Солнце умирает в сумерках

      Из сумеречного лес неспеша превращался в настоящую, заспанную сказку. Солнце медленно, несколько лениво забиралось на небосвод, разбавляя его утреннюю серость нежными мазками и окрашивая небольшое скопление перистых облаков в бледно-розовый. Тёплый ветерок ласкал молодую зелень, что изумрудным бархатом обрамляла ветви деревьев и кустов, ковром укрывала землю и скрывала за своей пышностью сонных жителей.       Первыми от солнечных лучей пробудились цикады, разнося приветственную трель по округе. Следом в корнях и земле закопошились грызуны, за ними — пташки, что сонно разминали затёкшие крылышки, притаившись в листве, и одновременно с этим звонкими голосками устроили приветственную перекличку. Не застали ждать себя и звери покрупнее: не так далеко кто-то мягкой поступью пронёсся в кустах и несколько раз то ли фыркнул, то ли тявкнул… приветственно.       Лес оживал на глазах. Воздух полнился свежестью росы, благоуханием цветов, что крошечными белыми точками рассыпались по траве, и терпким запахом местных жителей. Со всех сторон доносились удары крохотных сердец, голоса, песни, трель, стук, — всевозможные звуки, которые можно встретить в местах, где о людях никогда не слышали.       Первозданный лес.       Неспешно вышагивая по живому настилу с высоко поднятой головой, будто всё созданное — творение собственных рук, Кастиэль с теплотой и задумчивостью во взгляде проводил ветвисторогого оленя, что пересёк путь, словно не заметил его.       В этот же миг, остановившись и глядя животному вслед, в голове зародилась мысль.       «Лесу необходим хозяин», — подумал он и почувствовал, как задумчивость накрывает его и голова опускается. На краешке сознания создалось впечатление, что эта мысль приходила уже не в первый раз, но уцепиться за неё не смог. Вспыхнула другая.       Где он?       По позвоночнику должен был пробежаться холодок, а глаза — настороженно обшаривать абсолютно незнакомую местность, но ничего из этого не произошло: внешне и внутренне Кастиэль остался умиротворён и спокоен, а взгляд направлен вниз — туда, где должны быть ноги.       Вот именно — должны! Но тех не оказалось — лишь какая-то полупрозрачная дымка, почти что сливающаяся с воздухом.       «Какого чёрта…» — хотел бы поинтересоваться Кастиэль, но губы не шевельнулись. Тело не слушалось.       Это не его тело.       Это не он. Животные должны в страхе обходить его стороной, а не приветственно гудеть толпой…       «Сон?» — осторожно предположил Кастиэль, пытаясь получше рассмотреть чересчур чёткую, реальную траву.       Точно сон! Кастиэль в жизнь бы больше не смог пройтись настолько легко после всего, что пережил, — даже желания сделать по привычке лишний вздох не возникало, а тут целый лес, до которого, наверно, идти и идти с севера!       Постойте.       «Сон?..» — уже ошарашенно переспросил он. Воздух словно выбили из лёгких, хотя того попросту не существовало для него, и внешне тело никак не отреагировало на мысленный под дых.       «Значит, заснуть возможно?» — пробормотал Кастиэль в своей доле сознания, по большей части утверждая, но всё ещё неуверенно и с ужасом.       Он же!.. Нет!       Он не должен был засыпать! Его ждут! Он ждёт его!       Сон, о чьей сладости едва ли не пел Люцифер, оказался самым настоящим пыточным кошмаром: совсем недавно внутри Кастиэля царила пустота, словно грудную клетку раскололи и вынули все органы, а теперь… со всех сторон безмятежность! Спокойствие!       Он не это! Должен! Испытывать!       Это ведь… предательство! Самое настоящее и какое только могло быть предательство!       Он ведь не должен был становиться чудовищем, не должен был падать в снег, не должен был оставаться в нём и увещевать, что устал, когда не знает такого слова!       Кастиэля охватил ужас, сравнимый с тем, что он испытал, когда понял, что змеиное отродье, удерживающее его Дина в качестве живого щита и заложника, наделено теми же силами, что и Первозданные Севера, что бесполезно рваться вперёд — тварь столь же молниеносна, чтобы нанести смертельный удар в тот же миг, как он сорвётся с места.       «Нет, нет, нет», — бормотал Кас, как умалишённый, и старался не слушать мысли этого тела, что звучали настолько же чётко, как и его собственные, но расположились за некой гранью, за ширмой из рисовой бумаги.       Но не мог никуда деться от этого голоса.       «Надо проснуться»       А как же проснуться? Что принято у людей, когда они хотят прервать сон? Вроде как, ущипнуть себя, причинить боль? Но как это сделать, когда не слушается ни одна мышца?!       Тем временем тело, приняв решение, продолжило свой путь по дивному лесу, который начал резать глаза.       Захотелось взвыть.       «Успокойся, дитя», — приказал этот же голос, но более холодный, более… пустой и с другой стороны. И ведь Кастиэль взаправду замер: его услышали!       Кажется, с каждой минутой он начинал понимать Люцифера как нельзя лучше.       «Отпусти меня», — сухо, столь же безжизненного произнёс Кастиэль.       Терпеливый вздох сотряс пространство, и на мгновение показалось, что его обдуло со всех сторон, но тело, чьи ощущения передавались ему, ничего не почувствовало.       «Кастиэль», — уставше выдохнул холодный голос.       Он знал этот голос. И он бы не хотел услышать его ни сейчас, ни когда-либо ещё. И теперь, зная обладателя голоса, картинка сложилась: первозданный лес во всей красе, он, шагающий по нему, и некая мысль о создании хозяина для этих владений…       Небо и его воспоминания.       «Отпусти», — уже требовал Кастиэль низким и рычащим от гнева и безысходности голосом. — «Отпусти меня!»       Я же с ума сойду, когда увижу его.       «Чудесный мир когда-то был, не правда ли, Кастиэль?» — совершенно не замечая его стенаний, поинтересовался голос. Общий взгляд упал на засохший папоротник, чей грязно-рыжеватый цвет каким-то образом переходил на землю и разъедал корни могучего дерева по соседству. — «Вот только силён и почти что одичал без должного присмотра…»       «Зачем?» — перебил Кастиэль тем же безжизненным голосом. — «Зачем мне это видеть? Отпусти! Выпусти меня, небо! Ты вообще должен быть мёртв!       «Но это не помешало тебе выставить меня виноватым», — проигнорировав половину, попрекнул холодный голос, и Кастиэль, как нашкодивший котёнок, стушевался перед ним. Голос полнился ещё большей властью, большим превосходством, чем отцовский. И было в нём что-то, чему Кастиэль и пытался сопротивляться, скаля зубы, и опускал голову, признавая лидерство. Но не полноценное. Другой бы на его месте послушно заткнулся, проникнувшись благоговейным страхом, и сделал всё, что велят, но не Кастиэль. Что ему терять?       «Верно. Тебе нечего терять», — вклинился голос в его раздумья, и на этот раз Кастиэль разозлился и не сдержал шипения. — «Но ты, Кастиэль, ошибся с виноватым. Виноватого нет. Почти»       О, ну спасибо. Ещё один. Может, уже хватит втыкать ножи в умершее сердце, чтобы в очередной раз напомнить о его никчёмности и невозможности взять контроль над ситуацией?       «Кто бы говорил», — буркнул Кастиэль, едва ли не с замиранием сердца наблюдая за появившимся вдалеке ярким солнечным пятном меж деревьев.       «Но вину и горечь всё же испытываю», — не обращал на него внимания голос. Кастиэль фыркнул. — «Возможно, проснись я немного раньше, или будь у меня прежние силы… Я бы не позволил умереть ему ещё раз»       «Так он… Так Дин — перерождение?» — едва слышно выдавил из себя Кастиэль.       «Отголосок», — лаконично отозвался холодный голос и продолжил более мягким, благоговейным тоном, словно верующий, упоминающий своё божество: — «Совершенная точность и полная противоположность, хранящая в себе лесной след…»       Новый тон совершенно не понравился, но Кастиэль проглотил этот ком.       «Где же ты спал и куда дел силы, раз не поспешил спасти его?» — сухо и раздражённо поинтересовался Кас. — «Почему объявился только сейчас и истязаешь меня своим прошлым?!»       В ответ — вздох, наполненный разочарованием, и Кастиэль почти что скрипнул зубами от досады из-за того, что не мог залезть тому в голову, когда тот в его — с лёгкостью.       «Досмотришь до конца, проживёшь часть моей жизни и поймёшь»       Будь возможность — Кастиэль бы закрыл глаза и замотал головой, но сопротивляться не получалось.       «Не противься, Кастиэль», — с толикой обиды завораживал голос. — «Стань тем, кому откроется истина, сохрани её»       Воспоминание затягивало, мысли, как и тело, перестали принадлежать ему, слившись воедино. Воспоминание стало реальностью.       Солнечный свет, пробираясь сквозь пышную листву, заливал небольшую поляну, сокрытую в самом центре дикого леса. Тонкие, но высокие стволы деревьев, обрамляющих почти идеальный круг, коим являлась поляна, сковал молоденький плющ. Ковёр из высокой изумрудной травы пестрил белыми точками-цветами, а солнце тем временем неспеша поглощало тени, укрывающие поляну приятным мраком.       Ровный шаг не замедлился на границе между тьмой и полумраком, но в руке уже оказалась зажата длинная веточка сорванного плюща. Пройдя ещё дальше под любопытными взглядами птиц, аккуратно опустился в центре у плоского булыжника, — при этом ни одна травинка не прогнулась, не склонилась к земле, а прошла сквозь дым.       Смешанные чувства охватили его: сомнение боролось с предвкушением и желанием. Желанием создать того, кто сможет его увидеть. Желание создать своё подобие.       Вздох, как ветер, прокатился по поляне. Всё замерло в ожидании решения.       Наконец, гибкая веточка плюща заняла место на плоском камне, и бледная как облако рука замерла над ней. Ещё один выдох — свет, искрясь изнутри, охватил сначала прожилки, а затем и резные листья целиком, пока из зелёного те не стали золотистыми, как утренние лучи солнца. Свет усиливался — веточка, точно живая, закручивалась, став похожей на панцирь улитки. Ещё немного — и та стала светящимся шаром размером с грецкий орех.       Ветер недовольно зашуршал листвой, но остался незамеченным. Птицы встрепенулись, перебрались на нижние ветки и снова затихли. Грызуны, что притаились в корнях, шмыгнули обратно в укрытие. Ещё какие-то звери показались в тени деревьев, но вперёд ступил только ветвисторогий олень — единственный, кто удостоился быстрого взгляда.       Время текло, солнце уже висело над головой. Ветер бушевал, подталкивая крошечные лепестки и травинки безостановочно кружиться в танце. Две руки ладонями вниз зависли над шаром, что успел увеличиться в несколько раз. Силы стремительно таяли, перетекая в шар, пальцы растворялись — через них уже виднелся камень, — но уголки губ продолжали изгибаться в предвкушении.       Ещё немного. Ещё чуть-чуть. Создать по своему подобию и вписать звериную сущность, — эти мысли наводнили разум, кружа чёрными воронами.       Солнце успело скатиться вниз, за пышные верхушки, а небо из молочно-голубого окраситься в насыщенный синий, когда вспышка озарила поляну и потерявшее какую-либо форму тело растаяло, став лёгким туманом.       Мгновение — и белый свет сжался до крошечной фигурки незнакомого существа.       Бледная, фарфоровая кожа украшалась небольшой россыпью веснушек, что пестрели на щеках, плечах, укрывали спину и не оставляли других мест. В коротких волосах цвета пшеницы, что топорщились из-за ветра, застряло несколько травинок. Веки пока были сомкнуты, густые ресницы подрагивали, крошечное сердце билось быстро-быстро, как у воробья, а на щеках проступил румянец. Обняв себя за плечи и подтянув ноги к животу, ребёнок неподвижно лежал на боку, а его создатель, хоть и стал дымкой, не мог оторваться от созерцания.       Получилось. У него получилось!       Первое творение, которое имело его черты и не имело себе равных!       Получилось! Он создал лесного, он создал первую нимфу! Теперь-то спустя столько тысячелетий он сможет избавиться от гнёта одиночества!..       «У него получилось», — потрясённо повторил Кастиэль, невольно отделившись от воспоминания. Потрясение то оказалось вызвано по двум причинам: небо из своих сил соткал живое тело, и это тело оказалось слишком — до боли — похожим на того человеческого ребёнка лет четырёх — пяти, которого однажды встретил Кастиэль.       «Если я отдам своё тело, свою жизнь, то ты сможешь… сможешь вернуть его, небо? Сможешь вернуть Дина к жизни? « — не отрываясь от лица из воспоминаний, несмело задал — взмолил — Кастиэль, но через долю секунды ответ уже не понадобился.       Будь у творца возможность, разве он бы не воспользовался ею, чтобы оживить своего, как утверждали старшие севера, любимого? Разве в таком случае небо бы окрасилось в красный?       Он мог подарить жизнь, мог забрать, но только не вернуть.       Надежды растаяли так же быстро, как и появились. Кастиэль не стал сопротивляться во второй раз и вскоре оказался вновь втянут в чужие воспоминания.       Завороженный единственным и неповторимым на свете творением, он всё смотрел и смотрел, не веря, что это дитя — его отражение. Он правда такой? Будь у него осязаемое тело, он бы выглядел так же? И всё же что-то подсказывало, что нет. Новое творение выглядело в сто крат краше любого предыдущего, даже будучи ребёнком, и оказалось…       Дитя повёл плечами, заворочался и, звонко ойкнув, соскользнул с камня, почти что утонув в траве.       … немного неуклюжим.       Вырвавшийся мягкий смешок утонул в шелесте листвы, разношёрстном фырканье животных и птичьем щебете, но всё же оказался услышан, — распластавшись на земле, дитя распахнул глаза в тот же момент, как раздался смешок.       Нужно поприветствовать и уходить, как это всегда и происходило, но необычайно зелёные, как молодая трава, глаза завладели вниманием и лишили дара речи.       «Это неправильно, — думал он, — я не должен никого выделять»       Не должен лишний раз любоваться и проявлять эмоции. Так нельзя. Это неправильно.       Он не должен был идти на поводу у желаний.       Лесное дитя, которое уже должно было знать о своём предназначении, недоумённо хмурилось и хлопало глазами, глядя в безоблачное небо.       — Здравствуй, — отбросив странные, незнакомые и ненужные чувства, окутал поляну холодный, но всё же мягкий голос.       Дитя моргнул и на пробу пошевелил розовыми губами.       — Небо?       Что ж. Снова та же песнь, но более приятным голосом и на певучем лесном языке. Языке, на котором ещё никто не говорил.       — Небо? — уже с сомнением переспросил юный Первозданный, когда тишина затянулась.       — Возможно.       Почему же его — духа, что скитался по миру бесчисленное количество лет, — так любили принимать за синий кусок над головой? Неужели никто никогда не задумается, что всё гораздо проще?       — А как тебя зовут?       Зелёные глаза, прикованные к небу, воодушевлённо загорелись, а губы радостно растянулись в улыбке. Опираясь на тонкие ручки и запрокинув голову, дитя сел.       — У меня нет имени, — тише прежнего прозвучал ответ.       Вот и всё. Можно уходить. После этого вопроса — если, конечно, до него доходило — Первозданные пожимали плечами и теряли всякий интерес к своему создателю, спеша к миру и к познанию самих себя.       — Как так? — глухо и шокировано пробормотал лесной дух, заставив остановиться.       — У меня нет имени, — твёрже, желая прекратить беседу, повторил он.       Ребёнок, наконец, замолчал.       — А если я дам тебе имя? — щурясь, осторожно, но без капли страха поинтересовался юный Первозданный, и от неслыханной дерзости и храбрости он, доселе безымянный и иногда именуемый создателем и синим куском над головой, нашёл в себе силы, чтобы сжаться из незримого тумана в привычный и такой же незримый облик.       — Попробуй, — надменно фыркнул он. Голос продолжал звучать отовсюду, не позволяя вычислить место, где находился его обладатель. А обладатель завис над ребёнком, который приложил палец к губам и действительно задумался.       Будь у него возможность проникнуть в эту светлую головушку и прочесть мысли… Какая ошибка произошла при создании? С чем перестарался? Конечно, от него зависел только облик да способности, а характер — дело неподвластное… Неужели желание обрести того, с кем можно поговорить, наконец-то исполнится?       — Небо.       — Неповторимо, — качнул головой дух и, встретившись с зеленью, что смотрела сквозь него, отвёл взгляд.       — Это имя! Небо — имя, — обиженный сухим ответом, поджал губы маленький хозяин леса. Древние вели себя потише. — Так что? Нравится?       Услышав искреннее беспокойство, неумело спрятанное за непринуждённостью, словно ответ ничего не значил, язык не повернулся так, как надо.       Да и есть ли разница: существовать без имени или с ним?       — Нравится, — мягко ответил Небо и снова застыл, поражённый солнечной улыбкой и ямочками на веснушчатых щеках.       Неповторимо. Невозможно.       Неправильно.       В последний момент одёрнув полупрозрачную руку, дух отшатнулся назад.       — Мне пора, — бросил Небо, не замечая, как угасает единственная в своём роде улыбка.       Напоследок обернувшись у деревьев, он невольно распахнул глаза, встречаясь с осознанным зелёным взглядом, что смотрел прямо на него.       Неужели видит? Или всё дело в олене, за чью морду тот теперь держался, неуверенно стоя на ногах?       Не став испытывать судьбу, названный Небом поспешно скрылся от своей ошибки.       Зелёный взгляд, принадлежавший древнему — но никак не юному — Первозданному, которые уже давно обратились в камни, вызвал новое чувство. Страх.       Всего ничего от роду, а уже смотрел так, словно знал всё наперёд. И эта невозможность пробраться в голову…       И ведь правда! Он не слышит его. Совсем.       С другими созданиями было проще: не задают столько вопросов, живут своей жизнью и оберегают покой своих земель, и их помыслы всегда видны и доступны.       Кого же он создал и к каким последствиям это приведёт? И как… общаться с новым творением, если ничего не слышно?       В смешанных чувствах Небо отправился за ветром — подальше от угодий новорождённого хозяина леса. Остальные Первозданные молчали, никто в нём не нуждался — и потому в голове царил хаос. Впервые своё же творение, свой же ребёнок, пугал. Или это проснулось чувство вины? Создал-то не столько для благополучия леса, сколько для себя. Тогда… может, он боялся не дитя, а собственного создателя, о котором ничего не знал и которого никогда не видел? И если придёт расплата, то не будет ли она являться освобождением от мирских пут?       Первозданные держат мир, а в нём, их создателе, надобности больше нет. Вроде как.       Да и разве может такое невинное дитя без каменного панциря и с мягкой кожей на костях, без полыхающего огня, без чешуи и даже без шерсти сделать что-то плохое? Детёныш же — не более. Даже крошечнее всех своих предшественников.       «Вполне разумно», — пробормотал Небо и услышал хриплый, как скрежет камня о камень, голос.

* * *

      Слившись воедино с ветром, бесплотный дух провёл в пути несколько восходов и закатов и очередной ночью, когда тонкий серп луны завис над чёрными пиками гор, добрался до границы, где степь сталкивалась с горами. Ветер, в чьих потоках запутались травинки и лепестки, пробежался по высокой траве и забрался на одиноко стоящий высокий холм, чья поверхность заросла лиственными деревьями и другой пышной зеленью, что сильно бросалось в глаза на голом фоне степи.       — Дитя моё! — преисполнившись сдержанной родительской радости, позвал Небо, как только приземлился на открытый участок под широколистным деревом.       В ответ земля затреслась и захлопали крылья перепуганных птах.       — Не стоит, не утруждайся, — прошептал дух, присаживаясь под дерево между корней и укладывая ладонь на поросшую бледной травой землю, которая вновь замерла.       «Ты всё же пришёл», — раздался скрипучий голос в голове.       — Кадур, разве я мог не прийти на твой зов? — усмехнулся Небо.       Приподнятые уголки губ опустились, стоило вспомнить причину, по которой о нём вспомнили.       «Никак не привыкну», — Небо качнул головой и поднял ту, чтобы взглянуть на россыпь холодных звёзд.       — Мне будет не хватать тебя, Кадур, — прошептал дух, и островок пышной зелени вновь поддался дрожи и плавно — едва заметно — двинулся вперёд, в степь.       «Я пережил своих дочерей и сыновей, может, уже достаточно странствий?» — в скрипучем голосе послышалось нечто тёплое, напоминающее улыбку. — «Тем более…»       — Хочешь стать частью леса на той стороне? — оборвал Небо.       В ответ одна из птиц гаркнула.       «Хочу поприветствовать зелёную душу»       — К тому времени он уже состарится, пока дождётся тебя, — натужно хохотнул Небо. — Откуда узнал?       «Птичка напела. Причём добралась быстрее тебя, создатель», — в скрипучем голосе послышалось подозрение, и будь у Первозданного лицо, чтобы выражать эмоции, то брови бы точно сошлись к переносице. — «Что случилось?»       — Иногда кажется, что не я тебя создал из камешка, а ты меня, — пробормотал Небо и замолчал, прислушиваясь к запутавшемуся в деревьях ветру.       «Создатель, заметь, родительский опыт приходит не с количеством детей»       — Иначе нельзя, — быстро отрезал Небо.       «Что же тебя гложет, друг мой?» — мягко, по-старчески поинтересовался Кадур.       Небо закрыл глаза, погружаясь в темноту. Перед мысленным взором появилось лесное дитя, о котором он сознательно не вспоминал, покинув лес. И как тут объяснить все те мысли, тревоги и чувство раскаяния за совершённый проступок?       «Неужели… Создатель, ты решился и сотворил его? Того, кто увидит тебя?»       — Ты… Кадур!.. Откуда ты…       «Однажды ты поделился своим желанием», — перебив, пояснил Кадур и хмыкнул. — «Не ожидал, что ты, творец, забывчив»       — У меня есть имя, — несмело прошептал, как выдохнул, Небо.       «Правда?» — земля вновь покрылась мурашками, трава зашевелилась, и где-то вдалеке крикнула птица. — «Что ещё я успел пропустить, пока спал?»       — Небо. Он назвал меня Небом.       В ответ тишина. Островок деревьев затих, но черепашья скорость никуда не делась.       — Вот и я о том же, дитя моё…       «Небо», — медленно повторил Кадур через долгое время тишины. — «Спустя столько времени решил сдаться и принять?»       Небо повёл плечом, ничего не отвечая.       Наверное, именно так. Имена всё равно ничего не значат, да и просто «небом» его достаточно часто звали и зовут.       «А лесное дитя и правда…»       — Скажи, Кадур, — перебил Небо, — лес же не может нести опасности? Лесная нимфа же… не способна принести вред другим?       «Небо», — укоризненно проскрипел голос. — «Каждый раз. Каждый раз, когда создаёшь кого-то, идёшь ко мне и задаёшь один и тот же вопрос: опасен ли новый Первозданный? И вот что я отвечаю: нет, друг мой, твои дети не покинут своих земель и не сотворят зла»       — Уверен?       Трава зашуршала. Уверен.       — Хорошо, — уже спокойнее выдохнул Небо.       Зелёный островок погрузился в тишину. Одни лишь насекомые стрекотали, да ветер игрался пёрышками и травинками.       — Он не такой, как все, — спустя время молвил Небо, зная, что каждое его слово слышат. — Необычный взгляд, словно прожил не несколько мгновений, а целую вечность. И… я не слышу его мыслей. Не знаю, о чём думает. А, может, совсем не думает. — Вариант, взбредший в голову, показался вполне логичным, и Небо зацепился за него. — Ещё ни разу не создавал кого-то настолько беззащитного и одновременно с этим пугающего. Лесное дитя пугает меня, Кадур.       «Лучше бы ты, друг мой, переживал из-за Огненных, что живут по ту сторону гор, или за Водных. Но с каких пор тебя кто-то волнует?»       Ветер прошёл сквозь тело, стерев воздушные очертания. Небо не ответил. Он не знал, что ответить.       «Или ты передумал, чтобы тебя видели?»       — Сам не знаю, — прошептал дух и поднялся. — Наверное, сказывается потеря сил. Я пойду, Кадур. Ещё свидимся.       «Не теряй дитя. Попытайся сблизиться с новым творением. Может, он — воплощение того, что ты неосознанно ищешь?»       — Как знать.       Бросив сухие слова и очистив мысли, Небо растворился и позволил ветру нести себя. Стоило понабраться сил, и тогда, возможно, непривычное беспокойство покинет его.

* * *

      В следующий раз, когда рассеянное сознание собралось в кучу, Небо с удивлением обнаружил себя на верхушке одного из деревьев где-то на просторах тёмно-изумрудного моря колышущейся на ветру листвы. Сверху чернело ночное небо без луны, и одни лишь крохотные звёзды подсвечивали необычное море.       Мягко.       Небо завёл руки за голову, потянувшись. Интересно, сколько в этот раз прошло времени? Точно не день и не одна луна — воздух полнился зноем.       Поднеся ладони к лицу, Небо оценил состояние тех. Белые, как облака, они вернули утерянную плотность, — значит, проспал как минимум год.       «С каждым разом уходит всё больше времени», — с долей досады подумал дух и присел, пошевелив пальцами на ногах.       Взгляд прошёлся по телу. И правда похож на… Кстати о новом хозяине леса. Он же должен быть где-то рядом?       Беспокойство и необоснованный страх, вызванные юным созданием, исчезли, будто их и не существовало, — только привычное спокойствие и умиротворение. И любопытство.       Развернувшись, Небо, пользуясь своей нематериальностью, скользнул в листву и, как рыба в воде, неспешно поплыл, повинуясь чутью. Нижняя часть тела вновь растворилась в бесформенный хвост, но он уже не обращал внимания — так даже удобнее. Однако не в одном удобстве крылась причина. Что-то не позволяло замедлиться и отвлечься, утягивая всё глубже в зелёное море.       Как теперь выглядит лесное дитя? Взгляд всё тот же, проницательный? А характер столь же дерзок?       Потребовалась добрая половина ночи, чтобы отыскать источник сладковатого, неповторимого запаха.       Неужели запах принадлежал хозяину леса? Такой сладкий, медовый. Где же древесные и земляные нотки, которые присутствовали в первый раз?       Небо успело немного просветлеть, а пушистые клочки облаков с одной стороны — приобрести мягкий розовый цвет, когда Небо достиг одного из пяти деревьев-гигантов, которые в несколько раз превосходили размерами своих собратьев.       Сами же гиганты походили на вытянутые плакучие ивы и являлись домами для многих птиц, а корни, которые сами по себе напоминали стволы деревьев, тянулись по всей земле. У этой же древней ивы часть корней уходила в озеро с подводным туннелем, через который в лесные земли любили заплывать скользкие полузмеи и не менее скользкие создания более глубоких вод — их собратья с рыбьими хвостами. На фоне других Первозданных юный хозяин леса казался беззащитным и беспёрым птенцом, — разве могло такое создание принести вред? И острых зубов-то нет, что уж говорить о когтях.       Спускаясь по стволу ивы вниз головой, Небо на мгновение замер, услышав всплеск, и поспешил выглянуть из укрытия — всё равно никто не увидит. Кроме зверей и птиц, если он не закроется и для них.       — Уходите, — разрезал тишину звонкий, как колокольчик, голос, который, несмотря на свою юность, прозвучал твёрдо и холодно.       — С чего бы? — огрызнулся другой на шипящем змеином языке.       Взгляд устремился вниз. На одном из торчащих дугой корне разлеглась змеиная туша: всё тело было в бледно-синей чешуе, что блестела от влаги, длинный хвост спрятан в воде, жёлтые глаза высокомерно смотрели перед собой, а губы растянулись в оскале, демонстрируя острые иголки-зубы.       «А змеи всё плодятся и плодятся», — про себя пробормотал Небо, качая головой.       В нескольких шагах от кромки воды, расправив плечи, стоял тот самый ребёнок, которого он недавно создал. Правда, если раньше тельце казалось мягким и полноватым, как то бывает у других детёнышей, то сейчас оно вытянулось как минимум на голову, однако мягкости не утратило. Волосы всё так же были растрёпаны, но в длине почти не изменились; полные губы сжаты в напряжённую тонкую полосу; зелёные глаза же, что ярким пятном, как и змеиные, выделялись в темноте своим свечением, стали другими — холодными.       Сколько же он спал?..       И всё же, несмотря на скачок роста, лесное дитя казался крохотным птенцом перед громадным хищником. Беспокойство поглотило безмятежность.       Имел ли он право вмешаться, чтобы прогнать змея? С другой же стороны… Лесной Первозданный должен справиться с возникшей проблемой сам.       И Небо сам же — неосознанно — пододвинулся поближе.       — Уходи, — холодно повторил хозяин леса и занёс руку, как для пощёчины. — Я не позволю ни одной твари охотиться в моих владениях.       Змей рассмеялся, прикрывая зубастую пасть когтистой рукой.       — Что же ты можешь, дитя? Стать закуской? А что, я бы не отказался от новой мягкой шкурки.       На веснушчатом лице залегла тень отвращения, брови сошлись к переносице.       — Поди прочь, чешуйчатый, — сплюнул ребёнок и махнул рукой.       Со стороны прилагаемых усилий видно не было, но вместе со взмахом руки в воздух взметнулся огромный корень, на котором лежал змей. Вскрикнув от неожиданности, ящер плюхнулся в озеро, подняв столб брызг.       Проводив змея шокированным взглядом, Небо с трудом перевёл его обратно, чтобы взглянуть на неприязненно встряхивающего ладонь дитя, будто тому пришлось самолично коснуться скользкого гада. Но дитя ли?       Тем временем проворный и разъярённый змей рывком вынырнул у самого берега, желая вцепиться в обидчика, но не успел второй рукой впиться в голую землю, как с ещё одним вскриком оказался утянут прочь.       Отвлёкшийся Лесной Первозданный распахнул глаза, бездумно глядя на оставленные когтями борозды. Небо же, выдав своё присутствие, медленно разжал кулак, предварительно утянув змея в туннель. Словно осознав произошедшее, зелёные глаза расширились ещё больше. Дитя шевельнул побледневшими губами: Небо.       Мгновение — и дитя запрокинул голову, во все глаза глядя на светлеющее небо.       — Ты вернулся, — безвольно упав на колени, дрожащим голосом прошептал юный хозяин леса. От холодности не осталось и следа.       Что-то незнакомое кольнуло изутри. Вина. Сожаление. Небо бесшумно ступил на поросшую высокой травой землю, однако не стал, даже будучи бесплотным духом, показываться на глаза и спрятался за свисающим пологом из тонких вытянутых листьев.       — Здравствуй, дитя, — негромко отозвался Небо, посматривая на юного Первозданного.       Казалось, нельзя было ещё больше распахнуть глаза, но именно то и произошло. Множество ярких эмоций калейдоскопом пронеслись по выразительному веснушчатому лицу: потрясение, сомнение, неверие, испуг, надежда и светлое-светлое счастье с радостью, что породили широкую солнечную улыбку, коих Небу не доводилось видеть — да ничего из этого он почти не видел! А это дитя… да так много чувств за раз… Небо искренне восхитился тем, кого создал. Однако тут же недоумённо склонил голову к плечу и нахмурился, когда по бледным щекам покатились крупные слёзы.       Слёзы же? Ни один из Первозданных, если не считать змеев, на его памяти не мог породить подобное. А если полузмеи и лили слёзы, то по покинувшим этот мир собратьям.       Теперь к новым чувствам прибавилось огорчение, что жгло грудь. Неужели ему не рады?       — Дитя, тебе грустно? Моё возвращение претит тебе? — Небо хотел лишь уточнить, узнать, что чувствовал лесной дух, но отчего в собственном тихом голосе столько тревоги и разочарования?       Шумно шмыгнув, дитя резко тряхнул головой и размазал влагу по лицу. Хозяин леса было потянул уголки губ ещё выше, но те дрогнули и опустились.       — Не найдётся на этом свете создания радостнее меня, — не громче ветра прошептал юный Первозданный и отвернулся от неба, посмотрев на свои ладони.       «Тогда почему?» — не успел задать вопрос Небо, как из-за деревьев, гордо ступая, вышел старый олень, чья морда и бока белели крапинками.       Прошуршав до юного Первозданного, рогатый зверь боднул того мордой в плечо, и дитя, не отрывая глаз от травы, поднялся. Несколько небрежно погладив животное по морде, он побрёл, опираясь на оленя, в лесную тень, куда не могли заглянуть ни кусочек неба, ни лучик восходящего солнца.       В таком молчании прошло три дня.       Небо не спешил уходить и тенью следовал за хозяином леса, скрываясь ото всех глаз — даже звериных. Сам лесной дух за это время ни разу не взглянул вверх, разгуливая по лесу и грустно улыбаясь, выслушивая трели и фырканье, восстанавливая сломанные ветви, возвращая к жизни увядшие цветы и спя под покровом листьев у тёплого оленьего бока.       К концу третьего дня на юном лице залегла тень нерешительности и страха. Небо, не замечая, как покусывает костяшки пальцев, боролся с желанием, чтобы не подать голос и не влезать в чужую жизнь.       В конце концов… если он уйдёт, то велика вероятность, что на юного и совсем зелёного Первозданного могут напасть другие и лишить его жизни, а это может стать… не совсем желанным событием: будет жаль, если потраченные время и силы на создание этого дитя обратятся прахом в чьих-то когтях. Беззащитное дитя. Беззащитное дитя, которому подчиняется лес и всё живое.       Дитя, чьи мысли он не слышит.       — Небо, — нерешительно, даже как-то боязливо позвал Лесной Первозданный, поднимая глаза к безоблачному тёмно-синему полотну, на котором появилась первая звезда.       — Да, дитя? — незамедлительно отозвавшись, Небо, кажется, напугал того: дитя едва ли не подпрыгнул и ошарашенно уставился перед собой.       Медленно-медленно выдыхая, Первозданный сцепил пальцы в замок и поднял руки над головой, потягиваясь. В яркой бело-зелёной вспышке света он вытянулся, став выше на ещё одну голову. И не только это.       Ни разу не видевшись ничего подобного, Небо не отрываясь смотрел на преображение.       Ни рождение, ни смерть, ни смена кожи — ничего подобного. Преображение. Разве что у каменных великанов в переходном периоде случалось нечто подобное, когда их тела становились горами, но то, как преобразился юный лесной дух, заставило восхититься и замереть.       Действительно прекрасное творение.       Нижняя часть тела переросла в звериную, а точнее, в оленью на четырёх ногах. Полунимфа, полу-олень. Белая шёрстка с едва заметными палевыми крапинками, настороженно поднятый торчком хвост, уши, что тоже переняли оленью сущность, опущены и прижаты, а среди светлых прядей притаилась пара белых бугорков, которые в будущем должны будут вырасти и разветвиться.       Ветер пробежался по утонувшей во мраке поляне, подняв в воздух крохотные семена-зонтики и закружив их в танце.       Закусив губу, дитя завёл за ухо короткую прядь и пару раз провёл по кончику носа пальцем, после чего моргнул, приподнял пушистые ресницы, на секунду взглянув прямо на него, на Небо, прислонившегося плечом к дереву, и переступил с ноги на ногу, с грацией отступая на шаг назад.       Не путается, не спотыкается. Не в первый раз изменяет облик.       — Небо, а в таком виде… я кажусь тебе более приятным? Более… похожим на остальных твоих творений? — робко спросил дитя, вновь опустив голову.       Крохотное сердце билось по-птичьи быстро, а к лицу прилила кровь, вызывая недоумение у Неба.       — Каждый из моих детей неповторим, — не сразу нашёл слова Небо, и они вызвали ещё более странный эффект: уголки губ опустились, дитя насупился.       — Но по сравнению с остальными я мягкотелый уродец, да?       Тонкие руки повисли вдоль тела, огорчённый зелёный взгляд пронёсся по границе деревьев, зацепив невидимого духа, и обратился к стемневшему, но пока почти что беззвёздному небу.       Распахнув глаза, Небо сделал порывистый шаг вперёд, выходя на открытое пространство. Взгляд потянулся к нимфе, затем к старому оленю, что лежал в центре поляны и поглядывал на хозяина леса из-под полуприкрытых век.       «Не видят», — кивнул Небо и двинулся дальше. И почему он никак не решится открыться тому, кого создал именно для этой цели? Что за нерешительность настигала его каждый раз? Об этом Небо предпочёл не думать.       Остановившись в паре шагов, дух обвёл взглядом своё творение, чьё живое сердце забилось ещё быстрее, но лицо ни капли не изменилось, разве что ухо дёрнулось, смахивая пух-семечко.       Губы растянулись в слабой улыбке. Ему ещё не приходилось кого-то успокаивать, и потому пришлось озвучить первую же мысль:       — Дитя, ты единственный в своём роде. С моей стороны будет неверно выделять одних и забывать о других, но, поверь, ты прекрасен.       Прекрасен, как никто другой.       Полные губы шевельнулись, приоткрылись и сжались. Глаза забегали от звезды к звезде.       — Значит, я не противен тебе? Небо, ты больше не поки… не замолчишь столь надолго? — Звонкий голосок, наполненный надеждой, постепенно затихал, пока не споткнулся и не превратился в болезненный шёпот. Голова в который раз понуро опустилась, как и плечи, и, обняв себя одной рукой за локоть, Лесной Первозданный виновато улыбнулся и развернулся, бесшумно направляясь к старому оленю. — О таком нельзя просить, да? Тебе же никто не указ и ты волен идти куда угодно, так оно?       — Я не покину тебя дитя, как и всех остальных, — мягко заверил холодный голос.       — Спасибо, Небо.

* * *

      Позже выяснилось, что Небо отсутствовал чуть больше трёх лет или, как назвал этот срок лесное дитя, «три зелёных сезона».       Три зелёных сезона… Три года…       Восстанавливаться после создания Первозданных становилось всё сложнее и дольше, чем когда-либо. Может, дело в приложенный силах? Небо надеялся, что именно так, но в тот же момент понимал — не совсем. Похоже, сказывалось то, что в него перестают верить Первозданные и их потомки, которые начали жить без посторонних сил.       Что же произойдёт, когда последний из Первозданных забудет его — своего создателя? Исчезнет ли он, Небо, как утренний туман, продолжит бесцельно плутать по миру, став ветром, или заснёт навсегда, пока о нём не вспомнят?       «Разве я не должен быть счастлив за своих детей, которые избрали собственный путь без меня? — пристроившись на толстой ветке и размышляя, Небо наблюдал за юным созданием, что, полностью обратившись белоснежным оленёнком с необычайно зелёными глазами, ребячился с подобными себе под одной из гигантских ив. — Или я совершил ошибку, пустив всё на самотёк? Может, стоило больше заботиться о них?.. Но разве не этим я занимался?»       Помогал, когда просили. Приходил, когда звали. Объяснял, когда не понимали. Что же не так? Почему Первозданные так отделились от него? Может, с этим дитя у него получится исправиться и не исчезнуть?       Но разве в исчезновении и сне есть что-то плохое? Пожалуй, только вечное скитание может свести с ума, а остальное — пустяк.       И всё-таки он бы хотел понаблюдать за этим миром чуточку подольше. И не только за миром, но и за одной его крошечной частью, что запуталась в тонких ногах и упала меж корней.       Тихий смешок вырвался из груди, оленьи уши встрепенулись, поднявшись торчком. Услышал, но виду не подал и, поднявшись, понёсся дальше за ткнувшим его в плечо оленёнком.       Тонкие вытянутые листья, местами свисавшие прямо до корней, тянулись следом за пробегающим молодым хозяином. С первого взгляда могло показаться, что дело было в ветре, но тот ненадолго оставил лесные земли.       — Дитя, тебе знакомы эти деревья?       Первозданный замедлился, задумчиво склонив голову, и остановился недалеко от ветви, на которой сидел Небо, потеряв интерес к игре. Зелёный взгляд прошёлся от корня, торчащего из травы, и поднялся по тёмному могучему стволу, пока не достиг кусочка голубого неба.       — Нет, — звонко и коротко отозвался он.       Врёт же!       Небо прищурился, но ничего не произнёс по этому поводу.       — Ладно, — выдохнул дитя, одновременно с этим принимая прежний облик, и, сев на землю, обнял колени. — Знаю. Кое-что поведал Арон, но я бы хотел услышать это от тебя, Небо. Звери всё равно меньше знают.       Но больше видят. И всё, что видят они, видит и их лесной покровитель.       — Дитя, ты ведь слышал о последнем каменном великане, Кадуре?       — Именно от старшего и его птиц я узнал, что ты… спишь. — И снова в тонком голосе вина? Отчего?       «Упрощает дело», — подумал Небо, не зацикливаясь на чувствах Первозданного.       — Эти деревья — останки тех столь же древних духов, что и Кадур, — погрузившись в воспоминания, медленно поведал Небо. — Частично их можно назвать твоими предшественниками, чьи заботы теперь всецело лежат на тебе.       — Я бы предпочёл дурачиться, а не работать… — обиженно пробубнил дитя, и веточки зашумели листвой, погладив русую голову.       — Всё в твоей власти, дитя.       — То же поведали и звери…       Небо улыбнулся, подперев щёку ладонью. Сколь же непостоянно это дитя.       — После смерти я стану таким же?       Простой и вполне естественный вопрос, но непривычный холодок окутал Небо.       Зачем юному созданию задумывается о смерти? Разве ему не понравился этот мир?       — Нет, — едва слышно молвил Небо спустя долгое затишье. — Ты устроен иначе, и твоя смерть… Признаться, мне неведомо, что произойдёт, но будь уверен, дитя, это произойдёт не скоро.       — И какой же срок мне отведён? — продолжал беспечно любопытствовать Первозданный.       — Пока не состаришься.       — Как Арон?! — воскликнул юный хозяин леса, и маленькие пташки, что до этого щебетали в листьях, пугливо разлетелись.       Небо непонимающе и заинтересованно склонил голову, глядя на дитя.       Что это? Злость, обида или страх? Или всё скопом?       «Почему в твоих, дитя, глазах, ужас?» — хотелось спросить Небу, но он не стал. Не его дело.       — Дитя, ты ведь понимаешь, что всё зависит от желания и сил? В скором времени ты подрастёшь и с помощью леса обретёшь ещё больше сил, но оттого сединой не покроешься…       — А с возрастом я стану… чуточку красивее для тебя? — перебил дитя.       На некоторое время застыв и повторив слова про себя, Небо нахмурился. Ещё ни один Первозданный на его памяти так не пёкся о внешнем облике. Что же творилось в голове у этого ребёнка?       Однако молчание стёрло намёк на улыбку, опустив уголки розовых губ.       — Не отказывайся от роста, дитя. Тогда и посмотрим.