***
Обеденный перерыв в пятницу они с Серёжей проводили в его кабинете. Тот, молча жуя, или барабанил пальцами по столу, или стучал носком обуви по полу, или нервно дёргал коленом. Словом, делал всё, чтобы усилить головную боль Арсения и вывести из себя. Он понимал, что раздражался не из-за звуков, а из-за того, что к другу даже не относилось, потому молчал тоже, не огрызался. Ждал. То ли весточки от Антона, то ли фразы от коллеги, то ли слома собственной гордости. Нужно было написать что-то любовнику, как-то уточнить, расстались ли они на время или насовсем. Однако слов он не находил, смелости тоже. Ждал. Мужчина ещё мог понять, когда его один раз, на волне радости, обняли при встрече. Мог понять, когда обняли на прощание всё в тот же вторник, потому что были пьяны. Но сегодня, когда Арсений не выглядел ни радостным, ни пьяным, объятие, случившееся утром посреди коридора, заставляло мозг усиленно думать. Что-то было не так. Может, не между ними, а где-то в другом месте, в других отношениях. Или в самом человеке что-то изменилось. Ясным казалось одно: что-то было не как обычно. Или же ему стоило сменить представление об «обычном». — Давай честную сделку, — вдруг сказал Арсений, со стуком поставив чашку на стол. Тот зачем-то переливал теперь покупной кофе в фарфор, как извращенец. — Либо говори уже, что у тебя в уме вертится, либо перестань дёргаться, как эпилептик. У меня нервов не хватает, я начинаю дёргаться вместе с тобой. — Тот виновато свёл брови, тем самым свёл своё негодование к простой просьбе. — Пожалуйста. В нём самом тоже было кое-что не так, и, видимо, это не получилось скрыть. Он опустил голову, выдал: — Мне нужен совет. — Ты пришёл не к тому человеку, — глухо рассмеялся второй. — Советчик из меня паршивый. — Выбор был маленький. — Честно говоря, выбора не было вовсе. Юля бы ему тут не помогла, одноразовые люди не стали бы слушать, Павлик больше не рассматривался ни в какой роли. — Постарайся хотя бы ответить серьёзно, даже если скажешь чушь. На краю поля зрения собеседник двинул рукой рядом со своим лицом, снял улыбку, как маску, и действительно посерьёзнел. Ему потребовалась минута, чтобы сформулировать вопрос. — Если бы ты решил поухаживать за кем-то, что бы ты сделал? Допустим, вы с этим человеком знакомы. Допустим, — Серёжа нервно прокрутил на пальце обручальное кольцо, — знакомы близко. Друг подался вперёд с искренним, как показалось, интересом, навис над столом и опять расплылся в улыбке, словно не смог сдержаться: — Не расскажешь про свою пассию? Для совета мне нужно чуть больше конкретики. Рот он раскрыть не успел, фразу перебил стук в дверь. Клерк из пресс-службы вошёл раньше, чем получил разрешение: — Арсений Сергеевич, я на две минуты. — Тот увидел его с опозданием, протянул руку. — Привет. Извините, если прервал что-то важное, — затем протянул бумаги, с которыми явился, коллеге. — Не посмотрите? Это финальная версия вопросов на конференцию. Я учёл Ваши правки. — У нас ещё пятнадцать минут обеда, — цокнул Серёжа, получил сразу два красноречивых взгляда в ответ. И смолк, поддавшись только просьбе голубых, более важных, глаз. Хозяин кабинета отвлёкся на чтение, потом, не отрываясь, вдруг бросил: — Что хорошего расскажете, Дмитрий Темурович? Есть новости? — Вчера праздновали день рождения моей дочери, — просиял нарушитель их приватности, следом смутился, когда Арсений поднял голову. — Простите. Я подумал, это личный вопрос. Новостей нет. Он понял эмоцию, которая того смутила, иначе. Арсений не выдал осуждения или чего-то в этом роде, не осадил, просто среагировал на информацию. И, видимо, они оба заметили, как Дима впервые на его памяти попробовал соблюсти субординацию, обратился по форме, а не излюбленным «Сеня Сергеич». Что-то точно было не так. Мысль подтвердилась, когда друг кивнул: — Это и был личный вопрос. С прошедшим. — Сделав вид, что ничего странного в таком отклике не было, хотя посетители изумлённого переглянулись, тот протянул листки обратно. — Всё тут хорошо, спасибо, что учли мои рекомендации. Чем-то ещё могу подсобить? — Нет, благодарю. Клерк развернулся на него корпусом так, чтобы спрятать лицо от собеседника, одними губами проговорил: «Что происходит?» Получил такой же немой отклик: «Понятия не имею». И наконец ушёл, бросив на прощание нечто невнятное. Не дав ему задать вопрос, Арсений вернулся к прошлой теме разговора: — Так вот, за кем ухаживать-то собрался? Опиши хотя бы приблизительно. — Не думаю, что это важно для дела, — увильнул Серёжа, боясь показаться странным, тогда как соревнование по странностям заведомо проиграл второму. Затем обрисовал пальцем в углу помещения расплывчатую фигуру. — Возьмём абстрактный объект, без пола и возраста, без интересов и особенностей. Мне нужно что-то нейтральное, чтоб точно не промахнуться. — Вроде цветов? — Каких? — уточнил он, не поняв, что имелось в виду. Собеседник махнул в сторону расслабленной ладонью: — Которые букетами продаются, ты же сам меня в цветочный водил. — Тот задумчиво почесал подбородок. — Очень нейтрально, полагаю, в теории понравится вообще любому. — Даже тебе? То, насколько двусмысленным получилось уточнение, мужчина осознал уже в момент, когда Арсений рассмеялся: — А ты, что, меня соблазнять собрался? — Серёжа дёрнулся, как от судороги, он предпочёл не дожидаться ответа на шутку. — Ну, мне тоже, да. Цветы — ненавязчивый способ проявить симпатию. По крайней мере невесомее той же чашки кофе или предложения подвезти до дома. Пока он переваривал предложение, второй отвлёкся на телефон, быстро что-то написал, отложил обратно. Его «спасибо» стало уже рефлекторным, мозг даже сразу не сопоставил ни текущий разговор с пришедшей фотографией, ни фотографию с прошлым конфликтом. Потом вдруг очнулся. Полминуты спустя друг снова разблокировал экран, уставился на то, что там увидел, со смесью удивления и радости. Антон ненавязчиво запросил у него подтверждение, что они продолжали быть вместе, нарушил тишину первым, проявил симпатию, о которой они говорили с коллегой. Дышать стало легче, стены кабинета перестали давить. Тот вдохнул полной грудью, будто прежде нормально дышать не мог. — Всё в порядке? — аккуратно поинтересовался Серёжа, заранее зная, что вопрос не получит конкретный ответ. Так и случилось. — Да. Теперь да. Антон облегчённо выдохнул, упёр ребро телефона себе в лоб. Вот теперь стало совсем хорошо. По крайней мере было ясно, что их удастся починить, что он не облажался слишком сильно. Видимо, для счастья ему не хватало именно этого безжизненного «спасибо». Взгляд, который на него подняли, опять засветился счастьем, не хотелось уточнять, на кого Арсений так среагировал, почему почувствовал себя лучше. Он просто почувствовал себя лучше тоже, расслабился. Затем, допив последний глоток кофе, указал предположительно в сторону цветочного: — С выбором поможешь? Я очень плох в этих делах. — Конечно, вдвоём-то уж точно справимся. — Они обменялись улыбками, послышался стук в дверь. Короткий, тихий, будто испуганный. — Войдите. В проёме показалась крысиная морда. Павлик замялся на пороге, заламывая пальцы, будто пытался повредить себе кисть без их вмешательства. Серёжа рванул было на пришедшего, но остановился, поймав успокаивающий жест друга. Его злобу погасили всего за секунду, чем снова привели в замешательство. В какой раз уже за день? Третий? Пятый? — Заходите, Павел Алексеевич, чего Вам надобно? Я сегодня добрый. — Вы всегда добрый, очень добрый, — пробормотала крыса, вползла в кабинет и растянула губы. — Я к Серёне. Нужно переговорить.***
А дальше происходил детский сад. Уже даже Павел Алексеевич извинился — трижды, разок и ему перепало, пусть обратно расположение Серёжи не получил. Тот просто перестал дёргаться и замирать в секунде от удара по чужой челюсти. Уже даже Алёна прекратила смотреть на него волком, правда делить имущество по-хорошему, без суда, всё равно отказалась — оставила документы в мусорке повторно. Арсений готов был спорить, что она не читала бумаги дальше первой страницы, как ребята из Совета не открывали Конституцию. Уже даже плановая встреча с тёщей прошла, как семейная посиделка, а не отбывание повинности. Даже коллега, человек без гроша за душой, купил им билеты в Московский театр мюзикла. Они же с Антоном играли в покер на выбывание. Ни карт не было, ни фишек, ни дилера, один только блеф. Его взяли на слабо вопросом: «Думаешь, ты бы продержался хоть пару суток?» Тем самым заставили держаться. Сам он взял на слабо партнёра брошенным в сердцах «Я позвоню, когда буду нуждаться в твоих услугах», тем самым заставив ждать. И вот они, два гордых идиота, ещё четверо суток обменивались пожеланиями добрых утр, дней и ночей, фотографиями цветов, но не виделись. Не созванивались. Делали вид, что не скучали. Очередной обеденный перерыв они с Серёжей начали с того, что сходили за кофе и заперли кабинет на ключ, чтобы не отвлекаться на посторонних. Диалог шёл со скрипом, потому что оба витали в своих мыслях, пока его вдруг не осенило: — Слушай, дружище, а зачем мы ходили букет выбирать, если ты его не купил? Или купил, просто я об этом не знаю? — Второй поднял нечитаемый взгляд, Арсений сощурился. — И как прошло? Успехи есть с твоим абстрактным человеком без пола и возраста? — Нет, — покачал головой тот, следом стыдливо её опустил. — Я так и не купил ничего. — Потому что…? — попытался добиться полноценного объяснения он. Голова опустилась ещё ниже, ещё стыдливее. — Боюсь. Пока надо мной не посмеялись из-за попытки поухаживать, жить как-то проще. — Брось, — мужчина развёл руки в стороны, чуть не расплескав кофе, — все взрослые люди. Нет ничего плохого в том, чтобы немного наступить на гордость во имя благой цели. Ему такой совет не помешало бы примерить на себя. Одно дело — источать уверенность и звучать мудро. Совсем другое — соотнести слова с действием. За собственное лицемерие стало неловко, однако сказать что-то ещё он не успел. Серёжа выпрямился и пошёл в атаку: — Ну, вот смотри. Представь, что у тебя есть человек, с которым вы нормально разговариваете уже давно, видитесь каждый день, имеете определённые отношения с определёнными рамками, пусть довольно призрачными. И этот человек вдруг выходит за рамки. Это же покажется странным, нет? Наверное, шутить сейчас не стоило. Тем не менее Арсений не сдержался: — Пока мне кажется странным, что ты описываешь нас. Уже стоит переживать? — Ой, — цокнул друг, — не делай вид, что ты бы мне не вмазал за букет. — Тот рассмеялся, откусил кусок от сандвича и, жуя, продолжил говорить менее внятно: — Потому что вот я бы тебе вмазал. Хотя, согласен, описание подходит. — Он поднял руки в жесте капитуляции, приложился к кружке, на которую второй кивнул. — Жена подарила? Мужчина повернул вещь другой стороной, осмотрел надпись «лучшему мужу», улыбнулся мысли, что Алёна бы его таким званием точно не наградила. И предпочёл ответить на предыдущий вопрос, чтобы не вводить в разговор Антона даже отдалённо: — Нет, странным не покажется. В конце концов ты же не к незнакомке на улице пойдёшь, а к человеку, с которым общение уже налажено. Не усложняй, Серёг. Ну, пошлют тебя, допустим, и что ты теряешь? — Процент самолюбия, — недовольно проворчал коллега. — Если самолюбие важнее, то и лезть, наверное, действительно не стоит. Тогда проехали. — Он указал на остатки чужого обеда. — Как оно? Не переборщили с майонезом? «А то есть у меня один любитель залить майонезом блюдо так, чтобы другие ингредиенты потерялись». Сандвич отправился в коробку, Серёжа отряхнул ладони и выдал: — Нормально, есть можно, — теми же ладонями устало отёр лицо. — Ладно, твои доводы звучат убедительно. Уговорил. Вряд ли моя гордость сильно пострадает, но, если пострадает, это будет твоя вина и платить за выпивку тоже будешь ты. — Договорились. Себя Арсений убедил не меньше, поэтому, когда проводил собеседника взглядом до двери и помахал на прощание на случай, если они не увидятся до вечера, взялся за телефон. Звонок приняли после первого же гудка, словно смотрели в экран, ожидая, кто сломается первым. А сломаться в итоге не дали, как не дали ни поприветствовать, ни вообще что-либо сказать. — Подберёшь меня после работы у стендап-бара? — спросил Антон. — Вместе домой поедем. — Конечно, — растерянно откликнулся он. — Тогда до встречи. Звонок завершили без лишних слов. Диалога не получилось, зато произошло кое-что поважнее: гордость осталась целой, а узелок от их молчания в груди развязался. Парень умудрился сохранить баланс: никто не прогнулся, раз прогнулись оба. Никто не был слабым, раз слабость проявили оба. Усложнять не стоило — и так сложностей хватало.***
— Они меня взяли! — с этим восклицанием под бок приземлился пассажир, скинул рюкзак на пол машины. — Я доработал диалог благодаря тебе, они сказали, что готовы пропустить материал на сцену! Антон источал столько счастья, что его тоже немного снесло волной, пришлось перевести взгляд на дорогу, чтобы никуда не вписаться. «Ещё б не взяли, — хмыкнул он мысленно. — Тогда пришлось бы ругаться с их начальством, а Алексеевич мне должен за то, что облажался». Комик, очевидно, понятия не имел, насколько сильно ему удалось повлиять на процесс, однако всё равно нашёл, за что поблагодарить. Арсений улыбнулся, похлопал того по колену: — Поздравляю, задавил талантом. Скоро выступление? — Месяца через два, у них график плотный, — отвечая, его руку придержали на ноге, погладили по пальцам. — Это хорошо, может, успеют продать хотя бы половину зала. «Если не успеют, сгоню наших с Серёгой подчинённых на корпоративное мероприятие. — Он краем глаза оглядел ёрзавшую от нетерпения фигуру, улыбнулся. — Будет тебе полная посадка, даже не переживай». Наверное, можно было б рассказать про свою причастность к хорошей новости, но ему не хотелось ни зарабатывать очки симпатии таким образом, ни умалять чужие заслуги за счёт собственных, ни рисковать. Парень вполне мог разозлиться из-за помощи, о которой не просил. Потому оставалось улыбаться, наслаждаться чужой красивой улыбкой и слушать, какие именно изменения были внесены в монолог. Уже у дома дыхание рассказчика сбилось, тем самым выдав ему возможность вклиниться в речь: — Если вдруг тебе нужно будет ещё попрактиковаться, я готов послушать. — В третий раз? Не скучно разве слушать одно и то же? — изумился Антон, потом подумал недолго и изумился снова: — Правда можешь? «Тебя я готов слушать часами, в конце концов, например, в ссорах мы вот мусолим одно и то же» проскочило в мыслях, а наружу вышло другое: — Я вообще много чего могу, ты просто не пользуешься. Ему кивнули и, просияв ещё ярче, так, что глаза защипало, выскочили на улицу из припаркованной машины. Молодой человек хорошо имитировал отсутствие между ними напряжения. Или это ощущал только Арсений, пока в лифте и прихожей висела тишина. Стоило поддаться наигранной лёгкости, как случалось раньше, тоже сделать вид, что гармония вернулась, в надежде, что так она действительно вернётся. Стоило, да. Но не получилось. — Антош, — он поймал того за запястье, не дав уйти мыть руки, — прости. Не за ревность, там правда была шутка. За то, что я после сказал и сделал. Второй указал движением головы на полочку под зеркалом, где лежала узкая стопка купюр. Тех же, видимо, купюр. Мужчина поморщился от отвращения к себе и приготовился к ругани, которую заслужил, а получил поцелуй в лоб: — Ты тоже прости, я переборщил с реакцией на шутку, хотя понял, что это шутка. Не могу привыкнуть к тому, как твоя модель поведения меняется. Старые рефлексы не подходят, новых пока нет. — Ему игриво подмигнули. — Обновления в разработке. И снова они это сделали — прогнулись оба так, чтобы в итоге не прогнулся никто. И потянулись друг к другу одновременно, чуть не столкнувшись носами. Когда поцелуй пошёл дальше, пальцы зарылись в волосы, а тела прижались ближе, Антон отстранил его и усмехнулся в губы: — У меня квартира неосмотренная, тормозни. — Да плевать, иди ко мне, — пробормотал Арсений, не позволив отойти. Сегодня привычки промяло скучание, осторожность проиграла желанию. Ему нужны были эти губы прямо сейчас. Не секс, а ощущение близости с родным существом. Родное существо через минуту отстранилось снова, хитро улыбнулось, тронуло тканевую удавку на его шее: — Позволишь? — Я хоть раз мешал себя раздевать? Парень задумался, оттого взгляд ненадолго остекленел, потом, видимо, не найдя в памяти ситуацию, когда бы он не просил или не разрешал трогать свою одежду, кивнул. Даже в первую их встречу с этим не было проблем. Партнёр снял галстук, расправил, повязал поверх его глаз, коротко пояснив: — Хочу поиграть с твоими органами чувств. Следом быстро, умело, как всегда, расстегнул рубашку, скинул куда-то на пол вместе с пиджаком, резко развернул мужчину за плечи и вжал в стену. Потеря зрения не показалась непривычной — в конце концов он ведь почти постоянно автоматически закрывал глаза, кроме моментов, когда его вслух простили об ином. Тем не менее слух всё равно обострился: Арсений слышал, как второй разделся тоже. Затем натянулись нервные окончания: мягкие укусы на загривке и плечах вызвали мурашки. Не отвлекаясь теперь на попытки что-то контролировать, на освещение, на вид чужого тела, он чувствовал прикосновения ярче, слабел быстрее. И застонал не потому, что хотел большего, а потому, что в принципе хотел. Антона — целиком вплоть до последнего хриплого выдоха за спиной, до каждой подушечки пальцев, которыми его сжимали или гладили. Это всё ещё было не про страсть в чистом виде, поскольку в их страсть давно примешалось нечто поважнее, обозначенное им как «кажется, любовь». Тем не менее стоны поняли по-своему, развернули дезориентированного человека обратно. Подцепив ремень пальцем, как крюком, любовник повёл его в спальню, помог разместиться на кровати, раздел и вдруг чертыхнулся: — Сука, смазка кончилась. — Тот поднялся, оставив на постели вес только одного тела. — Ожидайте, не переключайтесь. Он не стал уточнять, куда делся лубрикант, хотя точно помнил, что неделю назад упаковка была наполовину полной. Потому что понимал: пока его не было в этой квартире, мог быть кто-то ещё. Не сидеть же парню, привыкшему обслуживать по несколько клиентов в день, без секса лишь из-за верности, которую ему по-прежнему не обещали. Мозг соображал с трудом, так что понимание не ранило. Больно станет потом, когда возбуждение пройдёт. Стукнула дверца шкафа, прошуршало содержимое, затем поочерёдно щёлкнули затвор чего-то механического и пластиковая крышка тюбика. Через пару минут заминки Арсения потянули за подбородок в поцелуй, заставив приподняться. Нежный поцелуй, медленный, тягучий, мятно-сладкий. Затем партнёр перевернул мужчину на живот резким движением, как куклу, поднял за таз до коленно-локтевой, надавил на поясницу, заставив прогнуться. В этот раз Антон вёл себя не так бережно, как обычно, не снимал первую боль от вторжения прикосновениями или губами, ничего не говорил, а обращался с ним, будто с не важным телом. Может, просто не нашёл в душе достаточно ласки, чтобы та перебила порывистую страсть, а, может, всё ещё злился на прошлую ссору. Его растягивали механически, для собственного удобства, а не в качестве прелюдии, и, пусть это было физически приятно, обижали равнодушием. Хотелось другого. И он попросил другого, надеясь, что уж секс-то не будет настолько лишён эмоций, потому что второму тоже будет приятно: — Иди ко мне весь? Вместо ответа на реплику грубые пальцы покинули тело. Молодой человек застыл, глядя попеременно то на своё бельё, где не проявлялось возбуждение, то на откровенную позу партнёра, которая сейчас не казалась такой уж соблазнительной. У него почти не было контроля над своими чувствами, нывшими в грудной клетке, зато была власть над любовником. Физическая, духовная, эмоциональная. Его жесты в данные момент решали, больно ли было Арсению или хорошо, обидно или приятно. Он решал, плакать тому, кричать или смеяться. Или стонать. Имелась вся чёртова власть, которая так требовалась в первую их встречу, даже во вторую и третью, и которую наконец выдали даже без просьбы. Только вот теперь её использование казалось преступлением против всего человечества и одного конкретного человека. Его человека. Почему и как давно он начал определять так раздражавшего его Арсения как «своего»? Как они вообще пришли к тому, что он не мог сделать нужное, сделанное до этого уже столько раз? Бессилие еле держалось на языке. Ещё одна просьба — и Антон бы взвыл вслух. Но его Арсений терпеливо молчал, тем самым почему-то причиняя боль. Ожидание контакта промяло под себя прошлый дискомфорт, он успел забыть, как обижался на равнодушие, согласился бы и на это, только бы получить желаемое, однако близость не случилась. После нескольких минут гробовой тишины и абсолютного бездействия парень проматерился себе под нос, встал с кровати. Арсений ждал продолжения, ждал, потом снял с глаз повязку, развернулся. Второй стоял у закрытой дверцы шкафа уже в штанах, лбом бодая дверцу и что-то глухо бормоча. — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил он, сев на матрасе. — Я не могу, — рыкнули в ответ зло, хотя злились явно не на него. — Как последний… Тут-то прошлое понимание сложилось с новым понимаем в цельную картину, однако больно не сделало. Антон мучился, словно испытывал разочарование сразу за обоих, давить сверху не хотелось, как и ругаться. — Брось, со всеми случается, просто устал, — улыбнулся Арсений, тоже поднялся. — Полагаю, я за сегодня не первый? «Не говори так спокойно, будто тебя это не ранит. Не верю. Не имитируй здоровые отношения там, где должен быть конфликт». Его осмотрели с ног до головы, но не увидели в интерьере комнаты, надели футболку и бросили: — Уезжай, ничего не будет. «Уезжай, умоляю. Беги. Подальше от меня, от того, что я собирался сделать с тобой, потому что иначе это будет разрешением сделать. И тогда тебе точно будет больно. Я не хочу так. Больше не хочу». В гневном взгляде мигали сразу две просьбы: уехать и остаться. Парень, похоже, сам не мог определиться, запутался. Он поддался не так, как тот ожидал, улыбнулся снова: — Предлагаю поступить иначе: я сейчас иду готовить ужин, ты пока выбираешь смешной фильм. — Ты приехал не фильмы смотреть, — огрызнулись уже тише. Теперь была его очередь успокаивать, стать понимающим, сотворить гармонию из собственной нежности. — Я приехал к тебе. — Арсений притянул партнёра за талию, коротко поцеловал. — Предпочтения по жанру приняты к сведению? Комедию хочу. Тот сощурился, будто не поверил чему-то из услышанного или увиденного, усмехнулся ядовито: — Давно ты полюбил юмор? — Когда познакомился с тобой. Мне ещё монолог слушать в третий раз, помнишь? Будешь его повторять, пока я не выучу. И только тогда сможешь выгнать. Антон поддался, ответил на объятие, притёршись покрасневшей вдруг щекой к его щеке, потом шепнул: — Ладно, ты умеешь флиртовать. Только прекрати уже наконец это делать, мне неловко. — Один — один.***
Серёжа остановился посреди коридора с цветами в руках, опустил голову, чувствуя, как с каждой минутой краснел всё больше. Глупо это было. Глупо, наивно и странно. В конце концов его «абстрактный объект без пола и возраста» находился дома тоже, сюрприз не получится. А ещё глупее было пытаться по примеру Арсения сотворить себе своими же силами приключение там, где прежде имелись только быт и уют. Ухаживать за тем, кто этих ухаживаний от него отродясь не видел и не увидел бы, если бы не всё тот же проклятый Арсений. Передумать он не успел, мягкие тапочки прошуршали по полу и остановились рядом с ним. — Батюшки, это кому такая красота? — улыбнулась Юля, кутаясь в вязаную кофту. — Тебе.