***
Они возвращаются с тремя пакетами сосновых шишек. Хочется прям сиять: — Да ладно, орешков пожрём? Арсений высыпает всё на шатенький стол. — До орехов там ещё пару месяцев. Но шишки хорошие. Вот это… — по размеру все разные, Антон не может поверить, что орехов нет ни в одной. — Это жарить. Эти запечём, наверное. А эти в суп. Если останется, ещё чай сделаем. Стас раскладывает по разным сторонам. — Пиздец меню. — Скажи спасибо, что я не принёс лишайник. — Его можно есть? — А то ж. — Весь? — Ну, нет, конечно. Поэтому и не взял. — Как по супермаркету ходит… Антон не уверен, но, кажется, Арсений ходил в какие-то тур-походы в детстве. Куда он только не ходил. Сейчас он встаёт и очень ненавязчиво спрашивает: — А водочка у нас где?.. То, что шишки – сомнительный повод выпить, понимают все. Стас просто говорит: — Показывай. Под поднятым рукавом оказывается полоска стёртой кожи от кисти до самого локтя. Серёжа поднимает руки: — Я не знал! Стас поджимает губы. Мочит кусок ткани в водке, касается аккуратно, но от шипения сквозь зубы больно становится всем. — Арсений, ну ёб твою… — Нормально, нормально. — А если заражение? А если перелом? Сука, и водка заканчивается. Поз, иди, перевязывай. Дима отводит его к свету. Разрывает какую-то майку и осматривает недовольно: — Арс, ну как так-то? От Антона они далеко, но слышно всё равно. Видимо, такое количество времени в темноте обострило давно испорченный наушниками слух. — Соскочила рука. — Зачем ты туда полез вообще? Дима перевязывает с основания кисти, двигаясь выше к локтю. Арсений трёт губы здоровой рукой. — По ночам холоднее стало. Трава жухнет. Крапивы нет вообще. Того, что мы насобирали, хватит на пару дней. — У нас останутся сосновые иголки. Арсений кивает медленно. — Останутся. После этого они не говорят ничего. Антон зарывается носом глубже в кофту. Он не знает, сколько можно прожить на иголках. Но он точно знает, что червей стало в два раза меньше.***
— Верёвку взял? Антон пытается вспомнить, когда им в последний раз была нужна в лесу верёвка. Всё равно послушно говорит: — Взял. — Воду? — Тоже. Опрос обычно заканчивается на этом. Но Арсений продолжает: — Зажигалка? — Взял, взял. Арсений всегда с Антоном слишком напряжён. Воздух, прохладный и влажный, пахнет землёй: кажется, ночью шёл дождь. Арсений идёт впереди, но каждый раз, когда Антон сзади кладёт палки крестом, оборачивается и дёргано поправляет у рюкзака лямки. Ладно. Может, проверяет, красиво ли положил. Но вот то, что спотыкается о каждый корень, уже напрягает. — Арс, мы ягоды собираем? Арсений останавливается и поворачивает голову налево. — Да. Да, это хорошие. Они такие уже находили. Антон не помнит точно, то ли боярка, то ли боярышник. Он помнит, что косточек в ней, как во всём арбузном лотке. В общем-то, всё равно. Это на два балла больше, чем кислые яблоки. И на все десять баллов больше, чем черви. — Если бы были птицы, они бы её всю, наверное, поели, да? — Если бы были птицы, нам было бы выгодно, чтобы они её поели. Факел, который Арсений воткнул возле куста, падает и гаснет об мокрую землю. Антон берёт в руки свой, но поджигается не сразу. Антон пробует третий раз, когда Арсений спрашивает: — У тебя остались сигареты? Антон поднимает взгляд, но возвращается к делу почти сразу. Если погаснет ещё и его, станет значительно хуже. — Остались. — Сколько? Арсений спрашивал, когда оставалось три. Антон протянул всю пачку, но Арсений сказал, что они ему расслабиться не помогают. Просто хотел узнать, сколько. Курить хочется так, что чешутся зубы. — Одна. Что ж оно не поджигается… Ветка рядом отчаянно скрипит. Арсений замирает и прислушивается. Антон тоже. Ветра вокруг ни грамма. Ну и слава богу. Антон поджигает, наконец, и отдаëт. Ладно, ну поскрипело, зря Арсений так… Земля под ногами начинает дрожать.***
— Мы шли на восток, а потом… а потом… Арсений пытается вспомнить, беспорядочно кусая губы. Непонятно зачем. Даже Антон понимает, что они побежали не туда. Их машина осталась с той стороны оврага. Понять что-то в моменте было невозможно. Трещина под ногами, подобно змеиному следу, расползлась по поверхности, и сердце сжалось до ужаса, когда она начала расширяться. Арсений схватил, оттаскивая в сторону, Антон сделал, в общем-то, то же самое. Каким-то чудом они сохранили огонь, убегая, пока громадный обрыв с рёвом обрушился вниз, унося за собой деревья и кустарники и оставленную на земле бутылку с маленькими красными ягодами. — Мы шли… — Арсений трёт переносицу пальцами здоровой руки. Пыль от обломков медленно оседает на волосы. — Мы шли… — Арс… — Антон пытается коснуться чужого плеча, но Арсений отходит. — Сука, почему не вчера. Почему с тобой... У него в голосе даже не отчаяние, а просто какое-то бесконечное серое бессилие. — Арс, — Антон всё равно кладёт руку ему на плечо. — Я же нормально справлялся в последнее время. И в темноте мне уже не страшно. Арсений смотрит на него классическим взглядом: «ну, как же ты всё-таки живёшь без мозгов», но Антон рискует продолжить: — Мы со всем разберёмся. — Разберёмся, — повторяет Арсений. — Ну, конечно. Ты, главное, пыль с волос стряхни. На бомжа похож. — А я начал думать, что тебе такое нравится. Воду они решают оставить на потом. На какое «потом» неясно – они даже не знают, куда идти. Мох рядом вывернут наизнанку, через два шага – чёрная пропасть, бесконечно простирается в темноту и как-то слишком зловеще манит. Надо идти уже хоть куда-то. — Пойдём по диагонали? Арсений кивает, сейчас уже абсолютно неважно. Им нужно найти сухое место для привала. А дальше, может быть и ночлега.***
— Ну, ты как лягушка выглядел! Антон с ним согласен полностью, но так просто он это не оставит: — Пиздёж и провокация! Они долго шли куда-то налево, всё-таки, как решил Арсений – вдоль обрыва. — Есть же шанс, что он когда-то закончится? Есть не хотелось. Как и спать, в принципе, на силе адреналина можно было пройти ещё немало. Но очередное хвойное дерево оказалось слишком привлекательным: крона защитила почву под собой достаточно сильно. Сухо, даже если не подстилать кофту. И мягко. Мягче, чем в автобусе. — Спасибо сосне. — Это ель. — Сосна, вообще-то. Антон без понятия, что это, на самом деле. Он просто спорит, потому что Арсений любит спорить. Потому что: — Не мог я выглядеть, как жаба, у меня даже костюм был синий. — Ну, — улыбается Арсений. — Бывают синие жабы. Они нашли большое бревно, развели костёр метрах в двух, сели прям рядом со стволом, и Арсений вдруг странно притих. Антон вспомнил первое, что пришло в голову, а именно – первый совместный корпоратив. Арсений тогда был в какой-то модной стёганой куртке, Антон, приперевшийся со стрелками на отглаженном всём, чувствовал себя как ботаник на вписке. Всё это сейчас не имеет смысла. Но Арсений продолжает: — Хороший был вечер. — Хороший. — Не факт, что повторится, да? Антон щёлкает зажигалкой: непозволительная роскошь, но руки делают сами. — Как думаешь, много, кто умер? Арсений смотрит на огонёк тоже. Палец всё никак не может отпустить кнопку. — В первый день – да. — Здания разрушились, наверное. — Да, наверное. Все, кто летел в самолёте… без связи и навигационных систем, сесть в полной темноте… невозможно. Да и в реанимации тоже. — В лифте? — Из лифта могли вытащить. — Почему нас тогда не вытащат? Арсений отворачивается. — Не знаю. У них всех всё это время одни и те же мысли. В мире – паника. В мире – света нет нигде. В мире – много людей, которым помощь нужна сильнее. Или кто-то пытался их вытащить, но разрывы, на самом деле, гораздо больше, чем они надеются. Или их местоположение пока просто не смогли определить. От последней мысли, занимающей абсурдное пространство в голове, Антон отмахивается, как может – вытаскивать их может быть просто некому. — Сколько мы проживём без Солнца? Арсений ведёт плечом. — В Мурманске полярная ночь длится сорок дней. Пока что мы не дожили даже до уровня жителей Севера. Антон упирается затылком в кору. Мама много рассказывала, что есть у них родственник там, сильно дальний. Отставной козы младший барабанщик. Всё равно, когда приехал, привёз какую-то скумбрию горячего копчения, слюни капали прям на потёртую скатерть. Сука, как же там мама… Скумбрия бы Арсению не понравилась. — Арс. Что бы ты хотел сейчас съесть? — Я-то? Ну, омаров, конечно. — Щас золотая рыбка даст по ебалу. — Кашу. — Кашу? — Дома вообще её не ел. Здесь думаю постоянно. Чаще чем… — Чаще чем о чём? — Чаще чем о пемзе… Антон усмехается, поджимая губы. Арсений смотрит в ответ, у него слишком сильно отросли волосы, из-за этого тени на лице просто огромные. Непонятно даже, где начинаются они, а где синяки от усталости, и глаза от дыма слезятся, уже почти прикрытые. — Давай спать? — спрашивает Арсений. И Антон кивает.***
От окна тянет прохладой. Простынь опять сбилась, оставляя под лицом мягкий матрас, и холодно: наверное, одеяло снова на полу где-то. В щёку отчётливо колется игла. Ясно. Антон делает попытку сесть, притираясь макушкой о дерево, и оглядывается. Арсений рядом пропитывает ткань смолой. — Проснулся? Бодрись потихоньку. Сейчас пойдём. По ощущениям в теле Антону кажется, что он поспал минут десять: — Уже? — Почти утро. — Как ты понял? — Видно. — Не видно. Арсений молчит, и Антон садится полностью: — Ты не спал, да? Отвечать на это Арсений не собирается. Вместо этого он говорит: — Не забудь зажигалку. Встать получается не сразу: в ботинках, оказывается, ползают муравьи. Видимо, пока он спал, задел ногами их построенный под деревом дом. Арсений, затоптав ногами остатки костра, уже надевает рюкзак. — Пагодь, — Антон тянет на землю снова. — Тебе же надо перевязку сменить. — Я намазал смолой. — Нахуя? — В ней эфирное масло. — Пахнуть хочешь хорошо? — Ну, это вряд ли. Просто фитонцидные свойства. — А перевязал как? Перевязал плохо. От того, что не попросил помочь, почему-то хочется позлиться. Но пока Антон перематывает многострадальную руку, положенную на свои колени, Арсений сидит слишком тихо. — Не туго? В темноте и не разберёшь, что он там на лице показывает. — Арс, не туго? — Нет. Тогда надо идти. Крестик они положили с той стороны, с которой вчера пришли, но класть их теперь каждый метр бессмысленно. Последнее, что они делают – это проверяют, нет ли на них клещей, и уходят. В рюкзаке валяется пара яблок, которые они съедают быстро и сразу же снова хотят ещё, но за сухую холодную ночь землю чуть подсушило, и идти значительно легче, Антону кажется, что за час они проходят километров шесть. — Хорошо, что у тебя тоже ноги длинные. — Почему ты решил, что мы будем есть мои? Что они будут есть – вопрос, который Антона почему-то беспокоит не сильно. Его больше волнует: что без Арсения теперь будут есть пацаны. Они собирают в рюкзак лопух: в месте, где остановило их автобус, его не было, а ещё какие-то совсем уж мелкие ягоды в бутылку. Спустя минут десять Арсений их всё-таки выбрасывает. — Нерентабельно. Возле очередной полудохлой ёлки они набирают в эту бутылку смолу. Из такого дерева она вытекает сама, стоит только порезать кору, и Антон чувствует, что они будут ей лечиться, питаться и мало ли что ещё. Землю трясёт снова. Не сильно. Арсений подсвечивает под ногами почву, но никаких трещин под ними нет. Треск слышен в стороне, откуда они пришли. Минуты через две он заканчивается. — Вернёмся? — Опасно. Смотреть на очередной обрыв, и правда, не стоит риска. К тому же, лес немного меняется, ёлок становится больше, а идти легче: почти нет подлеска. Место, которое они выбирают, похоже даже на полянку. — Нам надо найти ручей. В крайнем случае, лужу. Воду Арсений выливает в разрезанную напополам бутылку. Огромный зелёный лист приходится порвать, так просто он не залезает. Жалко, что все пятилитровые бутылки остались в машине. Зато камни греют воду быстрее. Антон смотрит на их будущий обед и думает, что более уродского листа он в жизни не видел. Ещё и пахнет так прело. — А в детстве мы лопухом подтирали жопу… — Приятного аппетита, Антон, — упрекает Арсений. Но мешать перестаёт. — Мы тоже. У нас, кстати, заканчиваются салфетки. — Я вообще в ахуе, сколько их у тебя. Понадобятся сто процентов, блюдо дня сегодня тянет на троечку максимум. Антон нюхает вплотную. Крапива, конечно, была потерпимей. Но оказалась не такой сильной. Зря в детстве пиздили палкой. Арсений наматывает кусочек мягкого листа на нож. — Ладно, — кажется, его даже передёргивает. — Давай попробуем пожарить корень. И факел гаснет, надо новый сделать. — Арс, — Антона передёргивает точно. — Я, кажется, забыл зажигалку у дерева.***
От того, что третий раз обходит какой-то старый, видавший виды пень, начинает кружиться голова, но остановиться не получается – нервы. — Сука, ну как… Они вернулись обратно, но смысла в этом почти не было, всё, что они смогли сделать, это убедиться, что обратной дороги теперь нет. — Я просто отвлёкся… она вот тут, вот тут лежала… Рука фантомно трогает воздух, вспоминая местоположение до сантиметра. Пот капает уже, кажется, с носа, с каждой секундой ужас произошедшего кроет всё сильнее. — Антон, послушай меня, — Арсений останавливает за руку. Он, на удивление, спокоен. — Всё хорошо. Есть тысячи способов развести огонь. У нас есть нож, камни и сухая трава. Ничего страшного, что зажигалка осталась там. К тому же, — чужие пальцы подцепляют из рюкзака что-то красное. — У нас есть вторая. С души просто слетает камень. — Козёл! Ты сразу сказать не мог?! — Без бичевания не мог. Нехер разбрасывать вещи, Шаст! У нас их и на пятьсот грамм не наберётся. Антон прокашливается. Арсений прав. — Прости, — сколько они прошли лишних километров. — Мы ещё и столько времени потеряли… Арсений уже совсем не злится. — А мы куда-то спешим? — Ну, вдруг мы куда-нибудь выйдем. Идти назад, кажется, даже приятно. Знакомые места, Антон ударяется лбом ровно о те же ветки. Прям как дома, на входе в зал. Ёлка, которую они выбирают, состоит из двух стволов, Антон видит такое впервые. Арсений улыбается. — Чё такое? — Да есть одна примета… Какая, он, конечно ж, не скажет. Антон уверен, что и начихал бы. Если бы у него был интернет, он бы точно смотрел не это. Руки Арсений заставляет мыть золой. Водкой было поприятнее. А корень лопуха они решают оставить на завтра, Арсений, оказывается, положил в бутылку стебли. — Они вымочились. Я надеюсь. — Должны быть не горькие? Получаются не горькие. После костра даже хрустящие. Немного напоминают картошку. — Душу б продал за сливочное масло. — Я думал, за пиво. Нет, картошку не напоминают. Но есть и другая проблема: — Червей нет, заметил? — Муравьи есть. — Будем жрать муравьёв? — Честно – не знаю. Но пока растений много, чай не помрём. Другое дело – осенью. — Не говори мне про осень. — Хорошо, не буду. До осени ещё две недели. До суровой осени – ещё больше. За это время, что угодно может появиться. Может быть, даже Солнце. В крайнем случае, МЧС. Замигают огни, отвезут в больницу, потом и домой, наверное. И можно будет спать на мягкой тёплой… Пока что только иглы. Ну и ладно. Они тоже пахнут приятно. Только колено ноет. Арсений предлагает: — Можно лопухом замотать. Антон помнит это ощущение, бабушка в детстве прикладывала. Шершавый, через пять минут уже влажный, огромный лист, липнущий к коже, которая чешется уже через секунду и которую никак из-за листа не достать. И неизвестно, помогает ли – тогда снимал. Просыпался утром специально раньше и надевал снова, чтобы бабушку не расстраивать. Сейчас ощущение ноющего колена чашу весов, наверное, всё-таки оттянет вниз. Придётся терпеть. — Побольше возьми. Антон выбирает средний, им, в конце концов, эти листы завтра есть, и заматывает какой-то верёвкой. Арсений навязал её из травы много, вопрос возникает – когда? Ответ на это, в общем-то, есть. — Замотал. — Спать? — Ага. Ты дура, а я нет? Ложись первым. Арсений устраивает затылок удобнее на рюкзаке. — Я уже лежу. — Не пизди. Ты не в такой позе спишь обычно. Антон смотрит долго, как баран, и Арсений сдаётся. — И давно ты следишь, — разворачивается на бок. — Что я в каких позах делаю? — В основном, только за сном. Расскажешь любимые в сексе? — Бля, Шаст… — Нехуй тогда выказюливаться. Арсений подкладывает руку под висок. Антон не помнит ни одной сказки. Зато глупости лезут в голову только так. — Знаешь, мне Олеся сказала, что моё окно возможностей откроется после шестидесяти трёх. — Это если там остались звёзды. — А чё ты не спрашиваешь, окно для чего? Ты смотрел? — Конечно, — он, кажется, немножко зевает. — Меня туда звали вообще-то. Должен же я знать, сколько раз меня спросят, сколько денег я трачу на трусы. Язвительность Арсений, конечно, в шутку выкручивает, но комфортно бы ему, правда, не было. Антону было смешно. — Я про твоё тоже спросил. — Ты не знаешь, во сколько я родился. — Я знаю, что поздно вечером. Твой отец говорил, что впервые захотел выпить, а все магазины были уже закрыты. Антон не то чтобы боится, что Арсений спросит: «ну и зачем?», он просто этого ждёт. Арсений спрашивает: — Ну и когда? — В семьдесят. Арсений развёрнут к огню спиной, но Антону всё равно кажется, что он улыбается. — Так вот я подумал. Если на звёздах написано, что окна должны открыться сильно позже, значит, сейчас же они разбиться не должны? Иначе, зачем звёздам лишний раз тратить… ну чем они там пишут… короче, я не знаю, но они бы точно не стали писать просто так. Поэтому всё будет смак. В костре палки трещат, Антон подкидывает ещё и возвращается, уже ложась. Вглядывается в чуть-чуть открытые глаза. — Антон? — у него очень холодная рука, ложится на запястье мягко, и плевать, если сейчас обвалится весь этот грёбаный лес. — Я тоже рад, что ты здесь.***
Спустя три дня становится хуже. Усталость накатывает приливами, всё чаще ноют колени, всё больше не хватает сна. В начале тоже так было. Но в начале был ещё какой-то странный необъяснимый флёр. В начале, если сильно захотеть, можно было представить, что они вдвоём поехали… да и на природу даже, наверное. Антон, если сильно не лукавить, до этого всего, даже о таком думал. Много раз. Но как-то не решался предложить. Только если в общей компании. Сейчас реальность задавливает фантазию почти до конца. Слишком темно и слишком всё одинаково. Антон видит боковым зрением: Арсений впадает в какой-то практически транс, уже бездумно переставляя ноги. — Э, Арс, — взгляд у него совсем нечёткий. — Щас свалишься в обрыв. — Полезешь за мной? — Полезу. Ты точно поел сегодня? Когда Антон проснулся, Арсений уже не спал. — Поел. — Тебе не кажется, что мы косим вправо? — Я уже запутался, если честно. Стало ещё холоднее. Пришлось спать «днём», а идти «ночью», чтобы хоть как-то согреваться по дороге. Лес снова стал тяжёлым. Те же кусты, те же лиственные, одни и те же подсвеченные огнём стволы. Они ещё и снятся, превращая дни в бесконечный слипшийся комок одного и того же. Антон чуть останавливается. — Слышишь? — журчание где-то отчётливо справа. — М? — Ручей. — У нас есть вода. — Взбодримся. До ручья оказывается метров двадцать. Возможно, это тот, который они видели утром, только чуть более мерно-струящийся в этой части. Антон подсвечивает чистые камни на дне, и Арсений становится на корточки. Аккуратно закатывает рукава, отодвигает повязку, вода искрит прозрачным-чистым в чужих ладонях и холодно брызжет в стороны, когда он умывается. — Ты будешь? Рукава он опускает, капли стекают с чёлки по розовеющим щекам, и губы у него тоже холодные. Антон отворачивается. — Нет пока. — Потом может не быть, ты прав. — И до этого не шибко часто. Арсений пожимает плечами, очевидно, чуть освежив силы, и идти они начинают в два раза быстрее. Листья под ногами то сочатся влагой, то шуршат давно-высохшим, звуки Антону нравятся, но мысли переплетаются, как еле подсвеченные ветки деревьев. Смола с факела неприятно капает на руку. — Слушай, я потушу свой, наверное. — Погоди. Арсений останавливает, положив руку на грудь. Антон залипает на секунду, он сегодня сделал так же во сне, уткнувшись носом куда-то в подмышку. Нежностью затопило так же быстро, как и мыслью: как же давно он сам нормально не мылся полностью. Быстрые ополаскивания в ледяной воде вряд ли могут смыть пот многочасовой ходьбы, даже при большой ловкости. Возможный запах Арсения, видимо, не разбудил: рука долго лежала расслабленно. Совсем не как сейчас, натянутая до предела. — Ты видишь? Антон вглядывается вперёд, но не шибко-то события впереди лучше мыслей. Просто пара разломанных досок, лежащих одна на другой. Арсений подходит осторожно. Подцепляет носком одну. — Старые. — Может быть, мост? — Через что? — А ну да. Извини, тупанул. Арсений хмурится: глупости. — Мне тоже кажется, что этот обрыв был здесь всегда. Доски оказываются с гвоздями, они вытаскивают несколько из особенно сгнивших мест. — Скорее всего, это была какая-то постройка. — В лесу? — Здесь недалеко может быть деревня и не обозначенная на карте. Может быть, кто-то отшельничал. Антон поднимает доску на руки, и даже в простой шлифовке чувствуется хоть какая-то цивилизация. — Жалко, что разрушилась, да? Могли бы жить. — Можем сегодня поспать на досках. Просушить бы их только. — Мы же совсем мало прошли. — Если не найдём ёлку или сосну, придётся спать чёрт знает где. Застудим почки. — Я люблю почки… Идти дальше не хочется. С каждым днём это всё больше теряет смысл. Костёр приходится развести большой, а просушенные доски потом ещё и обложить землёй. — Сгорим. — Я понял, ты можешь сам не копаться в грязи? Вопреки рассказам о великих фитонцидах, рука у Арсения заживает медленно. Даже нарывает. Всё равно находит себе занятие. Садится на доски в любимой своей позе лотоса и третий раз за день чистит зубы. Антон, закончив с землёй, обещает себе почистить завтра и просто ложится рядом. Лопатки врезаются в твёрдое. — Всё меньше и меньше нравится этот санаторий. Арсений вытягивается вполне комфортно. — А гейши всю жизнь спят на деревянных подушках. — Они не вымерли ещё? — На момент второго августа – нет. Непривычно. Слишком твёрдо, но больше от того, что над головой ничего нет. — Что будем делать, если пойдёт дождь? — До этого нам везло. — До этого мы спали под ёлочками. Может, получится найти какую-нибудь недалеко и перенести туда доски? — Ну, пару дней мы просидим, а дальше? Опять надежда заест. — Вдруг там через десять метров Солнце? — Вдруг там через десять метров хотя бы птичье гнездо. Гнёзда. У него в этом году под окнами целых три. И птицы все разные, поют, по крайней мере, по-разному. Прилетели откуда-то ещё весной, обустроились… — Так скучаю по утру, знаешь. Когда ещё не открыл глаза, но тепло так на веках от солнышка, и птички поют. — А потом подрываешься и едешь в офис. Или на съемки. — Да хоть куда. — Да я об этом же. Не буду даже на пробки больше жаловаться. — После таких землетрясений с дорогами-то, наверное, пиздец. — Не думаю... что изменения кардинальные. — Нормальные у нас дороги. Ты просто на Бали не ездил. — И это я ещё злопамятный. Антон, я уже говорил, что отказался от предложения Зайца поехать с вами, просто потому что у нас... разные представления об отдыхе. — А если бы я пригласил, ты бы поехал? Про разные представления Антон слышал уже слишком много раз. И если тогда казалось, что лезть к человеку, который всеми силами чужие ползания к себе избегает, это что-то этикетно-неправильное, то сейчас уже плевать. Арсений сбрасывает со штанины невидимый Антону мусор. — Может быть. Но ты не предлагал. — Не было такого. Я пытался, ты просто слился. — Я ездил к сестре. — К той, которая говорила, что тоже не против отдохнуть возле моря? — Хватит прыгать по моему семейному дереву, обезьяна. — А оно у вас на Мадагаскаре растёт? Закатывает глаза всегда с одним и тем же звуком недовольного цоканья, поэтому не нужно даже видеть. — Это надо умудриться выбрать единственное в Африке место, где нет обезьян. — Я просто даю тебе съехать с темы. Подожди, а король Джулиан? — Он лемур. — И где ты был, когда мы громкий вопрос сливали? — Сейчас можно было бы тёмный вопрос снять. — Это как? — Не знаю, не придумал ещё. — Скажи Стасу, он придумает. — Само собой. Как-день-ясно. Тоской пробивает больно. — Как думаешь, с ними всё хорошо? Антон просто не может не спросить, слишком много он об этом думает. Всё, что есть внутри – надежда, что они где-то там лежат и думают о них так же. Арсений говорит: — Уверен. — Почему? — Серёжка – таракан. Все, кто рядом с ним, выживут обязательно. Ноги освещает тёплым огнём. Руки складываются на груди. В голове горит тихое: — А мы вдвоём. — А мы вдвоём.***
Утренний свет ложится на веки теплом. Антон просыпается, видя перед собой зажжённый факел, и лёгкое разочарование касается чего-то внутри: просто огонь, но довольная улыбка на чужих губах это вполне возмещает. — Надо чуть ближе. — Боялся опалить ваши прекрасные ресницы. Антон встаёт, разминая шею, на языке крутится дурацкое «я не об этом». — Я вообще-то ещё птичек заказывал. — Это вам в агентство. Спина болит сильнее, чем от неровной почвы, и завтрак это исправляет не сильно. Едят они то же, что и вчера, Антон это, в принципе, практиковал часто. При условии, что это, конечно же, борщ, а не спарассис курчавый. — Ты уверен, что это можно есть? — Если я скажу, что, на самом деле, это навозник белый, ты перестанешь меня об этом спрашивать? Антону не хочется кривить лицо, но он знает, что после этого Арсений точно улыбнётся. — Ебетень, конечно. Это хотя бы гриб? — Почему вчера не спрашивал? — Вчера света так много не было. — Ладони вытяни. Антону эта просьба кажется прикольной, и он протягивает, но Арсений кладёт на них лист лопуха. Это напоминает какую-то метафору про все их отношения, но Антон пока не сформулировал. — Держи только ровно. Арсений крошит грибы относительно одинаковыми ломтиками и заматывает всё, что покрошил, в лист, как голубец. Костёр они разожгли хороший: продержался, пока они спали, даже подкидывать не пришлось, и сейчас надетый на палку завтрак поджаривается довольно быстро. На вкус получается неплохо, лист теперь не вялый, а хрустящий, а грибы даже дали сок. — Прикольная у вас шаурмичная. Приду к вам ещё. — Всегда ждём. Арсений делает себе такую же, ему этот вкус тоже не нравится. Вещи потом они собирают быстро, Антон не знает, сколько поспал, но чувствует себя вполне бодро, колени не гудят. И, слава богу, снова начинаются ёлки, не цепляются за ноги кусты. Арсений в этот раз идёт спереди, факел Антон зажигать не захотел, но сейчас точно ночь: темнее, чем когда они проснулись, но пропало чувство уязвимости, слишком много они уже прошли. Сколько дней, сложно сказать точно, это Арсений ведёт счёт. Впереди бесконечные чёрные стволы. В голове постоянно прокручиваются последние моменты перед ударом: как в автобусе было жарко, как за окном лучи обнимали деревья, и как сильно хотелось зажмурить от света глаза. Когда Антон понимает, что они зачем-то остановились, Арсений уже поднимает факел вверх: — Шишки. — Исключено нахуй. — Они невысоко. — Я могу посадить тебя на плечи. — Нет, так мы не достанем. — Вот именно. Отходить он всё равно не собирается. — Антон. Навозник белый. — Арс. Да хоть фиолетовый. Грибы лежат в рюкзаке аккуратной стопочкой. После того, как они идут часов пять и не находят ничего лучше, Арсений соглашается сделать из них суп. С какими-то опять кореньями. С солью получилось бы вполне неплохо. — А ты знал, — Арсений всё не может смириться с тем, что они променяли шишки на бело-фиолетовое. — Что есть цвет медвежьего ушка? — Пиздишь? — А как проверишь? Антон отпивает коричневатую из-за корней жижу. — Ну и какой он? — Да вот как наш суп. Нормальный суп. Нормальный. Если не смотреть, вообще хорошо. Антон передаёт жижу Арсению. — Мне на островах… — остановиться приходится, в зубах что-то застряло. — Один старичок показал, как он готовит коктейль Багама-Мама. — В твоём стиле. — Мне оч вкатило: ром, кокосовый крем, ананасовый сок, а вместо гренадина – белое манго, — смотреть, как Арсений пытается проглотить их суп, практически больно. — Я тебе такой сделаю, тебе тоже понравится. Арсений держится отважно. Проглатывает и вытирает рот салфеткой. — Чувствуется избыток сладости. И где ты дома белое манго найдёшь? — На море. Багаму-Маму надо пить только с песком под жопой. Суп заканчивается, и идти больше никуда не хочется, и что Антону точно нравится – это отсутствие необходимости мыть много посуды. Всё что нужно сделать – подтащить рюкзак под голову, и заснуть теперь проще простого.***
Арсений будит рано. Не специально, просто начинает шевелиться, и сон как рукой снимает. — Прости. Антон кивает головой сонно: дурак что ли? Тем более, им идти надо. Еды вообще никакой не осталось. Пока Антон собирает вещи, Арсений тушит костёр, жмурясь и морща нос от золы. В этот раз не так много, но разлетается сильно. — Ты Золушка, Арс. Арсений оборачивается устало и, протягивая руку, стряхивает с чёлки налетевший мусор. — Мы обе давно Покахонтас. — С Покахонтас хотя бы дерево разговаривало. Может быть, если бы они не жрали всё растительное подряд, с ними бы тоже заговорили. Но Антон больше хочет есть, чем разговаривать. С едой здесь вообще сложно, лопуха нет, зря фыркали и не набрали больше. Что именно искать здесь – непонятно. Оглядываться приходится постоянно, зато мох здесь красивый, растёт дорожками под ногами. Арсений впереди останавливается. Рассматривает что-то, трогает ветки. Кустик чахленький. С каким-то острыми листами и мелкими-мелкими сухими ягодами то тут, то там. — Это что? Арсений молчит долго. — Боярка. Антон открывает карман рюкзака, надо набрать по максимуму. Вчерашний суп переварился быстрее, чем он заснул. Живот заламывает голодом. Руки ещё грязные от золы, придётся потом мыть, наверное. Хотя Арсений ей зубы чистит… В этом лесу точно не хватает эвкалипта. Хотя Антону больше хочется клубничную пасту, эти ягоды аппетита не вызывают. К тому же их мало. Куста три они ещё встречают. Дерево впереди хорошее показывается, прям для ночлега, жаль пока ещё рано. А потом вдруг останавливает взгляд. Антон подсвечивает очертания и замирает: слишком знакомый ствол. Слишком знакомое окружение. Арсений поджимает губы: — Мы ночевали здесь в первый день. — Но… — Антон. Это то же дерево. Посмотри на кострище. Да, это точно оно. Мозг цепляется, за что может: ну не могли же они в какой-то момент поменять направление и пойти в обратную сторону. Да и обрыв же, снова трясло землю. Может, они пошли обратно ещё до этого? Хотя это невозможно, они слишком много прошли. — Может быть, кто-то другой разводил? Арсений наклоняется под ветки и, посветив около ствола, находит зажигалку. Антон держит её на ладони, Антон смотрит вперёд, Антон помнит и без неё: ровно на этом месте он перевязывал Арсению руку. Шаг назад делается сам. Почва пружинит знакомым мягким. Паника бьёт в лёгкие и сердце, в самый-самый центр. — Но как это возможно? Арсений стоит на месте. Он не всезнающий гений. Он просто озвучивает то, что Антон уже знает. — Мы в кольце.