Он приходит во снах

      Он приходил во снах.       Высокий, статный, в неизменной шёлковой рубахе с объёмными рукавами и в бордовом жилете, расшитом золотыми нитями. Почему-то Рапунцель никогда не сомневалась, что золото — такое же настоящее, как и кожа, из которой лучший сапожник Короны мастерил его сапоги. Стоял у окна, окружённый ореолом солнечного света, медленно склонял кудрявую голову к плечу и ласково — с чего её воображение возжелало рисовать его столь заботливым? — улыбался одними губами. И никогда, никогда сам не делал первый шаг.       Словно это было всего лишь картиной. Словно стоило ей взмахнуть кистью, замазать фигуру человека, бывшего её миром, и всё пройдёт. Он исчезнет.       Вот только он никуда не исчезал.       — Милая, неужели ты не рада видеть папу?       Когда картинка оживала много долгих мгновений спустя, возвращались и звуки дворцовой жизни, кипящей даже в её собственном сне, и пение птиц, свободных, не связанных по рукам и ногам комом страха в горле, и его голос — слишком высокий для мужчины, наполненный игривыми нотками. Рапунцель так хотелось забыть однажды этот голос. Ведь звать его папой она разучилась.       Она застывала в ужасе и жалась спиной к двери в покои. Холод фантомных кандалов на запястьях и кусок её собственного платья вместо кляпа во рту заставляли тело деревенеть, будто бы окружали её давящие стены маленькой башни в дремучем лесу, а не просторного дворца в столице королевства. Всего на долю секунды его лицо превращалось в набор глиняных черепков, трескалось как зеркало, перед которым он так любил красоваться, и расцветало в ядовитом оскале, пока раскинутые для объятий руки тянулись к ней. И Рапунцель подрывалась в холодном поту.       Он приходил из теней.       Вырастал за спиной отца во время очередного застолья, когда придворные собирались и чествовали королевскую семью. Мощный бас разносился под стрельчатыми потолками замка и, затихая, туманом стелился по полу. Гремели аплодисменты, губы складывались в знаменитое «Да здравствует король!», музыканты по взмаху руки развлекали гостей торжественной игрой. Лишь Рапунцель широко раскрытыми глазами ловила коварную усмешку и занесённый над отцом кинжал.       Этим кинжалом он уже однажды убил того, кто был ей дорог.       Всё прекращалось также внезапно: Юджин шутливо интересовался, не увидела ли она ненароком привидение, Рапунцель переводила на возлюбленного растерянный взгляд — и он уходил. Приходилось нервно улыбаться и крепко сжимать тёплую ладонь Юджина холодными пальцами.       Рапунцель любила его больше жизни, но никогда не рассказала бы о том, как сходит с ума. Ведь он был мёртв.       — Ты бы хоть по имени меня звала, раз отцом не признаёшь.       Шли дни. Недели. Месяцы. Сны с его участием всё реже обращались кошмарами и всё привычнее становились. Рапунцель уже не вздрагивала, когда замечала за углом полы его плаща, не вертела головой, когда ветер приносил отголоски его смеха, не пялилась безумными глазами в пустоту, вызывая вопросы у семьи и друзей. Рапунцель смирилась с его присутствием в своей жизни.       Иной раз казалось, что все дороги вели её к нему.       — О, да брось, дитя моё, я же всё равно порождение твоего воображения, я никуда не денусь, если ты просто будешь меня игнорировать.       Она жила с ним под одной крышей слишком много лет, чтобы не усвоить простейшее правило: никогда не делай вид, что его не существует. Его рассуждениям нужно было внимать, не перебивая (хотя сам он едва ли дослушивал до середины то, о чём она рассказывала), прибегать на первый зов и очень громко переживать, если с ним приключалась неприятность. Настоящий он, наверное, посмеялся бы над мелочностью её мести — но Рапунцель слишком ценила мгновения, когда призрак раздражался и терял над собой контроль.       Когда она только успела стать такой злобной?       — И всё-таки вкус на мужчин у тебя отвратительный.       В какой момент он перестал изучать широкими шагами её комнату и теперь каждую ночь ложился рядом? Связано ли это со свадьбой? С первой брачной ночью? Он беззастенчиво игрался с её волосами, нависал и шептал ядовитые фразы на ухо, изображая Юджина — Рапунцель прикрывала глаза и ждала, пока ему надоест. Проваливаясь в темноту, она знала, что он не переступит черту.       — Вот видишь, не так уж ты и плох, Готель.       Пожалуй, ей ещё не доводилось наблюдать, как быстро могут чернеть глаза. Ни с Юджином, за годы не растерявшим огня любви к ней, ни с отцом, злость которого была способна уничтожать целые города. Готель затаил дыхание и спустя мгновение набросился на её шею со страстью жаждущего, отыскавшего колодец с водой.       Рапунцель почти забавляло, как резко можно поменяться ролями. И кто теперь пропадёт, папа?