безбожно. Стопудово этот жук играл в каком-нибудь театре. Жест, с которым Арсений говорит про коньяк, слишком подошел бы аристократу в кружевных белоснежных оборках рукавов, перехваченных тонкими тесемками на запястьях. А на этих пальцах так хорошо смотрелись бы массивные перстни, которые Антон и сам любил носить в девятнадцатом. Как бы он эти перстни целовал, а эти пальцы… Тихий смех Арсения вытаскивает его из фантазий. — Что ж, — он без предупреждения просто берет и снимает с себя майку легким движением, вышибая из Антона кряк, — я бы позвал тебя с собой в душ, но там будет слишком горячо уже от одного меня. “Ебать-копать. Двоечка! — ошарашено разглядывает он Арсения. — Ты откуда такой дерзкий?” И такой невъебенно красивый. Стоит, ничуть не стесняясь наготы, а Антон бы на его месте уже притянул бы к себе сто разных предметов, чтобы прикрыться, хотя в годы человеческого бытия всегда был в хорошей форме. А Арсений по форме точно ему не уступает. Стройный, но рельефный, сильный, но не перекаченный — стопроцентное попадание в категорию “Антон такое обожает”. И руки, Боже, какие же руки! Произведение искусства — от плеч и до самых кончиков пальцев. Антон издает какой-то жалобный свист через ноздри. — Ну так вот, — Арсений складывает майку поверх свернутого халата, явно замечая, как Антон залипает на этом движении, — это, конечно, хороший прикол, но… “Вот ничего сейчас не говори!” — Я реально собираюсь раздеться и залезть в ванну, мисс, — он все еще выбирает смешливый тон, игнорируя, похоже, серьезность момента, — если ты не хочешь получить ожог сетчатки от моей ослепительной красоты, это последнее предупреждение. “Я не ведусь на такие дешевые провокации, — морщится Антон, и, насупившись, гнет шею, устраиваясь в раковине поудобнее, — и никуда не пойду”. — Уу, какие мы упрямые, — хмыкает Арсений и снимает с себя шорты вместе с бельем. Антон прячет голову под крыло чисто инстинктивно, но краем глаза успевает увидеть широкую спину в родинках и охренительно идеальный рельеф бедер и ягодиц. “Бля-ать”, — вздыхает внутри Антона растревоженное влечение. Арсений невозмутимо забирается в ванну, задергивает полупрозрачную занавеску и включает воду. — Где ты, страна-а лимонных ко-орочек, — неспешно напевает он что-то, пританцовывая там под струями воды и явно издеваясь над замершим в раковине Антоном. Даже через полупрозрачную занавеску видно, какой он красивый, хотя ни очертаний фигуры, ни чего-то конкретного Антон не видит. Он просто знает. “Хотел смутить Арсения, а в итоге проиграл сам. Разъебался напрочь просто от того, что рядом со мной человек принимает душ”, — грустно заключает Антон. Он тихо вылезает из раковины, выходит в коридор и прикрывает за собой дверь. В гостиной совершенно нечем заняться. Антону совестно за свое поведение — в конце концов, с его стороны и правда было некрасиво вторгаться в ванную и упрямо оттуда не выходить. “Хотя Арсений мог по-человечески меня прогнать, — рассуждает он, — а не издеваться. И я бы ушел”. Он бесцельно слоняется по комнате, пока не замечает кубики с буквами, которые они пытались использовать до того, как разлиновали альбомные листы, а потом за ненадобностью просто отставили их в угол. И теперь Антон глупо строит из кубиков башню и разбивает ее раз за разом, пока в ванной шумит вода. Он уже ненавидит эти чертовы буквы и слова из букв, почему до сих пор не изобрели телепатию? Хотя у них и так есть телепатия, Арсений почти всегда понимает его без слов так хорошо, что Антон даже пугается, не слышит ли он действительно его внутренний голос. Такой же примерно контакт у него был с Координатором — хотя они особо и не были знакомы. Секретность миссии не позволяла использовать имена и делиться личной информацией, но в разговорах то и дело проскакивали детали, которые натренированная память разведчика собирала в единую картину. Так что Антон знает только, что Координатор, кажется, играл когда-то в КВН, разбирается в медицине и увлекается историей. И, вроде бы, играет на фортепиано. Наверное, они с Арсением бы подружились — была у них некоторая схожесть в манере саркастично шутить. Вот было бы прикольно их познакомить… За размышлениями Антон не замечает, что он в гостиной не один. — Все в порядке? — негромко спрашивает Арсений. “Нет”. — О чем думаешь? “О том, как я влюблен в тебя”. — Слушай, прости, если я… — Арсений тушуется. — Шутка вышла из-под контроля, я не хотел тебя обидеть. Антон вздыхает и идет к разлинованным листам. — Э-то ты прос-ти, — читает Арсений вслух за указывающим на буквы Антоном, и сразу реагирует, — а я и не обижался, мисс. Он такой добродушный, мягкий и такой сейчас после душа расслабленный, что ему не хочется даже врать. И скрывать ничего не хочется. “Особенно тот факт, что я, блять, мужик!” — Мисс лебёдушка, — Арсений присаживается на диван, протирая полотенцем волосы, — мне уже как-то неловко к тебе обращаться так. “Еще бы, после такого”, — поджав несуществующие губы, думает Антон. — И вряд ли Элеонора, — он коротко хихикает, — тебе нравится в качестве имени. “А ты как думаешь?” — Можешь сказать, как тебя зовут? Любой из псевдонимов, я все понимаю про секретность. Он спрашивает не для протокола, а для себя самого — и это чувствуется. И когда они успели так сблизиться? “Ты видел его голым, идиот”, — ругается на себя Антон. Хотя технически он тоже голый, просто покрытый перьями, а меточное кольцо на лапе не в счет. Нехорошо все-таки получилось. И не смешно вовсе, Арсений прав, прикол действительно вышел из-под контроля. Нахрена Антон залез в эту раковину? Чертовы подсознательные желания. — Мне просто важно, — тем временем вкрадчиво говорит тот, — обращаться к тебе по-человечески. И чтобы тебе нравилось. В его милой улыбке столько обезоруживающего тепла, что она вызывает даже досаду. Бедная двоечка! Думает, что у него с благородной лебёдушкой романтический флирт с пикантными деталями в ванной. “А у твоей подруги есть один нюанс”, — думает Антон. — Пожалуйста, — Арсений считывает эту заминку за нерешительность. “Сам напросился”. Антон даже слишком резко подхватывает клювом разлинованный лист, перекладывая его ближе, и, взявшись за карандаш, успевает показать сначала “А”, потом “Н”, и… осекается. Это эгоистично и подло, но, если он расскажет все сейчас, вся эта легкая химия между ними сразу же пропадет. Арсений может разозлиться. Может его выгнать. Может его… вычеркнуть из памяти, и это куда хуже. Антон замирает, машинально постукивая еще раз по “Н”. “Какой же пиздец”, — расстроенно думает он. Мог бы назвать любое имя, Машу, Дашу, хоть кого. Нейтральные Женя и Саша, на худой конец, чтобы потом, когда все вскроется, было проще отмазаться. — Анн? — брови Арсения ползут на лоб. — Это … Анна? Или Ann? Maybe I should speak English? Антон мотает головой. Не надо английского, и так голова кругом. — Получается, ты Энни? — пытается угадать Арсений, почему-то сильно волнуясь. Он даже пересаживается как-то нервно на край дивана, хватает одной рукой другую — Антон знает этот прием, так пальцы не выдадут дрожь. — Можно называть тебя леди Энни? — Арсений напряженно подается вперед. — Или как-то по-другому? Он выделяет последнее слово, и Антону вдруг кажется, что его раскрыли и просто играют в кошки-мышки, и что на самом деле уже всем все давно ясно, а загнанный в угол лебедь — просто игрушка для неизвестно каких сил. Может, поэтому, а может потому, что эгоистичная влюбленная Антонова натура берет верх, спорить он не собирается. Коротко кивнув, он закрепляет за собой это странное имя и внутренне скрещивает перепончатые пальцы, чтобы секрет подольше оставался секретом. А Антон оставался бы в глазах Арсения загадочной девушкой, проклятой при неизвестных обстоятельствах. “Лучше бы меня заклевали чертовы утки, ей-Богу!” — обреченно вздыхает он.