Полынный сад

      Были времена, когда Адриан с нетерпением ждал дня рождения. Были времена, когда он ненавидел этот день всем сердцем. Теперь ему по большей части было плевать: это всего лишь день. Хотя, стоило признать, возможность получить подарки и устроить пирушку без последствий прельщала. Но и упущение этой возможности, однако, ничуть не расстраивало. С недавних пор Адриан мог получить всё, что пожелает, сам.       Последний месяц выдался до ужаса суматошным. Особенно посвящение в старшие целители. Оно хотя и было заслуженным, и даже более чем, но удивительно, что старик-настоятель решился посвятить юнца: прочие старшие все были людьми солидного возраста. И обычно высокого положения. Среди них брат Адриан был хоть и белой вороной, зато вороной крайне обеспеченной и устроенной в жизни.       Да и сложно, наверное, не посвятить человека, добившегося своим трудом личного содержания от сетхана.       Мысль о последнем грела до сих пор. Проверяя остатки зелий, Адриан не мог самодовольно не улыбаться. В бездну нытиков в приёмном зале, считающих, что деньги дают им право требовать лечения несуществующих болезней. В бездну безмозглых учеников и сварливых старших. Человек, ещё не достигший двадцати двух, но уже побывавший во дворце, лечивший члена сетханской семьи, достиг, по сути, всего. На этом фоне бытовые мелочи — ерунда.       Наскоро продиктовав писарю записку для аптекарей, он окинул внимательным взглядом свои владения. Их придётся покинуть на несколько дней, и перед отъездом должен остаться порядок.       Наконец, затворив двери своего пока не обжитого кабинета, Адриан развернулся и покинул больничное крыло храма.       Открытая колоннада встретила духотой, шумом и косыми лучами солнца, ещё не забравшегося в зенит. Вдалеке, почти на горизонте, ослепительно блестела синяя полоса моря. Над каналом в храмовом саду стояла дымка. Целитель вдохнул полной грудью и пошёл прямо под солнцем, даже через сапоги ощущая, как нагрелся светлый камень пола. Хаанская весна в этом году неожиданно стремительно сменилась летом. — Брат Адриан! — на плечо с размаху опустилась рука, и он чуть вздрогнул. — Зачем так кричать, — Адриан осторожно отступил, освобождаясь от хватки. — Здравствуй, Раслу. Ты разве не должен быть в Бахриде… или в какую дыру тебя сослали.       Раслу, невысокий, кучерявый и закутанный в пыльную куфию по подбородок, рассмеялся. — Город как город, полноте, братец! У них в храме замечательный настоятель. Отпустил меня на месяц, чтобы я поздравил тебя с днём рождения. А мне уже рассказали, что тебя надо поздравлять и с повышением! Ну ты даёшь!       Адриан спокойно улыбнулся и поблагодарил его, стараясь не выдать, как сильно его раздражает это «братец». Раслу хоть и действительно заменил ему брата когда-то давно, но всё же… Адриан предпочитал обращаться по именам. — А ещё я разузнал про хорошее вино. Ты у нас мальчик теперь богатый, поэтому надеюсь увидеть на твой день рождения что-нибудь особенное. И это вино, уж поверь, как раз особенное! — Не хочу тебя расстраивать, но я сегодня уезжаю. Если хочешь, выпьем, как вернусь.       Раслу растерянно развёл руками. — Прямо перед праздником? Куда ж ты собрался? — Навестить родителей.       Адриан перевёл взгляд на раскинувшийся внизу город и незаметно сжал край широкого рукава. — Каких родителей? Ты же в храме вырос. — Ну, когда-то ведь они у меня были. Извини, Раслу, я уже должен быть у старика: он обещал уделить мне немного времени. Посидим, когда вернусь, дней через пять. Не тоскуй, отдохни как следует. — Вот оно что. Ну тогда удачи, что ли. Хорошей дороги, брат Адриан!       Но он уже почти не слушал, стремительным шагом пересекая колоннаду.       Старик-настоятель Мекангаль ненавидел опоздания, а гневить его сейчас — последнее дело. С него станется и запретить ехать.       Зал, где настоятель принимал посетителей, находился в глубине храма и освещался только несколькими окнами под высоким потолком, так что здесь было тихо и прохладно. После уличной жары так и вовсе холодно. Адриан закутался в рясу и легонько поклонился. — Пусть путь ваш будет всегда освещён, настоятель. — Явился. Всё ещё не передумал уезжать? — Это всего на несколько дней. Мне нужно уладить кое-какие дела.       Мекангаль, сухой как степной камыш и согбенный, прошёлся по комнате, задумчиво разглядывая мозаику на полу. — Что хоть за дела? Мне потом будет стыдно?       Целитель усмехнулся. — К сожалению, нет. У меня остался дом от родителей, и он за столько лет обветшал. В прошлый отъезд я нанял мастера, который его отремонтировал. Теперь нужно принять работу. — И ради этого ты готов пропустить попойку, на которой все будут тебя обожать? И не желаешь охраны? — Это дом моего детства. Считайте, мой подарок себе. А ехать туда чуть больше одного дня большаком. Справлюсь. — Вот оно как. Ну тогда благословляю твой путь, брат Адриан. Катись в бездну и возвращайся, потому что для тебя здесь полно работы. — О, благодарю. Пожалуй, стоит там подзадержаться.       В спину ему неслись беззлобные проклятья.       А в келье уже ждала сумка с вещами.       Рассеянно отослав служанку и раба, безмолвно стоявших у дверей, Адриан позволил себе ненадолго присесть и собраться с мыслями. Хоть дорога к заброшенной деревне действительно проезжая и безопасная, путь предстоял всё равно нелёгкий.       Отражение в зеркале хмурилось как на похоронах, и он качнул головой. Ну нет, хватит уж. Путь как путь, тем более, пока и реки не высохли, и пустоши не отцвели. Хорошее время.       Дорожная одежда аккуратно была разложена на кровати.       Нехотя Адриан сменил зелёную целительскую рясу на темные неброские штаны и рубашку. Яркими в этом наряде были только зелёные платок-алаша и кушак поверх короткополого халата. Пришлось снять и золотые серьги. Заплетя потуже длинную косу и сложив её так, чтобы не выбивалась из-под алаши, он почувствовал себя нищим оборванцем. Отражение в зеркале вполне соответствовало.       Что Адриан в этой жизни ненавидел, так это поездки. В поездках никогда не бывает комфортно, особенно в одиночку.       Смирный храмовый мерин спокойно шагал по ровной дороге, к которой поступала вплотную ещё сочная зелёная трава. По обе стороны полого расходились холмы, покрытые сейчас яркими цветами. Жить всему этому великолепию оставалось недолго: жара иссушит всё, кроме тщательно оберегаемых городских садов, да ещё некоторых болот в протоках. Пустыня по-настоящему жила лишь пару недель в году.       Адриан опустил краешек алаши, пока в лицо не дул пыльный ветер, и с наслаждением вдыхал запах цветов. Это, конечно, не храмовые розы, но ведь есть что-то потрясающее в цветах, распускающихся среди песков и камней. Удивительная стойкость и тяга к жизни. Год за годом вырастать там, где человек умирает в одиночестве за пару дней.       Иногда попадались высаженные по обочине деревья. В одной из таких рощиц, осыпающих последними лепестками, Адриан провёл самые жаркие полуденные часы. Солнце и правда жгло не на шутку, даром что завтра только равноденствие. Даже в тени у запруды в маленьком ерике было жарко, и конь припадал к воде так жадно, будто его десять дней водили по пустыне.       Зато к вечеру поднялся ветер. Он швырял в лицо пригоршни колючего песка, от которого не помогала даже алаша, затмевал мир вокруг и заметал дорогу.       Где-то недалеко должен был быть постоялый двор, на котором можно заночевать, но не было ни единого следа, указывающего на его присутствие. Всё шло к настоящей пыльной буре, и Адриану начинало казаться, что он заблудился, когда послышался глубокий гулкий звон. Так звонят сигнальные колокола, которые вешают для заблудившихся путников.       Колокол звонил совсем близко, и довольно скоро из-за завесы песка стало видно огни постоялого двора. И вышел целитель к нему совсем не со стороны дороги. Да ещё и пришлось самому ставить коня к коновязи в маленькой пристройке, а потом тащиться через двор к харчевне.       Там скучающий хозяин играл в кости со слугой. На звук закрывающейся двери оба встрепенулись. Хозяин тут же широко улыбнулся, демонстрируя отсутствие двух зубов. — Какая удача, а мы никого уж не ждали! Добро пожаловать, дорогой гость! Ты на лошади иль как? — На лошади. Её надо расседлать, почистить от пыли и накормить. Мне — еды, вина, какое получше, и комнату. Пока что на ночь, а там видно будет.       Слуга тут же вылетел на улицу, заботиться о коне. Хозяин свистнул куда-то за спину и продолжил улыбаться. — Да-а, погодка-то! Ух, всю траву позаметает, вот и весна закончится, — он ненадолго замолчал. — Гость дорогой, как величать-то тебя? Ты, скажи, не жрец ли часом? — Можешь звать меня брат Адриан. Жрец, действительно. И как только угадал? — Так ведь амулет, вон, и полынью сильно пахнет.       Проклятая вездесущая храмовая полынь. Её не могли заглушить ни пыль, ни солнце, ни лошадиный дух. — Неплохо. А тебе-то что с того? — Во-первых, я к вам буду уважительно. А во-вторых, еда и вино будут за мой счёт. Целитель — птица важная и очень ценная, я вашего брата уважаю. — Заплачу за вино сам, только не подавай бурду для кочевников. — Обижаете, брат Адриан!       В зал вплыла неземной красоты девушка. В строгом платке, в длинном неподпоясанном платье и с бесстыдно горящим взором. По раскосым степнячьим глазам и медно-рыжей косе, лежащей на плече, было ясно, что это хозяйская дочь. В руках она держала медный поднос.       Весь ужин хозяин травил байки, развлекая единственного постояльца, а Семие, его прекрасная дочь, из дальнего угла пожирала Адриана взглядом, отворачиваясь каждый раз, как отец обращал на неё внимание.       Вино и впрямь оказалось неплохим, да к тому же крепким, и вскорости целителя потянуло в сон. — Благодарю за ужин. Пожалуй, я достаточно устал за день.       В это время дверь снова распахнулась, и из темноты возник человек, покрытый песком. С порога он потребовал вина.       Хозяин замешкался, а потом, грозно чеканя каждое слово, распорядился: — Семие, проводи брата Адриана в комнату на сад и сразу же. Возвращайся. Обратно.       Адриан, порядком захмелевший, не слишком обратил на это внимание и послушно последовал за девушкой, лениво оценивая формы, едва угадывающиеся под платьем.       У самой двери Семие вдруг проворно спрятала медный ключик в рукав и положила ладони Адриану на грудь. Прижимаясь к нему и томно глядя снизу-вверх, она прошептала: — Вы такой красивый…       Нельзя сказать, что он совсем не ожидал этого. Но такая напористость впечатлила. — Да, я знаю. Но тебе велели возвращаться, а я мечтаю поспать в одиночестве. — Неужели я совсем-совсем вам не понравилась? — она привстала на цыпочки, чтобы быть поближе. — Душа моя, я вусмерть пьян. К тому же, твой отец сдерёт с меня шкуру. Но знаешь, я скоро поеду обратно той же дорогой.       Семие обиженно надулась. — Вы выпили всего чарку, да так разбавленную! Я ведь специально хотела, чтобы вы не очень опьянели. А отец, да боги с ним. Он не придёт, пока тот мужчина в харчевне. Ну же! — Если только прекрасная госпожа подождёт пару дней, и я буду уверен, что меня не поколотят… — Не поколотят!       Он страдальчески улыбнулся, чувствуя, как мир вокруг плывёт, и, осторожно заставив девушку приподнять лицо, запечатлел на её губах лёгкий поцелуй. — И всё же, отдай ключ.       Она помедлила, а открыв дверь твёрдо напомнила: — Вы пообещали!       В сон он провалился едва добредя до кровати.       А утро встретило солнечными лучами в крохотных окошках и ноющим телом, протестующим против приключений и дальних поездок.       В харчевне уже сидел вчерашний ночной гость, при свете дня и на трезвую голову оказавшийся неприятным типом с криво сросшейся после раны щекой. Стараясь его игнорировать, Адриан крикнул хозяину: — Розовой воды и весенних сладостей. И пусть подготовят коня, я уеду сегодня.       Неприятный тип, впрочем, тактичностью не отличался и переместился за столик к целителю, стоило тому сесть. Хозяин и Семие, которая вновь подносила еду, сделали вид, что так и надо. — Светлого пути тебе, брат целитель. — Взаимно. Ты по делу или помешаться?       Тот только усмехнулся. — Ты знал, что здесь нынче не так уж безопасно? — Это угроза?       Адриан равнодушно подцепил кусочек пахлавы. Тип не шевельнулся. — Предупреждение. И предложение. Я по жизни телохранитель. И так уж вышло, что мне с тобой по пути. Ты же держишь путь в старую Уза-Рабта?       Целитель замер и пригляделся к незнакомцу. Тот спокойно стащил с блюда засахаренный лепесток. — Ну так что? — Откуда ты знаешь? — Догадался. Ты подумай всё-таки. Если у тебя нечего красть, так только хуже. Убьют зазря и не вспомнят… а то и не только убьют.       Хозяин из-за стойки серьёзно подтвердил, что недавно в этих краях убили двух купцов.       Адриан задумался. В прошлую поездку он здесь не останавливался, никого не знал и не готов был утверждать, что эти двое не в сговоре. С другой стороны, будь они в сговоре, его бы убили во сне, разве нет? Но с чего вдруг незнакомцу так настойчиво предлагать помощь? Чтобы заработать? — Сколько ты хочешь? — За один серебряный провожу тебя туда и обратно в Хаан. Заодно и в буре проведу, если потребуется. — Дёшево. — О, у меня сегодня большой праздник, я ведь поклоняюсь Редаге.       Повисло тяжёлое молчание, и, поколебавшись, Адриан кивнул. Если этот тип захочет, он догонит и убьёт его хоть с согласием, хоть без.       До Уза-Рабта отсюда оставалось полдня неспешным шагом. Расплатившись, целитель вскочил в седло и сразу же тронулся, не особо заботясь, следует ли за ним новоявленный телохранитель. Тот, нагнав, почтительно следовал чуть позади и насвистывал какую-то мелодию, только один раз заговорив, чтобы напомнить про оплату. Получив сребренник, он снова замолчал. — Так откуда ты знаешь?       Тип расхохотался. — Я думал, что ты попросишь представиться, но весь сюрприз испорчен. Испугался, что ли? Неужели меня так потрепало, а? Я Керуш, сын Дареха. Помнишь такого?       Адриан натянул поводья и вгляделся. Теперь, только теперь он понял, что ему показалось странным. Человек был ему знаком. Конечно, годы его не пощадили, но эта кривая усмешка, голос…       …”Что, торгашев сынок, хочешь свой кушак? Так вылови его!»       «О, а кто это тут сопли распустил, полукровка?» — Ну конечно. Ты жив, кто бы мог подумать. Что тебе нужно?       Керуш посерьёзнел и похлопал по шее свою тощую кобылу. — Удивишься, но ничего. Вот извиниться могу, если ты ещё в обиде за наше детство. Таким я идиотом был — страшно вспомнить. А теперь я в деревне получаю по роже, а ты живёшь в Хаане и лечишь людей. Жизнь нас рассудила по совести, да, Адриан, сын Атаршассы?       Адриан дёрнулся, услышав имя отца, и медленно выдохнул. — Я теперь ничейный сын, Керуш. Сын Миары. Такой закон для тех, кто вырос в храме. — Вот оно как. А меня забрала семья тётки моей. Предлагали по мужу её зваться, да я отказался. У него свои сыновья есть. Слушай, сын Миары, а что это такое ты в нашей деревне устроил? — Так бы и сказал сразу. А то ничего ему не нужно. Приедем — увидишь.       Постепенно целитель начинал узнавать места. Вряд ли он помнил их из далёкого детства, но казалось, что да. Хотя старую дорогу и занесло песком, чудилось, что вот этот поворот он знает и помнит, как проезжал здесь с отцом. Что вот по этому дереву он залезал, когда сбегал от Керуша с его кодлой. Что вот здесь набирал камни, когда всё-таки решил научиться постоять за себя.       Единственное, что он помнил точно, так это арык под холмом. Сейчас уже пересохший, а тогда — наполненный водой по колено. Там маленький Ри, умывая разбитое лицо, впервые почувствовал в себе настоящую магию. Тот редкий проблеск дара, когда можешь исцелить даже себя. Хотя тогда у этого дара не было никакого будущего, ведь старший сын наследует дело отца. — Я и не думал, что встречу кого-то из соседей. Хотя и надеялся, что хотя бы ты жив. Это ж мы тогда книжку твою стащили. И мелкого подкупили, чтобы он сказал, будто пастух что-то знает. Почему-то это тогда таким смешным показалось. Такими идиотами мы были. Может, оно и к лучшему, а?       Адриан пожал плечами. Не вдаваясь в подробности, оба вывода Керуша были верными. Хотя теперь это не имело особого значения, ведь ничего хорошего они не замышляли. Случайное добро не в счёт.       Из-за холма наконец показались прохудившиеся плоские крыши заброшенных домов, а следом — то, ради чего целитель действительно сюда приехал. Посреди чёрного пепелища на окраине возвышался чёрный обелиск.       На въезде два рослых охранника смерили их оценивающим взглядом и, убедившись, что Адриан — это Адриан, пропустили. — Что это? — Позже объясню.       Мастер ждал их у обновленного домика. Стены, покрашенные заново в синий, оградка перед входом, даже стёкла. Как будто вчера построили. — А, брат Адриан! Я только-только отпустил рабочих. Принимайте. С дома начнём? — Нет, дом потом. Покажи памятник.       За пятнадцать минувших лет выжженный круг на месте сарая для зерна не побледнел ничуть. Сейчас Адриан догадывался, что жгли не простым огнём, но гнетущее чувство от этого понимания никуда не исчезало. Одного знания о том, что когда-то здесь погибли десятки людей, было достаточно.       На чёрном мраморе обелиска, стоящего в центре круга, могло бы быть и его имя — случись кому-то ещё затеять такую стройку. Могло бы быть и имя Керуша. — Здесь все… и? — Тебя нет. И остальных, о ком я знал. Просто я думал, что ты умер позже. Про тебя мало что знают. — Я использую другое имя для работы. — Ясно. Хороший получился монумент, спасибо вам.       Мастер задумчиво потёр бороду — Интересная идея. Поставить напоминание о тех, кто умер… — Это надгробие. Большое, общее. Никто из умерших не был ни похоронен, ни отпет, ни отплакан. Теперь у них есть хотя бы молитва в камне.       В абсолютной тишине ветер гонял песок и шелестел редкими деревцами. По краям пепелища разросся саксаул, и его скудная тень скрадывала границы черноты. — И пусть все потерянные да вернутся домой, — Керуш сложил руки в молитвенном жесте. — И пусть великая матерь примет детей своих в их вечном доме. Идём, он никуда не сбежит. Посидим, выпьем.       Мастер однако откланялся, как только Адриан отдал ему мешочек с золотыми монетами. Остался Керуш.       Дом был, пожалуй, слишком большим для двоих и слишком обновлённым, чтобы казаться обитаемым.       И всё же, проснувшись на следующий день в комнате, которая когда-то принадлежала родителям, Ри на секунду почти услышал знакомые голоса. Но нет, это лишь Керуш проснулся раньше и искал еды.       Целитель улыбнулся. Для разнообразия неплохой способ встретить новый год своей жизни. — А? Ты чего довольный такой? — Паршивая привычка, свойственная людям, встречающим день рождения. — У тебя сегодня, что ли? И ты его вот так вот встретить решил, как анодальский варвар? — Как человек с чувством долга. Я на это копил несколько лет, отказывал себе во всем. Ни одной пары серёг не купил. На вине экономил.       Керуш потёр заросшую щёку ободранной рукоятью кинжала в потасканных ножнах и изрёк: — Да. Беда. Давай я хоть метнусь за едой, посидим как люди. А уже завтра в путь. Отведу тебя в твой храм, заодно заберу своего торгаша.       Отказываться было бы грешно — пришлось согласиться.       Оставшись в одиночестве, Адриан бродил по опустевшим улицам.       Он много лет не вспоминал это место, лишь изредка видел во сне, да и то всё больше дрожащие ветки и бушующее за ними пламя.       Теперь в памяти всплывали картины прошлого.       Вот отец разговаривает с соседом и между делом хвастается, как маленький Ри хорошо читает в свои годы. Маленький Ри стоит рядом и от смущения прячется за папину ногу.       Вот матушка обрывает абрикосы в крошечном саду, потому что ей невмоготу жить без земли, и она решила растить хоть десяток деревьев.       Вот младшие дерутся из-за огромной спелой инжирины. Приходится разнимать их и неумело делить инжирину на всех.       А вот всей улицей дети гоняют обруч. Даже Адриана приняли в игру, хотя дурак-Керуш со своими подпевалами и пытаются ставить подножки и дразнятся.       А на этом доме когда-то рос виноград. Теперь — только сухие плети.       Расплакался он только у остова того самого инжира, за плод с которого дрались его сёстры и брат. Дерево сажала матушка в первый год после переезда. Это было самое первое, что она посадила на земле семьи своего мужа. Первое, с чем Адриан помогал ей.       Теперь дерево стояло сухое и мёртвое, почти лившееся веток, а от женщины, которая за ним ухаживала, не осталось даже праха.       Так Керуш и обнаружил Адриана: сидящим в пыли в обнимку с древним пнём. Обнаружил — и ничего не сказал. Сел рядом, достал вино и нехитрую снедь. Они сидели молча, передавая друг другу бутылку. Только иногда кто-нибудь вспоминал историю из далёкого прошлого и рассказывал безразличной пустоте. Когда на закате солнце высветило резьбу на чёрном обелиске, Адриан вдруг подумал, что не был бы так счастлив в богатых залах хаанского храма на шёлковых подушках. Может быть, в другой год всё будет иначе, но здесь и сейчас он наконец-то исполнил свой долг.       А все прочие долги вернутся только завтра. Потому что сегодня его годы измеряются от пожара, в котором маленький мальчик потерял всё, что у него было — лишь для того, чтобы обрести себя много позже.