Тьма. Кромешная тьма — такова оболочка небытия, что встречала каждый раз, стоило закрыть глаза, вздремнуть, заснуть. Утонуть. Рассеяться.
Забыться.
Холодная тьма, что превосходила и песок огненных гор, и крылья ворона, и безлунную ночь, окутала со всех сторон, сжала в плотный кокон и запечатала, лишив слуха, зрения, голоса, разума.
Лишив всего.
Время потеряло размер и ценность, а память утратила краски. Ни чувств, ни эмоций, ничего.
Безмятежность.
Конец бесконечного пути.
Однако в какой-то отрезок времени — и жалко короткий, и тягостно длинный — тьму разрезала крошечная точка белого света, что безумно скакала из стороны в сторону. Такая крохотная, такая надоедливая, но такая занимательная. По мере того как точка увеличивалась из блохи и меняла форму, тьма приобретала дымчатую туманность — едва заметные очертания то различных лесов, то многочисленных полей, то безжизненных гор, по которым скакала та самая точка, ярко сверкающая своей белизной.
Безостановочно скакала, пуская сноп искр, и приближалась, приобретая очертания… Знакомые очертания. Олень. Белый силуэт венценосного оленя посреди сероватой, всепоглощающей тьмы.
«Уйди, — попытался достучаться он до зверя, — покинь тьму. Тебе здесь не место»
Но олень продолжал двигаться, бежать, прыгать и что-то искать. Совсем не слушал его. Совсем не слышал.
Не замечал.
«Глупое создание… Что же ты ищешь?»
Кто же ты? Откуда? Чего добиваешься, дитя леса? Зачем тебе скалистые горы, зачем исследуешь пустынные берега, зачем скитаешься из леса в лес?
Что ты ищешь? Кого зовёшь?
Кто же ты?
Дитя леса, зачем же ты явился?
Вопросы сыпались, но не имели ни мысли, ни звука. Ни голоса, ни интереса. Ничего. Ответов тоже не было.
Неизвестно сколько прошло времени, когда олень беззвучно остановился перед двумя тенями и задрал голову. Мгновение — и тьма поглотила его. Спокойствие пропало с ним же: появилось грызущее чувство тревоги и печали из-за того, что такое прекрасное, чистое создание утонуло во тьме.
Но эти чувства не спешили исчезать, как олений силуэт, и по-своему окрасили тьму.
Следом пришли голоса — множество голосов. И в тот же момент все звучали как один. Он не понимал их, но отвечал — чувствовал, что хотят услышать в ответ. И в тот же момент не произносил ни звука.
Пожалуй, голоса длились гораздо дольше, чем бег рассекающего тьму оленя, но и в этом нельзя было быть уверенным — времени нет.
Его не существует. Только тьма, гнетущее чувство и голоса —
голос.
Постепенно голос разделился на голоса, появилась тональность, разнообразие. Это утомляло — лучше бы во тьме бегал лучик света. Только замолчать не получалось. Ни замолчать, ни заткнуть их, голоса. Кто они все — непонятно. Просто голоса. Много голосов. И всем что-то надо, все чего-то хотят и даже не могут заглушить чувства!
Вскоре голоса начали говорить разборчиво — или постепенно возвращалась память, знания своей сущности, кем бы он ни был. И тогда получилось отвлечься от гнетущего чувства, что заполонило тьму.
Одни голоса оказались приятны, другие отвратны, третьи приемлемы. Одни просто говорили, другие требовали, третьи молили. Одни взывали, вторые изнывали, третьи…
«Уйдите», — вместе с ними выл он, выла пустота.
Но он всё равно отвечал — нет, не он. Кто-то, кто он, но не он — разумная его часть, что притаилась где-то здесь, в темноте, и спокойно отвечала голосам.
Только один голос поддерживал его, не давал сорваться на крик. Такой тихий, болезненный,
знакомый, но сломленный.
Треснутый. Опустошённый.
Убитый.
Голос не просил, не молил, даже не говорил особо. Просто появлялся коротким, робким шёпотом и тут же исчезал.
Небо.
Небо, — тихо-тихо, редко-редко, слабо-слабо звал голос. И
он его слышал. Слышал через весь остальной шум, но именно ему не мог ответить, именно за него не мог зацепиться.
Этот голос подарил боль и желание. Желание вспомнить, желание выбраться из плена тьмы.
Желание
очнуться.
Несколько погодя тьма — пустота — начала светлеть, сокращаться, обретать форму, а пространство за тьмой оказалось почти что белым. Серым. Пасмурным.
Вернулись ощущения, слух, зрение. Возможно, и голос, и частично разум, — всё сжалось, обретя форму. Ниточки тумана сплелись воедино.
Единственное, что чётко осознавалось, — он, вернувший бесплотную оболочку, падал в окружении других снежинок. И разум, что разделился на две неравных части, по большей части оказался занят голосами; вторая же часть обратилась к снегу. На фоне бескрайнего серого полотна, что одновременно казалось таким тяжёлым и таким воздушным, кружили тысячи тысяч остроконечных снежинок. Безмятежно и красиво. Неспешно, чуточку игриво кружил ветер, подгоняя танец.
Наконец, тело, не растёкшись туманом от столкновения, встретилось с остальными белыми крохами, что укрывали землю. Смотреть было неудобно — зрение охватывало не всё, а лишь участок перед собой. Неудобно. Не нравится.
Во тьме было лучше.
Внутри своей пустоты было лучше.
Снежинки всё кружили, голоса стихли. Затих и ветер. Утих снег и прояснилось небо — чёрное и всё в неподвижных снежинках. И снова свет. И тьма. И голубизна. И ослепительное светило.
Ослепительное светило… Голубизна…
Небо.
Небо…
Кто-то зовёт небо? И ведь он… уже слышал этот голос там, в пустоте. Непохожий на других голос вновь вернулся к нему.
Или показалось?
Пришлось повернуть голову и проскользить взглядом по белоснежным землям. Никого. И в голове пусто.
Показалось.
Небо.
Небо. Небо…
А на небе солнце.
Солнце, что луну любило
и небо о её снисхождении молило,
молило и желало,
желало и сгорало,
сгорало и мечтало.
Мечтало о той ласке,
мечтало о закате и холоде ночи;
Но солнце знало правду —
знало правду тьмы
и тихо-тихо тлело
в холоде ночи.
Но не было и дела до объятий тьмы —
солнце жило небом,
купалось в его ласке,
грело его земли
и медленно сгорало,
кружа в прекрасном танце,
кружа на небосводе,
но не могло коснуться...
Лёгкий выдох вырвался на закате, исчезая вместе с огненными лучами. Кем он всё-таки являлся и с кем говорила та часть разума, что хранила память?
Хорошо.
Хорошо, он готов подняться и вспомнить. Готов продолжить бесконечный путь. Сейчас последние ниточки вплетутся в его ткани, и тогда…
Боль пронзила бесплотное тело — разум с памятью вернулись на свои места, полностью заполнив пустоту разноцветными всполохами. Путь, Первозданные, голоса, лица, время и другие существа. Горы, равнины, воды, леса, пустыни. Улыбки, гнев и боль. И…
— Солнце! — резко сев, спасённым из воды утопленником выкрикнул Небо в тёмное, с подвижным разноцветным поясом небо.
Пустота треснула, разбилась на множество крошечных осколков. Застывший в груди цветок слабо зашевелился, но даже от этого шелеста стало невыносимо больно.
Он задержался. Солнце звал его, а он не ответил! Не явился! Вот только…
Сколько прошло времени с тех пор, как он услышал своё имя в последний раз? Сезон? Год? Столетие?
Сколько же времени прошло, раз Солнце перестал звать его?
Цветок резанул лепестками, и рука потянулась схватить его, но и в этот раз ничего не нашла. Лепестки продолжали резать.
Должно быть, Солнце посчитал неожиданный уход предательством. Либо действительно забыл его. Либо его взгляд оказался прикован к обладателю его сердца. Либо всё разом. Либо…
Нет.
Нет, нет! Солнце не может быть… мёртв. Такого просто не может быть, и этот вариант незачем рассматривать — Небо чувствовал оставленную печать, а, значит, за всё то время, что он проспал, Солнце ни во что не вляпался. Но тот бегущий белоснежный силуэт оленя…
— Нужно проверить его, — решительно поднялся на ноги Небо, временно закрывшись от требующих и негодующих голосов, — увидеть и… и закончить дело с Первозданными Севера.
Подарить защиту и покинуть.
На этот раз он задержался на непозволительно долгий срок. Солнце забыл его и больше не звал. Больше не звал… Зачем же он так робко звал его? И как Небо услышал его?
Тем временем, раздумывая обо всём и силясь смириться с болью от цветка, Небо отправился за ветром, что потянул в сторону однажды оставленной печати. Та не поблёкла под гнётом времени, не утратила своей защитной силы и вела вперёд словно нить. Нить, о которых упоминали Первозданные, получившие обоюдную связь. Нить… Нет, в его — их — случае печать оставалась просто печатью, односторонним проводником.
Сколько же времени прошло? Рельеф изменился — и это он даже не покинул холодные земли. Что же ждёт дальше?
Ветер нёсся под луной, что сменялась палящим солнцем, а солнце — луной. Голые белые земли сменились пустынной долиной с грубой растительностью и вьющейся рекой, следом горы, пустоши, леса и всё не то.
Всё немного не то.
Леса разрослись, занимая всё больше территории, некоторые реки обмельчали, другие — разошлись. Появилась какая-то напряжённость, ожидание чего-то. И однажды взгляд наткнулся на причудливые сооружения, формой напоминающие небольшие горы, что расположились на окраине лиственного леса у берега реки.
Приглядевшись в лунном свете повнимательнее, в памяти возник образ. Люди, людские поселения — так прозвали Первозданные свою хворь, о которой молили избавиться. Небо ничего не сделал, но благодарности всё равно посыпались. А следом и недовольства, возмущения, гнев — и здесь он тоже ничего не делал.
Что точно ясно — в его отсутствие мир изменился не только в плане ландшафта. Первозданные гневались по поводу новых существ, людей, до которых сами не могли добраться, зато хорошо припугивали и прогоняли.
Продолжив путь, Небо порылся в памяти ещё немного, восстанавливая чужие образы и то, что слышали дети.
Первозданным дали новые имена, которые зачастую сводились к демонам и богам. Демонов остерегались, богов — задабривали. И среди сборища различных имён, упомянутых детьми, Небо заинтересовали двое: лесной царь и лесной бог, который, должно быть, относился и к «Покровителю». Воспоминания некоторых Первозданных включали многократные обращения, взывания людей к хозяину леса об урожае, охоте и прочем, что стало… житейским? Обыденным?
«Они хоть понимают, к кому обращаются?» — негодовал Небо.
Но исходя из других воспоминаний, принадлежавших нимфам, хозяин леса помогал смертному народу. Только его самого не было в этих памятных отрывках. Небо забеспокоился.
— Пускай забудет меня, пускай возненавидит, но пусть будет цел и невредим, — шептал он.
Время неумолимо бежало — неслось первее ветра, ускользало.
К утру чёрные горы, обильно извергающее дым, остались позади, но не успел Небо ступить на земли, укрытые вереском, что ещё не скоро начнёт цвести, как взгляд зацепился за некую фигуру, что летела со склона гор подобно, падающей звезде — такая же яркая и такая же стремительная.
«Человек? — подумалось Небу. — Нет, похож, но… Северное дитя!»
И это северное дитя, чья открытая кожа ослепительно сверкала под утренними лучами солнца, молниеносным прыжком ступил на равнину и ещё быстрее понёсся вперёд. Небо двинулся следом, внимательно и с восхищением наблюдая за новым созданием.
Да, похож на нимф — столь же бледен, но ростом с человека. Хотя и нимфы, как оказалось, могли уменьшаться и даже вливаться в людские селения… и заводить с ними потомков. Сколько же времени прошло?
И это дитя определённо сильно, быстро и неуязвимо — всё, как хотел Небо. Оставалось найти
созидание и направить его к Солнцу. А, может, то без надобности — северное дитя, обойдя очередное сборище людей, явно держал путь в сторону древнего леса. Вдруг и он способен на обращение?
«Не стоит спешить», — отверг идею Небо.
Засмотревшись на создание, которое переняло привычки людей прикрывать нагое тело, Небо пропустил тот момент, когда показалась чёткая граница леса, за короткой скрылось дитя севера.
Остановившись, Небо отпустил ветер и выдохнул, ступив на траву. Волнение и томление — вот, чем сполна наградил его беспощадный цветок, рвущийся в сердце леса.
Небо пересёк границу.
Кратковременная тишина, видимо, вызванная появлением северного дитя, — и лесные звуки вновь навались со всех сторон. Птицы щебетали и шуршали перьями, ветер играл, звери проходили мимо. И никто его не замечал.
«Запах, — запоздало вспомнил Небо, — Солнце же может почувствовать мой запах!»
Вновь прибегнув к ветру, дух нагнал Первозданного Севера, что теперь неспешно пробирался сквозь чащу, что-то насвистывая, пугая зверей своим мирным присутствием и держа в руках тёмные округлые предметы, что напоминали камни.
Позднее Небо понял, чего страшились птицы и звери: северное создание отличалось от всех живущих жаждой крови. Солнце не согласится на такую вечность. И всё же Небо попробует.
Тихий, непринуждённый свист разливался по округе, дитя уверенно шагал вперёд, будто наведывался сюда ежедневно и знал каждый куст. От такого сравнения цветок снова кольнул шипом.
Не должен север так часто наведываться в лес.
Однако мысли быстро растворились, и Небо продолжил прислушиваться к притихшему лесу и свисту и рассматривать создание.
Холодный, как снег, глаза цвета неба и сердце… Где же стук сердца?
У любого Первозданного имелось сердце, но отчего же Небо не слышал стука сердца, рождённого на севере?
Небо невольно прикоснулся к собственной груди. На этот раз он действительно создал похожее на себя творение.
Как же отреагирует Солнце? Как же с ним заговорить? Послушает ли он?
Бесшумно выдохнув, Небо прохладным ветерком пробежался вперёд — туда, куда звала печать, — в самый центр леса, в самое сердце зелени. Вскоре глазам открылась поляна, обрамлённая молоденькими деревьями. Только он не припомнил на этом месте ничего подобного. Небо остановился на расстоянии от залитого полуденным солнцем участка, притаившись в пышных зарослях кустарника, чьи веточки украшали ягоды.
Чуть позже до поляны добрался и хладный Первозданный, но прятаться не стал — спокойно прошёлся по границе, не заходя на солнце. Проследив за голубым взглядом, Небо не смог сдержать рваного вздоха.
По ту сторону поляны, что располагалась напротив Первозданного Севера, в зарослях показался олень.
Белоснежная шерсть ярким пятном выделялась на фоне листвы и тёмной коры, пока хозяин леса неспешно ступал по живому коридору, направляясь к поляне. Уверенная, благородная похода, но в серьёзных ярких зелёных глазах залегла смертельная скука. Безразличие. Голову же увенчивала пара прекрасных рогов, что с прошедшим временем выросли в несколько раз, походя на голые ветви; но, несмотря на время, те всё так же украшались тонкими, блестящими паутинками с капельками росы.
Если внутри Неба что-то и было, то всё оно рухнуло.
«Сколько же времени я спал?..»
На удивление, Солнце пришёл один — ни одной нимфы за спиной. Разве что крохотные птицы перелетали с ветки на ветку, следуя за Лесным богом.
Первозданный Севера хмыкнул. Небо бросил на него взгляд, только сейчас подмечая, насколько же тот мал по сравнению с лесом и оленьей формой Солнца. Точно человек, если не обращать внимания на свет глаз, кожи и мертвецкий холод сердца.
— Ну здравствуй, царь лесной! — с ехидством поприветствовал северный на певчем говоре нимф, шагнув на поляну, но всё ещё держаясь в тени деревьев.
В ответ тихий вздох. Находясь посредине, Небо едва осмелился перевести взгляд обратно.
— Габриэль. Сколько ещё будешь мой народ пугать? — бесцветно поинтересовался Солнце, заходя на поляну.
Совсем безжизненный голос. Совсем крохи
его Солнца.
И всё же это
Солнце.
«Почему же ты такой?» — не понимал Небо.
— До тех пор, пока твоим детям не надоем, — рассмеялся названный Габриэлем.
Солнце лишь прищурился и в следующее мгновение принял уменьшенный облик нимфы, мягко приземлившись в высокую траву.
На сей раз Небу захотелось взвыть.
Первозданные о чём-то беседовали, направляясь друг к другу навстречу: северный — шумно, лесной, приняв ту пару круглых камней, — лишь иногда вставлял короткие фразы, но Небо не слышал ни того, ни другого.
Солнце изменился… сильно.
Светлые волосы, что переливались пшенично-золотым под жаркими лучами, немного вились и доставали до кончиков ушей — почти что так и было. Тело окрепло, стало выглядеть мощнее, взрослее; кожа, усеянная россыпью пятнышек, приобрела цвет мёда. С каких-то пор Солнце перенял привычку людей или позаимствовал идею у Габриэля: тела обоих прикрывала серо-белая искусная тонкая ткань, что не шла ни в какое сравнение с грубыми шкурами, в которые кутались люди; лёгкая, как дымка, ткань укрывала одно плечо Солнца и водопадом спадала до стоп, талию же, поддерживая простой наряд, опоясывала тонкая ивовая ветвь, обёрнутая по кругу несколько раз. Сейчас, приглядевшись, Небо припомнил, что эта же воздушная, туманная ткань струилась и за оленем и почти что сливалась с шерстью, походя на настоящий туман.
Сложнее всего оказалось взглянуть на лицо.
Меж бровей залегла морщинка, из зелени глаз пропали живость, радость и свет, сменившись бременем, а полные губы изгибались не в тёплой улыбке, а в насмешливом оскале.
Солнце стал старше на, как бы выразились Первозданные, используя язык и внешность людей, лет десять. Если в прошлую их встречу хозяин леса имел внешность юноши, то сейчас — взрослого мужчины, за плечами которого скрывалось что-то неизведанное и тёмное, что причиняло ему боль и отражалось на душе.
И всё же Солнце был прекрасен в любом возрасте и в любом обличье. Только что же лежало за этими морщинками у глаз, что же заставило солнце потухнуть?
«Возлюбленный так и не ответил? — гадал Небо. — Или он покинул этот мир?»
Почему же ты больше не греешь, Солнце?
Мгновение — и веснушчатое лицо исказила короткая вспышка боли, пока Габриэль отвернулся к лесу.
— Значит, всё ещё отвечает? — играясь с красными завязками на округлом предмете, пока второй стоял у ног, безразлично хмыкнул Солнце, но после сжал губы в тонкую нить.
— Каждый раз, — беспечно кивнул Габриэль и после приободрился, не обращая внимания на настроение хозяина леса: — Ну так что, лесной бог, доволен даром? Благословишь ещё на одну ночь? Или в этот раз сам согласишься, а?
Солнце окинул его нечитаемым взглядом.
— Если дети сами захотят.
Габриэль лукаво прищурился и похлопал Лесного Первозданного по оголённому плечу, оставив руку на нём. Солнце не шелохнулся. Несмотря на улыбку, задорный настрой и дерзкие насмешки, мысли Первозданного Севера, которые поддавались чтению, таили сочувствие. И какое странное раздражение, которое можно принять за зависть. И... непонятное желание заполучить взгляд хозяина леса.
— Иди уже, — стряхнул руку Солнце и прищурился. — Азалия будет рада тебя увидеть, но не ты её.
Габриэль натужно хохотнул.
— Ну что поделать, раз никто не может устоять перед моими чарами?
Солнце изогнул бровь. Габриэль шагнул назад, щурясь и откидывая хозяина леса взглядом.
— Кроме некоторых, — с досадой буркнул под нос северный ребёнок.
— Не всегда красота является тем, что хотят видеть глаза, — не удосужившись даже взглянуть на того, сухо ответил Солнце и, сдёрнув красную нить с предмета, поднёс к носу. — Неплохо. В следующий раз без дюжины кувшинов заблудишься.
— Да как я столько утащу?! — взвился Габриэль, всплеснув руками.
— Ты же совершенное дитя… Неба — придумаешь что-нибудь, — на этот раз медовый голос сочился едкостью, за которой притаилась горечь.
Солнце всё ещё упоминал его.
— Небо-небо-небо, — быстрее обычного протараторил Габриэль, не вкладывая того же смысла, что и Солнце, и фыркнув под конец. — Оно же всегда здесь, над головой… Тц, ладно. Отец и тётя передают благодарность за поддержку.
— Лес нейтрален.
— Брось, мы тебе нравимся.
— Только по одной причине.
Габриэль задрал голову к голубоватому небу, по которому лениво расползлись обрези облаков. Несколько мгновений простояв так, пока Солнце ни на миг не сводил глаз с содержимого кувшина, что тонким ароматом приникало в лесную свежесть, северный выдохнул и с довольной улыбкой шагнул назад.
— Мне тут нимфы напели, — было начал Габриэль, но внезапно замолчал, встретив холодный взгляд зелёных глаз. Игривость и панибратство исчезли вмиг. — До следующего полнолуния — так до следующего полнолуния, — опустив взгляд, пробормотал северный и, в последний раз бросив раздражённый взгляд вверх, исчез быстрее ветра.
Облегчённо выдохнув, Солнце равнодушно проводил взглядом гостя, скрывшегося в противоположном от прибытия направлении. Небо незаметно поднялся, пройдя сквозь ветви и листья кустарника.
Какие же отношения связывали лес и север? В чём Солнце поддержал их?
В воспоминаниях ответа не нашлось, зато теперь Небо смог различить баритон Габриэля, звучащий на языке севера. Что ещё осталось незамеченным и поразило Небо — Первозданные начали общаться друг с другом, пробуя чужие языки. И, раз уж Габриэль почти что чисто вписался в круг нимф, то количество прошедшего времени пугало ещё больше.
Приподняв тот самый кувшин, Солнце шагнул в сторону, встав к Небу практически спиной, и коснулся горлышка губами.
«Что это? Для чего?» — не понимал Небо, не замечая, что успел совершить несколько шагов и опереться ладонью о молодое деревце. В этот же момент в спину подул ветер, потрепавший зелень.
Небо застыл.
Птицы, что пришли с Солнцем, встрепенулись на своих ветках. Как только ветер потрепал светлые волосы, едва не сорвав паутинки, Солнце немного опустил голову вместе с кувшином. Широкие плечи напряглись, а голова чуть-чуть повернулась от одного плеча к другому. Осматривался.
Нелепый страх показаться на глаза смешался с томлением, с кисло-сладким, как ранние ягоды, ожиданием. Но никто бы его не смог увидеть. Никто.
Движения хозяина леса медленно-плавные. Полшага — и пустой зелёный взгляд лениво пробежался дальше по периметру поляны. Кувшин покоился в руках, от краешка плотно сжатых губ и до подбородка блестел тонкий, напоминающий кровь, след. Солнце развернулся ещё немного.
И, как то всегда и происходило, зелёный взгляд проскользнёт по духу, не задев того.
Не задев его. Не увидев.
Небо медленно опустил руку.
Точно так же, как и всегда, ему, всемогущему существу, не хватило смелости открыться. На этот раз не хватало не только смелости, но и сил произнести «Здравствуй, Солнце». Уже поздно. Дитя, в которого он однажды влюбился и любил по сей день, встал на ноги и шёл по своему пути — тернистому и, видимо, не совсем радостному, раз не получилось узреть солнечной улыбки за краткий промежуток времени.
И за этот промежуток времени Солнце ни разу не поднял глаз к небу.
Но почему-то, запрокинув голову, впился в того, кто, должно быть, находился на дереве за Небом. Ровно на уровне его глаз.
Кувшин со звонким треском разбился о второй, и ярко-алое и сильно пахнущее мёдом и фруктами содержимое окатило хозяина леса с пояса до стоп. Тот только продолжил стоять с опущенными руками.
Солнце уже смотрел так. Смотрел однажды, когда только родился, а он, Небо, уходил. В тот раз Солнце будто смотрел ему вслед.
И в этот раз всё точно так же, но Небо не мог оглянуться на того, кто привлёк зелень глаз, не мог отвернуться от лесного бога, чьё равнодушие и скука дали трещину при виде некого пришедшего, кого Небо не почувствовал.
Сперва перехватило дыхание, и веснушчатое лицо просто застыло, как вода, обратившаяся в один миг в лёд. Следом пришло потрясение с неверием, опасением — брови всё ещё были нахмурены, но рот приоткрылся. Неверие сменилось непонятной тревогой и сомнением. Страх закрался в прояснившуюся зелень, с которой словно спала пелена, и более громкий рваный выдох со свистом сорвался с губ — челюсти были сжаты.
Наконец, смотря снизу вверх, Солнце прищурился, быстро моргнул, но от этого не вздохнул спокойнее. Страх ушёл. Осталось неверие, сильно оттеснённое — практически задавленное — спесью глубокой обиды, сожаления и облегчения.
Солнце больше не казался равнодушным властителем леса — он вновь стал тем крошечным листочком, что плакал от счастья вновь слышать голос создателя. И сейчас из уголка одного глаза тоже скатилась одинокая, прозрачная, как горный хрусталь, слеза. Губы дрогнули словно в попытке раскрыться, произнести что-то, но в итоге сжались лишь с большой силой.
Солнце сглотнул через силу, а Небо, несмотря на жгучее желание оглянуться и такую же жгучую завись к существу позади него, не мог оторваться от своего дитя, впитывая, как ставшая розовой ткань, каждую чёрточку знакомого и в то же время нет лица.
Ступор Солнца прошёл, и он моргнул ещё раз. Время растянулось до вечности — на деле же даже упавший листок не успел спрятаться в траве. На это мгновение Солнце стал тем человеком, что осмелился ранить хозяина леса, — смотрел снизу вверх и выжидал.
«Ну же, позови его! — мысленно требовал Небо невозможного, не осмеливаясь нарушить момент голосом. — Назови того, благодаря кому ожил твой взгляд!»
Но вместо этого вспыхнул свет — Солнце дёрнулся, обернулся, вернув рост и в переходной форме став значительнее выше Неба, и бросился вперёд. Три стремительных и широких прыжка, словно боясь опоздать, — и Солнце впился пальцами в дерево, возле которого стоял Небо, пока последний не отшатнулся назад.
Теперь Солнце смотрел не вверх, а вниз.
Сердце Первозданного бешено билось о рёбра. Лес затих — и Небо вместе с ним.
Совпадение.
Просто совпадение. Жалкое желание, на которое не способен, — так твердил себе Небо, задрав голову и широко распахнутыми глазами глядя на робко дрогнувшие в кривой ухмылке сжатые губы.
Всего два шага.
Два шага — Солнце не заметит и развеет его.
— Ну здравствуй, — охрипшим голосом обратился Солнце, — Небо.
Мир рухнул. Мир взял и рухнул, сбитый с ног, как и Небо.
Небо осел на землю, едва не обратившись туманом, и Солнце рванул следом, падая на колени, но вовремя одёрнул руки, сжав те в кулаки.
Лишившись дара речи, Небо молча скользил взглядом по веснушчатому лицу, которое приобрело новые краски в тени и вблизи. Теперь Солнце улыбался — робко, напряжённо, волнуясь, но уже не с ехидством и открытой болью. Не та солнечная улыбка, но всё же она грела. И Солнце… смотрел прямо на него.
Позади никого не было — и проверять не нужно. Солнце смотрел
на него.
— С каких… пор?
Собственный голос охрип и едва ли не скрипел. Слова дались тяжело, но зелень глаз всё равно распахнулась, едва Небо заговорил.
— Всегда, — сглотнув, столь же тихо молвил Солнце.
* * *
— Так, значит… ты спал? — нерешительно, но с надежной переспросил Солнце, сидя под корнями ивы, пока то лёгкое одеяние сушилось после купания на одной из веток. Одна нога согнута и подтянута к себе, вторая выпрямлена — полузакрытая поза, но глаз с Неба, устроившегося на корне в нескольких шагах от него, не спускал. Как и Небо — с него.
— Да… Не предполагал, что всё затянется, — неловко отвёл взгляд Небо, борясь с желанием раствориться.
Непривычно.
Слишком непривычно, когда смотрят столь пристально, столь целенаправленно. И, как оказалось, Солнце видел его всегда — даже в те моменты, когда Небо скрывался от чуткого взора зверей, и даже тогда, когда растекался туманом. И всё это время Солнце молчал.
Солнце сдавленно хмыкнул.
— Я был уверен, что ты зол, — прошептал он, опустив взгляд и задумчиво прикрыв погрустневшие глаза. Небо вновь посмотрел на него. — Я был уверен, что надоел тебе, а только что рождённые на севере подтвердили мою догадку. И тогда… я прекратил поиски.
— Как долго?
Солнце поднял голову, и взгляды встретились вновь.
— Что?
— Как долго ты искал меня? — спросил Небо, вспоминая тот олений силуэт, что разрезал тьму. Сколько же Солнце скитался и звал его?
— Достаточно, — невесело дёрнул уголком губ хозяин леса. — Но даже эти дети считают тебя просто… небом над головой, — несколько раз покружил указательным пальцем, направленным вверх, Солнце. — Но почему же…
Мотнув головой, Солнце замолчал.
— Отвечая другим, я не осознавал, что делаю, — постарался объяснить Небо, — будто голова разделилась, и вторая часть зажила своей жизнью.
Солнце только хмыкнул.
— Так значит, одна часть тебя недолюбливает меня? — в шутку бросил Первозданный, но за шуткой Небо уловил нечто большее.
И как же ответить? Солнце расцвёл при виде него, но это ничего не значило, потому что зелёный взгляд должен был стремиться найти кого-то другого, кого-то живого и материального. Как не обременять его ответом?
Солнце же всё ждал, и вскоре слабая улыбка сошла с лица, сменившись огорчением. И тогда, не думая о последствиях, Небо дал тихий ответ:
— Солнце, мои глаза смотрят только на тебя, всё моё естество обращено только к тебе.
Изумлённый, Солнце не нашёлся ни с ответом, ни с эмоцией — просто застыл и даже не дышал, пока не опустил голову и не закрыл кривую улыбку ладонью. Сгорбившиеся плечи мелко задрожали, как от беззвучного смеха. Небо, недоумённо смотря на него, сполз с корня, быстро приблизившись, и присел на колени в полушаге от съёжившейся фигуры.
— Солнце?
Неужели и правда смеётся? Посчитал искренние слова за шутку?.. Или не понял их?
— Солнце? — Небо наклонился пониже, пытаясь заглянуть в спрятанное в ладонях лицо. — Солнце? Почему ты…
— Двенадцать лет поисков и ещё шестьсот сорок шесть пробуждений без твоего голоса того стоили. Ожидание того стоило, Небо, — показав лицо, хрипло и коротко рассмеялся Солнце, пока по щекам катились крупные слёзы, огибающие широкую, солнечную улыбку.
В тот момент Небо понял две ужасающие истины: его маленькое, глупое дитя обратил свой прекрасный взгляд на призрака, сотворившего его, и ждал его множество дней — столетий.
Цветок, растущий в груди, раскрыл шёлковые лепестки, греясь в свете любимой улыбки, но отчего же так больно? Почему не радуется? Почему…
«Почему именно я — дух, к которому даже прикоснуться нельзя?»
Почему его дитя не страдает от этого осознания, не злится на рок судьбы, а светло улыбается, как делал это раньше? Как делал это всегда, пока Небо не ушёл.
— Прикоснись, — умоляюще прошептал Солнце и наклонился вперёд, закрыв глаза. — Пожалуйста, Небо, дотронься до меня.
— Меня не существует, Солнце, — удручённо покачал головой Небо.
— Но я же тебя вижу! — отчаянно воскликнул Солнце, в доказательство взглянув на него. — И трав ты касаешься, и деревьев, и всего!..
— Живые мне не подвластны, — мягко перебил Небо.
Веснушчатое лицо болезненно исказилось, Солнце ничего не ответил.
Выдохнув, Небо протянул руку и легонько коснулся колена, но стоило чуть поднажать, как кончики пальцев обратились в бледно-серый дым. Солнце замер и перестал дышать, смотря на ладонь.
— Видишь? Меня нет.
Но тепло кожи чувствовалось.
Солнце несмело накрыл бесплотные пальцы своими, но из-за дрожи то и дело касался и размывал контур рук Неба.
— Откуда же тогда холод, Небо? — с тусклой улыбкой поинтересовался Солнце. Небо недоумённо моргнул, и тогда Солнце пояснил: — Ещё раньше, когда нарочно задевал тебя, то чувствовал холод.
Нарочно задевал.
Нарочно…
— Солнце, почему ты никогда не говорил, что видишь? Почему притворялся?
Улыбка стала мягкой, снисходительной, словно обращался не к старшему, не к своему создателю, а к ребёнку.
— Иначе ты бы ушёл, как в первый раз.
— Глупый, — буркнул Небо. Только Солнце оказался полностью прав: раньше осознание того, что его увидят, пугало, но только не сейчас.
Дни потекли медовой рекой: тянулись неспешно и сладко-сладко — слаще, чем когда-либо. Солнце светился, не переставал улыбаться, но почти не говорил, предпочитая смотреть на Небо, словно восполнял все те упущенные возможности. Небо же не покидал его, точно так же глядя в ответ и с нескрываемым удивлением обнаруживая собственное нечёткое отражение, похожее на сгусток дыма с очертаниями нимфы, в смольных зрачках.
Он есть. Для Солнца — он есть, существует.
Только для Солнца.
Но сколько же Солнце искал его, ждал все эти столетия, считал пробуждения… И ведь не винил его. Даже ни капли недовольства не высказал по поводу ухода Неба, словно ничего не случилось.
Но однажды всё же задался этим вопросом.
Нежась в высокой траве, окроплённой утренней росой, из-за которой лёгкое одеяние, ставшее в два раза меньше, стоило хозяину леса вернуться в свою форму, пропиталось влагой и липло к телу, Солнце завёл руки за голову и из-под ресниц взглянул на Небо, что лежал на ранее примятом Солнцем участке травы. Приподнявшись на локтях, Небо мягко щурился, глядя на промокшую тряпицу.
Солнце, конечно же, был прекрасен в любом обличье, но к чему скрывать совершенное тело какой-то работой шелкопрядов? Кощунство же.
— Откуда это, Солнце? — тихо подал голос Небо, желая услышать медовые нотки.
Солнце лениво проследил за его взглядом.
— Людские дары, — коротко ответил хозяин леса и вздохнул, неодобрительно поджав губы: — Правда, только с третьего раза до них дошло, что я не приемлю кровь животных.
— Вот как? Значит, лесной бог начал брать пример с… человек… с людей?
— Мне нравятся люди и их обычаи, — пожал плечами Солнце и пододвинулся ближе, задев одну руку, зато оказавшись прямо под лицом Неба. Небо аккуратно, растворив подушечки белых пальцев, коснулся открытого лба. Солнце прикрыл глаза, но через несколько мгновений вновь взглянул на него.
В зелёных омутах крылся некий вопрос.
— Мне не подвластны твои мысли.
Неровный вздох вырвался из груди. На краткий миг брови взметнулись, лицо вытянулось — Солнце распахнул глаза, но быстро взял себя в руки.
— Так ты меня просто не слышал, — с облегчением прошептал Солнце сам себе. — А я уж чего только не подумал… Но зачем же ты ушёл, Небо? Зачем создал северных? Ты хоть представляешь, как мне…
Поспешно оборвав фразу на полуслове, словно сболтнул лишнего, Солнце быстро провёл языком по губам и потупил взгляд.
— Продолжишь, Солнце? — подтолкнул Небо, пытаясь заглянуть в душу за ответами, но тот уже закрыл глаза.
— Сначала ответь.
Тогда, медленно выдохнув, Небо поведал о своём желании защитить, сберечь его от любых напастей — не только внешних, то и тех, что создавал сам Солнце. Поведал о том, что создал тех, кто мог даровать бессмертие. Бессмертие для лесного бога.
— Не стоит выделять кого-то одного, — слабо улыбаясь, мягко, но с оттенком грусти прервал его Солнце.
— Что?
— Создатель — родитель — не должен выделять из своего стада конкретную особь. Всех нужно любить… одинаково, понимаешь, Небо?
— Кто же мне запретит?
Но Солнце лишь улыбался уголками губ с закрытыми глазами.
Из сдержанных эмоций Солнца Небо смог заключить лишь одно: Солнце рад своей исключительности, но кусал губы в нерешительности. И фраза «Всех нужно любить одинаково»… На что намекает? К чему готовится и что тревожит его —
теперь его — Солнце?
Солнце… не желает вечной жизни?
«Я действовал в собственных интересах, — вдруг понял Небо, — всё, чего желал для Солнца, — желал для самого себя…»
Не хотел, чтобы солнечная улыбка покидала лицо. Не хотел, чтобы Солнце старился. Не хотел, чтобы век Солнца оказался короче его…
А хотел ли Солнце этого?
Хотел ли менять вкусовые привычки, провести жизнь, наблюдая, как одни поколения сменяются новыми, и не имея возможности последовать за ними? Хотел ли провести вечность с тем, кого даже коснуться не мог?
И Небу стало не по себе — стало страшно.
— Я потерял так много времени, — сокрушённо произнёс он глухим голосом, что походил на скрип деревьев на ветру.
— Зато хладные похожи на тебя больше моих нимф, — беспечно пожал плечами Солнце, ничуть не разделяя гнетущего чувства. Теперь он ласково смотрел на него и даже поднял руку, чтобы коснуться бесплотной щеки, но улыбка не дрогнула даже в том случае, когда тёплые пальцы не нашли опоры, смяв контур.
Небо чувствовал только тепло, как и Солнце — прохладу, но даже это ощущение являлось
настоящим.
Этим же днём Солнце поведал о том, чего не знал о себе Небо. Солнце описал его. Описал белокожим духом, что похож на туман или спустившееся на землю облако. К чему-то рассмеялся, упомянув сказания об утопленниках, но Небо понял лишь то, что водные создания разгулялись. Описал черты, что никогда не менялись, безуспешно попытался потрепать своеобразные волосы, которые тянулись мягким рыбьим хвостом и на которые Небо никогда не обращал внимания, и рассказал о глазах…
Конечно, Небо догадывался, что неспроста уменьшался обзор, когда он принимал эту форму, но никогда не думал, что по-настоящему имел глаза и прочие чёткие черты, изгибы. Он просто знал, что нимфы, а следом и северные — его подобие. Но если же взглянуть и припомнить всех Первозданных, что создавал, то найдётся то общее, что передавалось от первых к теперешним… Но глаза?
— Твои глаза отражают небо, его цвет и настроение. Или же наоборот? А что, возможно, — воодушевлённо шептал Солнце. — А хладные будто застыли во времени — у всех, кроме их старших, оттенки глаз различаются. С каждым дитём глаза всё темнее и темнее, приближаясь к ночи… Какие же глаза будут у следующих потомков?
— А ты бы хотел узнать?
Улыбка Солнца застыла, он покачал головой.
— Небо, вечность… Вечность не для меня, — виновато шептал Солнце. — Я лишь хочу… я желаю разделить с тобой скитания на столько, сколько смогу… — Солнце на некоторое время замолчал, а потом остерегающе прищурился, дёрнув уголком губ: — Надеюсь, ты не раздумываешь, кого бы создать на сей раз?
— Почему же ты отвергаешь вечность?
Солнце не ответил, птицы зашептались. В последующем что бы Небо ни говорил — Солнце либо молчал, либо переводил разговор в другое русло.
К моменту, когда деревья сбросили листву, а зелёный настил сменился пёстрым покрывалом, Лесной Первозданный, обходя свои земли в последний раз и отпуская птиц, что следовали за ним вместо привычной Небу кучки нимф, повторил и дополнил некогда произнесённую фразу: «
Вечность не для меня, но ещё один год я продержусь ради тебя».
Той зимой Небо не спал. Вместо этого он несколько раз проверил целостность старой печати, оставленной на теле Солнца, потоптался несколько дней под деревом, не желая уходить, но в итоге отправился в недолгое странствие, пообещав, что снег не успеет растаять, как он вернётся.
Сначала Небо проверил лес, других спящих нимф, которые по неизвестной ему причине не попадались своему создателю на глаза за весь зелёный сезон. Нимф стало меньше, но позже, заглянув на другие лесные территории, выяснилось, что они попросту перекочевали — тоже по неизвестной причине. Другие же оказались бодрствующими в людских племенах: кто в качестве волка-защитника, кто в обличье человека; были и потомки — полукровки, рождённые от союза человека с нимфой, но в таких Небо почти что не чувствовал присущей их предкам силы — зато глаза, хоть и перестали излучать свет, оставались зелёными.
Нимфы разделились, но своего создателя — Солнце, которого звали исключительно отцом или лесным богом, царём, — не забывали, и то и дело в мыслях обращались к нему со всей любовью и почтением.
Другие же Первозданные…
Небо предпочёл обойти их стороной, послушав их молитвы на расстоянии. Первозданные гневались на существование людей и неустанно обращались к Небу, чтобы тот забрал своих новых детей. «Своих новых детей»? Почему все считают, что именно он — создатель всего и вся, когда сам он приложил руку только к Первозданным? И Солнце думал точно так же.
«Нужно будет ему объяснить», — составлял планы на будущее Небо.
Северные земли встретили его безмятежной пустотой. Никого. Потребовалась пара дней, чтобы на самой границе наткнуться на струйку дыма и людское поселение, где обнаружились сразу трое из Первозданных Севера: пара старших и, видимо, ещё один ребёнок созидания.
Пообщавшись с северными, понаблюдав за тем, как сильнейшие существа легко вписались в мир людей, при этом питаясь ими же, но в других местах, Небо невольно вспомнил последние слова Солнца.
Почему вечность не для него? Почему он так считает? Он ведь даже не пробовал, не пытался!
Есть ли у Солнца тайна? Что скрывают глаза? Как Первозданные Севера одаривают бессмертием? Ответ нашёлся у старших севера — яд, но никто не пытался никого обратить. Тогда же Небо узнал, что Первозданные Севера не стали, как нимфы или полузмеи с водными, исключением в плане создания себе подобных, вернувшись к истокам, — у старшего, назвавшегося Чаком, на создание каждого ребёнка ушло более столетия.
Однако слова о яде прозвучали с сомнением.
Небо отправился на поиски остальных детей севера. Старший ребёнок, как он понял по бледным, словно небо на рассвете, глазам, отделился ото всех, скрываясь на далёких землях востока и по большей части был чем-то или кем-то, кого Небо не видел, увлечён. Немного поговорив с ним, Небо решил поискать того болтливого, что наведывался к Солнцу каждую полную луну, но с той встречи, которую застал Небо, не мог пройти к лесному богу — тот не пускал к себе, занимаясь, как Солнце говорил, более важными делами — одаривал бесплотного духа обилием взглядов и улыбок.
Габриэль нашёлся на западе, также предпочтя общество людей и нимф среди людей. У него-то Небо и поинтересовался.
Как и все северные дети, Габриэль ответил Небу сразу же, горящими глазами глядя на звёзды. Когда разговор ни о чём подошёл к концу, Небо спросил о похождениях Габриэля к лесному богу.
— О, так ты и это видел? — смутился Первозданный, почесав затылок. — Это из благодарности за те времена, когда солнце неба встал на нашу сторону…
— Солнце неба? — не удержался и переспросил Небо.
Габриэль настороженно поднял руки, как бы прикрываясь от резкого тона.
— Не гневайся, но это всё нимфы и их язык! — поспешно начал оправдываться Первозданный и задумчиво добавил чуть тише: — Не ведаю, почему именно светило, но все же мы — твои дети, так почему бы и нет?
Небо промолчал.
Посчитав молчание за согласие и снисхождение, хладный продолжил:
— И таким образом мы — точнее отец — приносим извинения за неудачное знакомство… А ещё, поговаривают, у лесного бога кровь вкусна, как мёд. Вкуса мёда я, конечно, не представляю, но хотелось бы…
— Дитя, печать на теле лесного бога ни о чём не говорит? — холодным, рокочущим, как гроза, голосом спросил Небо.
Опустив плечи, Габриэль потупил взгляд.
— Нимфы не лгали: лесной бог и есть Солнце, — медленно продолжил Небо тем же тоном, и вдали глухо громыхнуло, — а Солнце принадлежит Небу.
— Да-да, солнце принадлежит небу, — послушно повторил Первозданный и, кажется, хотел сказать что-то ещё, но в итоге захлопнул рот и осторожно произнёс у себя в голове: — «
Не мне учить великое небо, ты ведь и так всё знаешь»
Проблема лишь в том, что существовало то, чего Небо не знал. К примеру, он не знал о случае, когда Солнце встал на сторону севера, не знал и того, на что намекал этот Габриэль.
Но это мог знать сам Солнце — первое точно знал и однажды даже вскользь упоминал. Осталось вернуться, дождаться схода снега и спросить…
* * *
Встретив пробуждение хозяина леса привычным «Здравствуй, Солнце», Небо стал свидетелем того, как на веснушчатом лице расцвела широкая, солнечная улыбка, что окутала теплом каждую частичку облачного тела. Небо решил подождать.
Пришла пора цветения, лес снова обернулся разнообразными оттенками зелёного с цветочными крапинками. Спокойная пора. К лесному богу даже вышли нимфы, чтобы поприветствовать, и присоединились те же крошечные птицы, что остались с Солнцем после ухода нимф.
Время шло, а Небо всё тянул, отвлекался, забывал. До одного дня.
Подперев щёку кулаком, Солнце смотрел перед собой — сквозь круглую птаху, что сидела на его пальце, — и хмурился.
— С каких это пор из лесного бога я снова стал солнцем неба? И почему такая дрожь в голосах? — непонимающе шепча, говорил Солнце сам с собой. В итоге зелёный взгляд подозрительно скосился на Небо, сидящего рядом и глядящего прямо на него. — Небо?
Вместо слов, не изменившись в лице, Небо легонько прикоснулся указательным пальцем ко лбу, где виднелся каплеобразный белый след. Солнце поднял глаза вверх, безуспешно пытаясь рассмотреть место, где тонкий палец растворился дымкой.
— Не позволю кому-либо навредить тебе, Солнце.
На краткий миг Солнце удивлённо распахнул глаза, но после только больше нахмурился и поджал губы.
— Не делай из меня свою слабость, — пробурчал Солнце, досадливо размахивая рукой у лица, но бесплотная рука восстанавливалась вновь и вновь. Солнце прекратил попытки. — Сейчас не время для этого.
— Почему же?
На этот раз не раздражение залегло меж бровей, а недоумение, сомнение. Однако эти эмоции быстро сменилось пониманием, а потом и глубокой задумчивостью, словно лесной бог выбирал и взвешивал варианты.
— Солнце?
— Небо, ты правда не знаешь? — озадаченно спросил Солнце, отпустив птицу в полёт.
