Арракис
Унылый Арракинский пейзаж тянется, насколько хватает глаз. Выцветшее до белизны голубое небо сверху и застывшие, но непостоянные барханы снизу. Почётное назначение, больше похожее на ссылку. За минувшие месяцы со зноем кое-как удалось сжиться, но ночами, во тьме спальни, герцогу Лето снится шум Океана. Сдерживать аппетиты гильдии космогации непросто — каждое утро сиридар-герцога начинается с разбора корреспонденции и неизменных требований гильдии в кротчайшие сроки выйти на те же объёмы добычи меланжа, что при Харконненах. Барон подсадил их на меланжевую иглу, обеспечивая требуемым по первому щелчку пальцев, взамен обрастая долговыми расписками. Конечно, Лето Атрейдесу известно, как военный контингент Дома Харконнен добрался до Арракиса, без навигаторов и хайлейнеров не обошлось. Тонкая женская рука легла поперёк груди Лето Атрейдеса. — Ты вновь не спишь, мой господин, — сонно пробормотала леди Джессика, прижавшись лбом к плечу герцога. — Громко думаешь обо всём на свете. В спальне постепенно светлело — плавающая лампа озарилась мягким жёлтым светом, разогнавшим непроглядную тьму — в Арракинском дворце в жилых помещениях окон не было, лишь воздушные колодцы, изредка шуршащие принесённым из пустыни самумом. — Разбудил тебя? — Наша дочь и так не спала, — Джессика положила ладонь Лето на живот, малость округлившийся к началу пятого месяца беременности. Будто слыша мать, ребёнок толкнулся в руку герцога, слабо, но он почувствовал. Мужчина прикрыл глаза, ощущая биение новой жизни. Он попытался вспомнить, как это было, когда Джессика носила Пола, и с удивлением понял, что почти ничего не помнит из того периода, будучи поглощённым скорбью по Кайлее и Виктору. — Я совершенно почти не помню твоей первой беременности, — озвучил свои мысли герцог. — Ты горевал и кажется, плохо осознавал окружающую реальность, — мягко ответила Джессика. — Ты и желал отправить на Южный континент к Сёстрам-в-Уединении, не желая ничего и слышать о наложнице. Никак не отреагировал на новость о моей беременности, избегал меня, окружил охраной, — вспоминала его наложница. — Но ты был так счастлив, когда впервые взял на руки нашего сына… Лето Атрейдес выдохнув сквозь зубы. И ведь правда, он не знал, кому мог доверять… Боль предательства и потери была слишком сильна.Семнадцать лет назад
— Милорд, — в спальню, переоборудованную в палату, вошёл Гурни Халлек — телохранитель и военный мастер Дома Атрейдес в одном лице. Молодой каладанский герцог медленно открыл глаза — из-за тяжёлого сотрясения мозга он много спал, плохо видел и его часто тошнило. И это помимо апатии, навалившейся чёрной пеленой. — Да, Гурни… — Там… — мужчина у его постели выглядел растерянным и одновременно обозлённым. — Да? — превозмогая усиливающуюся от каждого лишнего движения головную боль, резь в глазах и тошноту, герцог кое-как принимает полу сидячее положение. — Там гессеритки девчонку прислали… Сказали, новая наложница для продолжения рода Великого Дома Атрейдес, — возмущённо прошипел мужчина. Вместе с кислотой желчи, поднявшейся из желудка и готовой выплеснуться на язык, просились ругательства. Он вовсе не ожидал спустя всего месяц после похорон Кайлеи и Виктора (саркофаг его первенца был пустым, хоронить было нечего), обнаружить на пороге своего замка гессеритскую послушницу! — Отошли её, — вяло отмахнулся Лето, едва сдерживая рвотные позывы. — Куда? — опешил Халлек. — Да хоть куда! Мне не нужна гессеристкая подстилка! — прорычал герцог и согнулся пополам, содрогаясь от приступа кровавой рвоты. Некстати промелькнула мысль, что жаль шкуры мехового кита, служившей прикроватный половиком. Но воняющая железом жижа попала в аккуратно подставленную для этих целей чашу. Герцог сморгнул солёную пелену с глаз и увидел, что посудину держат узкие женские ладони. Лето проследил дальше взглядом, чтобы увидеть картину целиком. Высокая, закутанная в традиционные гессеритские одежды от макушки до пят долговязая девчушка с россыпью веснушек на щеках. Она хоть совершеннолетняя? — Принесите воды милорду, мастер Халлек, — попросила гессеритка, повернувшись к мужчине. — Самое тут тебе и место, с блевотиной в руках! — неласково отозвался Лето, откинувшись на подушки. В совпадения он не верил — траур, кроме стандартного гражданского (ведь Кайлея не была ему женой, а Виктор не был официально признан наследником), герцог носить не мог и потому обзавестись новой наложницей дозволялось по прошествии месяца, о чём в Сестринстве прекрасно знали. Ведьмы не упустили возможность и прислали к нему девчонку. Она, в ответ на грубость, лишь почтительно склонила голову. — Как Вам будет угодно, милорд. Я здесь, чтобы служить Вам. …— Джессика, — окликнул наложницу герцог Лето. Задремавшая в его объятиях женщина приоткрыла глаза, так напоминающие ему утреннее небо Каладана. Она — его оазис посреди бесконечной пустыни сомнений. — Я женюсь на тебе, — решение, которое зрело очень давно и всё время откладывалось в долгий ящик, легко соскочило с языка. Леди Джессика зевнула и устроилась поудобнее в кольце рук. — Конечно, мой господин, конечно… На утро, во время завтрака никто из них не обсуждал ночные бдения. Джессика знала, что отсутствие у герцога официальной супруги даёт простор для политических манёвров: в час нужды для Великого Дома Атрейдес, герцог может от своего имени заключить союз с одним из участников Лансраада, предложив титул герцогини для одной из родственниц союзного Дома. Они никогда не обсуждали этот вопрос, Джессике хватало того, что Пол — законнорождённый, это открывало перед ним множество возможностей, начиная хорошим классическим образованием и заканчивая защитой от гнева Бене Гессерит. — Воды, мой господин? — предложила она, указав на графин. — Будь так любезна. Тихое журчание наполнило столовую. Пододвигая герцогу стакан, Джессика вздрогнула от того, что Лето Атрейдес перехватил её запястье и погладил большим пальцем голубые венки на внутренней стороне запястья. — Мой господин? — Будь моей женой, Джессика, — смотря ей в глаза, произнёс Лето. — Для меня и для подданных ты давно герцогиня Каладана. Стань же ею и для всей империи. Женщина, прижав дорожающую ладонь ко рту, тихонько всхлипывает и оказывается в объятиях герцога. — Может быть, свадьба не будет пышной, но о ней будут знать все лендлорды, — гладя Джессику по волосам, проговорил герцог Атрейдес.Гьеди-Прайм
Чёрный и белый клинки чужой тяжестью лежат в руках. Он брал их в руки всего один раз — на совершеннолетие и даже не окропил кровью Арены, а только попробовал на паре низших, проверяя баланс и остроту. Но сейчас лезвия были щедро обагрены кровью, а тело гудело забытой и сладкой усталостью боя. Белый песок арены жадно впитывает чёрную кровь, толчками покидающую смертельно раненое тело, нет, не низшего, военнопленного. Это не мясо, отупевшее от страха и приговорённое к смерти за провинность, это подготовленный боец, десятки лет оттачивавший своё мастерство. Голод и пытки не сломали его, а отсутствие наркотика сделало опасным и трезво оценивающим ситуацию. Празднование совершеннолетия могло обернуться трауром. Фейд-Раута откуда-то знает, этот пленник был в ясном сознании. Но толпа, видевшая триумф любимого на-барона, скандирует: «Фейд-Ра-ута! Фейд-Ра-ута! Фейд-Ра-ута!» и готова по первому щелчку пасть в ниц и целовать окровавленный песок, по которому прошёл наследник Гьеди-Прайм, ведь на-барон Харконнен — юное божество, осколок умирающего солнца, снизошедший до смертных и готовый осветить им путь в мир. Он — прямое продолжение барона Владимира Харконнена, его уверенность в стабильности Дома. Фейд-Раута отступает на пару шагов от умирающего военнопленного и ничего не понимает. Он уже видел это лицо. И другой пленник, лежащий поодаль, с перерезанным горлом, и третий — с выпотрошенным брюхом. Он знает всех. Откуда? Юноша делает шаг вперёд, всматриваясь в мертвецов. На них почти нет одежды, только обрывки полевой формы неопределённого цвета. Бойцы чьего-то павшего Дома? Его догадки разрешает мажордом: — Жители Гьеди-Прайм! Чествуйте любимого на-барона Фейд-Рауту, уничтожившего на представлении крови и чести трёх последних особей Дома Атрейдес! Славься на-барон! Славься наше Чёрное солнце! Атрейдесы на Гьеди-Прайм в качестве пленников? Нет, всё не так! Это он пленник Атрейдесов на Каладане! Фейд-Раута вытирает испачканные кровью лезвия и убирает в ножны. Ему нужно побыть одному. Он идёт по широким коридорам столичной резиденции, не обращая внимания на низших, что провожают его испуганными взглядами и всем худосочным телом вжимаются в скруглённые стены, пытаясь слиться с чёрно-белой остановкой. Свернув в коридор, ведущий в его крыло, Фейд-Раута срывается на бег и не дожидаясь, когда створки дверей полностью разойдутся в стороны, полубоком вваливается внутрь, цепляясь ремнями нагрудника и ножнами. Запнувшись, он заплетающейся походкой делает несколько широких шагов и падает на постель. Его окружает взволнованное шипение и воркование, сдобренное лёгкими прикосновениями трёх пар тонких рук. — Любимые… — хрипит Фейд-Раута, оказавшись в объятиях питомиц. Под ласку испачканной в крови ладони подаётся Первая, она довольно урчит и легонько покусывает ребро ладони, слизывая запёкшуюся кровь. На более удачливую подругу шипят Вторая и Третья, а на-барон манит их к себе движением свободной руки и оскалившись друг другу, они прижимаются к юноше, обнюхивая его и слизывая кровь с доспехов. Юный Харконнен лежит, бездумно пялясь в потолок, обласканный питомицами, и не хочет думать ни о чём, кроме удовольствия и тепла, что дарят ему любимые. К трём парам рук добавляется четвёртая. Горячие ладони чуть сжимают виски, а короткие ногти царапают скулы. Серый потолок, пронизанный слабо мерцающими жилками минерала, закрывает новое, перевёрнутое лицо. — Нас зовут, mo chridhe, — говорит зеленоглазый темноволосый юноша. Его лицо становится всё ближе и ближе, пока не сливается в непроницаемую черноту, похожую на асимметричные пятна чёрного масла на поверхности рыжей воды. Они соединяются меж собой и распадаются, повинуясь волнам, поднятым неповоротливым телом, разом заполнившим собой не маленькую ванну, больше походящую на небольшой бассейн. К ней вела лестница о нескольких ступенях, практически не используемая, для низших был свой маршрут, через тайные коридоры. Низшим не положено стоять выше господина, лестница не для них, а Фейд-Раута никогда не спускался к высоким бортам, не приближался к старому, но сохранившую железную хватку, хищнику. Он и так достаточно часто с ним… соприкасается. — Ты… хотел убить меня? — вопрос срывается легко, а вот голос сегодня скрипит больше положенного. — Утром ты был просто повесой, объектом зависти, — лениво расположив свою тушу в воде, отозвался барон, отвлёкшись от посасывания мундштука. — А теперь, ты — герой! — Утопить бы тебя в этой ванне! — рычит на-барон, трясясь от гнева. Барон Владимир Харконнен посмеивается и тянется было к бокалу, полному мерцающего синим блеском напитка, как резко скрывается под водой. По ту сторону бассейна, уместив узкие, бледные ладони на лысине барона, Фейд-Рауте улыбается тот самый зеленоглазый брюнет. Тело барона Харконнена дёргается, по поверхности воды идут пузыри, но юноша не даёт подняться на поверхность и вдохнуть. — Помоги мне, mo chridhe, я не смогу его долго удерживать, — зовёт он юного Харконнена странной интонацией, которой Фейд-Раута не может противиться. — Надави посильнее. На-барон Харконнен видит, как собственные руки скрываются в маслянистой воде по локти. Под ладонями — склизкая, агонизирующая плоть и он впивается в неё ногтями, заталкивая глубже и глубже. — Ты молодец, mo chridhe, — шепчет другой юноша, влажными губами касаясь уха Фейд-Рауты. Его голос подобен сладкому яду: обволакивает и убивает. — Ты так долго ждал этого дня, мой любимый… На-барон поворачивает голову и сталкивается губами с чужим ртом. На языке чувствуется острый железистый вкус. — Я люблю тебя, Раута Харконнен, жизнь моя, сердце моё, йа шарик ульхаяти, — покрывая его лицо лёгкими поцелуями, говорит зеленоглазый чужак и вновь припадает к его губам. Тело барона, погружённое под воду в четыре руки, затихает. Фейд-Раута стонет в поцелуй и как есть, вымазанный в чёрной жиже, обнимает юношу, прижимает к себе худое, жилистое тело. В груди разливается тупая боль. На-барон крупно вздрагивает и разрывает поцелуй, цепляется за бортик бассейна. Он видит фрименский нож, покидающий его тело. Юноша хочет спросить: «За что?» и видит, что из зелёных глаза стали синими-на-синем. — Просыпайтесь, на-барон, мы прибыли. «Что?» — хочет спросить немеющим языком Фейд-Раута, но не может. — Кажется, у него болевой шок, — раздается женский голос. — Я предупреждала, что техника укрепления мышечного корпуса на самый крайний случай. На-барон жмурится и когда в следующий раз удаётся открыть глаза, то видит тёмно-зелёный полог. Он на Каладане, в статусе почётного пленника Великого Дома Атрейдес. — Ни одного спокойного дня с Вами, на-барон, — из полутьмы раздаётся сипловатый спросонья голос наследника Атрейдеса. В спальне загорается слабый жёлтый свет и Фейд-Раута видит герцогского сына, уместившегося в кресле у его постели. Между бедром и подлокотником стопка бумаги. Взял работу к нему в покои? — Ты мне снился, Атрейдес, — говорит Харконнен. — Надеюсь, сон был приятным, — язвительно отзывается Пол и встаёт из кресла, потирая затёкшую поясницу. — ...зарезал крис-ножом, — продолжает Фейд-Раута. Атрейдес медленно повернулся к нему. В полутьме на-барон не может понять, какой у него цвет глаз. — Очень интересно, — медленно проговорил Пол. — Через два месяца мы отправимся на Арракис. Мои отец и матушка сочетаются браком.