Ашхабад и грядки

      — Алексей, в самом деле, ты превращаешь свою же дачу в режимный объект!       И правда, кто же мог подумать, что семейство Быковых пригласит Дауге и Юрковского на дачу совсем не отдыхать. То есть, вернее было бы сказать, что милая Альбина геологов звала действительно на отдых в солнечном пригороде Ашхабада, да и Гриша тоже хотел провести весенние каникулы в хорошей и интересной компании.       У Алексея в перед самым разгаром весны были совсем другие планы.       — Да! И на этом, с твоих слов, режимном объекте, трудятся все! — кричал Быков откуда-то сверху. Не видно.       Альбина колдовала на летней кухне, из которой стоял какой-то сказочный запах, Гриша красил забор, Алексей — латал крышу.       — Нам твои грядки с капустой поперек горла стоят еще с восьмидесятых! — не поднимая головы, кричал Дауге.       — Не моя проблема! В известном смысле, вы мне еще с Венеры должны.       — А я просил нас там оставить, между прочим!       — Извини, что? — разочаровано спросил вдруг поникший Дауге. Больше он не улыбался.       — Ничего… Ради бога, я эту шельму сейчас лопатой…       — Я все слышу!       Юрковский только закатил глаза, выпрямился, звучно хрустнув спиной, и снял рабочие перчатки. В ход снова идет язык жестов.       «И как тебе нравится здесь возиться? Я отдыхать приехал или пахать?» — возмущенно показывал Владимир.       «Ради Альбининого говурдака и плова я готов сорняки подергать, знаешь ли», — отвечал Дауге.       Быков, стоя теперь на краю крыши, вглядывался в их диалог.       — Я все вижу!       Юрковский с улыбкой на Алексея.       — Что толку, что ты видишь!       — «И как тебе нравится здесь возиться? Я отдыхать приехал или пахать?», — иронично процитировал Быков.       — Это еще что такое?       Владимир возмущенно смотрел на Дауге. Дауге, в свою очередь, пожал плечами.       — Гриша!       — Была, скажем так, нужда его научить жестами общаться.       — Балаган!..       Юрковский бросил перчатки на рядом стоящий стол и отдал лопату Грише, который весь умудрился испачкаться в белой краске. Ранняя утренняя прохлада стала потихоньку покидать участок. Это очень-очень хорошо, что Альбина разбудила всех ни свет ни заря, когда только стало светать — они почти со всем управились еще до дневного пекла. Быков с крыши уже спустился, передал свои обязанности геологом и пошел помогать Альбине на кухне.       Бьет десять утра. Юрковский с подозрением осматривает крышу. Дауге с подозрением осматривает Юрковского, который с подозрением осматривает крышу.       — Я уж боюсь представить, что у тебя там в твоей шебутной голове.       — Золотой час, чтобы позагорать. Залезай, — Юрковский махнул головой наверх, проверил лестницу и влез на крышу.       — Володя, нам надо шифер укладывать, какой к черту загар?       — Золотой!       Без лишних слов, Юрковский стянул с себя мокрую рабочую рубашку, расстелил ее по пыльному шиферу и был таков. Разлегся, как разлеглась бы рядом его совесть, если бы она у него, разумеется, была. Дауге далеко не ушел — оглядываясь на Быковых, поднялся по шаткой лестнице и повторил за Юрковским, который лежал и блаженно улыбался, закинув руки за голову.       — От Быкова влетит, — все с той же улыбкой говорил Владимир.       — Не страшно, если влетит от Быкова, — парировал Дауге, — Страшно, если влетит от Быковой. Альбина нас голыми руками отсюда за шкирку спустит, шкуру снимет и пустит в говурдак вместо барана.       — Впрочем заслуженно.       — Вашими молитвами, Володя, вашими молитвами.       Какое-то время они молчали. Тихо лежали, слушали крикливых птиц — прямо над ними раскинулась ветка дуба, на которой кто только не гнездился, по звукам разобрать было невозможно. На соседнем участке надрывались куры и петухи, по улице бегали дети, играли и перекрикивались между собой. Под боком Дауге копошился Юрковский, раскидывая руки и ноги куда непопадя. Внизу была слышна какая-то возня.       — О чем ты говорил, когда сказал Быкову, что просил нас оставить на Венере? — вдруг осторожно спросил Дауге.       — Ничего такого.       — Ну уж нет! Ты что хотел, чтобы мы оба там легли? Рядом с Богданом и Анатолием Борисычем? Что за дела?       — Не горячись. Нам думалось, ты был мертвый, я хотел остаться рядом, потому что… Ну… В самом деле, пусть Быков бы один дошел до Хиуса, ему ведь было к кому возвращаться на Землю, а мне… Ну раз ты умер, как мне показалось… Я думал: «А мне тогда зачем?», ну и…       Вдруг внизу что-то закопошилось, Юрковский поднял голову и увидел картину следующую: лестница, как заклятая, поползла в сторону и была благополучно приставлена к сараю. Возле сарая, уперев руки в боки, стояла Альбина.       — Финита ля комедия, — пробубнил Дауге.       — Альбина, не бери грех на душу, верни лестницу, — наигранно вежливо начал Юрковский.       — Нет уж!       — Самое пекло, Альбина! В самое пекло ты решила оставить нас тут жариться?       — Будете знать, как халтурить, — незаметно посмеявшись, сказала Альбина и спокойно удалилась в дом.       — И что теперь? — Дауге смотрел вниз, — Второй этаж, прыгать же мы не будем?       — Кто знает, кто знает… — ответил Юрковский, примеряясь.       — От греха подальше, Володя, отойди от края.       — Гриша!       — Что такое? — подорвался Дауге.       — Да я не тебе!..       Свесившись немного вниз, Юрковский подозвал Быкова младшего.       — Гриш, будь другом… Подай лестницу, — умоляюще жалобно просил Юрковский.       — Знаете, дядь Володя… Папа строго настрого наказал мне Вам не потакать. Мама — тем более.       — Имеем грех знать твою маму не в лучшем расположении духа, поэтому просим тебя.       — А мне какой резон в этом?       — Ишь какой! — вмешался Дауге.       — Знаете, Владимир Сергеевич, намедни ваш супруг меня настоятельно учил извлекать какую-никакую выгоду, — по-деловому начал Гриша, — Вот как вы, например. Помогаете на участке ради маминого говурдака. Дело это хорошее, мы с отцом, в известном смысле, делаем то же самое… А что же мне в данном случае?       Юрковский зло посмотрел на Дауге. Дауге только безучастно пожал плечами, мол, «сам виноват, кто ж знал, что так случится». Впрочем, действительно, никто и не знал.       — Вы — два капиталиста! Ладно он, — Юрковский показал вниз, — А ты, Григорий! В самом деле!       — Ну, знаешь ли…       Какое-то время они молчали, быстро меж друг другом переглядывались, и, в конце концов, Юрковский сдался.       — Что ты хочешь?       — Дела у меня, дядь Владимир, обстоят следующим образом: пригласил я одну даму в кино сегодня вечером, а до этого самого кино… Ой-ой как неблизко. Не тащить же мне девушку на автобусах до города, правда?       — Наглость! — синхронно крикнули геологи.       — Ну и ладно! — непринужденно сказал Быков, пожимая плечами и удаляясь с места переговоров.       — Ладно-ладно!       — Володя! Он же мальчишка совсем, куда ему на ЗИМе ездить? В своем уме? — завозмущался Дауге.       — Предлагаешь до вечера тут сидеть жариться? — парировал Юрковский, — Сам же говорил, что ездит он нормально.       Гриша подошел к крыше, словил ключи, которые сверху ему бросил Владимир и с довольной улыбкой пошел за лестницей.       Через какое-то время они втроем, Дауге, Юрковский и Быков младший, стояли на ковре перед Быковыми. Алексей согласно молчал, пока Альбина наводила шороху, во-первых, геологам, за то что безответственно отнеслись к поручениям, а во вторых, сыну, который не упустил возможности воспользоваться чужой машиной, да еще и такой.       — Нормальная машина… — пробубнил Юрковский.       — А ты! Какая ему машина, он права только вот-вот получил! А ты его за ЗИМ! Володь, ну ты взрослый мужик!       — А ты взрослая баба, Альбин! — шутливо крикнул Юрковский, — Ну кто в разгар солнцепека людей на крыше оставляет?       Впрочем, решить этот вопрос так и не представилось возможным — разобрались, кто взрослый мужик, а кто взрослая баба, разобрались, кто дает машины, разобрались, кто оставляет людей на крышах, а там уже и обед был готов, и спорить дальше было незачем.