* * *
На какое-то время Дин, кажется, отключился от происходящего, поддавшись тревожным мыслям. Почему Кас так далеко? Куда он — они — бежали? Всё ли в порядке с Касом? Ответы, к сожалению, звучали не так часто, как вопросы. Точнее, совсем не звучали. Поэтому, пока его тело куда-то неслось, Дин решил заглянуть в мутные воспоминания и расставить всё по полочкам. Правда, качество картинки оказалось хуже, чем у экрана задрипанного телевизора доисторических эпох, которые встречались, если повезёт, в самых дешёвых мотелях. Дина, конечно, не поразила амнезия, и при желании он мог воспроизвести всё, но воспроизводить всё не хотелось. Отвлечётся. И будет больно. Так что пока… пока лучше думать о Касе и о той желтоглазой твари. Человеческая жизнь — раз уж сейчас он, кажется, не совсем человек — закончилась не совсем удачно. Даже крайне неудачно. Начать хотя бы с… Две трети Дин предпочёл опустить. Начать хотя бы с того, что в его своеобразной смерти виновен змей. Вот только. Он ведь действительно умирал. Яд Каса, конечно, адски жёг, но ведь он умер. Его сердце должно было остановиться, и белый свет ждал его. И он пошёл к нему. И вышел в чёртов лес, став ребёнком без памяти. А потом сгорел ещё разок и очнулся снова в своём теле. Сработал ли яд? Или в дело вмешался лесной подселенец? Или ещё кто? Ясно одно — он жив и вскоре увидит Каса. От этой мысли накатывала сладкая истома, предвкушение сворачивало внутренности, но пробирался и страх, цепляясь к затылку. На сей раз Дин боялся не того, что синева взглянет на него с равнодушием. Он боялся, что Кас исполнил одно обещание и забыл о другом. «Не люби», — первое, что попросил Дин, прекрасно понимая, что ему оставалось совсем немного. Тогда он не хотел, чтобы Кастиэль страдал столь же сильно, как и Люцифер. Однако теперь отчаянно хотелось забрать слова назад. «Убей этого змея», — второе, о чём попросил Дин. Не сказать, что он любил отдавать добычу, но из-за положения пришлось поручить дело Касу. Смерть змея принесла бы покой и остановила бы это колесо смертей, связанных… Нет, наверное, змей видел не их чувства, а любовь Солнца и Неба, что скрывались в тех. И если это так, то Дина больше ничего не держит. Только это совсем не радовало. «Не плачь», — третья просьба Дина. Хоть в воспоминаниях лицо Кастиэля было размыто, черты разглядеть не получалось, но слёзы Первозданного — слёзы того, кто никогда не должен был пролить их, — причинили ещё большую боль ему, человеку на тот момент, и даже сейчас сердце щемило от одного только воспоминания. Но была и ещё одна вещь, о которой Дин не поведал Кастиэлю. Конечно, он должен был говорить об этом не ежедневно, а ежечасно — а то и ежеминутно, — и больше такой возможности не представится, но… Нет. Наверное, нет. Не стоит говорить этого Касу. Тем более Дин произнёс это для того, чтобы подцепить любопытство Каса. Чтобы Касу было ради чего ждать и жить. Сейчас же Дин даже не надеялся на то, что Кас пожелает услышать продолжение. Да и сейчас не рассвет. Рассвета уже не будет.* * *
Отвлекаясь то на одно, то на другое, Дин ловил себя на мысли, что упускал нечто важное. И это «нечто важное» пролетало мимо него столь же быстро, как и скорость вращения калейдоскопа перед глазами. Оставалось лишь поражаться тому, как подселенец ещё ни разу не запнулся, смотря только на нить и совсем не уделяя внимания проносящимся пейзажам или земле под ногами. В конце концов Дин в очередной раз отвлёкся, решив, что надо бы посчитать количество раз того, сколько он отвлекался, и вновь отвлёкся. Мысли совсем не держались кучкой, предпочтя разнестись по просторам разума. В итоге Дин размышлял то об одном, то о пятом; но чувство, что он что-то упускал, никуда не девалось. Но и поймать его не мог. Пришлось смириться и ждать. И зациклиться на нити и звуках, чтобы не поддаться размытым, но от того не менее болезненным воспоминаниям. Нить завораживала. Столь тоненькая, но такая прочная и осязаемая, хоть и, кажется, не материальная. Но было бы ещё лучше, если бы она связывала не двух древних существ, а… Уже поздно. Да, наверное, поздно. Для них уже поздно. Захотелось отвести взгляд от начавшей раздражать нити. Только тело немного не его. Однако молчаливый и исполнительный подселенец услышал его и, вдохнув поглубже, закрыл глаза. Остался лишь вой сильного ветра, что бил в лицо, какой-то быстрый стук, шелест, топот, ровное дыхание; незнакомые и травянистые запахи, смешанные с пылью; и лёгкое чувство натяжения, что исходило из левой ладони, сжатой в кулак. И снова Дин что-то упускал…* * *
Пожалуй, за прошедшие… сутки? Час? Ночь? Вечность? Сколько же времени прошло? Дин видел лишь тёмное, ночное, и без звёзд, что скрывались за облаками, небо, но при этом ничего не мешало разглядывать прожилки на крошечных листьях, муравьёв на камнях и прочее, что встречалось на пути, — так что Дин не мог определить прошли сутки или нет. Путь, конечно, долгий, но нисколько не утомительный, словно тело во власти другого могло бежать и бежать. Но прошёл явно не один час. Но и не вечность. Следить за временем мешали и скачущие мысли, к которым Дин почти что привык. Одна из мыслей несла в себе укол сожаления о том, кем стал. Дин был уверен: будь Кас прежним, ему бы не понравилось. Касу не понравились бы алые глаза, утратившие, как тот говорил, душу. Окрасившие душу в алый. Но теперь-то, когда Небо покинет Каса, забрав навязанные чувства, Касу будет всё равно. Что ж… Может, оно и к лучшему. Но если уж быть правдивым хотя бы с собой, то Дин нисколько не жалел о новом теле. Да, прошедший месяц — игра древних. Да, теперь он испытывал странные чувства, пытаясь вспомнить некогда любимое лицо. Да, он… обращённый в вампира охотник. Зато теперь появится больше времени, сил и возможностей для охоты! Так что он продолжит семейное дело в одиночку и… Не будет сожалеть. Да. Именно так. Сожалеть не о чем. Жизнь совершила кульбит, не поскупившись стрясти с него как можно больше, но так даже лучше. Он всё ещё жив. Всё ещё дышит. И новым, подходящим для охоты телом обзавёлся. Всё очешуенно, не правда ли? Тогда чего же все плюсы новой клыкастой жизни перекрывались тем, что его использовали древние? Что такого в том, что крохотная, но некогда значимая крупица жизни оказалась соткана из лжи? Что не так? Даже если его жизнь — разменная монета, то что не так? Окупился же! Почти. Может, будь всё иначе и не объединись кровь древних нимф в его теле, то… то все были бы живы? И отец, и мама. И не было б охоты. Жили бы себе нормально, были бы нормальной семьёй. Но надо же было этому лесному заявиться именно к нему, именно в его семью! Не раньше и не позже. Но если бы не этот… Солнце и не второй, то вряд ли бы он, Дин, сейчас был бы жив. И отец был бы мёртв. И мама. И, наверное, даже Сэм. Все они попросту бы умерли, став экспериментом в скользких лапах змея. А так… хотя бы один из них жив — Сэм. И уж ему-то Дин обеспечит защиту, хорошенько пройдясь по люциферовским полукровкам. Только, наверное, придётся обойтись без своей Детки. От этой мысли становилось не по себе: столько лет вместе, но придётся отпустить прошлое. Тем более, зная своего брата, Дин уверенно мог заявить, что тот перезвонит. Подуется, поймёт, что что-то не так, и начнёт звонить. Только звонить будет некому. Точнее, есть кому, но владелец сотового вне зоны доступа, а сам сотовый в машине посреди леса. Возможно, Сэм уже звонил, и чуткий слух Первозданных услышал знакомую трель. Возможно, тот же Габриэль пообщался с Сэмом, и тогда Дину оставалось надеяться, что для общественности его признали либо умершим, либо без вести пропавшим. Возможно, Сэм поверит и всё закончится. Почти. Одно оставалось под сомнением: как бы Сэмми не сглупил, решив разыскать его или бросить нормальную человеческую жизнь ради охоты и мести, как случилось с отцом. Может, брат просто примет факт, чуть-чуть поскорбит и отпустит? И, наверное, узнает про отца, в одиночку решит вытекающие проблемы и заберёт машину на полном основании… Гейб с Анной ничего же ему не сделают, да? Зачем им вредить человеку, который не знаком по-настоящему с изнанкой мира? Может, всё обойдётся… Тогда, получается, Сэм останется совсем один. Но разве не так он прожил последние годы? Сэм справится. В двадцать четыре никому не хочется сталкиваться с серьёзными проблемами по типу захоронения родственников, но Сэм справится. Он же Винчестер. А Винчестеры не так просты. Но почему-то они постоянно сгорают. Может, это проклятие закончится на Дине? Нужно надеяться на это. Раз с Сэмом теперь всё относительно понятно, то остаётся он сам. Неужели чувства и правда можно подделать? И это тепло? И обожание? И саму любовь? Если уж так подумать и припомнить то, как дух-создатель смотрел на своё творение в последние годы жизни второго, то… Это ведь взгляд Кастиэля. Воспоминания собственной жизни мутны, как вода в болоте, и копание в них отдавалось головной болью, но даже так Дин понимал, что взгляд Неба — взгляд Каса из настоящего. Это не Кастиэль смотрел на него. Это Небо любовался своим Солнцем в его глазах. Солнцем… Тц. Даже называл точно так же! А Дин ведь верил. Да и Кас, должно быть, в том же положении. Так что винить некого. Но точно будет неловко смотреть Касу в глаза после всего. Какой же глупый сюжет у них получился. Столько жертв, столько стремлений и надежд, столько веры, а в итоге всё смыто в унитаз. И ведь Кастиэля предупреждали, но он всё равно стоял на своём. И Дин не лучше. Почему же он раньше не заметил странностей развития событий? Всё же так нелепо! Нет, Касу в глаза точно не хотелось смотреть. И вообще никому. Нужно убедиться, что с тем всё в порядке, змей мёртв, отпустить лесного царя к своему папаше и катиться с миром в новую жизнь. Да. Именно так. Кстати, а где он вообще и с чего начал мысль? Разве они только что не стояли на каменном выступе, о который со всей дури бились тёмные волны? И потом Дин снова начал думать, что пора бы перестать удивляться, когда легкие медленно наполнились солёным воздухом, свист разлетелся над водой и через несколько секунд из той с брызгами вылетела огромная чёрная туша. Внутри которой аппетитно трепетало сердце и бежала кровь. Дальше Дин попросту выпал из реальности и мог поклясться, что слышал треск своего естества, которое рушилось вместе с законами логики. Сущий бред и дурной сон! Только пути назад нет. По крайней мере вблизи на, вроде как, касатку посмотрел, и та за весь водный путь ни разу не попыталась перевернуть и сожрать его. Наоборот, это Дин чувствовал страх и покорность рыбины или кто она там. Но кому расскажи — покрутят пальцем у виска. Да он бы сам покрутил пальцем у виска, если б была такая возможность! Но тело временно не его. Наконец, мокрый участок сменился сушей, а, точнее, галечным берегом, который тянулся и тянулся на мили вперёд, пока не перешёл в окружённые горами заснеженные земли, что тянулись ещё дальше. Ни одного намёка на солнечный свет Дин так и не увидел, а в здешних землях так и вовсе царила ночь. И, кажется, ясная, но проверить нельзя — взгляд вновь опущен на нить. И как же всё-таки неприятно, что тело двигалось само, а он как паралитик тихонько сидел внутри и даже воспротивиться не мог! Да и по факту тело отдал добровольно. Вздохнув в своём подсознании, Дин продолжил наблюдать за бегом по белоснежным пустошам. Немного позже — опять же, совсем не ведал, сколько прошло времени, — далёкая линия горизонта начала темнеть. Снова вода. Они достигли края. Только на этот раз обошлось без касаток. Без промедлений сиганув с обрыва в ледяную воду, Дину показалось, что у него дёрнулся глаз. Ну, будь тело хотя бы частично в его власти, то точно бы дёрнулся. — Потерпи, дитя, — воспользовавшись его ртом, впервые за всё это время подал ничуть не уставший и не запыхавшийся голос подселенец, ступая на лёд и резко вдыхая чистый воздух. И это был первый раз, когда он остановился и запрокинул голову к небу. Огромное, оно тянулось от края до края и не имело ни одного препятствия в виде облаков, что могли бы заслонить его. Только оно оказалось совсем не глубокого чёрного цвета с россыпью белых брызг, а имело яркий синеватый оттенок, который к горизонту становился чуточку светлее и ярче. Такого цвета бывали глаза Каса, когда приходил голод. Чёрно-синее небо. И на нём скопление белоснежных звёзд. Но больше всего бросались в глаза змеиные полосы сияния: снизу ярко-зелёные, а бирюзовые верхушки будто были растушёваны или подтёрты мягким ластиком. Всполохи сияния лениво играли на ночном небе и отбрасывали блики на искрящийся снег, перехватывая на себя внимание и захватывая дух. Но, видимо, такого мнения был только Дин — лесной подселенец моргнул, опустил голову и двинулся дальше. Чем дольше шли, оставляя неглубокие следы от ботинок, и глубже пробирались в хладные земли, тем больше Дин понимал. Даже мысли успокоились под воздействием безмятежного и отрешённого мира. Земли севера — бескрайние белые пустоши с необозримым небом над головой. Земли, которые принадлежали Первозданным Севера. Земли, в которых появился Кас. Насколько же стар мир? Насколько стара эта земля и её хозяева? Настолько, что уму непостижимо. А он — простой маленький… человек? Вампир? — который брёл по ним одиноким муравьём. Мысли и восхищение прервал неожиданный наклон вниз. В руке оказалась замёрзшая ткань — окровавленная рубашка, что сейчас больше походила на застывший во время ветра флаг. И эту рубашку Дин точно знал, а запах… Кровь совсем не привлекала внимания — может, всё дело в том, что это его, Дина, кровь? — но к солёным и прохладным ноткам прибавлялся тонкий-тонкий аромат мяты. Едва уловимый, но точно мята. Кас. Кастиэль. — С ним всё в порядке, — безэмоционально заверил лесной царь и выкинул несчастную тряпицу за спину быстрее, чем Дин успел что-то ответить и попросить этого не делать. Но зачем ему просить не выкидывать избитую жизнью вещь? Дин сам не знал ответа. Однако Кастиэль был здесь. Где-то посреди этого искрящегося сине-зелёным белого моря. И от этой мысли что-то ёкнуло. Ожидание встречи стало другим. Если раньше Дин не совсем понимал, что происходит и почти всё время пробыл в своих непостоянных мыслях, то сейчас голова прояснилась, а внутри всё сжалось. Он боялся. Ему было страшно показаться на глаза и увидеть в них совсем не то, что раньше. И страшно, что сам ничего не испытывал из прежних чувств. Страшно и несколько стыдно. Но ноги упрямо двигались дальше, сокращая расстояние. Убедиться, отпустить и валить — таков план. Никак иначе. И валить как можно скорее и дальше, чтобы в этот раз каждый шёл своей дорогой. — Нашёл! — внезапно шепнул лесной царь, но шёпот оказался громче крика. И показался смутно знакомым. И ведь правда. Дин однажды слышал точно такой же выкрик: в первый день в Кортлине, там, в участке, когда сидел в кабинете Гейба, кто-то крикнул: «Нашёл!», — но на тот момент Дин и представить не мог, что это кричат внутри него. И кричат, почувствовав Кастиэля. И это значит… Когда глаза зацепились за фигуру, неподвижно утопающую в снегу, — Дин подумал, что упадёт. Но ноги не подкосились. Точно дитя снега — и никак иначе. Кожа была бледна и сливалась с колючими кристалликами снега, — вполне можно пройти мимо и не заметить, если бы не нить, тёмные брюки и вороные волосы. Веки закрыты, губы плотно сжаты, грудь неподвижна. Точно мертвец. Но самый красивый мертвец, ушедший на покой с тревогой на лице. И… О боже, серьёзно? Он хоть когда-нибудь видел Каса по-настоящему? Да человеческие воспоминания по сравнению с тем, что перед ним, — небо и земля! Может, всё дело в глазах? Но неужели человеческий глаз настолько слаб и слеп? Сколько же он упустил… Захотелось посмотреть на знакомо незнакомое лицо чуточку подольше. В ответ его тело молча кивнуло, опустилось на корточки, свесив кисти рук с колен, и уставилось прямо на белокожее лицо. Тц, нет. Ещё не придумали такого слова, чтобы описать всё великолепие этого Первозданного. И вряд ли придумают в ближайшем столетии. Красивый? Как-то ничтожно. Прекрасный? Тоже не то. Красивейший? Прекраснейший? Тц, всё не то. Если бы существовало слово, способное объединить и великолепного, и чарующего, и пленительного, и несравненного… Да, пожалуй, Каса нельзя ни с кем сравнить. Несравненный. До Каса Дин уже видел Габриэля, но ничего нового не заметил, а вот в случае с Кастиэлем… И когда вкусы с женщин переметнулись на сторону синеглазых брюнетов? Точнее, на одного синеглазого брюнета. Что он вообще чувствовал, смотря на спящего Каса? Стоп. Кас же точно спит? Не мёртв? А как проверить-то без пульса?! Однако панику подавило безграничное спокойствие подселенца и тихое «Жив» одними губами. Мысленно облегчённо выдохнув, Дин по привычке собрался закусить губу, но та не поддалась. Ладно. Значит, он всё-таки волновался за жизнь Кастиэля? Или это штучки лесного царя? И тот ведь, гад, наверняка его слышит, но молчит. Так что же Дин чувствует, смотря на Кастиэля и отодвигая чувства подселенца? Облегчение, что тот цел, точно есть. И, кажется, радость. И какое-то сладкое послевкусие, которое возникает после чего-то приятного. Но с тем же чувствует досаду и толику разочарования из-за того, что всё закончилось, не продолжится и не повторится. Но Дин понимал: лучше не цепляться и не держать. Главное — оно было. Чувства, пускай и чужие, но были в их жизни, оставив после себя достаточно приятные воспоминания. Только Дин всё ещё не был уверен, что сможет взглянуть Касу в глаза. Неловкость обеспечена. Наверное, если занизить планку, то их ситуацию можно сравнить с вечеринкой, после которой последовала вполне прекрасная, но беспамятная ночь двух натуралов, а наутро выяснилось, что ночь — огромнейшая ошибка, о которой лучше забыть, и им не стоит больше пересекаться. Приведя сравнение, Дин почувствовал, как недоумённо заморгал. Точнее, не он, а подселенец, но Дин разжёвывать не собирался. В ответ закатили глаза. В общем, случившееся с ними принесло много приятного и болезненного, а теперь должно стать ещё и неловким. Если подумать чуть дольше над этим, то ему даже понравилось. Было… хорошо. Теперь же следовало отпустить. Смотря на идеальные черты, бархат кожи, который немного светился в стихающем северном сиянии, бледные губы, которые так сладки в поцелуе, пушистые ресницы, что сейчас неподвижны, чуть-чуть нахмуренные брови и едва заметную складочку между ними, которую Дин мог бы разгладить пальцами, смольные взъерошенные волосы, точно прошедшие через бурю… Дин понимал, что улыбался. Не телом — в душе. «Не хочу уходить», — понял Дин и тут же загнал мысль куда подальше. Он должен уйти. Просто обязан уйти и не мешаться, не создавать неловкостей. Не создавать новых проблем. Но не хотел. Не мог. Поэтому, пока подселенец не возражал и сидел на снегу неподвижной статуей, Дин смотрел и запоминал, заполняя новую обширную память некогда любимым лицом. Любимым… Дин не разбирался в смеси нахлынувших чувств, но трепета, который испытывал рядом с Кастиэлем будучи человеком, не находил. То место пустовало, зияло чёрной дырой и неприятно зудилось. И всё равно Дин не мог уйти. Жизнь уже не будет прежней — это точно. Возможно, пустота, которую заметил только сейчас и которая сравнима с целой горстью недостающих деталек пазла, надолго останется с ним, став напоминанием о лучших минутах жизни. А, может, затянется, и со временем он обо всём забудет. Только это уже его проблемы, а не Каса. Кас достаточно и помог, и настрадался. Пора бы знать меру. И отпустить. «Эй, эм… Солнце? Разбудишь его?» — попросил Дин, припомнив имя древнего. Негромко выдохнув, Солнце улыбнулся одними уголками губ. — Спасибо, что доверился, дитя. Дин. — Ненадолго прикрыв глаза, Солнце вздохнул с непонятным облегчением и после взглянул на горизонт, который начал светлеть. Солнце готовилось встать. — Рассвет наконец-то настал. Больше ни о чём не говоря, Солнце легонько прикоснулся к белоснежному лбу и тут же убрал руку, но странная дрожь всё же пробрала тело, и Дин понял: тот впервые смог коснуться того, кого любил. И чужие оболочки этому поспособствовали. — Спасибо, — быстро, но искренне прошептал лесной бог, поднявшись на ноги, отойдя от Кастиэля и встав лицом к первым лучам, пробравшимся через горизонт. Дина снова подкинуло, но на этот раз вперёд и немного вниз. И всё затихло. Сглотнув по своей воле, Дин проморгался, расправил плечи и сжал-разжал пальцы, глядя вперёд. Что ж, тело его. И сейчас, кажется, оно сгорит в третий раз и уже навсегда. «Так даже лучше», — кивнул Дин. Вот только… — С ним всё нормально?.. — вслух прошептал Дин, обращаясь к Солнцу. В ответ — ничего. — Э… Эй?.. Ты чего замолчал? Ушёл? Уже? И… Всё? Ну, по крайней мере обратно идти не нужно — сгорит как полукровка. Конец по-винчестерски. Однако что-то было не так. Что-то не сходилось, но Дин всё ещё не мог понять, что именно. Что же ускользало от него из раза в раз? Ослепительно-белый диск показал тоненькую полоску своей верхушки, и свет лизнул ближайший к себе снег, заставив тот сверкать. Ещё немного — и его очередь. Только в отличие от снега он будет гореть. Позади раздался резкий выдох и хруст снега. Дин замер, невольно задержав дыхание. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Чёрт!!! Почему так скоро?! Впервые за пару тысячелетий прилёг, а уже проснулся! И точно пялился в спину. И взгляд был совсем не тёплым и любящим — убийственным настолько, что Дин чувствовал его затылком. Что ж, либо солнце его сожжёт через несколько минут, либо Кастиэль заберёт подаренную им же жизнь. Третьего варианта Дин не видел. Описание взгляда Кастиэля попало в цель. Убийственный. Лучи солнца не успели коснуться снега, под его, как оказалось, утонувшими ногами, — и каким образом Солнце передвигался по верхушкам этих сугробов? — как всего за крошечную долю секунды произошло слишком много всего. Его безжалостно пнули сзади — Дин слышал быстрый шаг; поставили на колени — Дин мог развернуться и перехватить руки, но не стал сопротивляться; и в следующий миг, сопровождаемый его шипением, шея должна была хрустнуть, а голова — отлететь. Но последнего не произошло. Бесцеремонно схватив одной рукой за волосы, второй за челюсть и дёрнув голову назад, тем самым запрокинув её к небу и к себе, Кастиэль застыл. Взгляды встретились. От самой макушки до пят прошёл импульс сильнейшего тока, сбивший дыхание. Бывшая зелень встретилась с тёмной синью. Сначала Кас смотрел и правда по-зверски, горя желанием убить, и Дин даже смог разобрать его шипение: «Так ты, тварь, желаешь сгореть ещё раз?» — но потом внезапно всё замерло. За половину четверти секунды белокожее лицо успело примерить маску понимания и испуга, а за оставшуюся часть четверти — Кастиэль с дёрганьем отпустил его и отскочил как от огня. Дин опустил голову, не до конца понимая произошедшее. Рука метнулась к подбородку, поглаживая там, где его касались… мягкие тёплые пальцы. Мысль, за которой гонялся в последнее время, промелькнула яркой вспышкой и тут же погасла. Что же он упускал? И… Что, красный настолько не шёл ему, раз Кастиэль с дёрганным отвращением буквально отбросил его, как прилипшую склизкую водоросль? А ведь не так давно эти самые руки любяще обнимали его... В груди начало покалывать, но, зациклившись на нелепой обиде, Дин не придавал значения странному покалыванию — просто будто кровь разогналась. «Неужели всё настолько плохо?» — не понимал Дин, сведя брови к переносице и не переставая тереть гладкий подбородок. Немного повернувшись, чтобы встать полубоком, Дин краем глаз глянул на Кастиэля. И сам замер, неосознанно повернув голову ещё немного. Кастиэль и правда отлетел — и не на простой десяток ярдов, а на все, кажется, сорок. Но даже на таком расстоянии Дин видел его до мельчайших деталей. Кас неподвижно сидел, брови вскинул, глаза широко распахнул и смотрел точно на него. Небесно-чернильная радужка чарующе светилась на солнце, рот был полураскрыт, кожа сверкала тысячами тысяч крошечных кристалликов, почти что сливаясь со снегом. Кастиэль, кажется, пребывал в шоке. Но этот взгляд… Это ведь взгляд слепца, впервые узревшего солнце. И смотрел он жадно. Неверяще. Смотрел так, словно не видел света добрую вечность, но взгляд оказался направлен чётко на веснушчатое лицо, на потерявшие зелень глаза, а не на солнце позади. Смотрел и впитывал. Под этим взглядом Дин сам не замечал, что смотрел точно так же. Но понял другое. Дин смотрел на Кастиэля по-настоящему. Видел его без призм лесного духа. И от этого земля уходила из-под ног, но он продолжал стоять и смотреть. Всего за один миг мир резко сузился до мужчины и небесно-чернильных глаз напротив. Внутри что-то оборвалось. Что-то треснуло. Многочисленные нити, что держали его в этом мире, оборвались по-настоящему. Полукровки, охота, люди, Импала, весь свет, влияние лесного царя, умершие родители и Сэм, — всё это больше не держало его. Больше ничего не держало. Совсем. Кроме новых стальных тросов, что вновь притянули его, но уже по-настоящему. Кастиэль. Его новое, неподдельное притяжение. Его притяжение. Его опора. Хотелось смотреть только на него — и никакие умершие миллионы лет назад духи здесь ни при чём! Кастиэль… Это его Кастиэль. Тот самый, но теперь настоящий, без всяких предков в голове. Не заметив, когда успел сократить расстояние наполовину, разрезав толщу снега подобно ледоколу, — и как эти Первозданные ходили по самой верхушке и не тонули? — Дин поражённо замер. На этот раз — недоумённо. Солнце достаточно поднялось, окрасив со своей стороны синевато-фиолетовый купол в нежные утренние цвета. И вместе с тем сверкало на снегу. И кожа Кастиэля, что находился дальше от него, тоже сверкала. И… Дин не чувствовал жжения. В миг отвлёкшись от созерцания спустившегося ангела, Дин опустил голову, смотря на приподнявшиеся руки. Окрашенный кровью правый рукав был цел, а левый Кастиэль порвал ещё тогда, в Кортлине, когда кусал его, и левого рукава рубашки как раз таки не оказалось. По сути, и футболка, и рубашка выглядели так, словно его погрызла стая собак, но не в этом дело… Солнце светило точно в спину, немного залазило на плечи и предплечья и… Чёрт. Дин и подумать не успел, как уже вскинул левую руку без единого шрама в сторону. Так вот оно что. Вот то, что он упускал весь путь. Иначе как он добрался сюда, ни капли не устав? Как преодолел такое расстояние на своих двоих, ни разу не остановившись, чтобы перевести дух? Как видел всё то, что недоступно людям ни днём, ни ночью? Как почувствовал теплоту кожи, что всегда несла прохладу? Как он, в конце концов, не заметил, что лёгкие не качали воздух, легко обходясь без того? Как не заметил, что… сердце больше не билось? И медовая кожа руки, на которую испуганно и завороженно смотрел, так и добивала осознанием того, кем он стал, искрясь под солнечным светом. Но… кем Дин стал-то? Как так-то? Теперь земля действительно ушла из-под ног, и Дин рефлекторно перевернулся на живот вместе с напавшим. Или не напавшим? Скорее, отчаянно цепляющимся за его бок и плечо. Потемневшая синь металась по его лицу с невероятной скоростью, но Дин видел каждое движение. Из безжизненной груди вырвался рваный, едва заметный вздох, но Дин услышал его. Тонкие пальцы, отпустив его бок, прицепились к лицу, хаотично общупывая то. Дин чувствовал их тепло. Не холод и даже не прохладу. Тепло и бархат. Ещё один судорожный вздох, но принадлежал он уже Дину. Вцепившись в Кастиэля мёртвой хваткой утопающего и спрятав лицо в изгибе шеи, Дин жадно вдохнул. Кастиэль глухо ойкнул, но обнял в ответ почти с той же силой, словно это могло бы слить их воедино. Как оказалось, Дин не видел не только лица и всего остального прекрасного тела, но никогда и не дышал Касом так, как сейчас. Запах Кастиэля оказался гораздо насыщеннее, чем при человеческой жизни Дина. Если раньше он просто ощущал морозную мяту и свежесть, но сейчас бархатная кожа испускала непередаваемый аромат. Душистые нотки мяты, которые приятно оседали на языке со сладко-лимонным привкусом, и та же покалывающая морозная свежесть, как у свежевыпавшего снега. Настолько приятно дышать, что Дин не мог оторваться от родного тела, вдыхая из раза в раз. — Я чуть с ума не сошёл, когда твоё сердце остановилось, — дополнил прекрасный миг неземным голосом Кастиэль, и Дин едва не взвыл, теряя смысл слов. Как люди всё ещё не вымерли с такими-то никчёмными органами чувств?! Глухие слепцы без обоняния! Кастиэль зарылся пальцами и носом ему в волосы, и от этого действия ещё раз прошибло током. Пришлось медленно выдохнуть и собраться с мыслями. Нужен ли ответ? Что он мог сказать Касу? О чём тот говорил? Нужны ли слова? — Прости, — за что-то извинился Кастиэль, ещё сильнее прижимая его и целуя в макушку. — Прости, Дин. Я и мечтать не смел, что увижу тебя, и едва не… Прости, прости, пожалуйста, прости меня, Дин... Лёжа в снегу, Кастиэль всё шептал и шептал, а Дин всё слушал и слушал его голос. О чём речь? За что Кас просил прощения? — Как же я испугался, когда понял, что передо мной ты, а не эта тварь, — продолжал нашёптывать Кастиэль, и тогда до Дина дошло. Проснувшись, Кастиэль его спутал. И спутал с… тем змеем, видимо? Неужели та скользкая тварь влезла и в его кожу?! Однако гнев на уже, как понял Дин, почившую тварь смылся волной более приятных чувств. И всё-таки как же тяжело с новыми мозгами — годовалых детей отвлечь сложнее, чем его. — Всё хорошо, Кас, — прошептал Дин, через силу отрываясь от шеи и приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть в потемневшую синь. — Теперь всё будет хорошо. Бледные губы дрогнули и поджались. Однако стоило большому пальцу коснуться их уголка, как тот робко приподнялся. Никакой неловкости. Никакого желания уйти. Никакого желания прожить жизнь в одиночку. А жизнь, кажется, теперь будет долгой и сравнится с вечностью. Вечность. Они достигли дверей, ведущих в вечность. Они наконец-то нашли то, что лежало под носом. Вечность буквально притаилась в клыках Кастиэля, которые тот не хотел использовать до последнего момента. И от этой мысли Дин прыснул со смеху, но тут же закусил губу. Кастиэль недоумённо моргнул. Боже, какие же они идиоты! Оба. И так, обнимаясь в совсем не холодном снегу и глупо улыбаясь, они не могли оторвать глаз друг от друга. Пустота затянулась. Всё встало на свои места. Всё стало так, как должно быть, и без всяких там подселенцев. Солнце с Небом растворились и больше никогда не вернутся. Остались лишь Кас и Дин посреди бескрайних белых песков под рассветным небом. Они вдвоём и никто больше. Только они и снег. Только Дин и Кастиэль. Ангел принадлежал маленькому солнцу, а солнце — ангелу. — Рассвет настал, — зачем-то произнёс Кастиэль, смотря на него со знакомым обожанием и трепетом. — Ага, — единственное, что выдал Дин. — Ты так и не договорил. Охнув, Дин замялся и на мгновение зажмурился, прикусив нижнюю губу. Будь он человеком — сердце бы забилось крохотной птицей. Но нужны ли слова? Кастиэль и так ведь всё понимал. Нужны. Вновь взглянув на ангельский лик, Дин мягко провёл по нему подушечками пальцев от кончика брови до губы. — Ты ведь знаешь, Кас, — охрипшим голосом произнёс Дин. Кастиэль растерянно моргнул, но после неуверенно кивнул, не отводя от него взгляда. Знал и понимал. И, наверное, не надеялся, что Дин произнесёт эти слова вслух. Через несколько долгих секунд Дин всё же небрежно дополнил: — Но на самом деле те слова не имеют значения. — Дин? — настороженно и даже испуганно позвал Кастиэль. Сдержав улыбку, Дин со всей серьёзностью, на которую только был способен, наклонился к нему — не осталось и дюйма между лицами одинаковой температуры. Потемневшая синь всматривалась в глаза напротив, а Дин уже и позабыл, что хотел спрятать красную радужку глаз. Только он не видел того, что открылось Кастиэлю. Потемневшая синева смотрела на юную зелень, что лучилась собственным мягким светом, и уже никогда бы не смогла и не захотела оторваться от неё. — Кас, я благодарен за шанс влюбиться в тебя ещё раз, — прошептал Дин в приоткрытые губы.