Наследник

Дом Дракона почти не знал счастья. Это Деймон уяснил, когда был еще совсем мал и он впервые начал видеть их. Нет, днем, хотя ему трудно отличать день от ночи, ведь в святилище всегда было одинаково тускло-светло, он проживал свой обычный скучный порой до ужаса однообразный досуг. Просыпался, и завтракал тем, что приготовили Первый и Второй, иногда получая свежее яблоко или орехи в меду от последнего, который часто его тайком баловал, принося вкусности из большого мира, когда они ходили за провизией. Потом Нома учила его валирийскому, что ему очень нравилось, или мама помогала ему с цифрами, этикетом и прочими науками. Вот этого Деймон не очень любил. Кроме истории о завоеваниях и сражениях, а также разные сказания. Их он любил читать и даже перечитывать. Но остальное… Зачем ему знать что-то об истории домов Вестероса: их девизы, гербы и выдающихся членов семьи из прошлого, или тех, с кем они враждовали, знать, как складывать цифры, или изучать то, как вести себя при дворе, если он никогда не увидит ничего из этого, никогда не встретился с членами этих многочисленных домов с их порой ужасно нелепыми девизами и никогда не будет присутствовать на всяких там пирах и турнирах? Да и не уверен, что хотел. Мир за пределами святилища пугал, ведь если они казались его детскому «я» огромными, то каково было снаружи? Особенно если учесть, что мама говорила, что для нее, живший, когда за пределами этих каменных стен и потолков, святилище казались маленькими. Как сундуки, где хранилась одежда, включая наряды из желтого и оранжевого шелка, навеивавшие на мать тоску, и некоторые богатые тяжелые платья бабушки Рейлы из черного бархата. Они были среди прочих вещей, некогда принадлежавших его отцу, дяде и бабушке с дедушкой, которых он никогда не видел и не увидит, которые король Роберт, или Узурпатор, как его презрительно звала мать, приказал сюда привезти, когда Деймон был совсем крохой. Большую часть одежды мать, Нома и Рия перешили для себя, для него или на другие иные вещи, но некоторые из них, как например то самое платье, или шелк, избежало подобной участи. Деймону нравилось трогать приятную на ощупь ткань и ощущать слабый аромат лавандового масла, которое, очевидно, любила бабушка. Это было самое близкое, что у него было от нее. Это и… они. Те, что приходили в то время, когда приходило время спать, а именно по ночам, которые опять же ему были трудно отличать от дня, ведь здесь, в месте, которое он привык называть домом и святилищем, а мать неизменно звала тюрьмой, не было видно солнца, неба, или иных природных явлений, делящих сутки на те или иные отрезки. Те, что стоило бы назвать снами, но Деймон с течением времени привык именовать их совсем по-другому. Ведь то были, по сути, не совсем сны, а скорее нечто иное. В них он мог только наблюдать, не контролируя, что говорят губы, ощущающиеся как его, или шевелить конечностями, которые казались что принадлежали ему. В них Деймон мог видеть и обонять то, что ему было недоступно. Он видел настоящие цветы, а не те, что нарисовала мама на стенах святилища, как и видел деревья, чувствуя их ароматы, неровную кору и слыша шелест листьев. Мог ощущать вкус еды, какой никогда в жизни не ел и видеть животных, каких никогда не видел, даже в книгах, где не всегда были картинки. А самое главное мог почувствовать тепло яркого — такого яркого! — солнца и узреть бесконечное небо над головой. Как светло-голубое, так и темно-серое, или же черное как тот самый бабушкин бархат, усыпанное яркими сверкающими звездами. Чаще всего в этих снах Деймон был разными принцами. По началу, когда они только начались, хотя он и не помнил точно, когда это было, это были просто сны об играх и уроках, частично похожих на те, что преподавала ему мама, но во снах их вели мужчины разных возрастов в серых балахонах и цепях на шее. Так же, бывало, ему снились тренировки с рыцарями в металлических доспехах, какие не носили те, что его охраняли. Окружение чаще всего было одно и тоже. Одни замок был из бледно-красного кирпича и стоял на возвышении, а другой был из черного камня и окружен водой. Последний ему нравился намного больше. Там были каменные драконы, и прочие вензеля в виде крылатых ящеров. Сама атмосфера того замка была какой-то суровой, но такой родной, как будто Деймон был дома. Иногда же он был принцессами. Странно было ощущать себя девочкой, носить платья и вести себя как леди, когда точно знал, что он мальчик. Впрочем, даже это было не так уж и плохо. Особенно, когда Деймон мог ощутить полет. Ему было неважно, где, когда и кем он сейчас ощущал в те мгновения, когда мог оседлать драконов, малых и больших, и поднять в небо. Это было истинное наслаждение и самые любимые части этих снов-видений, которые, как Деймон понял позже, когда мама начала в их уроках больше всего внимания уделить истории членам его семьи и его дома, могли быть только воспоминаниями. В те мгновения, когда он спал, каким-то непостижимым образом Деймон мог видеть, проживать, то, что уже было прожито его предками со стороны отца. Он не помнил, когда это началось, но помнил, когда впервые поблекла их невинность. Это произошло почти одновременно с тем, как ему в голову стали приходить слова и картинки не только во снах, но даже во время бодрствования, которые порой было трудно удержать в себе, и он мог выпалить их почти против воли матери или тому, кто был рядом. Это не были воспоминания. То были видения о будущем, иногда далеком, а иногда близком. Наверное. Деймон не мог сказать точно, ведь не видел лично то, как они сбываются. Его это сбивало с толку и заставляло чувствовать неловкость. Хотя бы потому, что маму это явно пугало и в то же время расстраивало. Поэтому, по возможности, Деймон старался молчать об этом, как и о своих снах-воспоминаниях, чтобы не тревожить ее. Он ведь очень любил свою мать. Одну из самых постоянных, теплых и верных констант в его жизни. Хотя Деймон и знал, что на самом деле не Эшара Дейн была той, кто дала ему жизнь. Знал, что на самом деле его родителями был принц Рейегар Таргариен, павший до того, как он сделал свой первый вздох, а его кровной матерью была Лианна Старк, дикая волчица Севера, где ему очень хотелось побывать. Знал, что та умерла от родильной горячки, напоследок сумев вымолить у короля-узурпатора помилование для него. Иногда Деймон был благодарен ей за это так же, как благодарен за то, что мама, Эшара, все эти годы терпела плен с ним, даже если не должна была. А иногда горячо ненавидел, ведь что это была за жизнь, в пределах пары больших пещер, за чьими пределами текла настоящая, хаотичная, не стоящая на месте жизнь, наполняющая мир, который был намного больше, чем смутно запомнившийся ему полуразрушенный колизей? Впрочем, это тоже был секрет. Даже мать не знала, что Деймон немного помнил те прогулки по ночам, которые им были позволены, пока ему не исполнилось пять. Роберт бы разозлился и наказал их. А он этого не желал. Хотя, ему трудно было точно сказать, что сделал бы Роберт, который убил его отца, сверг его семью, заточил его во тьме, ненавидел его, и в то же время, кажется, питал к нему некую привязанность. Странный мужчина, этот король-олень, если быть честным. Деймон знал, что должен его ненавидеть за то, что тот сделал с его семьей, и с ним самим, но… Он почти физически мог ощущать, как тот был несчастен и разбит. Роберт Баратеон не испытывал удовольствия от своей роскошной жизни, не ощущал любви, а вес отобранной короны давил на его плечи непомерным грузом, и благодаря своим видениям, порой принимающих причудливую форму, Деймон был почти уверен, что тот подсознательно жаждет того, чтобы один из богов андалов, Неведомый, принял его в свою обитель. Поэтому не видел смысла по-настоящему тратить силы на ненависть к человеку, который сам себя уже так наказал, как никакой палач, или даже мастер-пыток, не смог бы. Но это не значит, что другие зачинщики восстания, не ощутят месть Дома Дракона. К этому выводу он пришел уже позже, намного позже. Даже позже, чем, когда в его снах-воспоминаниях, вместо невинных игр и полетов на драконах, Деймон стал лично видеть самые темные дни и события в его семье. Их было куда больше, чем светлых, к сожалению. Одной из самых первых ужасающих страниц истории Дома Дракона было увидено им как раз глазами бабушки Рейлы. Ей там было так больно и страшно!.. Вокруг был огонь, жутко пахло паленой плотью, тлеющими досками, а в ушах не стихали вопли. Как ее собственные, так и людей вокруг. Это была ночь трагедии в Летнем дворце. Ночь, когда значительная часть Таргариенов погибла, когда и на свет появился его отец. Незадолго до этого мама как раз рассказала ему эту мрачную историю и на тогда еще юного Деймона произвела очень угнетающее чувство. Ему было жаль бабушку, и жаль отца, родившегося в такой ужасный момент. Уже позднее, Деймон вновь видел это событие, но уже глазами прадедушки Джейхериса, которого это трагедия возвела на трон. И оставила в душе горький след и долю вины, которая не в последнюю очередь свела его в могилу раньше срока. А еще он видел это глазами принца Дункана, известного как принц Стрекоз, живьем — боги, как это же было больно! — сгоревшего в Летнем дворце, когда тот пытался отыскать в пламени свою Дженни, носившую в тот миг под сердцем их первенца, о чем они не успели даже объявить. К его ужасу, это было не последний раз, когда Деймону пришлось пережить то, что пережила бабушка Рейла. Уже став чуть старше ему из первых рук, пришлось ощутить и увидеть жестокость и безумие деда Эйриса, который был жесток и очень суров со своей женой-сестрой. Так же, именно память бабушки в первые познакомила его с чувством настоящей потери. Нет, он знал уже что это такое. Его родители погибли, первая жена его отца и ее дети, его сводный брат с сестрой были убиты самым ужасным способом, его дядя, оба дедушки, и сама бабушка Рейла… Но Деймон их не знал. Впрочем, бабушка тоже хоть и не знала многих из своих детей, которых потеряла, но ее боль после каждого мертворожденного, выкидыша или младенца, уснувшего вечным сном в колыбели, были более чем яркими и навсегда врезали ему в сердце, как будто это Деймон потерял своих детей. И это было не притупить. Конечно, Деймон быстро научился скрывать свои чувства за маской безмятежности и спокойствия, не в последнюю очередь для того, чтобы мама не волновалась. Но все же это было так больно, что он с ужасом и обреченностью ждал того мига, как по-настоящему станет отцом. Если станет. Как ни странно, видений будущего о себе Деймон видел очень мало. Точнее всего дважды. Он знал, что однажды покинет пещеры, чтобы сесть на трон, принадлежащий ему по праву крови. Как и «видел», что его яйцо, где был не просто детеныш, а очень особенный дракон, проклюнется в огне в тот же миг, когда узурпатор, невольно окропивший своей кровью, в которой все же была толика драконьей крови, каменную скорлупу, уплатив кровавую жертву, сделает свой последний вздох. И все. Посему не знал, будут ли у него дети и долго ли он будет править. Не знал, но жаждал сделать все, чтобы его дом вновь стал великим, а его правление было долгим и процветающим, как-то было у Джейхейриса Примирителя. Минус ошибки, который тот все же совершал. Особенно со своими же детьми. Если бы он хоть раз побыл просто отцом и спросил хотя бы ту же принцессу Сейру, почему она так жестоко порой шутила над слугами и сестрами, а также стала так распутничать и вести себя столь вызывающе, то узнал бы, что ей просто не хватало любви родителей. Знал бы, что, когда ей было всего десять и один, еще до того, как она толком расцвела как женщина, над ней надругался один из оруженосцев ее брата Эйемона, который не поверил ей, когда она пожаловалась на это, считая, что это просто одна из ее проказ. И именно поэтому она решила, что, если никто ей не поможет, а самой ей с мужчинами не справиться, то сама будет ими вертеть так, как захочет. Над одним или даже сотней сразу. Впрочем, сны-воспоминания, принадлежащие бабушке, были у него не так уж и частыми и приходили к нему раза четыре или пять с тех пор, как они начались. Память некоторых предков вовсе приходила к нему по ночам лишь единожды, но были и такие давно почившие члены его семьи, чьи события из жизни, большие и маленькие, которые снились ему хотя бы раз в месяц или в два. Как это ни иронично, одним из таких предков был его тезка, принц Деймон Таргариен, а еще Эйемон, Королевский гвардеец, по прозвищу Рыцарь-Дракон и еще несколько других его далеких родственников. Именно после одного из первых таких снов-воспоминаний, где он пережил вместе с обоими как им в руки вложили Темную сестру, в нем загорелась искра желания. Желания стать великим воином и лучшим фехтовальщиком. Нет, Деймон и прежде мог часами наблюдать, как в соседней пещере святилища его чаще всего молчаливые охранники-пленники размахивали копьями и мечами, тренируясь, чтобы оттачивать свое боевое мастерство, несмотря на условия. Но это был последний толчок к тому, чтобы Деймон начал свои попытки уговорить Красную Блоху, капитана стражи, научить его драться. Ему понадобилось почти три месяца, чтобы тот сдался. Деймон знал, что, если бы он попросил Белую Крысу, одного из своих любимых стражников, с которым он сумел подружиться задолго до этого, тот бы сдался куда быстрее. Но ему нужен был реальный спарринг-партнер и учитель, а кроме Красной Блохи, Номы, Ликерии, иногда Морга, Тита и Йокая, когда нужен был какой-то ремонт или выполнить некую иную строительную работу, в их с матерью часть святилища никто не мог войти. С другими стражниками Деймон мог общаться или пытаться это делать, когда те стояли на страже около входа. А с Первым и Вторым — только когда приходило время приема пищи, и то под надзором тех, кто был в этот час на смене рядом с решетчатой дверью, Красной Блохи и его первого заместителя, Зеленой Жабы, чей голос Деймон никогда не слышал, так как, помимо своего мужского достоинства, тот был лишен еще и языка, и чьи ярко-зеленые цепкие и немного жуткие глаза сильно выделялись среди всех остальных кареглазых и черноглазых обитателей святилища. Так же, как светлые глаза Белой Крысы, фиолетовые — матушки и его собственные темно-серые. Сначала он даже пожалел об этом. К тому моменту Деймон уже знал, что все люди вокруг него, помимо матери, были рабами, купленными королем-оленем для его здесь пленения. Знал, кто такие Безупречные. Мама никогда не скрывала от него жестокости большего мира и всегда честно, без прикрас, рассказывала о том, что его там может ждать. Как и о том, в каких условиях растили их оскопленных охранников. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Красная Блоха и еще парочка Безупречных, привлеченных к его обучению позже, не были нежными учителями. Их уроки были суровыми, с его кожи днями могли не исчезать синяки, а в первые месяцы под конец тренировок он мог валиться с ног и засыпать прямо на том месте, где был, в редким исключении ничего не видя: ни видений, ни воспоминаний своих предков. Но в конечном итоге Деймон знал, что это того стоило. Он не видел видений лично о себе, но видел хаотичные картины смутного будущего, полного войн и жестоких битв. Поэтому осознавал, что ему нужно быть к этому готовым. К тому же мама часто напоминала ему о том, что там, наверху, у него было полно как потенциальных союзников, так и врагов, которые, узнав о нем, пожелают его убить, как и остальных членов его семьи. Впрочем, больше она все же говорила о врагах, которыми в ее глазах были почти все, кроме, может быть, Старков. Семьи его матери, чьей частью едва не стала мама. Она лишь однажды обмолвилась о том, что его дядя Нед, нынешний лорд Винтерфелла, был ее возлюбленным, которые на ней так и не женился, взяв в жены невесту павшего дяди Брандона ради союза с Талли против Дома Дракона. И что за пару дней до того, как родился Деймон, матушка родила его кузину, Лиарру, не прожившую и дня. В ее красивых фиалковых глазах было столько грусти и боли, когда она об этом говорила, что Деймон даже не пытался узнать больше. Хотя о самих Старках и о Севере ему все же хотелось разузнать, ведь это тоже была его семья и родина его матери. В его книгах было не так уж и много информации об этом, а его видения были скудными. Деймон знал имена своих кузенов, дяди и его жены, знал, как примерно они могли выглядеть и даже немного чем увлекаются. Но всё же они были такими мутными и обрывочными, что это было мало. Впрочем, в тот день, когда неожиданно трезвый король-олень приехал в святилище и объявил, что отправляется на Север, чтобы сделать его дядю своим новым Десницей, так как прежний умер, перед глазами Деймона как никогда ярко вспыхнуло два видения. Одно он уже видел прежде, но очень мутно, а второе было новым. В одном он увидел себя и мужчину, с которым они были очень похожи и чьи руки возлагают ему на чело венец, а в другом увидел, как полного неуклюжего оленя с терновой короной на рогах пронзает кабан, вспарывая ему брюхо. Именно тогда он понял, что пошел отсчет дней до того мига, как его нога переступит порог святилища и он будет свободен. Они все будут свободны. Через неделю после этого Деймон увидел сон, сильно выбивающийся из того хаоса, которым для него, в отличии от других людей, было это время суток. Ведь прежде он видел себя и ощущал другим человеком. Но никогда зверем. Маленьким хрупким зверем, которому было очень страшно. Его разум был такой другой по сравнению с созданием людей, и они определенно не сливались воедино, как было с памятью его предков. Они сосуществовали в одном теле, но… Это не было плохо. Кем бы ни был это зверь, Деймон ощущал себя так, как будто знал его всю жизнь, и они были чем-то вроде родственных душ. Это было очень похоже на то, что он чувствовал, когда касался яйца. С драконом внутри он тоже ощущал своеобразную связь, но так как детеныш еще не был готов явить себя миру, его сознание дремало, а тело только созревало для этого, Деймон мог уловить от него только искру жизни и не более того. А зверь уже был рожден, мог ощущать страх и ужас, хотя тоже был еще очень мал, почти слеп и очень хрупок. Кем бы он ни был, его родителей не было рядом. Некому было его вскормить и помочь вырасти сильным зверем. Он был готов плакать от отчаяния, понимая, что тоже не может помочь ему. И благодарить того, чьи теплые руки ощутил в мехе зверя (своем мехе) за миг до того, как проснулся и чей приятный голос обещал спасение, а не свернутую шею. Подобные сны стали посещать его почти каждую неделю во все последующие месяцы. Хотя ему понадобилось время, чтобы понять, что зверь был никем иным, как волком. И еще немного после того, как волчонок смог открыть глаза, чтобы с удивлением осознать, что того спас никто иной, как его кузен, Робб Старк. Деймон видел того в видениях, как и остальных детей дяди, уже довольно давно, и этот мальчик, его ровесник, который кормил молоком волчонка, был явно старше, чем ему привиделось в те времена. Но все же он его узнал. В конце концов, эти рыжие волосы и голубые глаза было трудно не узнать. Судя по тому, что еще он видел в этих снах, другие его кузены тоже крутились вокруг и у каждого из них тоже было по волчонку, рожденному в одном помете с тем, который, Деймон в этом уже не сомневался, был рожден для него. Это принесло ему неожиданное ощущение родства с детьми дяди, со Старками, хотя Деймон еще и не видел их лично. Какое-то время он думал, что видеть глазами волчонка и ощущать своего дракона в яйце ему удалось потому, что они все были связаны: первый был часть его наследия как Старка, а второй был его будущим огнедышащим конем. Пока однажды, когда с визита узурпатора пришло примерно месяца три с небольшим, Деймон, чье нетерпение росло все сильнее, прямо среди дня, когда он делал вид, что читает, пока мама и Нома занимались повседневными делами где-то в доме, вдруг ощутил, как его мир перевернулся. В один миг он смотрел на страницы книги, рассказывающей о Роке Валирии, а в следующий миг он понял, что летит. Летит в светлом почти безоблачном небе над огромным городом, который мог быть только Королевской гаванью, где туда-сюда сновали люди, а посреди широкой улицы двигалась процессия со знаменами короля-оленя и волка на сером поле. Знамена Старков. Деймона это немного напугало и видимо этот страх помог ему прервать эту связь или чем это еще было. Впрочем, скоро это чувство сменилось любопытством. Неужели, как его способность видеть будущее, чтобы присуще некоторым из Таргариенов, и переживание памяти предков, что было явно чем уникальным, ведь ни в одной книге и не в одном из снов-памяти об этом ничего не упоминалось, вселение в тела ныне живущих животных было еще одной его личной особенностью? А может быть это был дар семьи его кровной матери? Он вновь перечитал все то, что у него было о доме Старков и постарался вспомнить все то, что мелькало в воспоминаниях его предков об этом доме. Это мало чем помогло, но все же кое-что Деймон нашел. Это было короткое упоминание в книге о древних домах Вестероса, живущих здесь до завоевания Эйегона и его сестер. Упоминание о том, что один из Старков некогда воевал с неким Королем Варгом, способным вселяться в тела животных. И чьих дочерей после того, как последний был побежден, в жены своим сыновьям взял тот самый Старк, чтобы его потомки тоже получили этот дар. Так неужели в жилах Деймона пробудилась кровь того Короля Варгов, и именно эта была причиной тому, что он мог видеть глазами волчонка и смог случайно ворваться в сознание какой-то птицы, летящей над столицей как раз тогда, когда сюда прибыл брат его кровной матери? Он был очень упертым, когда хотел, поэтому уже вскоре решил попытаться вновь уже намеренно проникнуть в сознание какого-то животного и у него получилось. Не сразу. Деймон промучился почти три недели, по-настоящему не зная, как это работает, при этом стараясь скрыть это от матушки и остальных, не желая их тревожить, прежде чем ему удалось всё же вновь ворваться в тело птицы. Инстинктивно он знал, что это та же самая птица, что и в прошлый раз. Будто бы в животном остался его некий след, ниточка, что случайно связала их и во второй раз помогла ему связаться с этой птицей. В этот раз он не боялся этого, а приветствовал. Более того, Деймон почти вцепился в сознание бедной птички, чтобы не потерять контакт и это было фатальной ошибкой. Скорее для зверька, чем для него, но все же. Тогда Деймон впервые ощутил каково это — умереть. Прежде, переживая память предков, где было много горечи, ужасов, интриг и, к сожалению, внутрисемейных междоусобиц, ему все же еще удавалось избегать воистину страшных вещей: войн, битв, и смертей. Нет, Деймон пережил потерю тех, кого любил тот, чьими глазами он видел и чьи чувства переживал, но не испытывал того, что ощущали его предки в тот миг, когда их жизненный путь был окончен. Конечно, сравнивать смерть животного и человека явно не стоило, но тем не менее это было… как падение. Как ни странно, это все, что он мог сказать. Просто в один миг он ощущал себя в теле птицы, а в следующий короткий миг боли и чувство того, что Деймон нырнул в темный колодец без дна и проблеска света. Следующим животным, в которого он смог вселиться была крыса. Это случилось недели через четыре после фиаско с птицей, когда Деймон уже второй день как бросил эту затею до поры до времени. В тот момент он вновь читал. То был сборник валирийской поэзии, который, как рассказал ему мама, был подарком отцу от его первой жены, Элии Мартелл, чья судьба была незавидной. Он как раз перечитывал свое любимое стихотворение о деве и драконе, чья связь была единением двух душ, и мимоходом подумал о том, что с нетерпением ждет того мига, как сможет ощутить нечто подобное со своим драконом. А потом вновь непривычное ощущение того, что мир перевернулся, и вот уже он был совсем не в святилище. Более того, Деймон был заключен в совсем крохотное тело, чей угол обзора был немного странным, а цвета комнаты, где был тот зверек, в кого он невольно ворвался, были окрашены почему-то в желтые, голубые и серые тона. От этого у него тут же заболела голова, хотя это было странно, так как технически это была не его голова, а громкие звуки, которые издавали люди в комнате, больно резали по ставшим чувствительным ушам. Деймону пришлось приложить усилие, чтобы сосредоточится на том, что было вокруг, и чтобы подавить инстинктивное желание зверька убежать прочь. И был изумлен, когда понял, что видел. Это были не просто какие-то там покои, а смутно ему знакомые по памяти предков комнаты королей. Здесь не было следов драконов, как должно было быть, и вместо них были гобелены с Повелителями Бурь прошлого, а также вензеля с оленем в короне. Мебель была другая и по-иному расставлена. И все же Деймон был уверен, что это королевские покои в Красном Замке. Как был уверен в том, что даже несмотря на странное зрение зверька, сидевшего где-то на возвышение, откуда все было видно, на кровати, вокруг которой стояли люди, лежал Роберт Баратеон. И он умирал. Нос зверька, в чем сознание Деймон был, чуял запах гноя, крови и разложения, витавший в покоях. Этот аромат был даже сильнее ароматных масел, пота и всего прочего, чем пахли люди, собравшиеся здесь. Деймон бы поморщился, если бы был еще в своем теле. Он хотел было сосредоточится на том, что было перед ним — боги, узурпатор умирал, а это значит, что свобода совсем близко! — как вдруг ощутил некий рывок в своем сознание, который без труда вырвал его из тела зверька в покоях умирающего короля-оленя. он широко распахнул глаз, растерянно моргая и не понимая, что происходит. А потом ощутил еще один рывок, и его взгляд почти против воли проскользил в сторону жаровни, где покоилось яйцо дракона. Оно тряслось. Деймон ощутил прилив возбуждения, мгновенно забыв о том, что только что случилось. Он не помнил, как вскочил на ноги и совсем не думал, когда сунул руки в очаг, чтобы достаться оттуда детеныша, чье присутствие расцвело на краю его сознания, там же, где Деймон теперь почти всегда ощущал присутствие волчонка, который уже был уже скорее волком-подростком. Между ними мгновенно возникли и с каждой секундой крепли все сильнее узы, который могла разрушить только смерть одного их них. Рассеянно он услышал испуганный вскрик матери. Из-за прилива эйфории и довольства, которое исходило от дракончика, цепко вцепившегося в его пальцы, когда он вытащил того из огня, Деймон даже не подумал, когда обернулся, что мать и Ному его новый друг мог напугать. Все, что в тот миг крутилось в его голове, так это радость от того, что его дракон наконец-то здесь и осознание, что все, отсчет окончен и вот-вот они все выйдут наконец наружу. — За новую жизнь нужно заплатить жизнью, — загадочно произнес Деймон, неспособные не заметить иронию того, что узурпатор в кой-то мере заплатил жизнь за рождение драконов, которых ненавидел. А потом набрал воздух в легкие, расправил плечи и, серьезно взглянув на изумленную Ному и прижавшую ко рту руку матушку, решительно заявил: — Собирайся, матушка, Нома. Собирайтесь все. Сегодня мы наконец покинем это место и будем свободны. Деймон ласково провел пальцем по неестественно длиной шее и по черным рожкам, жавшегося к нему как кошка ящеру, чьи сознание было совсем не хрупким и нежным, как у безымянной еще части его души, живущей и ждущей его на Севере, так как его дракон был только телом юн. — Пора нам полетать, — прошептал он ему и, даже не думая над именем для своего нового друга, ведь то давно у него уже есть, ухмыльнулся. — Да, Караксес? Тот издал тихо одобрительное чириканье, которое вскоре превратится в могучий рев, и прижался головой к его ладони. Деймон улыбнулся шире и с предвкушением стал ждать прибытия дяди, которое впервые предвидел еще долгие годы назад. А также готовясь к долгой работе, которая ждала его в том большом, все еще немного пугающем мире. Деймон, может, и прожил долгие годы в святилище, и многие из тех, кто скоро встанут у него на пути, будут думать, что бестолковый наивный дурак. И в кой-то мере, может быть, так и было. Но у него был опыт и память его предшественников, матушка, которая многому его научила за те годы, что они были здесь, Безупречные, если они не покинут его, когда он даст им свободу, Караксес и твердая уверенность в том, что он был рожден для того, чтобы сесть на трон своих предков. Он Деймон Таргариен, первый своего имени, и, в отличие от своего тезки, принца-изгоя, он не собирается погибнуть в борьбе Игры Престолов, или быть чьей-то пешкой. Он отомстить обидчикам своей семьи и победит. Огнем и кровью.