Милые и не очень истории по скизам.

Кончики пальцев скользят по влажной спине, вырисовывая вдоль позвоночника пути. Где-то снизу слышится приглушенный вздох и тело прогибается сильнее, поддаваясь на ласки рук. Оглаживая ягодицы, ладонь медленно возвращается наверх и сжимает плечо. Кожа ощущает лёгкое покалывание и бесконечное тепло, когда сверху, к спине, прилегает чужое тело. Дыхание над ухом заставляет затаить собственное и услышать унисон двух сердец, которые так гармонично начали бить в такт друг другу. — Моя луна, — раздаётся эхом по черепной коробке, а руки предательски теряют свою силу. Хенджин был слаб перед этим прозвищем, ведь только один человек мог так его называть. Так, чтобы дыхание перехватывало, тело содрогалось, а глаза горели ярким свечением той самой луны. Сынмин называл его так крайне редко и только наедине, только шёпотом. Но и у него была слабость, ведь Хван придумал для него подобное прозвище — Сатурн. « — Почему Сатурн? — недоумевающе спросил Ким, смотря на хитрые глаза парня. — Ты мой вечный покой и мир, — довольно хмычет и скользит губами по шее, заставляя ту краснеть в смущение, — римская мифология. Золотой век. Тогда все жили хорошо.» Хван тихо стонет и прикусывает нижнюю губу, когда пальцы проникают внутрь для подготовки. Между ними интимной близости не было давно, все из-за расписания: съёмок, концертов и без того выматывающих работой дней. И какими бы первые секунды были неприятными, Хенджин подставляется, прося о большем, ведь знает, что Сынмин принесёт лишь удовольствие. — Повернёшься, луна моя? — вновь этот шёпот, это обращение от котрого голова не соображает. И он переворачивается на спину, покорно слушается, — умничка. И парень был бы рад съязвить что-то про французскую тумбочку, да его губы становятся пленниками чужих. И под рёбрами что-то тает, а внизу живота завязывается неприлично тугой узел. Сынмин кусает больно, но так нежно зализывает в извинениях после. Ловко проходится языком по ровному ряду зубов, изучая будто первый раз. Всячески вырывает из уст своей луны мычания. Сейчас они абсолютно одни во всем общежитии и вольны творить что вздумается. Именно поэтому Хван прижат к чужой кровати сразу после душа, не давая себе и мысли об отказе от удовольствия. Сынмин заканчивает издеваться над чужими губами и приподнимает бедра старшего повыше, тут же придвигая к себе. Удобная поза для двоих, но тяжёлая для выносливости Хенджина. — Минни, — смотрит в чужие глаза с мольбой, — мой ласковый Сатурн. И в глазах Кима что-то взрывается. Что-то, что так сильно смахивает на фейерверки. И на лице появляется родная улыбка. Хенджин задыхается в собственных чувствах, когда входят так резко, но так аккуратно. Прогибается настолько, что на худом теле, в районе живота, прекрасно виднеются очертания чужого члена. И рука Сынмина невольно ложится поверх, слегка надавливая и оглаживая. — Ты прекрасен, — шепчет рвано, заставляя карие омуты парня устремиться вверх, — подстать луне. Изящному спутнику Земли. — Какой ты… — не дают закончить, нагло перебивают вновь затыкая поцелуем. Ким скучал от луны и обратно, Хенджин любил ровно столько же. Два человека, что нашли себя в космических объектах отдались друг другу в уединении. Ведь так желалось изо дня в день, когда взгляды встречались словно кометы. ​