И приходи, обсудим

Арсений проснулся от стука клавиш, доносившегося из другого угла комнаты. Тот был вежливым, тихим. Антон, видимо, пытался проявить уважение к его сну. Голова от этого не раскалывалась меньше, желудок не чувствовал себя здоровее, но попытки всё равно вызвали умиление. Не открывая глаза, он спросил: — Сколько времени? Угол пришёл в движение, зашуршал, стук прекратился. Потом донёсся голос, тоже негромкий: — Четвёртый час. Ты проспал всё, что можно было проспать. — Мужчина привстал на локте и тут же повалился обратно. Единственным, что исправно работало сейчас в его организме, стали веки, которые распахнулись, встретились с сочувственной улыбкой. — Твой телефон на кухне, потому что задрал жужжать с самого утра. Таблетки от похмелья у подушки, вода на полу. — Увидев, как его благодарный взгляд сменился на просящий, Антон вздохнул, поднялся, переставил ноутбук с коленей на стол. — Ладно, принесу. Когда таблетка была выпита, а тело — насильно заставлено сесть, мужчина принял поданное устройство, улыбнулся: — Знаешь, я никогда ещё так не радовался твоей компании с утра. — Это довольно обидно, хотя утро прошло, — закатил глаза парень, затем приземлился на край кровати, убрал волосы с его лба, ласково тронув кожу. — Спасибо, что проснулся, а то я уже думал врача вызывать. Или организовывать очередные похороны. — Тебе лишь бы закопать кого-нибудь, — проворчал он, получил смешок, затем переварил услышанное и посерьёзнел. — Кстати, про «обидно». Вчера не прозвучало ничего, за что мне следует извиниться? Его голое тело осмотрели по пояс, словно тоже плохо помнили прошлую ночь, провели пальцем от точки между бровей до кончика носа, следом покачали головой: — Нет, ты вполне окупил слова действием. Но у нас счёт теперь поехавший, буду должен в следующий раз, напомни. — Да ладно, мелочи, — отмахнулся Арсений. — Главное, чтоб за мной должок не висел. Собственное удовольствие волновало меньше, чем чужое. Ему нравилась скорее реакция партнёра на их секс, чем сам секс в чистом виде. Поэтому никто другой бы не подошёл на место верхнего. Он не заметил, когда именно прошлая установка про два равноценных оргазма, сменившая когда-то пренебрежение, перестроилась. Важным снова стал всего один оргазм, только уже не его. Расстроило другое: ничего, кроме первой боли проникновения, в памяти не отложилось, мозг не записал самое ценное. Зато неприятные ощущения остались — сидеть было дискомфортно. Тем временем Антон так же задумался о чём-то своём, потом, встав, взял со стола бумажку, присел обратно и протянул ему: — Это номер психолога. Он мой знакомый, хороший малый, набери его в ближайшее время, пожалуйста. — Зачем? Арсений непонимающе похлопал ресницами, любовник нахмурился. От него ждали иную реакцию — протест, язвительный плевок или фразу из серии «За кого ты меня принимаешь?», а получили простой вопрос. На который дали не менее простой, удивительно честный ответ: — Как выяснилось, я расшатал тебя слишком сильно. Давай не будем ждать, когда ты рухнешь. Накануне, часов шестнадцать назад, он бы согласился и тут же сорвался к специалисту. Однако сейчас понимал: у него уже имелся личный психолог, выслушивавший, латавший или целовавший тогда, когда выслушать было мало. Антон его и ломал, и чинил чуть ли не одновременно. Выходило довольно качественно, судя по тому, насколько легче ему стало всего за «сеанс». Как испугался, так и успокоился. Незачем тут было разводить панику, потому мужчина заверил: — Я в порядке. — Кость, — гаркнул собеседник, — ты вчера ворвался ко мне… — Да, — перебил Арсений, — а сегодня я в порядке, хотя извини за вторжение, больше не повторится. — Он взялся за чужую ладонь, переплёл их пальцы. — Мне просто нужно было поорать и получить немного тебя. — Вот именно про второй пункт речь и идёт. — Антон опустил глаза на руки, погладил его костяшки, потом грустно улыбнулся краем рта. — Мы делаем что-то неправильно, радость моя. Лично я делаю что-то неправильно и вместо привычки формирую у тебя зависимость. — От чего же? — От нашего секса и… Цоканье не дало парню договорить. Он не чувствовал себя заложником страсти, не относился к любовнику, как к дозе, без которой не мог прожить и дня. Его тянуло не к телу, а ко всему, в чём Антон проявлялся: к болтовне, ужинам, лёгким прикосновениям, даже тишине. Это было желание просто находиться поблизости, а не потребность утолить физиологический голод. Со стороны второго же фраза, не успевшая прозвучать, была очередным обесцениванием его влюблённости, которое завернули в заботу. Мужчина взял паузу, чтобы выдохнуть и успокоиться, затем ответил: — Мы можем это обсуждение перенести на вечер, когда я соображать буду получше? Сейчас очень хочется сгоряча сказануть, что больше секса у нас не будет. Мне нужно время, чтобы придумать, как иначе объяснить тебе твою неправоту. — Думаешь, ты бы продержался хоть пару суток? Его взяли за подбородок, подтянули к губам так близко, что теперь они дышали одним воздухом. Попытка подразнить не вызвала ничего, кроме улыбки. Самоконтроль не дрогнул. — Да. Хотя кое-кто говорил, что не ведётся на жертвенность, — напомнил он. Родные губы поджались. Парировать собеседнику было нечем. — Так что за заботу спасибо, но всё ещё иди к чёрту, стратег хренов. Подбородок отпустили, многозначительно помолчали с минуту, потом вернулись к ноутбуку, оставив Арсения наедине с работой. Больше сотни сообщений в чатах с коллегами дали ему примерное понимание того, как прошли совещания, десяток пропущенных звонков от Сергея Борисовича и такая же десятка взволнованных вопросов о самочувствии дали ощущение собственной важности. По очереди ответив всем в порядке срочности, он переключился на присланные подчинёнными документы. Те не открылись с телефона, потому вынудили его нарушить тишину: — Антош, компьютер не одолжишь на полчаса? — Оторвавшись от экрана, парень поднял напряжённый взгляд, отрицательно покачал головой. — Не буду я там копаться, обещаю, не сдалась мне твоя попса. — Чужой взгляд изменился, выказав замешательство. Мужчина не менее удивлённо развёл руками. — Что? Мы оба знаем, что я забыл перемотать обратно, когда слушал в тот раз. Я пытаюсь быть честным и не держать тебя за дурака, как просили. Можно мне немного понимания в ответ? О том, что нужно было тогда скрыть следы преступления, он вспомнил с опозданием в пару суток и задумался, почему не получил возмущение сразу. Ни к какому внятному выводу не пришёл, так что забыл даже извиниться за вмешательство. Сейчас же извинения не запросили, только показательно нахмурились, будто действительно решали, стоил ли Арсений доверия. В итоге закрыли всё, что писали, передали устройство на кровать и, уткнувшись в телефон, запечатали снова, но уже без звука. Раз в пару минут молодой человек поднимал голову, встречался с ним глазами, щурился, опускал те обратно. Ему доверяли недостаточно, чтобы выйти из комнаты хоть на секунду, но достаточно, чтобы не подсматривать в рабочие файлы. Градус напряжения в комнате потихоньку снижался, пока не упал до нуля. Антон вернулся к прежнему беспокойству за него, а не за свои тайны: — Проблем не будет? Критичного ничего не прогулял? — Нормально, всё решаемо, — отозвался он. — Благо, за вчера почти доделал основное, Серёге больше досталось. — Взглядом его, видимо, попросили объяснить, о ком шла речь. — Это друг мой. Как раз тот, с кем я говорил в субботу у… — слово «кладбище» остановилось на языке, мозг вовремя подкинул другую мысль. — Тоже, кстати, медленно пьянеет, как ты, надо вас… — Нет, избавь, — оборвал тему второй, как-то уж слишком брезгливо поморщившись. Ни ему, ни Сергею Борисовичу эта встреча точно не нужна была. Хотя инициатива свести два мира в один умилила. — А вообще вредно пить в таких количествах. — Я хотя бы не один пью, — со смешком парировал Арсений. — У меня меньше шансов стать алкоголиком, чем у тебя. Любитель влить в себя вино на ночь глядя закатил глаза и смолк, не ответив. Оба вернулись к делам.

***

В пятом часу дня, когда работа была доделана, насколько возможно, а история браузера вычищена до блеска, Арсений нашёл силы, чтобы подняться с постели. Не помешало бы принять душ и впихнуть в желудок немного еды. При попытке забраться в ванную его голова закружилась, выдала сигнал о возможной потере сознания, потому пришлось ограничиться чисткой зубов. Умывшись ледяной водой и почти придя в себя, он замер у зеркала. Этот человек не показался таким неприятным, как тот, кого он увидел в ванной мини-отеля примерно три или четыре месяца назад. Не то чтобы волос стало больше или похмелье его украсило, нет, просто общее выражение изменилось. В некоторых местах разгладились морщины, белки глаз перестали быть красными, мешочки под веками уменьшились. И появилось что-то новое вместо прежнего пренебрежения. То ли в радужках, то ли в цвете лица светилась искра жизни, и она же вспыхнула ярче, когда Антон заглянул в незакрытую комнату. Парень приблизился со спины, поставил руки на его голую талию, уложил подбородок на плечо и тоже засмотрелся на их отражение. Восхищённый взгляд огладил рельефный живот, поднялся до груди, где желтели старые синячки, оставленные ещё в пятницу, дошёл до лица. Эта же эмоция уложилась в тихий вопрос: — Красивый, да? Увидев, как повернулась его голова, второй сделал хватку крепче, будто так собирался удержать их от ссоры. Арсений просил перестать латать свою самооценку, просьба была проигнорирована — значит, от Арсения ждали претензии. А он оглядел чужой профиль и сказал: — Да, очень. В ответ засияла довольная улыбка. Антон отстранился, перевёл взгляд с зеркала на него, прочитал по глазам, к кому именно из них двоих относилась фраза, и тут же покраснел. Как подросток, как будто не умел себя контролировать или не успел это сделать, будто не ожидал комплимент в свою сторону. И, поняв, видимо, что щёки выдали реакцию, тот рванул к выходу из ванной, но был удержан за локоть. — Это, — свободной рукой мужчина указал на себя, — флирт. А это, — указал на пунцовое лицо, — смущение. — Отпусти, — процедил любовник, покраснев, как показалось, ещё больше, уже от стыда. — Нет, пока ты не признаешь, что я умею флиртовать. — Могу только признать, что тебе хорошо даются дешёвые трюки из мелодрам. Злоба, с которой на него смотрели, выглядела такой неуместной, похожей на обычную защитную реакцию, что умилила. Внутри и так жило много чувств, хороших и не очень, приятных, ярких, и неприятных, тоже ярких. А сейчас всего стало слишком много для одного мозга, как чужого желания в последнее время было слишком много для одного тела, и оно вырывалось через слова или дрожь. Арсения переклинило. Он поймал себя на действии, уже когда небольно укусил парня за нос, попытавшись так выплеснуть нежность. Тот моментально остыл, усмехнулся и, ни слова не сказав, всё-таки исчез в коридоре. Мужчина же перед выходом бросил ещё один взгляд на зеркало и улыбнулся: счастье, а искорка была именно счастьем, ему шло.

***

В холодильнике не оказалось ничего толкового, что подошло бы для перекуса, зато нашлась тарелка с почищенной картошкой и яйца. Очень ненавязчиво. Так ненавязчиво, что даже смешно. Намекать Антон умел лучше, чем просить прямо. Пожалуй, его сил как раз хватит на драники, потом придётся вернуться в кровать и поспать ещё часов десять. Он отвлёкся от тёрки, когда почувствовал на поясе тёплые ладони. Снова поставив подбородок ему на плечо, молодой человек пробормотал в ухо: — Я уже говорил, как до ужаса горячо ты выглядишь в этом фартуке? — Они обменялись смешками. — С работой закончил на сегодня, готов помочь. — Спасибо, но отойди, не пали рецепт, — двинув плечом, Арсений скинул голову, проследил, как второй со вздохом уселся за стол и уставился в телефон. Из динамика полилась тихая музыка, однако это не спасло от желания поговорить. — Кто ты по образованию? — Сантехник, — огрызнулся любовник. — Прочищаю трубы мужчинам за тридцать. Сам решай, лет или тысяч. — А если серьёзно? — А если серьёзно, ты задрал уже с этим вопросом. Чего добиваешься, а? Мы хотим поругаться? Развернувшись с картошкой в руке, он улыбнулся так мирно, как смог: — Добиваюсь всего лишь правды. Это не было важно, пока ты сам не сделал из этого тайну вселенских масштабов. Так что, будь уверен, я успокоюсь, только когда получу развёрнутый ответ. На него долго смотрели, не моргая, словно выбирали формулировку погрубее, потом вдруг зачастили: — Я клинический психолог, обычно занимаюсь оценкой, диагностикой и лечением психических, эмоциональных и поведенческих расстройств. Денег это приносит мало, поэтому в остальном занимаюсь всем подряд от написания гороскопов до сведения музыкальных композиций. В свободное от работы время провожу эксперимент, чтобы выяснить, можно ли перевоспитать взрослого, осознанного субъекта по методике воспитания собак и детей младшего дошкольного возраста. Из семи подопытных шестеро соскочили, остался только ты. Смею полагать, что мы делаем успехи. Как минимум, тебя удалось приучить к рукам, распознаванию собственных реакций и откровенным разговорам. Ещё вопросы? Картошка выпала из рук, укатилась под стол. Антон продолжал гипнотизировать его глаза с самым серьёзным выражением лица из всех возможных. Услышанное хорошо объясняло большую часть происходившего между ними, схемы манипуляций, даже ложь. Не укладывалась только проституция, с которой началось их общение. За неё-то Арсений и зацепился, однако спросить не успел. Его недоверие заметили, поджали губы, будто держали там что-то. Он выставил палец, как делал, когда видел притворство: — Попался. Маска серьёзности треснула, разошлась и упала на пол, куда-то рядом с овощем. Парень прыснул, расхохотался, закрывшись ладонями, после чего дотянулся до беглянки, метким броском кинул ту в раковину. — Давно придумал? — поинтересовался мужчина, возвращаясь к готовке. — В прошлый раз, когда ты спросил, — отозвался второй. — Всё ждал, пригодится ли. Складно звучит, скажи? — Очень. Даже не знаю, восхититься или напрячься. В конце концов столько усилий приложено ради меня одного. — Скинув натёртое в миску, он потянулся к бумажным полотенцам. — А ведь мог просто сказать правду. — Сразу встретили звучным цоканьем. Оно было переведено как «Если бы мог, сказал». — Антош, мы долго будем плясать вокруг да около? Сложно, знаешь ли, строить что-то адекватное из воздуха. Арсений обернулся, чтобы стоически принять негодующий взгляд. Знал, что получит именно его, и не обманулся. Партнёр скрестил руки на груди и зашипел: — Во-первых, ты со своим обручальным кольцом тут претензии не предъявляй. Во-вторых, я, вроде, и не прошу что-то строить. Это тебе надо, а не нам обоим. — Тот поймал в его глазах эмоцию, которую, вероятно, не смог трактовать, потому нахмурился. — Что? — Мне нравится, когда ты такой. Сморщенный лоб разгладился, сведённые брови вернулись на место, потом взлетели от удивления. Теперь была его очередь ставить собеседника в тупик внезапными фразами. В этом не было лжи — парень очаровывал, хотя явно желал добиться обратного эффекта. Ранить мужчину не смогли — и растерялись во второй раз, когда не поняли, почему. В итоге несмело уточнили: — Какой? Злой? Язвительный? — Настоящий, — улыбнулся он. — Даже если злой, всё равно красиво смотрится. Тебе идёт, язви почаще. Стоило делать так и раньше: выдавать комплимент вместо ответного броска, вместо ругани. Антон оцепенел, только покрасневшими щеками выдав реакцию, затем спрятал глаза за телефоном, как за щитом. Яйцо тем временем присоединилось к картофельной массе, сверху легли специи. Арсений не успел начать всё смешивать, когда сзади донёсся голос: — Ты же уедешь к завтрашнему вечеру? У меня планы намечаются. — Это кто там планирует занять моё место? — шутливо возмутился он и обернулся, уперев руки в бока. Ответный смешок не получил. В него выстрелили гневным взглядом. — Я тебе уже всё сказал по поводу монополии на меня. Прожуй ревность молча, потом отвечай на вопрос. Ты уедешь? Игривое настроение, прежняя лёгкость подвинулись, уступив место боли от огнестрельного ранения, затем та насильно была запихнута поглубже. Господь, если существовал где-то, был свидетелем, что ссориться мужчина не планировал. Даже улыбнулся, когда парировал реплику, чтобы выглядеть как можно дружелюбнее: — Это нечестно. Ты вот свою ревность молча не жуёшь. В его понимании они должны были кивнуть друг другу и сменить ноту разговора с напряжённой на обычную. Однако его понимание не сошлось с чужим. Молодой человек поморщился, словно ощутил второй выстрел, теперь — в свою сторону. — Сам виноват, — огрызнулся тот, — что не затыкаешь меня в такие моменты, хотя имеешь право. А всё же боль победила. Арсения перемкнуло снова, отвратительное самочувствие не дало сохранить баланс, остаться в трезвом уме. Он молча скинул то, что ещё не успело стать драниками, в мусорку, покинул кухню, с грустью заметив, что за ним не последовали. Антон вышел в коридор уже для провожания, а не для спасения ситуации. Встал у стены, опустил глаза, глядя, как «гость» завязывал шнурки на осенней обуви, хотя взгляд был пустой, будто парень находился слишком глубоко внутри себя, чтобы воспринимать реальность. Реальность, в которой он сбегал. Когда показалось, что останавливать его не собирались, любовник глухо спросил: — Как удержать тебя сейчас? — Никак, я выполняю просьбу. — Мужчина показал пальцами кавычки. — «Или жуй ревность молча, или уезжай кипеть дома». Твои же слова, хотя цитата, наверное, неточная. Судя по скривившемуся лицу, оба помнили, когда именно эти слова прозвучали. — Почему ты помнишь только плохое? — процедил собеседник, обняв себя за локти. — Неправда. Я, наоборот, уезжаю кипеть дома, чтобы не рушить хорошее. — Но… Второй осёкся, поджал задрожавшие губы. Арсений не верил боли, которую видел, ни на грамм. У них уже была ситуация, когда ему показывали то, что считали более эффективным, когда пытались давить на жалость. Однако это не значит, что «Но ты же дома» не зазвенело в воздухе. И именно за этот звон он зацепился, как за соломинку, надеясь получить хоть каплю искренности. Именно поэтому замер в верхней одежде у двери, бросил за спину: — Чего тебе не хватает, а? Чего не хватает во мне? — Я не могу взять и ограничить весь круг знакомых одним тобой, — гаркнул Антон. — Не могу, не хочу и не стану. Что ж, раз они перешли на повышенные тона… Стоило промолчать и уйти, а мужчина не смог сделать ни то, ни другое, вместо этого круто развернулся обратно в ссору: — Мы оба понимаем, что вечер ты освобождаешь не под доброго знакомого, иначе бы не было всей этой язвительности. — Она есть, потому что ты лезешь меня контролировать. — Я по-шу-тил! — воскликнул он. — А получил пощёчину по лицу, довольно однозначную, — затем развёл руки в стороны, желая обхватить их общение целиком. — Так чего тебе не хватает? — Чужой взгляд вспыхнул злобой, словно ответ лежал на поверхности, словно уже прозвучал. Арсений сложил пазлы и не стал прятать разочарование от сделанного вывода. — Всё снова упирается в деньги? Парень закрыл веки, медленно выдохнул, а, когда открыл, увидел в его руке бумажник и шепнул едва слышно: — Не смей. — Спасибо за вчерашний вечер. Я позвоню, когда буду нуждаться в твоих услугах. Двенадцать пятитысячных купюр — сумма, которую прежде получал партнёр за ночь с ним, полетели на пол, упали тому под ноги. Мужчина вышел из квартиры и уже у лифта начал вызывать такси. Он жевал губу так усиленно, что раскусил до крови, но ни слова больше не сказал, потому что тогда они бы расстались окончательно. Для гармонии требовалась холодная голова. Хотя бы одна из двух. Таковой не имелось, его собственная — кипела, гудела, просила побежать следом и высказать всё, даже то, что к самому Арсению не относилось. Холодная голова, а не желание позвонить и продолжить ругаться по телефону. Холодная голова, а не боль, которая вытекала сейчас из губы вместе с крохотными каплями крови. Молодой человек опустился на колени, как объяснил себе, чтобы собрать оранжевые бумажки. Собрать мусор. Еле поднялся, потому что только имитировал отсутствие похмелья, на самом же деле чувствовал себя паршиво. Теперь и морально. Сложил купюры в ровную стопку, перевязал резинкой, которая давно валялась в ящике под зеркалом, оставил деньги там же. Потом отдаст. Выскажет всё, позвонит, поругается тоже потом. Сейчас нужна была холодная голова, чтобы не потерять Арсения совсем за метр до финишной ленты. Если честно, остыл мужчина, как только машина выехала из двора, но возвращаться не стал, постыдился. А ещё испугался: для гармонии им нужна была хотя бы одна холодная голова, а его собственная раскалывалась от похмелья. Он не был уверен, что Антон возьмёт на себя роль спокойного человека в паре, что волна негодования не встретит другую волну. Потому уехал в место, которое назвал домом по привычке. Из места, которое считал домом на самом деле.

***

Кьяра оторвалась от учебника, когда он вошёл в детскую, просияла искренней радостью. Ему хотелось убедиться, что хотя бы дочь была в порядке и ни в чём не нуждалась. А она, судя по реакции, нуждалась в нём больше, чем в еде, тёплой постели и образовании. За себя стало стыдно во второй раз за вечер. Девочка проследила, как Арсений уселся на низенький стульчик, однако первая не подала голос, чего-то ждала. — Как ты? — выдохнул мужчина, не зная, что ещё сказать. Да, они общались теперь больше, но проще от этого не становилось. Получалось даже наоборот. — Хорошо. Вот и весь диалог. Обычно так всё и заканчивалось: отец уходил, ребёнок утыкался в книжку. Однако сейчас он не ушёл, она не уткнулась, продолжала его разглядывать, словно могла увидеть душу за радужками или грудной клеткой. — Справляешься? — Арсений кивнул на учебник по математике. — Помощь не нужна? — Нет, — покачала головой Кьяра, затем перевела взгляд на стол, принялась там что-то искать. — У меня для тебя подарок. — Правда? Какой же? Он ожидал какой-нибудь типичный детский рисунок — кривой, без пропорций и схожести с реальными людьми. Такой подарок не был нужен, тем не менее мужчина протянул ладонь, мысленно уже прикидывая, как и не соврать, и не обидеть юного художника реакцией. А получил вдруг браслет из крупных цветных бусин на резинке. — Мы на продлёнке делали вчера, — пояснила дочка. Она по-прежнему говорила очень тихо, боясь потревожить взрослого лишним звуком. Хотя спасибо, что вообще говорила, перестала общаться жестами. — Спасибо. Красивый, ты умница. Лжи в этом не было, только искренняя отцовская гордость. Арсений надел сувенир на запястье, провернул пару раз, чтобы убедиться, что резинка не пережала кровоток, улыбнулся и тут же погас, когда девочка смущённо опустила глаза. — Есть ещё один, — шёпотом добавила та. Он обернулся на дверь, открыл рот, чтобы позвать супругу, которая тоже находилась в квартире, однако не успел ничего сказать. — Не для неё. — А для кого же? Кьяра не назвала Алёну «мама», а выбрала более абстрактное определение, будто имела в виду какую-то постороннюю женщину. Это насторожило. Они встретились взглядами. Две одинаково голубые пары глаз смотрели друг на друга с разными эмоциями: одни — с удивлением, другие — с надеждой. Ему всё в ту же ладонь вложили второй браслет, ответили: — Для дяди Антона. Робкая улыбка показалась немного испуганной. Дочь ожидала негативную реакцию, сгорбила плечи, оттого стала меньше, беззащитнее, а глаз не отводила, выдерживала паузу со смелостью взрослого человека. Подумав недолго, Арсений кивнул: — Я передам. Уверен, ему тоже понравится. — Спасибо. Радость вернулась на милое личико, от этого сияния сердце сжалось. Потом сжалось снова от мысли, что с «дядей» Антоном они могли больше не увидеться, судя по тому, как попрощались. Мысли сменили русло, когда мимо комнаты со стуком пяток по полу прошла жена, хлопнула дверью своей спальни. — Ты не говорила маме про нашего друга? — осторожно поинтересовался он, убрав подарок в карман домашних штанов. Прежняя эмоция потускнела, девочка вздохнула, как вздохнул бы разочарованный взрослый. «Господи, что мы с тобой сделали, дитя». Она не должна была повзрослеть так рано, научиться сдерживаться настолько умело, контролировать себя так хорошо. — Мама не спрашивала. Он заметил, что рванул к дочери с раскинутыми руками, уже после того, как объятие случилось. Маленький комочек прижался к груди, заткнув собой дырку в сердце, оставшуюся от ссоры с Антоном, и отдавал столько тепла, сколько мог, словно чувствовал необходимость отогреть. — Не говори, если спросит, хорошо? Пусть это будет нашим маленьким секретом, — пробормотал Арсений в тёмно-русые волосы. Те пришли в движение, голова закивала. — Спасибо, Пузырь. — Папуль? — обратилась Кьяра ещё тише, чем шёпотом. — М? — Она не спросит. А вот с этой болью им обоим идти уже было некуда, не к кому. Отец обнял ребёнка покрепче. «Не повезло тебе с родителями, радость моя. Прости, если сможешь, тут нет твоей вины. Мы просто плохие люди, которые ранят всех вокруг себя. Алёна — тебя, я — Антошу. Прости хотя бы ты, потому что от него такой милости просить у меня язык не повернётся». Арсений отстранился, улыбнулся, как смог, криво и грустно: — Давай всё же с уроками помогу? Какой-то же прок должен быть от меня сегодня. — А что такое «прок»?