Ради тебя я поступлю на химфак

— По мне так и в плацкарте можно было… — пробормотал Рейстлин, неловко зайдя в купе. — О боже…  — Ну как тебе?  — Какого чёрта ты взял романтический СВ?! Это точно наши места? Здесь везде розы валяются!  — Всё правильно. Мы там, где нужно.  — Даламар! Все подумают, что мы встречаемся!  — А мы разве не встречаемся? — Даламар помог ему уложить чемоданы.  — Я с тобой даже не дружу! Я тебя даже не знаю! — Рейстлин злобно плюхнулся на кровать, взял три бархотно-красные розы и невольно приставил к носу.  — Нравятся? — Даламар присел рядом и навис над ним.  — Я не люблю цветы. Зачем ты даришь их мне всё время?  — Но ты всё время их нюхаешь. Мне кажется, на самом деле ты их любишь.  — Ты знаешь, Даламар, — Рейстлин стыдливо опустил глаза. — Я люблю тебя. А не цветы.  — Ну хорошо, — хихикнул он, играя с редкими прядями волос Рейстлина. — Это значит, сегодня всё состоится? Ты в хорошем настроении?  — Я в ужасном настроении! Мне предстоит бессмысленно страдать три недели! Так что перед этим…можно…чуть-чуть расслабиться… — Давай подождём, пока начнёт ехать? Лично у меня ещё никогда не было секса в движущимся поезде!  — Ладно…тогда давай займёмся химией…смотри, здесь задачи на сплавы…  Увлечённый наукой, Рейстлин и не заметил, как застучал по шпалам поезд, и крайне озадачился, когда Даламар посреди решения задачи вдруг плотно занавесил окно и стал стягивать одежду.  — Эй! Ты чего?  — Так расслабляемся же, — он с небывалым удовольствием расстегивал штаны Рейстлина. Тот лежал уже без рубашки.  — Я не закончил объяснять! — резко вытащив ремень, Рейстлин завязал его вокруг шеи Даламара и притянул к бумаге, освещая её фонариком телефона. — Значит так… Полуголый Даламар покорно сидел и слушал, иногда изображая интерес.  — Ты всё понял?  — Ага. Знаешь, шалафи, мне так даже больше нравится. Не хочешь стать моим хозяином? — Я…я таким не увлекаюсь!  — Хм, жаль. Верхний должен быть более опытен, чтобы что-нибудь не повредить…хотя я не сомневаюсь в твоих знаниях анатомии…  — Я боюсь!  — Попробуй просто выпороть меня. Я плохой мальчик, хи-хи-хи…  — Фу…  В ходе неловкого долгого спора пришли к своей обычной позе на боку с небольшими изменениями.  — Ах! — пискнул Рейстлин, когда зашло уж совсем глубоко. Зная, что за дверью бродит проводница, он изо всех сил старался сдерживаться. По ощущениям это мало чем отличалось от обычного сеанса, разве что голова кружилась сильнее чем обычно и казалось, что можно упасть с кушетки в любой момент.  А ещё Даламар выглядел несколько иначе. Помимо того ремня на шее, другой ремень крепко связывал руки, а рот затыкала бумажка из тетради.  Рейстлину эти инновации совершенно не нравились: процесс от этого не изменился, а всякую чепуху под ухом никто не мелит! А на этой чепухе, между прочим, строилась самая искренняя часть их общения.  Зато сам Даламар, кажется, наслаждался по полной.  — Ты кончил раньше меня, — презрительно отозвался Рейстлин, когда всё завершилось, и демонстративно выкинул презерватив. — Разве не унизительно?  — Шалафи, я шутил про «импотент в пятнадцать». Не принимайте близко к сердцу. Десять минут — это всё-таки больше, чем две.  — А у тебя обычно получается дольше пятнадцати!  — Но мне было так хорошо! В следующий раз я хочу, чтобы ты по-настоящему меня задушил!  — Я хочу стать великим учёным, а не сидеть полжизни в тюрьме! Знаешь что? — Рейстлин снял ремень с его шее. Там остался красноватый след. — Вот тебе! — он резко стегнул Даламара по животу. — Порю тебя, как ты и хотел! Тупой извращенец! Сдохнешь в канаве с наркоманами, пока я буду учиться в лучшем универе страны! — каждое слово сопровождалось жестоким ударом.  — Не будешь…ах!…скучать, шалафи?  — Немножко… — со вздохом Рейстлин опустил своё оружие и нехотя развязал руки Даламара. На животе остались царапины, которые он неосознанно ощупывал. Впрочем, как бы ни старался Рейстлин, его руки были очень слабыми, а ремень некачественным, так что серьёзного вреда не предвиделось.  — Это значит, что каждый вечер перед сном ты будешь плакать обо мне и бояться спать, потому что я приснюсь тебе?  — Это значит…что я буду вспоминать об этом дне, если мне попадутся задачи на сплавы.  *** — Это просто ужасно, — из горы одеяла выглядывало только несчастное лицо Рейстлина. — Я покончу с собой завтра же, если ещё один день пройдёт так же, как этот. Я не выдержу ещё двадцать!  — Шалафи, разве это не было прекрасно? — Даламар сидел у кровати и нежно гладил плечи Рейстлина. — В бассейне тебя как раз научили плавать. Теперь не так страшно, правда?  — Я не хочу идти туда завтра…я считал каждую минуту до конца занятия.  — Ну астрономический кружок же тебе понравился?  — Нет…это просто меньшее из зол.  — А мастер-класс по рисованию песком? Классно же было! Я куплю себе такую штучку домой. Буду регулярно заниматься!  — Единственное, что мне понравилось — это свободное время. Я так не могу, Даламар!  — Даже кормят невкусно?  — Невкусно! И много людей! Везде шум и мерзкие улыбчивые лица! И ты везде! Тоже бесишь меня.  — Ну прости, прости, — Даламар отошёл к своей кровати. — Попробуй найти хоть что-то хорошее. Здесь ведь очень красиво, этому месту почти сотня лет. Хранит историческое наследие. Ты должен гордиться, что можешь здесь побывать!  — Не хочу я здесь бывать! Хочу домой! Купи мне билеты на завтра…пожалуйста. Я просто хочу оказаться подальше от детей, вожатых, музыки и воды! Уберите меня кто-нибудь отсюда!  — Шалафи, это моя детская мечта! Побывать в Артеке с тобой!  — И что мне теперь? Три недели безнадёжно страдать?  — Ну…может я могу как-то…поднять тебе настроение?  — Нет! Только если закажешь мне билет обратно! А если ты не собираешься этого делать, то спокойной ночи!  ***  Перед глазами у Рейстлина всё плыло, возникали размытые пугающие образы. Шептали что-то неразборчивые многочисленные голоса.  — Шалафи, уже подъём. К нам вожатый идёт. Слышишь? Что-то ты сегодня ленивый… — некто тряс Рейстлина за плечи, а потом на его лицо легло что-то холодное. — Божечки! Принесите градусник, срочно! И жаропонижающее!  Рейстлину казалось, будто нечто огромное топчется по его черепу. Это быстро прекратилось, но заговорили далёкие голоса.  — Отче наш, иже еси на небесах! Сорок два градуса! Он точно живой?!  — Вроде дышит…я вызываю скорую!  — Я тоже вызываю скорую! Вызывайте скорую всем отрядом! Это же если он помрёт, то меня в тюрьму посадят?! Да святится имя Твоё, да приидёт Царствие Твоё…  Весь мир заходил ходуном. Казалось, будто Рейстлин плашмя лежит на поле боя и по нему скачут кони в тяжёлой брони, и всюду так шумно, так ярко, так больно…  Он не знал, когда проснулся. Глаза всё ещё видели плохо. Рейстлин с трудом мог вспомнить, кто он.  «Похоже на больницу», — до него доходило довольно долго. Стоит сказать, эта мысль вызвала мало приятных эмоций. С младенчества и по сей день он так часто бывал в самых разных лечебных учреждениях, что порой дурно становилось от одного слова «больница» или, ещё страшнее, «поликлиника».  Спустя ещё несколько долгих осознаний Рейстлин пришёл к выводу, что лежит под капельницей и от слабости едва может дышать, моргать и глотать, не говоря уже обо всём остальном.  — Ему легче?! — голос звучал где-то далеко. — Рейст, это я, Карамон! Твой брат-близнец! Ты узнаёшь меня?  — Заходил в мою комнату?  — Что-что?! Узнаёшь?!  — Держись подальше от моей комнаты, — звуки складывались в слова с большим трудом.  — Шалафи, а я? Меня узнаёте?  — Биология.  — Биология? — Биологию хочу.  — Хорошо…  — Мочеполовая система. Читай.  — Подожди, нужно с диагнозом разобраться…  — Экспресс-тест на ковид положительный, — вошёл в беседу третий голос. — Однако это может быть грипп. Так или иначе, температура ниже тридцати девяти не падает. Боюсь, посещения придётся запретить, даже через стекло. Пациент крайне нестабилен.  Все голоса исчезли, а когда кто-то появился рядом, Рейстлин спросил:  — Доктор, у меня ковид?  — Возможно.  — Почему у меня ковид в две тысячи двадцать четвёртом году? Я не успею за трендами.  — Что уж здесь поделаешь? Остаётся только лечиться. Чувствуете запахи?  — Чувствую смерть.  — Ну ничего, температурка спадёт — и как заживёте!  ***  — Как твоя жизнь в лагере? — уныло узнавал Рейстлин.  — Неплохо…у нас концерты проходят, праздники, свечки…только всё это совершенно ничего не стоит без тебя.  — А мне здесь хорошо. Я целый день лежу и разлагаюсь.  — Эх, шалафи, шалафи…вечно с тобой что-то такое приключается.  — А ты биологию принёс? Мочеполовая система.  — Если только свою.  — Не пойдёт. Не могу потрогать через стекло. Хочу слушать лекции.  — Посещения по десять минут. Не усеем всё обсудить. А бедный Карамон переехал сюда из нашего Мухосранска, снимает какую-то землянку и работает, чтобы тебе всякое приносить и как-то выживать. Всё бросил ради тебя!  — Это кошмар. Он каждый день приходит и говорит, что я сильный, и что у меня всё получиться. Это так раздражает. Скажи ему, чтобы уезжал обратно.  — Это очень жестоко, шалафи. Он так старается для тебя…ах, я должен идти…  Глядя ему вслед, Рейстлин вспомнил, что должен был померить температуру. Он достал градусник и, вглядываясь в него пару минут, разглядел неутешительное число тридцать девять и семь.