Единственный

***

      В покоях Джуна пахло инжиром, табаком и едва различимо металлом. Данк прислонился к столу, на котором были разбросаны карты, документы на незнакомом языке и письменные принадлежности. Его взгляд бродил по темному шелку портьер и подушек…       — Ты выглядишь сейчас так, будто я тебя обидел. — В голосе Джуна было поддразнивание и Данк слегка надулся.       — Когда я соглашался пойти с тобой, я не ожидал, что ты будешь меня кормить.       Взгляд Джуна разрезал на нем одежду, но голос был мягче перышка.       — Это был легкий десерт и легкое вино. Я не думаю, что ты ел что-то за последние полдня. Я решил исправить это и позаботиться о тебе.       Данк сглотнул, и его рука стиснула край стола. Эта забота и мягкость от того, кто пугал толпу, превращала его в кого-то, с кем он был еще не знаком.       — Я ел что-то мясное. — Данк возразил, вспоминая смутные силуэты, мелькающие рядом с ним пока он рисовал. — Я помню, что держал во рту…       Джун улыбнулся краем губ.       — Да. Твои губы, — он протянул руку и будто пуховкой провел по нижней губе Данка подушечкой пальца. — Они определенно были испачканы, когда я навестил тебя на днях.       Данк еще раз сглотнул, обнаружив, что во рту пересохло.       — Я тебя не заметил.       — Ты был, скажем так, занят.       Данк странно себя ощущал. Любопытство кипело под его кожей, смешиваясь со смущением и возбуждением. Джун явно его соблазнял, но делал это так красиво, что не хотелось сопротивляться.       — Значит, — он чуть откашлялся и отошел от стола. И от своего хозяина. — Ты занимаешься походами?       Глаза Джуна были темными, хищными. Особенно, когда он следил ими за Данком, кружащимся по комнате. Он будто забавлялся его попыткам уйти.       — Я открываю кофейни. — Джун поймал ошеломленный взгляд Данка и рассмеялся. — Что такое?       — Ты не выглядишь как повар. — Данк пробормотал, мотнув головой. Видение Джуна в белом фартуке вызвало яркий румянец на его щеках.       — Приходится подготавливать место. Делать его безопасным. — Джун достал оплетенную лозой бутылку, сорвал сургучную печать и разлил в два бокала. Пространство между ними вибрировали, полные флирта и двусмысленностей. Такая выдержка по отношению к нему согревала Данка. Заставляла чувствовать себя особенным. Заставляла благосклонно опускать ресницы, забирая наполненный золотым вином бокал из чужих рук.       — А что ты делаешь потом? Когда местность становится безопасной? — Он отпил глоток, позволяя жидкости наполнить его ароматом фруктов, и облизнулся. Вино было вкусным.       — Потом мне нужно уговаривать и приглашать людей сперва строить, а потом работать в будущей кофейне. И даже тогда могут возникнуть… инциденты.       — И ты с ними разбираешься тоже?       — И я с ними разбираюсь.       — Если за мной придут, ты тоже с ними разберешься? — Данк взглянул на Джуна, чувствуя, как кипит возбуждение у него в животе. Джун выглядел почти нежным, когда шагнул к нему и медленно провел ладонью от локтя до челюсти, прежде чем остановиться за его ухом.       — Я разберусь со всем, что только подумает забрать тебя у меня.       Кожа Данка горела. Бокал опасно наклонился во внезапно ослабевшей руке. И когда Джун подхватил хрупкое стекло, отставляя его в сторону, он не сумел сдержать выдох.       А когда пальцы вплелись в волосы на его затылке, а их губы соединились в поцелуе, Данк застонал и закрыл глаза. Между его ног втиснулось колено, прижимаясь к его вставшему члену, создавая идеальное давление. Отчего Данк не смог удержать стон, плавясь в сильных руках.       — Я позабочусь о тебе.       Данк испытал легкое чувство головокружения, когда его подняли на руки и отнесли на кровать. Ему страшно. Но это страх не перед тем, что произойдет. Его страх — это сомнение потерять себя в Джуне. Оказаться совершенно уязвимым перед ним. Но вместе с тем его тянуло к этому темному омуту с момента, как он увидел его в толпе. И невозможно было сопротивляться этому притяжению.       Одежда с шелестом падала на пол. Ладони проводили по коже, слегка царапая мозолями от тренировок. И Данк не мог ни дышать, ни говорить, ни думать, когда скользкая рука сжимала его. И так легко скользила вверх и вниз по его члену, что ему хотелось кричать.       — Пожалуйста.       Это не его решение начать умолять. Это глубинный инстинкт заставил его потеряться в силе желания обладать им. Желание, что отчетливо сейчас он читал в глазах Джуна.       — Чего ты хочешь? — Джун не прекращал целовать его. — Скажи мне, Данк.       Данк откинулся на подушки, пытаясь не умереть.       — Пожалуйста.       — Мне нужно услышать это от тебя, — Джун дышал на его влажные губы, и Данку хотелось укусить. Или поцеловать. Или и того, и другого.       Данк не мог никак успокоить своё колотящееся сердце или замедлить дыхание. Он обхватил ладонями лицо Джуна и кивнул, глядя ему в глаза.       — Ты нужен мне. Сейчас. Пожалуйста, Джун!       И четыре выдоха спустя Данк подумал о том, что он не переживет этот день.       Губы напротив его пульса заставляли его дрожать и извиваться, пока ладони разминали его, превращая в что-то абсолютно бескостное. Он не замечал ни того, как его перевернули на живот. Ни того, что в него вошли пальцы. Разум его горел, а все тело потрясено количеством ощущений, что окружало его снаружи и внутри…       Только когда Джун втолкнулся в него, прижимая всем своим весом к кровати, он смог вынырнуть из жидкого марева удовольствия и простонать.       — Джун!       Это не было больно. Но ощущение полного контроля над ним заставило всхлипнуть. Он вообще ничего не мог контролировать: ни свои стоны, ни свои отчаянные движения навстречу толчкам, ни слезы, текущие по щекам от чрезмерного удовольствия.       — Какой же ты горячий! — акцент Джуна был слышен тем ярче, чем больше он терял голову, двигаясь в нем. И Данк гордился тем, что это из-за него. — Открою тебе секрет, Данк: я никогда тебя не отпущу! Ты мой. Весь мой. И только мой!       Данк только мог промяукать что-то нечленораздельное, особенно когда его ногу согнули в колене и стали двигаться, раскалывая напополам. Боль, столь сладкая, смешивалась со стыдом от того, что хотелось выгибаться, когда Джун задвигался в нем до шлепков. Не останавливаясь и не замедляясь, зацеловывая ему загривок и шею. ему хватило бы, наверное, одного прикосновения к члену, чтобы кончить.       И услышав ласковое прозвище «canım» вложенное, кажется, прямо в его сердце, Данк упал в это удовольствие, окончательно теряясь в наслаждении.