Ради тебя я поступлю на химфак

— Ой, ой, ой, костюшки мои старые… — бурчал Флинт, начищая картошку. Рейстлина упекли готовить пищу, поэтому он сонно нарезал нарезал салаты, пока печка обрабатывала мясо. — Вот ноют и всё тут, може подскажешь что-нибудь, малец?  — Попробуй мазаться вот этим, — Рейстлин показал средство на экране телефона.  — Ух ё, а откуда ж его взять?  — Я привезу, — вздохнул Рейстлин и снова склонился над колбасой.  Карамон и Стурм в это время пололи сорняки и уничтожали насекомых. Лица у обоих при этом были такие, как будто они решали мировые задачи. Тика собирала яблоки и груши и приносила их на веранду к Рейстлину и Флинту. Иногда она кому-то из них помогала, но потом вновь уходила.  Танис философски занимался поливом, выслушивая жалобы и ругань со всех сторон. Китиара весело лазила по деревьям за черешней и забиралась так высоко, что у Флинта помимо костей заныло сердце.  — Упадёт же, ей-богу…  Тассельхофф мелькал и тут и там, и вместе с его появлением неизменно что-нибудь пропадало.  — Вот он, главный вредитель, — ворчал Флинт и вместо тонкой кожицы отрезал половину картофеля. — Ни химикаты, ни хищники, ни тапок! ничего его не берёт. Ох, жизнь моя жестянка…  — Я всё! Накрывайте на стол, — примчала Китиара с тремя вёдрами черешни. Затем она убежала и принесла ещё четыре.  — Ёмоё! — воскликнул Флинт. — У меня всего два дерева! И четыре ведра! Откуда ты это взяла?!  — Тас кое-что показал, — она лукаво подмигнула старику. — Ну-ну, братец, и где моя еда? — по плечу Рейстлина прошёлся чудовищный удар.  — Ай! Я чуть палец не отрезал! — возмутился он.  — А ты не спи! Что так вяло режешь?  — Если можешь лучше, забирай нож и режь сама! Я ещё не выздоровел до конца. Температура тридцать семь и восемь. Горло очень сильно болит… — Выбора у тебя нет, так что давай пошустрее, если не хочешь, чтобы кто-то пострадал.  — Ишь ты какая, — сплюнул Флинт в ведро с картофельной кожицей. — Пошустрее ей! Нет бы делом заняться.  Но вскоре и Тика, и Танис тоже закончили, долго мучались лишь Стурм и Карамон.  Чтобы успеть к их нашествию, Рейстлин накрывал уже что есть: три салата, жареная свинина и скоро должна была свариться картошка. Флинт достал пиво, сок, чай и воду. Посуды на даче оказалось немного, даже учитывая Рейстлина, который есть не собирался, тарелок хватило на трёх человек. Одноразовой посуды было ещё меньше, как раз Стурму с Карамоном ничего не осталось. Рейстлин рассудил, что его брат более прожорливый, поэтому ему предоставил целую кастрюлю, наложив туда всего понемногу. Тоже самое он проделал со Стурмом, только ему повезло меньше: пришлось есть на крышке из-под кастрюле.  — Рейст! Братик! Я тебя расцелую! — увидев еду, пусть и столь скромную, в опечаленных глазах засияло счастье. Он обнял брата так крепко, что тому показалось, будто сейчас сломаются рёбра. Стурм не был столь впечатлён, но, кажется, он смирился с судьбой.  — Я вообще не понимаю, зачем тебе эта дача, дедуль, — проговорила Китиара, жадно поглощая еду. — Ты всё равно не можешь на ней работать и привлекаешь нас. Может продашь? Такому же сумасшедшему пенсионеру. Богатенький станешь. Все болячки вылечишь.  Пока они ели, Рейстлин лежал в гамаке на веранде, чувствуя себя хуже некуда. Он был рад только, что Даламар не пристаёт — у того наметились некие «семейные дела», а так он был вполне не против поработать на даче — хоть на душе спокойней. Но Рейстлин не мог не заметить какое-то странное чувство, которое поселилось глубоко в сердце и угнетало его.  «Разве стало бы лучше, будь он рядом?» — размышлял Рейстлин, проваливаясь в бездну. — «Ведь он только мешает…»  Перед глазами мелькали его образы: как он списывает на уроке, как фотографируется для какого-то мероприятия, как рисует песком и как целует Рейстлина в лоб.  Вспомнилась его комната, светлое место с дорогой хорошей мебелью, уставленное разной ерундой вроде фигурок, дисков, искусственных цветов и ваз причудливой формы. В этой комнате долгий год назад лежал Рейстлин и наблюдал за тем, как Даламар увлечённо играл в приставку. Несколько неловких разговоров, странных поглаживаний, робкий поцелуй — и они уже друг в друге… Это было так необычно и в то же время так…прекрасно. Рейстлин помнил боль и удовольствие, сладкий голосок Даламара и его ловкие, нежные пальцы, поцелуи по всему телу. Поцелуи…Рейстлин заулыбался. Он вспомнил, как наутро пытался всеми способами спрятать засосы, плотно покрывающие шею, плечи и руки.  Вспомнилось смятение от мягких прикосновений к пяткам и щекотное облизывание. Рейстлин так и не понял, понравилось ему тогда или нет, хотя Даламар всё время рвался повторить подобное.  «Тогда наши отношения стали…такими? Тогда ли?..» — задумался Рейстлин. Он вспомнил, как ещё в детском саду они гуляли за ручку, и Даламар всё стремился обнять его или погладить, а однажды, в тайне ото всех, поцеловал в щёчку. В начальной школе времени стало меньше, и действий предпринималось меньше, но Даламар то и дело говорил что-нибудь…недружеское. Но и не враждебное. — «Да уж…мы всегда были такими», — а в средней школе уже началось: поцелуи, массаж, совместная мастурбация, минеты…и в итоге всё пришло к этому. — «Тем не менее…мне так нравится всё это. Всё-таки…всё-таки, наверное, я тоже люблю его. Должен ли я в этом признаться? Разве итак непонятно? Но тогда мы закрепим наши отношения. А так оно нам нужно?»  Вместе с приятными моментами вместе, вспомнилась семья Даламара. Они не казались слишком строгими, но и совсем не баловали сына. Рейстлин вообще поражался многому из их жизни. Маленький одноэтажный домик достался матери по наследству, в каком они жили и сейчас. Конечно, был проведён капитальный ремонт, и ту полуразрушенную Рейстлин с трудом узнавал по планировке(Даламар как-то показывал фотографии).  По линии матери Даламар принадлежал к древнему далёкому народу, часть которого переселилась сюда. Именно с языка этого народа он брал некоторые свои словечки вроде того же «шалафи».  Его отца Рейстлин видел только на портрете в этом доме. Даламар признавался, что если тот приедет раз в год, то это большая удача. Хоть деньги на жизнь присылались немаленькие, да и мать сама зарабатывала неплохо, Даламар, кажется, находился в самом низу списка наследников, состоявшем ни много ни мало из примерно десяти участников, из которых не меньше семи детей и несколько братьев и сестёр.  «Разве можем мы быть вместе? Разве я не испорчу репутацию? Нет, лучше буду молчать, пусть у нас сохраняться эти примитивные сексуально-денежные отношения».  — Рейстлин…Рейст! Всё хорошо? — над ним склонилось обеспокоенное лицо Карамона.  — Карамон, — прошептал Рейстлин и провёо рукой по его щеке. Это удивило брата до чёртиков. Он прижал руку ко лбу Рейстлина.  — У тебя такой сильный жар! Я знал, что тебе нельзя ехать. Проклятый старикашка…  — Карамон, я хочу домой. Хочу…решать задачи на сплавы, — на лице Рейстлина застыла необычная для него светлая улыбка.