Сильнейшее проклятие

      Дорогу к дому, окруженному болотистой заводью пруда, он отыскал почти без особых усилий. Деревенские торговцы, конечно, поначалу недоверчиво косились на катану на поясе и не торопились развязывать языки. Но едва услышав имя сенсея, уверенно махали на юг, указывая путь. Все-таки на всю округу был один такой сумасшедший, готовый отказаться от почестей своего великолепного наследия и залечь где-то в глуши. Совершенно непостижимый и окутанный сумраком тайны — все как и полагается одному из сильнейших шаманов столетия.       За прошедший год деревянный дом из двух этажей все-таки чуть покосился, пусть и неопытным взглядом заметить это было почти невозможно. Потемнели деревянные стены. Еще сильнее склонились к скату крыши кроны деревьев, кое-где резные верхушки запутывались в зелени ветвей. И если бы сенсей не скрывал под бинтами величайшую, страшную силу на дне ясных глаз, то наверняка бы позаботился о том, чтобы поставить наконец ограду вокруг дома. Зеленеющий пруд все же плоховато подходил в качестве защиты. Любой наемник, кто решил бы штурмовать эту скромную обитель, только бы посмеялся.       На стук в дверь, как и ожидалось, никто не ответил. Ну вот. Вечно он где-то пропадает.       Слуг, которые могли бы принять странника на пороге, в доме, разумеется, не было. Год назад еще нет-нет да и можно было столкнуться в коридоре с каким-нибудь вассалом, чьи предки из поколения в поколение несли службу клану Годжо. Сенсей на попытки выслужиться перед ним лишь морщил нос и потирал виски. Самостоятельно (и слишком уж агрессивно) разливал чай и саке по чашкам, и всем своим видом давал понять, что не просто так он выбрал судьбу отшельника. Не было ничего удивительного в том, что последних искателей удачи он уже давно выпроводил прочь.       Ну, и совсем уж невероятным исходом было бы, если бы вдруг сенсей решился взять кого-нибудь в жены.       На повторный стук в двери дом снова ответил молчанием. Оставалось лишь спокойно сидеть и ждать. Поток сильной проклятой энергии где-то неподалеку все же невозможно было истолковать неверно.       Катана беспокойно бряцнула о доски настила. Тишина пустого дома и мерное постукивание содзу в заросшем саду ощущались немного тревожно. Особенно когда привык, что за тобой постоянно следуют по пятам, холодным дыханием задевая затылок. Но как-никак это было возвращением домой. Да, не совсем по-настоящему. Но сердце в груди все равно билось быстрее, чем обычно, по-теплому восторженно, тихо ликуя от того, что теперь все-таки было такое место, куда можно было вернуться. Пусть даже безмолвное, мрачно-холодное.       Снова стукнуло опрокинутое коромысло содзу. И тут же зашевелились можжевеловые кусты, как будто только и ждали этой команды. На каменную плитку мягко приземлились собачьи лапы — крупный белый пес с вытянутой по-волчьи мордой подбежал к ногам, поднял вверх умные глаза. Недоверчиво переминаясь с ноги на ногу, он как будто бы раздумывал, как поступить: с глухим рыком обнажить клыки или поддаться протянутой ладони.        — Не бойся. Я не обижу.       Пес прижал уши и потянулся вперед. Почувствовал руку на загривке, подался еще ближе и вдруг положил морду на колени, позволяя себя погладить.        — Вот так. Говорю же, что не обижу.        — Вы и собак любите, да?       «Вот ведь. А хозяин такой же бесшумный, как и его пес».       Губы сами собой растянулись в приветственной улыбке. Неловкой до ужаса — а как, собственно, иначе? Когда на тебя смотрят вот так. Серьезно, внимательно будто бы испытывая.       Юноша едва заметно склонил голову — тоже в знак приветствия. В ногах у него вовсю вился второй пес, черный. Такой же крупный, как и белый. И с таким же киноварным созвездием на морде — пальцы сами собой нащупали красный треугольник на лбу у белого пса.        — Не то чтобы люблю. Точнее... не все собаки любят меня.       Юноша кивнул.        — Ему вы нравитесь, Оккоцу-сама.       Пес, будто бы подтверждая, глубже ткнулся между ног. Юта осторожно поймал его морду в ладони, чувствуя, как розовеют щеки.        — Не надо... не надо так почтительно ко мне. Тем более, что мы почти ровесники.       В ответ промолчали. Знакомы они были не так близко, и Юта, робкий от природы, вечно боялся перейти черту. Сдержанный и холодный с виду Фушигуро-кун все еще оставался загадкой, даже несмотря на то, что о его происхождении сенсей благополучно проболтался еще при первой их встрече. В спокойном, умном (и красивом, наверное, тоже) лице угадывались резкие черты воинственного клана.       Юта погладил собаку по холке.        — Твои шикигами? Впечатляет.        — Сенсей не говорил, что вы вернулись, — бесстрастно проговорил Фушигуро.        — А, да... Наверно, он и не знал. Я послал весточку, но могла затеряться по дороге.       Изучающие глаза Фушигуро испытующе смотрели в упор. Юта мгновенно стушевался, но честно постарался сразу же взять себя в руки.        — Сенсей с тобой? — бодро спросил он, подрываясь с места. Белый пес кругами запетлял между ног, постукивая по коленям пушистым хвостом. Фушигуро сделал шаг вперед, нагнулся к шикигами. Черная челка небрежно упала на глаза.        — Развейся, — тихо приказал он, мазнув по собачьему загривку. Белый шикигами  тут же растекся тенью, оставив после себя живое песье тепло между колен.        — Простите, они еще дикие. Могут донимать.       Черная собака послушно легла ничком возле ног хозяина, едва Фушигуро зыркнул на нее. Юта сглотнул комок в горле.        — Все хорошо, — поспешил заверить он. — Так... сенсей с тобой? Я... я рад, что нам с тобой посчастливилось пересечься.       Фушигуро наградил его еще одним сдержанным кивком.        — Годжо-сенсей... — начал он. Но договорить не успел. Шикигами звонко заскулил, почуяв еще одного человека. Мгновение — и Юта почувствовал на своих плечах крепкие мужские руки. К горячему лбу прижались лбом. Так, как мог позволить себе лишь один человек в мире.        — Годжо-сенсей! — радостно выдохнул Юта. Зажмурился, поддаваясь ласке, — ужас какой, ну ничем не лучше прилипчивых собак Фушигуро. Юта и в самом деле чувствовал себя верным псом, изголодавшимся по прикосновениям хозяина. Рука сенсея по-свойски взъерошила Юте затылок.        — Вернулся, а? Не забыл дорогу?       Юта совершенно искренне не знал, что на такое отвечать. Просто стоял и улыбался как последний дурак (если по-честному, свою улыбку он никогда не любил). Сенсей ободряюще похлопал по плечу.        — Выдыхай, Юта. Добрался!       Громада пустого дома за спиной больше не казалась холодной и мрачной. Годжо Сатору, вытянувшись во весь свой великолепный рост, глядел весело, по-мальчишечьи (это отчего-то было понятно даже по забинтованным глазам) и хитро ухмылялся. Не без гордости — осознание этого накрыло Юту с головой, он ощутил, как пламенеют скулы, да и вообще, наверное, каких-то пару секунд, и он бы полностью залился краской.       Боги, позор, ну какой же позор. Юта запоздало бухнулся на колени перед учителем. Ну, виданное ли дело, чтобы безродный юнец вроде него вот так вел себя с наследником сильнейшего клана?       Позор.       Юта как можно ниже опустил голову и взглядом уткнулся в каменную плитку сада. Где-то рядом удивленно поскуливал черный шикигами.        — Спасибо, что приняли, — пробормотал он, пытаясь игнорировать горящие щеки и едва-едва ворочавшийся язык. — Сенсей, я... не найти таких слов, как я вам благодарен за то, что вы позволили мне быть частью вашего клана! Я...       Широкая ладонь Годжо мягко легла на затылок.        — Выдыхай, Юта, — повторил он. В голосе явно слышалась его довольная улыбка. — После долгого странствия нет ничего постыдного в том, чтобы хорошенько отдохнуть дома. Ну, прав я?       Сердце бешено колотилось, но от слов сенсея в грудной клетке тотчас же начало разливаться тепло. Тревога все еще нашептывала на ухо что-то страшное, злое, но в голове теперь было потрясающе пусто. Юта затаил дыхание как перед самой священной тайной.       «Я дома», — в восторге выстукивало в груди.

***

      Ночь далась ему тяжело. Это казалось странным после всех его скитаний по постоялым дворам и чужим поместьям, случалось ведь и засыпать в горной пещере в обнимку с катаной, а сейчас вдруг на теплом футоне и под защитой Шести глаз его снова настигли нехорошие, пропитанные болью сны. Покрывало футона оказалось вымокшим насквозь. Юта, беспомощно вглядываясь в черноту ночи за окнами, жадно ловил ртом воздух. Перебинтованная грудь была теперь тяжелее свинца. Дышать было трудно.       Шнурок на шее как будто тоже извивался змеей, душил, не давал сделать вдох. Юта судорожно нашарил кольцо на конце шнурка. Выдохнул. Не потерялось, все в порядке.       Губы коснулись кольца в мягком, извиняющемся поцелуе.       «Прости. Я правда стараюсь жить без сожалений».       Он попробовал сделать глубокий вдох (как учил сенсей), но неожиданно закашлялся и стыдливо зажал рот ладонью. Перебудит еще всех. А ведь Фушигуро-кун тоже молод, тоже несет на себе тяжелый не по годам груз. Тоже заслуживает хорошего отдыха и крепкого сна.       Юта выпутался из футона, закутался в многострадальный хаори и, скорее, по привычке, чем по необходимости, подхватил с собой зачехленную катану. Ночной воздух ударил в грудь, когда он тихо спустился на первый этаж и выскользнул за порог. Легко и бесшумно — таким и должен быть умелый шаман, повидавший далеко не одну охоту на проклятия.       Иногда вязкое чувство одиночество заставляло покориться себе, и тогда Юта рассуждал как-то совсем уж жалко. Потому что, хоть и страшно было признаться в этом самому себе, случалось такое, что он действительно тосковал по ней. Хоть и по-настоящему благородный шаман... Да и вообще любой по-настоящему благородный мужчина должен был со смиренным благоговением принять упокоение мстительного духа. Правда, в груди иногда бывало совсем уж пусто.       Юта несколько раз обошел вокруг дома, не обращая внимания на острые камешки, забившиеся в сандалии. Где-то над лохматыми головами деревьев занималась тоненькая полоска рассвета. Ярко-багряного, режущего глаз. Юта сощурился, накрыл глаза козырьком ладони. Просыпаться до зари мало-помалу вошло у него в привычку.       Не дожидаясь того, как небо полностью зальет расплавленным золотом, Юта вернулся в дом. Половицы предательски поскрипывали. Юта шикнул сам на себя и чуть не прикусил язык, когда заглянул в глубину комнаты: сенсей уже вовсю бодрствовал.       Годжо махнул ему ладонью, подзывая к себе. Черный халат, расшитый серебряными нитями, небрежно болтался на плечах, оставляя на обозрение могучую грудь без единого шрама. Сенсей поправил повязку на глазах — на какую-то секунду Юта углядел крылья белых ресниц и озорной блеск знаменитых глаз. Глаз, на которые в свое время была объявлена охота пострашнее, чем на проклятия самого высокого ранга.        — Не спится? — спросил Годжо.        — Не то чтобы... Я обычно просыпаюсь затемно.       Сенсей по-звериному склонил голову набок, будто бы так он мог лучше слышать несмелые ответы Юты. Юта поймал себя на мысли о том, что за год отсутствия он, оказывается, бесконечно отвык от своего наставника. От его бесцеремонных касаний, живых, ярких реакций и совершенно выбивающих землю из-под ног речей.       Юта робко повел плечом.        — Иногда я... Снова думаю о ней... Простите, сенсей! Знаю, что должен отпустить, но...       Годжо кивнул. Он и так все прекрасно понимал, даже без сбивчивых объяснений Юты. Все-таки в свое время вытащил его из самой глубины тьмы.       Он жестом указал Юте на место за столом. Как только Юта послушно опустился на колени, откровенно не зная, как лучше пристроить пресловутую катану, перед его носом очутилась чашка с рисом.        — Завтрак, — объявил Годжо-сенсей. — Может, не такой изысканный, как ты привык в своих путешествиях?        — Обижаете!       Юта сложил руки в благодарном жесте и ладонями обхватил теплые бока чашки. «Вот так. Видите, отогреваюсь понемногу».       Он ухватил первый комок палочками, но, спохватившись, остановился на полпути, так и не донеся рис до рта.        — Сенсей, а Фушигуро-кун?       Годжо опустился напротив, скрестив ноги, почесал в переносице.        — Ушлепал поздно вечером. Ты уже спал как убитый, и он не хотел тебя будить.       Юта вздохнул. Да, может, с Фушигуро у них и не особо-то клеилось. Но с Фушигуро все равно хотелось посидеть подольше, расспросить про шикигами, про сестру, может быть, даже скрестить клинки в дружеском поединке. А он вечно ускальзывал, точно тень. Под стать своей проклятой технике.        — Сказал, что ты наверняка устал с дороги, поэтому он не хотел поднимать тебя из постели. Попросил передать, чтобы ты берег себя.        — И он пусть тоже себя бережет!       Сенсей усмехнулся, протянул руку, потрепал по голове.        — Ну, тише. Сразу потух, это куда годится, а? Вообще-то он невероятно тебя уважает.       Юта попробовал сложить губы в подобие улыбки.        — Было бы за что, сенсей.        — Раз Мегуми так решил, то есть за что. Вслух никогда не скажет, но он мечтает на тебя походить.        — Спасибо, наверное? — самым мудрым решением теперь выглядело набить рот рисом и смущенно помалкивать. К похвале Юта все так же был не привыкшим.        — Объедаю вас еще, — промямлил он. Палочки в руках слушались плохо. Годжо усмехнулся.        — Уже вся округа кишит слухами о том, что молодой воин с лицом как у фарфоровой куклы поступил мне в услужение.       Юта поперхнулся.        — Это про меня, что ли? С каким лицом?!       Сенсей подпер щеку ладонью.        — Я бы на твоем месте не принимал это за комплимент, — заявил он. — У тебя лицо в самом деле совсем белое.        — Я мало сплю, — машинально выдал Юта.        — Угу.       Сенсей замолчал. Его внимание было всецело приковано к своей чашке с едой — нетронутой, но Годжо упорно продолжал сверлить палочками рассыпчатую горку риса. Смелость подкатила к горлу, и Юта решился на беззлобное замечание:        — Вы тихий стали.        — Угу. Есть над чем подумать.        — И о чем... о чем вы думаете?        — О женщине, — невозмутимо ответил Годжо-сенсей. Юта поперхнулся во второй раз. «Серьезно? Чтобы вы, сенсей?»        — Ну, рассказывай, что тебя так рассмешило?       От его проницательного взгляда действительно ничего не могло укрыться. Хоть и смотрел он через бинты, а Юта все равно чувствовал себя как на ладони. Он спрятал улыбку в кулак и бодро отчеканил:        — Ничего, сенсей. Просто удивлен, что вы отчаялись настолько.       О богатствах клана Годжо Юта понаслышке знал с самого детства — такие слухи добирались и до его глуши. Задолго до того, как он своими глазами увидел молодого наследника клана. И тогда, конечно же, он даже помыслить не мог о том, что живая легенда с радостью возьмет в ученики проклятого ребенка. Неудивительно, что сенсей сейчас пребывал на границе отчаяния. Тяга к роскоши нет-нет да и проскакивала в действиях Годжо. Юта глазами пожирал расшитые шелковые кимоно, голову кружило и вело от крепкого пряного запаха духов. Годжо-сенсей абсолютно не был создан для того, чтобы провести всю жизнь на отшибе деревни.       На одном рисе он бы точно рано или поздно свихнулся.       Сенсей пропустил его замечание мимо ушей. Юта каким-то образом понял — почувствовал, что взгляд у Годжо потяжелел. Да и возле рта пролегла на мгновение незнакомая, взрослая складка.        — Ты слышал, что произошло в Киото? Про клан Зенин.        — Вы о том, что глава клана погиб, да? — под этим новым тяжелым взглядом хотелось опустошить чашку дочиста, лишь бы не смотреть глазами в глаза. Юта пожал плечами. — Что-то слышал. Подробностей, конечно, не знаю. Только не говорите, что вы причастны.       Годжо улыбнулся. Складка у рта разгладилась.        — На твое счастье, нет. Ну, или пока что нет. Титул, который держал при себе отец семейства, теперь перешел к младшему сыну, поскольку его старшие братья не сумели пережить своего отца. Дорвался до власти все-таки. Характер у него скверный, так что проблем с ним не оберешься.        — Можно просто ведь не злить Зенинов. И не будет проблем.        — Можно. Но то, что я сделаю, точно разозлит нового главу клана.       По шее пробежались мурашки. Сенсей явно клонил в известную сторону. Юта сморгнул. Осознать получалось как-то не очень хорошо. Чтобы Годжо-сенсей и вдруг выбирал себе невесту...       В голове на секунду мелькнуло лицо Фушигуро — сжатые губы, темные волосы, синие глаза под длинными ресницами и вечно нахмуренными бровями. Юта виновато усмехнулся.        — А ведь у вас, получается, есть слабость к Зенинам.       Сенсей удовлетворенно кивнул. Это значило только одно: «Растешь, Юта, раз выучился уже надо мной шутить».       Ободренный реакцией Годжо, Юта неожиданно понял, что готов впитывать каждое слово. Внутри зашевелился живой растущий интерес.        — Значит, женщина, да? — осторожно переспросил он.