Он приходит во снах

      Готелю было жарко. Руки скользили по нежной коже, губы ловили судорожные вздохи и несдержанные стоны неопытного создания, пальцы впивались в худые бёдра, исследовали выступающие косточки. Девушка под ним металась и жалобно хныкала, едва ли способная вымолвить хоть что-то вразумительное, обхватывала его талию коленями и пыталась податься ближе. Он чувствовал, что тонет: в сладком запахе её золотых волос, в её податливости, в собственном желании взять грубо, несдержанно… «Она готова, — шептал внутренний голос, в эту секунду ставший его врагом, — для тебя и только для тебя». Разум оставил его, поддавшись сжигающей всё на своём пути страсти. Стоило ему навалиться на неё, девушка протянула настойчивое «Па-а-ап».       И Готель проснулся.       Подскочил, тяжело дыша, и столкнулся лбом с нависшей над ним Рапунцель. Она тут же ойкнула, скатилась ему под бок, потирая ушибленное место, но быстро опомнилась.       — Папа! Ты в порядке? Ты стонал во сне.       Застонать Готелю хотелось и сейчас: оказаться в одной постели с причиной грёз, не дававших ему покоя уже неделю, — что за издевательство! Тяжесть в паху он стойко игнорировал. Перетерпеть, главное перетерпеть… совсем скоро стража покинет деревню, в которой он обычно покупал еду и продавал свои отвары, и можно будет зажать в каком-нибудь тёмном углу первую попавшуюся селянку. Рапунцель снова загородила ему обзор на комнату и капризно поджала губы, ожидая ответа.       — Спина, детка, это всё спина, — хрипло отозвался Готель, с трудом вспомнив, чего она от него хотела. — Что ты здесь делаешь?       — Решила разбудить тебя. Я соскучилась.       Она накинулась на него с объятиями, трогательно худенькая, но уже оформившаяся в нужных местах. Меньше месяца назад ей минуло семнадцать — в его время в этом возрасте девушки уже обзаводились детьми. Готель подхватил её под лопатки и притянул к себе, уткнувшись носом в золотую макушку: его малышке не грозит унижение материнством. Ведь он её никуда не отпустит.       — Я не отлучался из башни целую неделю, к чему разводить всякие нежности? — для приличия он всё-таки поворчал. Рапунцель хихикнула и отстранилась, давая возможность чмокнуть себя между бровей. — А теперь давай слезай, папе надо привести себя в порядок.       Она покорно спрыгнула с постели и подтащила к нему деревянный таз с водой. Пока Готель умывался, Рапунцель шуршала простынями за его спиной — стоило признать, педантичности и внимания к деталям женщины в хозяйстве ему не хватало. Холодная вода отрезвляла, но не сильно: перед глазами всё ещё блуждали отрывки снов, приправленные фантазиями и одним-единственным воспоминанием, разделившим его жизнь на до и после. Готель взмахнул головой, отгоняя непристойные мысли и заодно отвлекаясь на копну волос. Если всё продолжится в том же духе, расчёсывать уже будет не он, а его.       Рапунцель поправила воротник его рубахи, помогла надеть бархатный жилет, затянула на талии пояс — когда старый приятель советовал выбирать в жёны девчонку помладше, чтоб воспитать её послушной и верной, едва ли мог вообразить, как повернётся его жизнь. Зачем нужна жена? Приёмной дочери достаточно: Рапунцель и за домом следила, и голодным никогда не оставила бы, и развлекала по-детски наивным взглядом на мир, взамен нуждаясь в крохах внимания и подарках, которые ему ничего не стоили. Зверька лучше он не нашёл бы ни в одной из женщин.       «Знамо зачем жена нужна, — внутренний голос противно захихикал, стоило Рапунцель открыть взгляду длинную шею. — Чтобы было с кем забавляться». Готель со свистом вдохнул полной грудью и устало сжал переносицу: раньше целительная сила волос не влияла на него столь отвратительно. Дочурка умудрилась вернуть ему молодость во всех смыслах?       — Я испекла пирог. Твой любимый!       Когда она хотела его порадовать, всегда неосознанно закусывала губу. Этот лихорадочный блеск в глазах и белые зубы он уже видел, но в другой ситуации: на смятых простынях, с задранной до подбородка нижней юбкой и тонкой ручкой, зажимаемой худыми бёдрами. Видит Бог, Дьявол и прочие высшие силы, Готель отдал бы многое, чтобы забыть эту картину… или увидеть вновь, на этот раз вблизи, а не из-за тонкого тюля, как мальчишка, никогда не бывший с женщиной.       — Спасибо, милая, — он знал, как его улыбка на неё действует, и беззастенчиво этим пользовался. Не отказываться же, когда смотрят такими преданными глазами.       Рапунцель подтянула к себе табуретку и села совсем рядом, сложив руки на коленях. Хотелось усадить её на бедро, как много лет назад, когда она отказывалась отлипать от него и днём, и ночью. Готель невольно поймал себя на мысли, что улыбается — дурак, самый настоящий! Только привязанности к цветку в девичьем теле не хватало. Чувства никогда не приносят ничего хорошего. Жизнь научила.       — У нас кончается морковка, — как ни в чём не бывало, заговорила Рапунцель. — И краски…       — Правда? Я почти уверен, что видел полную шкатулку. Вчера.       Никаких красок Готель, конечно же, не видел. Но ему слишком сильно хотелось, чтобы она хорошенько попросила.       — Пожалуйста? — она скорчила жалобную рожицу, очевидно уверенная, что это сработает. Он в ответ остро ухмыльнулся и похлопал себя по колену. — Я так хочу расписать твою комнату, и у нас столько стен, оставшихся без внимания…       Рапунцель говорила что-то ещё. Тараторила, захлёбываясь мыслью, ёрзала, прижималась щекой к его скуле, массировала кожу головы нежными ручками. Готель перестал её слушать в самом начале — вместо этого изучал длинными пальцами выпирающие рёбра, обнимал за талию и думал-думал-думал о том, о чём родителю не следовало.       А может, и не стоило сдерживаться? Как же всё сложно…