All for freedom and for pleasure

«Не-е-ет, — думает Бриньольф, — мама мне всегда говорила, что я плохо кончу, но, наверное, она имела в виду что-то совершенно другое». Смотреть на тощую мерскую спину впереди было отвратительно тяжело. Потому что даже ездить на коне эта остроухая рожа могла только по-блядски. И от этого блядского стиля езды было жарко даже несмотря на белобережную холодину. Память то и дело подсовывала воспоминания с последней ночевки на конюшне. Кони, по мнению Бриньольфа, не подохли от стыда только потому, что — не знали такого понятия как «стыд». Валторис. В самом начале их знакомства в Рифтене Бриньольф думал, что это так зовут этого данмера, истошно рыжего, в темных пятнах веснушек по пепельной коже, с бесстыжими глазами цвета крайне хорошего вина. Кто ж, знал, что бесстыжими там были не глаза, а весь мер целиком и полностью. Звучало-то отовсюду: «Валторис — то, Валторис — сё», а оказалось — фамилия. Норд, кстати, никогда не думал, что у данмеров, и уж тем более эшлендеров (да, теперь он разбирается в этом сорте говна) есть фамилии. Слышал что-то про великие дома, но не более того. А тут… истошно рыжий эшлендер по фамилии Валторис. И смешным именем Аэлриндел, которое ему подходило как корове — седло. Вверх. Вниз. Как сминаются тощие ягодицы Бриньольфу даже представлять не надо — сам видел. Сам же их и сжимал, мял, когда от души ебал эту скотину — на конюшне. Валторис больше, конечно, сам насаживался, комкая пальцами наспех кинутые поверх сена дорожные плащи, сладко стонал и почти всегда был узкий как целка, как в первый раз. Хотя было даже страшно пытаться представить сколько у этого падкого на крепкий нордский стояк мера было этих самых первых разов. Вор из Валториса вышел… никакой. Даже удивительно, что в итоге он умудрился как-то закрепиться в Гильдии. «Надо незаметно вынести одну штуку, никто не должен видеть тебя. Смотри, можешь зайти вот отсюда, прикупишь шлюху и отправишь её к стражнику у входа», — говорил ему как-то Бриньольф, поглаживая между лопаток по голой спине. Вал лежит на нём сверху, дышит тяжело настолько, что даже рот закрыть не может — слюней натекло. От этого воспоминания становится ещё жарче, слюны мер никогда не жалел, текло с него её — как со шлюхи никогда бы не натекло. Впрочем, также жарко, наверное, было тем, кто сгорел в том чертовом особняке. Валторис припёр, конечно, то что нужно было украсть. «Я же сказал никто не…», — тогда Бриньольф в первый раз узнал, что умеет орать шепотом. «Так никто и не расскажет», — улыбка эшлендера была безмятежной, как полная луна над водной гладью. Уже много позже норд узнал, что всё дело в магии. В первый раз его случайно дёрнуло молнией, когда Вал, переволновавшись, коснулся его рукой. Молния была крошечной и болезненной. Но и такой было бы достаточно, чтобы сухая древесина вспыхнула. Как только всё на хер не сгорало, когда они трахались, Девяти только и было ведомо. «Талос, — думает порой Бриньольф, — спасай и храни меня дальше!». Вверх. Вниз. У коня впереди Бриньольфа ход плавный, мягкий, под копытами хрустит снег. Вверх. Вниз. Со спины на Вала смотреть, когда он едет верхом — невозможно. «Покатай меня», — дыхание эшлендера горчит «Чёрным вереском», и здравый смысл отключается. Покатать так покатать. Между лопаток у Валториса веснушки, которые по незнанию можно принять за грязь (но если узнать мера поближе, то первой становится заметна его истерическая чистоплотность) и несколько старых шрамов. Рыжая растрепанная коса елозит по спине, за неё можно потянуть, прогибая мера чуть сильнее, чтобы не так ему было легко двигаться — вверх, вниз, вверх, вниз. Природа не обделила норда размерами, поэтому то, что он так легко входит это узкое тело — просто какой-то извращенный сорт магии. А, впрочем, чего ещё от этих меров ждать?... «Ничего серьёзного», — отмахивался когда-то Бриньольф, но у Векс такая гадкая и острая улыбка, что порезаться можно. Он и сам знал, что немного врёт сам себе. С кем-то другим, может быть, это и было бы — ничего серьёзного, но Валторис… Рыжая мерская змея как-то пробралась в душу, свила там гнездо и теперь от вида этой остроухой падали, которая взглядом в кабаке выискивает себе очередную компанию на ночь — хочется кому-то шею свернуть. То ли меру, то ли его случайному партнёру, то ли самому себе. Так это спригганово «детка» и стало горчить на языке паслёном в какой-то момент. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. «Слишком работает бёдрами», — подмечает Бриньольф. «Переоценил себя?» — он, конечно, циник, но не мудак. Хотя Валторис порой провоцирует. «Больно ехать в седле?» — но это же надо спросить, а чтобы спросить — догнать. Но чтобы догнать — надо перебороть себя и утреннюю ссору. «Да, он же практический подпрыгивает», — Бриньольф комкает поводья в руках и всё же начинает подгонять своего коня. Раздражение с лица Валториса не прошло. Не в смысле эмоции, а на коже. Растёртая. От жесткого волоса бороды. — Что? — у мера выражение лица, словно он в говно на дороге наступил. Обида дёргает Бринольфа изнутри снова, но он её давит. Справедливости ради из-за ерунды посрались. И вины с себя он не снимает — ни капельки. — Сюда иди, — снег мягкими крупинками падает на тёмный плащ Бриньольфа. Его уже так-то изрядно припорошило им. Поэтому когда он разводит руки в стороны — снег стекает с него, словно с горы. Растерянность на лице Вала — редкость. Он резко молодеет, выглядит глупо, что хочется его завернуть во что-то теплое, дать игрушечного гуара в одну руку, а в другое теплое молоко с мёдом. — Сюда иди, — повторяет Бриньольф, повелительно дергая пальцами. — Эль, я просить в третий раз не буду. Или страдай дальше с разъёбанной задницей на коне до самого привала. — Иди, блядь, на хуй, — но эшлендер послушно, на ходу, переползает со своего коня — на нордский. — На хуй в основном ходишь — ты. — Что поделать, — бурчит Валторис, стягивая до конца полумаску с лица, утыкаясь носом Бриньольфу в щёку, — я люблю нордские елдаки. Но твой — особенно. — Заткнись, — коня на котором ехал мер — норд привязывает за поводья к луке своего седла. Мелкий снежок продолжает падать. Седло, конечно не предназначено для двоих, но всё же так лучше. Бриньольф накрывает Вала полами плаща. — Интересно, — бурчит мер, — почему ты согласился?.. — Эль, ты — бездарный вор. Я всё ещё не понимаю, как так вышло, что ты каким-то образом остался в Гильдии, но кто-то должен за тобой присмотреть. — И только по этому? — голос эшлендера звучит неожиданно жалко. Ещё чуть-чуть и кажется, что он может аж всплакнуть. Но Бриньольф знает — слёзы и Валторис сочетаются и существуют только во время оргазма. — Да, люблю тебя, люблю, хла’рун, — сдаётся норд, больше чувствуя, чем видя чужую улыбку. — А я говорил, что ты у меня самый любимый… — В первый раз ты это сказал моему члену… — Он как-то отдельно без тебя не существует, не так ли, ф’лах?