***
— Даже в такое время ты находишь время для записей. Я тебе порой удивляюсь. — Вебер ворвался в блиндаж подобно утреннему ветру. Забавно, как повторяются события. Я снова за своим блокнотом. Пауль снова прерывает мой одинокий поток мыслей своим появлением. — Нужно как-то отвлечь себя - приходится браться за ручку. — Понимаю тебя... Сам пытаюсь отвлечься не самыми здоровыми для здоровья методами. — Мой напарник достал мятую пачку папирос и зажигалку, на которой красовались три звезды. — Наградная... За какие заслуги? — Отцовская. Перед тем, как я уходил на фронт, он дал её мне как талисман удачи. — Вебер размял содержимое, смял гильзу и зажал меж зубов папиросу. Огонь поджёг табак, после чего по всему блиндажу разошёлся яркий запах вместе с сизым дымом. Я себе пообещал, что попытаюсь бросить курить, как уеду из дома, но это было самое глупое обещание. Сейчас же, когда стоит вопрос того, смогу ли я дожить до утра, простые записи не сильно помогают успокоить себя. — Не угостишь? — Для товарища ничего не жалко. Ты... Это... Если твои записи перейдут во что-то большее, в какую-нибудь книгу, меня там не забудь упомянуть, — Пауль протянул мне папиросу с зажигалкой. — Хах... Обязательно, друг мой, обязательно. — Скрежет кремня, искры, яркая вспышка огня и вот уже в моих зубах начинает тлеть табак. С непривычки и длительного перерыва первые затяжки закончилась для меня кашлем, но потом всё уже пошло своим чередом. — Как думаешь, как скоро они придут? — Думаю, не совсем долго осталось, раз они заняли те руины. Тут часа два на колёсах. — Пауль сел на скамью, надевая на себя бронежилет. — Всегда казалось, что остатки этого городка. Куда-то дальше? — Я сбросил пепел на дно своей кружки, продолжая смотреть на улицу. Снова пошёл дождь. Дальше мы сидели в тишине, которая прерывалась лишь постукиванием по кружке и звуком тлеющих папирос. Спокойствие продлилось недолго. Я услышал крики и топот множества сапог. Похоже, началось. Один из солдат заглянул к нам, пытаясь выразить что-то, но из его слов я понял только "военная тревога". В подтверждение моих догадок бойца вытолкнула Штар, держащая в руках "BW-5". — Вы двое, дана минута на всю подготовку. Пауль неспешно поднялся, застёгивая ремни на своём бронежилете. За ним поднялся и я. — В конце концов, мы здесь именно для этого и находимся, верно? Пока мой товарищ вышел наружу, я сделал ещё пару затяжек, пропуская дым через нос. Потушив папиросу о дно кружки, повесил на плечо свой "Драхе" и выбрался в траншеи, наблюдая то, как солдаты в спешке таскали патроны туда-сюда. Реплики закрепляли на ружьях штыки, а остальные гештальты сидели спиной к брустверам, ожидая команд. Каждый из них нервничал: некоторые оружия впервые касались только на учениях. Издали послышалось несколько хлопков, а затем свист снарядов, который становился всё громче."ПРИГНУТЬ ГОЛОВУ, АРТИЛЛЕРИЯ!"
Один из таких разорвался рядом с траншеей, осыпая наши каски землёй. За ним последовали ещё насколько, заглушая команды лейтенанта. К фронтовой стороне траншеи начали стаскивать всё больше ящиков с амуницией. Хаос начал разрастаться, а мои уши заложило. Я сел на землю, прикрываясь сверху от комьев почвы. Попытался вернуть себе слух, постукивая по ушам ладонями. Бесполезные телодвижения не привели к результату. Тогда я принимаю своё положение, смотря на товарищей, сидящих напротив. Каждый по-разному воспринимал происходящее: кто-то всхлипывает, кто-то просто смотрит в небо, взывая к Великой Революционерке, чтобы та смогла помочь в этом нелёгком пути. Одно я заметил точно: все эти лица в какой-то мере демонстрировали страх. Это был первый опыт в их солдатской жизни, как и у меня. Но все они, перепуганные мальчишки, уже были готовы бежать прочь, домой, к семьям. Увы, сейчас нет пути назад. Эта траншея - наша клетка. Выбраться из её плена можно только двумя способами: либо победа, либо смерть. Чувствуя на своём плече руку, я поворачиваю голову и вижу лицо Пауля, которое было измазано грязью и потом. Тот посмотрел на меня и начал смеяться. Сам того не осознавая, я, видимо, сделал самую глупую морду в своей жизни. В ушах ничего не было слышно, лишь глухие отзвуки разрывающихся неподалеку снарядов достигали моего слуха. Я видел движение его губ и понимал, что Пауль что-то рассказывает, но ничего не слышал, будто вата набита. Показав ему жестом на свои уши, начинаю невнятно жестикулировать. Этого хватает для моего товарища, и тот показывает на часы, обозначая, что расскажет потом. Проходит время, и небо, что заливалось огнём артиллерии, становится чистым, а вокруг снова расползается тишина. Сижу, сжимая в руках автомат. Рядом сидит Вебер. Он где-то достал мятую тряпку и чистит свой автомат. Тут я начинаю понимать, что ко мне возвращается слух. В голову моментом вливается какофония звуков: от разных разговоров и криков до лязганий амуниции и оружия. С непривычки у меня начало резать слух, но потом все звуки становятся тише. Я снова привыкаю к бытовому звучанию в траншеях. Касаясь внутренней стороны уха, замечаю непривычные неровности. Оказалось, запёкшейся кровью. Вот так новости! А ведь мог полностью слух потерять. Повезло! — Очнулся, контуженный. — Пауль посмотрел на моё растерянное лицо, смачивая тряпочку водой из фляги. — Немного... — Это хорошо. Бойня ещё не началась, а ты уже был таким вялым, как труп. Я на тебя тогда посмотрел, ты даже не моргал. — Поэтому ты решил посмеяться? — Лицо у тебя тогда было смешным. Уж извини. Я полностью понимал его странный юмор. Если не отшучиваться, то можно потеряться в подобных условиях, уйти в собственные мысли и съесть себя изнутри. Сколько времени нам дали на передышку? Будет ли ещё обстрел? Или они пойдут в атаку? Столько вопросов, но ни одного внятного ответа. Мы все сидели в напряжении, ожидая того, как судьба распорядится этой ситуацией. Справа от меня сидел парень, который лицом уткнулся в колени, закрываясь при этом руками. До этого от него не было каких-то звуков, но тут я услышал, как он плачет. Положив руку на его плечо, замечаю, как тот поднимает свою голову и смотрит на меня. Солдат очень молодой, ему около восемнадцати лет. Взгляд его отдавал отчаянием и безнадёгой. Его зрачки то и дело бегали по мне, а из опухших глаз лился ручей слёз. — Терпи, все будет хорошо. Лучше скажи мне, как тебя зовут. — Я не сильно умел в поддержку людей, но постараться всегда стоило. Не все могут одинаково стойко переносить на себе такие моменты. — Я не могу! Я не могу! Я хочу домой! Очень хочется домой... — Его дрожание в голосе и попутные всхлипы с каждой секундой убивали частицу моей души. Да, я знаю его всего минуту, да и как же, даже имени не имею при себе, но чувствую его переживания на себе в полной мере. Просто переживаю их иначе. Мне интересно, что толкнуло такого человека идти на войну, а не пытаться жить на гражданке, раз он осознавал свою слабость в нервах, или он хотел её побороть таким способом? Вдруг тело, что дрожало и ревело, падает на бок, сжимаясь калачом. Это замечает Штар, стоящая рядом и осматривающая поле биноклем. Обернувшись на нас, она замечает парнишку, а затем меня: — Что ты сделал с солдатом? — Прорычала реплика. — Я? Ничего. Он начал плакать и сам упал. У него в голове беспорядок сейчас. — Тогда наведём там порядка. — Штар села на корточки рядом с солдатом, взяв того за плечо. — Боец, ты меня слышишь? Поднимись и сядь. Посмотри мне в глаза. В ответ - лишь продолжающиеся всхлипы. — Когда с тобой разговаривает Протектор, лучше слушаться. У меня терпение не резиновое, — брови Штар нахмурились, а рука сжалась. Раздался глухой стон, но ничего более. — Ладно, тогда будем по старинке править голову. — Реплика сняла с плеча ружьё и прикладом ударила парня по спине. Поднялся вой, на который обратили внимание все близ сидящие. — Ты решил играть со мной, идиот? Вставай сейчас же, пока я тебе ребра не обломала! — Грозный тон Протектора сорвался на крик, а я уже был готов встать и пожертвовать собой, лишь бы парень успокоился. Но тот сам соскочил, схватившись за ружьё. Началась борьба, которая привлекла солдат и других реплик. Всё это могло перерасти в драку. Повезло быстро расцепить их. Однако то, что следовало дальше, я не мог ожидать. Тот парнишка во всей это потасовке смог снять с ружья Штар штыковой нож. Как только он приземлился на землю, то тут же вонзил лезвие себе в горло, загоняя его глубже, после чего повторял это несколько раз в разных местах своей шеи. Мы не сразу смогли понять, что происходит, но когда уже попытались его отцепить от ножа, было поздно. Кровь фонтанировала на броню и форму, а сам он хлюпал, захлёбываясь в собственной крови. — Врача сюда, срочно! — Позади послышался чей-то голос, пока мы пытались выровнять его шансы на выживание. Быстро расстегнув ремни и сняв броню, я начал рвать на нём его гимнастёрку для более свободного обеспечения помощи. Сзади меня оказался Пауль, который протягивал тряпки, предварительно промытые водой и марлю. Я смотрел на глаза парня, которые обрели покой и теряли свой жизненный блеск, но нельзя было его отдавать на небеса. Не сейчас. Хоть я и понимал, что он задел важные для жизни артерии, но вдруг получится. Прижимая к шее марлю и тряпки, я делал все аккуратно, не провоцируя удушье. Ткань пропитывалась багровой жидкостью, окрашивая мои ладони. Вокруг тела собралась толпа солдат, которая подавала больше бинтов. Пока мы ждали хоть кого-то. Кроме звуков хлюпанья и шороха ничего более не звучало. Все как один замолкли в данный момент. Тут толпу растолкали два солдата с носилками и реплика-офицер. Осмотрев тело, та лишь тяжело вздохнула, смотря на стеклянные глаза и взгляд, который умиротворённо смотрел на пасмурное небо. — Он не жилец, не был им при первых же ударах. Такого только в короб... Грузите его. — Два солдата подняли тело и перенесли на носилки. Все трое ушли туда, откуда вернулись. А среди нас так и повисла тишина. Никто не хотел сейчас разговаривать. Даже та Штар, что минуту назад била его, молчала. Хоть ее взгляд и выражал безразличие, я понимал, что она, как и мы, была потрясена ситуацией. Не подавая вида, реплика подняла с земли свой нож и снова прикрепила его на ружьё. Я посмотрел на свои ладони, что полностью покрылись липкой жидкостью багрового цвета. Никогда не думал, что первая кровь на моих руках будет не имперской. Мюллер однажды говорил нам всем: "Слабый умирает первым, будь то собственные руки или руки врага". Теперь я понимаю значение его слов. Произошедшее сейчас очень сильно сотрясло мораль тех, кто лицезрел эту картину. Даже Пауль, вечно весёлый шутник, молчал, а лицо его было серым и безэмоциональным. Мимо нас пробегало всё больше носилок с телами. Где-то снарядам повезло упасть прямо в траншею, лишая жизни многих, а кого-то оставляя калекой. Винета, что сияла на плакатах своими бесконечными морями, сейчас очень больна, ранена множеством рвов, пропитана кровью и спиртом, порохом и железом. Сколько ещё будет идти эта война: смогут ли другие поколения, что будут после нас, застать "Колыбель человечества" снова яркой и сияющей? Прошло некоторое время, как огонь имперской артиллерии повторился вновь, унося ещё больше жизней, гештальтов и реплик. Пока не наблюдалось ни намёка на атаку. Нас с одним из солдат приставили к носилкам. Рабочих рук не хватало, чтобы вынести всех раненых к санитарам. Уносили из траншей всех, кто подавал признаки жизни. Мертвые тела и их остатки погружали в деревянные коробы, которые потом должны были закапывать в "братские могилы". Вид крови вызывал у меня не самые приятные чувства. Ещё с той ситуации с самоубийцей я думал, что оставлю на нём свой завтрак, но рвотные позывы получилось остановить. Если доводилось таскать тела реплик, то делали это вчетвером. Основной костяк биомеханических войск составляли Штар, а они весят прилично. Расправились с одной из проблем, осталась другая - бесконечное ожидание. Имперцы решили выжимать из нас все ресурсы и тянуть время. Думают, что смогут прийти на готовое. Однако они не понимали, что сидят здесь очень сильные духом люди. Несмотря на уставшие лица и бесчувственные взгляды, они готовы принять врага всей грудью. Не знаю, подхожу ли я под это описание. Резко посетившая мысль не давала покоя: а не испугаюсь ли я? Смогу ли крепко держать оружие и стрелять? Я готовил себя к самому худшему. Лучше так, чем потом быть у стенки за дезертирство. — Не найдётся огня? — Мой поток мыслей сбил солдат, что был со мной на носилках. Ещё тогда он меня удивил: сам по себе мужчина был маленького роста, около полутора метра, но силы в нём было как с Майну. На плече тот носил повязку с красным крестом, а его бронежилет отличался от наших: он был белым. Настоящий полевой санитар. Больше всего в его образе меня заинтересовали очки, что поддерживались не дружками, а висели на резинках. Линзы в оправе уже пошли трещиной, однако ему это не мешало. Он даже не обращал внимания. — Извини, дружище, нет зажигалки, — тихо проговорил я. — Досадненько, конечно, — почесав свой щетинистый подбородок, мужчина развернулся и подошёл к стайке Штар, что стояли отдельно от всех, разговаривая о своём. Они радушно поделились с ним огнём, а офицерская реплика ещё и свежую пачку сигарет протянула в руки. На секунду задумался, что мог пойти в медицинский, если бы знал, что попаду на войну. У них тут вон какие привилегии. Санитар вернулся ко мне, вскрывая пачку и доставая оттуда сигареты. В отличие от папирос, данная вещица была на вес золота. Ими можно было платить за всякие приятные услуги. — Прошу, ты сегодня отлично мне помог. Считай, заслужил, — мужчина протянул две сигареты. — Спасибо большое, не стоило. Скворцы их для вас припасли. — Пусть будет. Мне, если надо, легко найти еще. Я взял свой маленький подарок и положил его в пачку к папиросам. Будто имперскую элиту подселили к обычному народу. Но это всяко лучше, чем они промокнут где-то в кармане. — Откуда будешь, солдат? Акцент у тебя совсем не местный. — Ротфронт. — О-о! Так с одной земли будем, — повеселившим тоном ответил мне санитар. Тут он делает долгую затяжку, после которой следует большое облако табачного дыма. А ведь и правда, его манера общения мне показалась родной и очень знакомой, но понял я это только сейчас, будто бы уже привыкнув к акценту Винеты. — Меня, это, Виктором зовут. Виктор Лю. — Мужчина протянул мне свою руку. — Йенс Раух. — Пожав друг другу руки, мы с ним разговорились о доме. Оказалось, тот ещё на Ротфронте, помимо работы со здоровьем гештальтов, подрабатывал техником у реплик на полставки. Поэтому сейчас он способен обеспечить первую помощь пострадавшим Штар, за что они его и уважают. Время шло, а мы уже втроём стояли и жгли у себя в зубах табак. Пауль нашел нас совсем случайно, думал, что меня тоже прибило снарядом. Удивило то, как быстро он отошёл от случая с парнем. Прошёл час, а он уже травил свои язвительные шутки и подколы, попутно развеселив моего нового товарища. Боже, прошёл только час, а до конца цикла ещё примерно половина от того времени, что пролетело с самого утра... Ощущение такое, будто мы застряли в петле, которая не собирается двигаться с места. Однако это ощущение быстро сломалось, стоило мне посмотреть на часы. Уже обед. Из-за активного обстрела с тыла к нам не мог никто приехать, в том числе и полевая кухня. А значит это то, что сегодняшний суп будет единственным радостным событием. Ведь придётся прибегнуть к тактическим запасам. О них я услышал ещё на корабле. Не понимал, почему при одном только упоминании бывалые солдаты корчили носы и прикрывали рты. Оказывается, так гордо называемые "стратегические запасы" не что иное, как просроченные пайки, которые Нация ещё при революции тянула с имперских складов. Один раз пришлось познакомиться с этим чудом. Мой живот ничего хуже не переваривал, да и на вид это выглядело как орудие для пыток. Но даже эта вещица с хлебом была лучше, чем голод. Тут мимо нас прошёл солдат с тележкой. На ней стоял вскрытый ящик, из которого это чудо и красовалось. Рядом лежал хлеб в мешках, покрытый плесенью, промокший, но хлеб. — Ух, ну и запах! — Пауль зажал нос пальцами, отвернув голову. — Если убрать часть с плесенью, вполне съедобно. С голодухи не помрём, — сквозь зубы протянул Виктор, притаптывая окурок сапогом. — Это уж точно. Ну, пусть Великая Революционерка меня спасёт, — вызвавшись героем, я первый взял консервированный паёк и кусочек хлеба. Действительно, склады хорошо промокли от ливней, потому что хлебом это было сложно назвать, скорее как сухарь, промоченный в стакане воды. Не успев поднести ко рту всё это чудо, я услышал сирену и щёлканье снарядов. Похоже, началось. С радостью оставив своё подобие обеда, стягиваю с плеча "Драхе", снимая его с предохранителя. Прижимаясь телом к брустверу, я создаю опору для своего пистолет-пулемёта, ожидая врага. Однако вдали лишь расстилается дым. Они прикрывают свою атаку? Собрались сближаться, не давая нам права на ответный огонь. Уж они прекрасно знали, как туго у нас с боеприпасами, поэтому просто шить в дымовую завесу - самое глупое решение. Фронт затих, ожидая действий. Из белой пелены послышался вой - боевой клич множества солдат, который со временем стал единым и устрашающим. Мне показалось, что земля дрогнула. или это мои ноги дрожат от страха? Не могу понять. После послышался топот сапог. Вот тут и началось самое интересное. Из дыма выбегали фигуры в противогазах с винтовками на перевес. Некоторые останавливались, чтобы прицелиться и выстрелить в нашу сторону, но такие сразу же падали замертво, получая свою пулю. Вокруг началось стрекотание автоматов и редкие, но очень громкие хлопки из ружей. Припасов на "BW" итак было мало, но дальнобойного оружия толком и не имелось. Оставалось надеяться, что большой брони эти ребята с собой не захватили. Я стрелял в каждого, кто попадал в мой прицел. С непривычки уши немного закладывало, но это мелочи, если сравнивать с артиллерией. Сзади нашей линии огня солдаты в спешке таскали ящики с места на место по мере необходимости, а имперцы все прибавляли в количестве, продолжая переть на нас, как пушечное мясо. Самое удивительное, что это частично работает. Враг наседает, истощая наши патроны. Я меняю магазин за магазином, пока перед моими глазами не вылезает имперский солдат в противогазе, буквально на расстоянии вытянутой руки. Этот гад смог проползти по воронкам от снарядов и сейчас готовится втянуться в ближний бой. Я нацеливаю на него оружие и быстро нажимаю курок.*Клик Клик*
Заклинило? Прямо сейчас? За мой "Драхе" уже цепляются руки врага, пока мы оба падаем на землю. Получив преимущество, имперец ставит свое колено на мою грудь, не давая и шанса встать. — Все вы на одно лицо, революционские свиньи, — прохрипел солдат, вытаскивая с пояса нож. Я хватаю его руку за запястье, получая удары кулаком от другой. В глазах начинает всё плыть, но есть шанс перевернуть его на спину. Парень не сильно превосходит меня по физической форме.*БАХ!*
В момент у моего врага слетела каска, а от головы осталась лишь половина. Вторая уже разлетелась по стенке траншеи вместе с мозгами. Он упал рядом со мной, роняя нож и освобождая из своего захвата. Моим спасителем был солдат. Он же, повесив свой дробовик на плечо, помог мне встать. Я обернулся назад в поисках своего оружия, но мой взгляд зацепился за мертвого имперца, чьё тело лежало в неестественной позе, а остатки его головы повёрнуты ко мне. Через запотевшую линзу противогаза на меня смотрел глаз и... Моргал? Нет, он уже мёртв, у него половины черепушки нет. Я слышал, как он издавал звуки, пытался что-то сказать? Я начинаю бредить, ноги подкосило, и моя туша валится на колени. Ком подступил к горлу. Меня начинает тошнить от его вида, но я не могу свести взгляда. Руками опираюсь на его тело, чувствуя, как рвота подходит наружу. Меня вырвало рядом с ним. Этот отвратительный привкус желчи во рту и запах. Я попытался подняться на ноги, но меня охватил тремор. Тот боец, что убил этого парня, быстро подбежал ко мне, помог встать, подхватив моё тело. Так мы и дошли до санитара, где Виктор помог мне. Оказывается, он единственный здесь, кто обеспечивает первую помощь. Тяжело раненых солдат увозили в тыл, но сейчас враг очень близко, поэтому перевозки обеспечить было невозможно. Большинство лежали уже на холодном полу блиндажа. Кому-то стелили простыни. Матрасы на койках, которые когда-то были белыми, сейчас стали оранжевыми с пятнами засохшей крови. Мне было очень тяжело смотреть на все эти лица, что передавали агонию. Эти болезненные стоны и крики лишь сводили с ума. Бои шли уже несколько часов, но сейчас они были похожи на игру в шахматы. Мы делали свой ход, стреляя в тех, кто был достаточно смелым, чтобы высунуться из укрытия. Они отвечали тем же. В спускавшихся сумерках сияли вспышки от выстрелов. Такая тактика давала время на отдых, время на раненых и голодных. Нужно было восстановить все свои силы. Уставшие солдаты снимали с себя каски, ели и жадно цеплялись за фляги. У всех были уставшие глаза и охрипшие от криков голоса. Как только мне стало лучше, помог солдатам оттащить ящик с амуницией, так как к оружию меня не пустили. Руки все ещё предательски тряслись, сводя мою боевую эффективность к минимуму. Нельзя было оставлять никого без запаса, иначе всё грозило прорывом нашей обороны. По дороге встретил Пауля. Тот сидел на табуретке, сонно качая головой под такт песни, что пели наши товарищи по оружию. Не стал его выводить из этого состояния. Он заслужил свой отдых, как и я, как и все здесь. Но нельзя всем сразу прибегать ко сну, мы должны продержаться до утра: подкрепления скоро прибудут.