***
Через три дня Алан и Кадмус сидели все в том же кабинете, как и договаривались с врачом. Андервуд старший еще пока ничего не знал о конечных результатах, потому что сын предпочел не говорить об этом раньше времени. Но мужчина не был глупым человеком, и понимал, что простой простудой тут не обойдется. В молодости он немало наездился со своими родителями по больницам, чтобы прекрасно научиться понимать, что значат эти косые сочувствующие взгляды, вежливые полуулыбки и печаль в глазах родных. Кадмус чувствовал себя с каждым днем все хуже с того момента, как заболел пневмонией. Он не говорил ничего Алану, потому что не хотел, чтобы тот волновался. Зная, как сын к нему привязан, Андервуд старший просто не хотел, чтобы у Алана появились лишние заботы и переживания. Он еще достаточно молод для того, чтобы быть подле отца круглые сутки. Поэтому каждое утро Кадмус надеялся, чтобы этот день не сильно отличался от предыдущих. В магазине ему нередко приходится общаться со стариками. Некоторые из них были даже старше Кадмуса. И все они ведут себя одинаково - покупают чай, лечебные травы, а на все вопросы о медицине отмахиваются и приговаривают: — Мы пойдем в больницу тогда, когда изобретут лекарство от старости, - и под хриплый смех, в котором чувствуется горечь, выходят из магазина. Пока доктор Майер отошел, чтобы что-то уточнить у медсестры, которая брала анализы, Кадмус не сводил пристального взгляда с сына. Он мог бы поклясться сейчас всем, что у него есть, что он никогда не видел Алана таким серьезным. Знать, что твоему ребенку скоро сорок - это одно, а видеть как за пару дней он немного состарился - совсем другое. Меньше всего на свете Андервуд старший сейчас хотел, чтобы его сын - веселый, улыбающийся мальчишка, превратился в замкнутого в себе мужчину, которого окружают только проблемы. Доктор Майер зашел в кабинет и закрыл за собой дверь на ключ, чтобы никто больше не побеспокоил их. Сев за стол, разложив вокруг себя снимки и бумаги, он сложил руки в замок и внимательно посмотрел на сидящих напротив него мужчин. Прокашлявшись, он начал: — Сегодня утром пришли ваши результаты анализов, мистер Андервуд. Сейчас я покажу вам снимки, - доктор встал и снова включил негатоскоп, который уже успел принести Алану достаточно неприятных воспоминаний. - Видите эти области? Кадмус кивнул, сильно не вглядываясь. Увидит он их или нет - итог не изменится. — Может, вы нам озвучите сразу диагноз? - краем глаза пожилой мужчина заметил, как вздрогнул Алан. Доктор Майер сейчас напоминал натянутую струну - так напряженно он выглядел: — У вас рак легких. Анализы, которые пришли сегодня, подтвердили воспалительные процессы в организме. — И какая стадия? - голос Кадмуса оставался спокойным. Он не мог позволить себе показать слабость, не перед сыном, для которого это и так послужило ударом. Теперь причина мрачного настроения Алана в последние пару дней стала ясна. — Третья, сэр, - доктор Майер наконец-то сел за стол, заново перекладывая бумаги и разворачивая некоторые листы к пациенту. - Учитывая вашу историю болезни, я не могу предложить вам хирургическое вмешательство. Вероятность, что сердце не выдержит операции, крайне велика. Тем не менее сейчас химиотерапия не стоит на месте и… Алан перестал вслушиваться в речь врача, после слова «химиотерапия». Он уже слышал это, но, как оказалось, все еще не был готов. Третья стадия… Если их всего четыре, то есть ли вообще шанс, что отца вылечат? — Мистер Андервуд... Алан несколько раз моргнул и перевел взгляд с пола на доктора. Видимо он уже не первый раз обращается к нему. — Выйдете, пожалуйста, ненадолго. Мне нужно осмотреть вашего отца. Он кивнул и вышел. Как бы Алан не старался сосредоточиться, все валилось из рук с прошлого посещения врача. Наверное, кому-то покажется, что он чересчур близко принимает все к сердцу, но мог ли он поступать иначе, когда его отец, единственный родитель, был так серьезно болен? Хорошо, что в эти дни ему не нужно было принимать никакие экзамены в университете, иначе студентам бы несказанно повезло с таким рассеянным профессором. Как только дверь за Андервудом закрылась, Кадмус аккуратно расстегнул рубашку, чтобы доктор смог осмотреть его. Мистер Майер продолжал что-то говорить о методах лечения, параллельно уточняя какие-то моменты. — Доктор Майер, - когда осмотр закончился, Кадмус внимательно посмотрел на врача. - Мы же оба понимаем, что мне восемьдесят. Он нахмуренно кивнул: — Сколько мне осталось? - Андервуд старший сел на стул. - Рак - это не та болезнь, от которой избавляются все подряд. Тем более в таком возрасте. — Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. У нас есть разработанный план лечения и… — Доктор Майер, я и правда плохо себя чувствую в последнее время. Я понимаю, что это врачебная тайна. И понимаю, что мы должны полностью рассчитывать на лечение благодаря нашей прогрессивной медицине. Но мне нужно успеть уладить некоторые дела. Какой ваш прогноз? — Без полного обследования и первого курса химиотерапии я не могу ответить на это вопрос. Мы не знаем, как отреагирует ваш организм. — Мистер Майер, - Кадмус слегка повысил голос, отчего тут же зашелся кашлем. - Это будут знать только вы и я. Видя всю клиническую картину и не беря во внимание возможный результат этой химии, сколько вы мне отводите? Врач поджал губы. Больше, чем говорить пациентам о неизлечимых болезнях, Майер не любил вот таких людей, которых не страшит ничего, которые смотрят правде в глаза и не тешат себя тщетными надеждами: — Полгода, - он прокашлялся, отводя взгляд в сторону. - Максимум год. Но это тот сценарий, при котором вы не будете лечиться вовсе. Кадмус кивнул. На большее он вряд ли бы мог рассчитывать. Подняв взгляд на врача, он протянул ему руку и пожал, тихо проговаривая: — Если в этом не будет острой необходимости, не говорите об этих сроках Алану. Майер кивнул.***
*** Припарковав машину напротив дома Кадмуса, Алан проследил взглядом за отцом и подождал, пока дверь за ним не закрылась. Ему срочно нужно было побыть немного одному и собраться с мыслями. Ни разговорами, ни переживаниями нельзя было помочь папе. Но, увы, эмоции не спрашивают - они просто появляются и все. Андервуд устало помассировал виски. Мало того, что нужно было поддержать отца, нужно было срочно что-то придумать с университетом. А еще Шэрон… Надо еще и ей объяснить, что Греция в это году им не светит, а еще ему нужно уйти из университета как можно раньше. Побарабанив по рулю, он все же вытащил ключи и вылез из машины, поставив ее на сигнализацию. Каждый новый поход к врачу выматывал сильнее предыдущего, но никто кроме Алана не мог выполнить все дела. Сначала купить отцу продуктов на пару дней, затем заехать в магазин, потом в университет и, наконец, домой. Звучит как «отличный» план. Алан слегка нахмурился, прикинув, что домой он попадет не раньше позднего вечера. — Просто прекрасно, - тихо пробормотал он и перешел дорогу. Оказавшись у отца после непродолжительного похода в магазин, Андервуд младший со всей серьезностью выкладывал продукты их пакетов на стол. — Пап, - громко произнес Алан и выглянул из кухни в зал. - Тебе что-то приготовить? Пожилой мужчина нехотя оторвался от просмотра какого-то фильма и обернулся на сына. Его лицо было настолько безмятежным и спокойным, что Алану сделалось не по себе. Неужели он один только переживает из-за болезни отца? — Я не больной немощный старикашка, чтобы ты мне еще и еду готовил, - Андервуд старший криво улыбнулся и повернулся к телевизору. - Все в порядке. Как закончишь, иди сюда. Есть вещи, которые, увы, мы все же должны сейчас обсудить. Алан что-то невнятно промычал, снова сосредотачиваясь на раскладывании продуктов. Он знал, точнее догадывался, о каких вещах хочет поговорить отец. И хотелось, чтобы разговор этот прошел как можно быстрее, но одновременно с этим не хотелось, чтобы он и вовсе начинался. Открыв холодильник, мужчина не увидел свободного места. Все продукты, которые он покупал несколько дней назад, были практически нетронутыми, а у некоторых уже истек срок годности. — Пап, ты совсем ничего не ешь что ли? - Алан сел на диван и внимательно посмотрел на отца. — Ем. — Но мало. Все, что я купил тебе в прошлый раз - практически нетронуто. — Наглая ложь, - Кадмус выключил телевизор и отложил очки на журнальный столик. - Если бы ты был более внимательным, то заметил, что там не хватает три яйца и шесть кусочков бекона. — И это все, что ты съел за эти несколько дней? Ты же куришь больше, чем ешь. — Тише, - Андервуд старший коротко усмехнулся. - Давай быстренько все обсудим, и ты поедешь домой. Выглядишь ужасно. Алан хмыкнул, удобнее устраиваясь на диване. Мужчина не знал, как он выглядел, но чувствовал он себя и правда дерьмово. — Сын, ты знаешь, я никогда не хотел, чтобы ты занимался тем, что тебе не нравится. Поэтому, когда ты захотел пойти преподавать в университете, я не сказал тебе ни слова. Это благородная профессия. Но, увы, пришло время взять на себя обязанности, даже если это тебе не особо нравится. У меня никогда не поднимется рука продать магазин, но если ты захочешь это сделать, то вперед, - Кадмус поднял указательный палец. - Но только после моей смерти. Алан мог бы возразить или проворчать что-то на упоминание смерти, но сейчас просто кивнул. Магазин, о котором отец собирался с ним поговорить, - старое семейное дело. The Underwoods' tea - чайный магазин, который был основан еще во второй половине девятнадцатого века. В то время в Лондоне было не так уж и мало чайных магазинов, но семья Андервудов нашла способ привлечь к себе внимание не только состоятельных граждан, но и пэров Лондона. Люди, знакомые с этим магазином, нередко спрашивали у Алана, однофамилец ли он или принадлежит этой семье. И это была та часть истории его жизни и жизни его семьи, которой Андервуд младший гордился. Никакой речи о продаже магазина и не могло идти. Решая стать профессором, он понимал, что это ненадолго. Дело, которое существовало задолго до него, не может просто взять и исчезнуть. Как минимум, Алан просто не мог позволить себе так поступить. Поэтому не дожидаясь, пока отец скажет что-то еще, произнес: — Пап, я все понимаю. Это наш магазин, тебе не нужно ничего объяснять. Кадмус кивнул. Они сидели еще не долго, и Андервуд старший напоминал все нюансы, о которых сын мог забыть за эти года. Алан с детства регулярно бывал в этом магазине. Раньше на втором этаже вместо большого кабинета и подсобного помещения было несколько комнат, в которых жили бабушка и дед, к которым он нередко заходил в гости, а иногда и жил. В подростковом возрасте Алана Кадмус, приучая сына к дисциплине и первому заработку, брал его с собой на работу. А когда Андервуд младший стал старше и начал работать в университете, то заходить в магазин стал значительно реже - либо чтобы навестить отца, либо чтобы с чем-то ему помочь. Теперь же магазин должен был стать его основной работой. Раньше все было проще, бабушка и дед не стремились как-то увеличить доходы. Просто делали все необходимое, чтобы магазин не закрылся. Кадмус же, желая полностью уйти в работу с головой, чтобы не думать о личной жизни, развивал семейное дело очень стремительно. Благодаря нему возродилась первоначальная традиция с лечебным чаем, травы для которого он выращивал в купленных теплицах за городом. И из-за этого просто приходить в магазин и следить за работой продавца и принимать доставку было уже недостаточно. Теплицы, обработка, сборка, доставка, продажа, заключение контрактов - это стало той работой, которая занимала все время. Сейчас Алан изредка помогал отцу, потому что ему было уже не так легко перемещаться по городу и все контролировать. Но это были редкие случаи, которые никак не мешали ему совмещать семейное дело с работой в университете. Теперь же все изменится. Когда Кадмус закрыл за сыном дверь и сел обратно в кресло, все, что накопилось за день, обрушилось на него огромной волной. Он не проронил ни одной слезы, ни издал ни одного крика, который мог хоть немного отразить те терзания, которые сейчас испытывала его душа. Но сердце болело так сильно, что было тяжело вздохнуть. Кадмус облокотился на спинку кресла и, расстегнув верхние пуговицы рубашки, начал кулаком растирать грудную клетку в том месте, где болело. Никто никогда не хочет смерти, когда знает, что она уже стоит через дорогу. Но больше всего мужчина переживал за Алана. Не важно сколько лет ребенку - десять, двадцать, сорок или пятьдесят, любящий родитель никогда не захочет оставить его одного в этом мире. Кадмус сам потерял родителей и знал, что это такое. Он переживал о том, как Алан перенесет потерю, зная, что между ним и сыном за всю жизнь образовалась такая искренняя связь, которой многие бы позавидовали. Андервуд старший переживал и за то, как сын справится со всеми новыми обязанностями и переменами в жизни. Он знал, что его сын - сильный и взрослый мужчина, но также Кадмус надеялся, что Шэрон поддержит его и поможет со всем справиться. В глубине души пожилой мужчина переживал, чтобы все навалившиеся на них проблемы не отдалили Алана от его любимой женщины. И хоть он плохо знал Шэрон, предполагал, что такой неприятный исход может быть. А еще Кадмусу было жаль себя. Его отец - Салливан - умер от рака. Это было страшно и мучительно. И сейчас, пытаясь хоть немного успокоить боль в груди, Кадмус задавался вопросом - разве он не заслужил тихой и спокойной старческой смерти в своей кровати? В жизни он редко просил о чем-то, но сейчас был готов молить Господа, чтобы всех этих мучений не было. Трясущейся рукой мужчина нажал на кнопку пульта. Телевизор снова тихо заработал, а он продолжил смотреть в стену, держа сжатую в кулак руку на груди. Одна слеза за другой покатились по морщинистым щекам, и он закрыл глаза. Все мысли снова крутились вокруг Алана. Теперь ему больше всего хотелось, чтобы его взрослый мальчик со всем справился.***
Небрежно бросив ключи на небольшую тумбочку, Алан снял ботинки и направился вглубь дома. На кухне, что-то напевая себе под нос, Шэрон готовила. Мужчина прислонился к косяку и с грустной полуулыбкой наблюдал за ней, ожидая, когда же Пейдж заметит его. Он устал так, будто не спал несколько дней. И тяжелым был не только поход к врачу, но и встреча с заведующим его кафедрой. Единственное, чего хотел сейчас Андервуд - лечь спать. Но он не мог этого сделать, не поговорив с Шэрон. И вдобавок ко всему, следовало бы обдумать все услышанное в университете. Профессор Бишоп - глава химической кафедры университета - был пожилым и требовательным мужчиной. А еще, как и любой человек в почтенном возрасте, он не любил перемены. Несмотря на всю строгость и предвзятость к окружающим, ему нравился Алан, и в молодом профессоре Бишоп видел того, кому можно было доверить управление кафедрой. Сдержанный, умный, спокойный и рассудительный Андервуд был прекрасным кандидатом на эту роль ровно до тех пор, пока не сказал сегодня, что собирается увольняться. Алан был готов поклясться, что никогда не слышал, чтобы Бишоп так кричал. Это нельзя было назвать недовольством или старческим бзиком, пожилой профессор был зол, потому что все стабильное в его жизни резко перевернулось с ног на голову. В глубине души он понимал, что Андервуд здесь не причем, и что обстоятельства действительно более чем уважительные, но это было в глубине души. А поверх этого лежала обида, злость и чувство, будто его предали. Андервуд чувствовал себя школьником, которого отчитывали за какой-то проступок. Последний раз на него и повышали голос как раз в детские годы, и от того он чувствовал себя крайне неловко. Сошлись на том, что до конца лета Алан будет выполнять все свои обязанности и уйдет только тогда, когда они найдут ему замену. Контракт раньше времени профессор Бишоп отказался разрывать, проворчал, что личные проблемы Андервуда его не касаются. Когда Алан вышел из университета, он чувствовал ничего кроме опустошения. На сегодняшний момент это был самый отвратительный день в его жизни. Устало потерев лицо руками, он сел в машину и порадовался тому, что не пересекся сегодня с Нельсон. Да, он обязательно должен будет с ней все обсудить, но сегодня на это у него просто не хватило бы сил.***
Когда Шэрон наконец заметила Алана, он уже собирался пойти в спальню, чтобы переодеться. Будто не обращая особо внимания на его безжизненные глаза и усталый вид, она подошла к нему, легко и быстро поцеловала в губы и снова вернулась к нарезанию каких-то продуктов. Вот так просто. Мужчина хмыкнул. Постояв так еще несколько минут, он заметил, как замерли над разделочной доской ее руки, как Пейдж сняла наушники и повернулась, встревоженно глядя на него. Только сейчас, будто осознанно увидев его, женщина заметила все, что было у него на лице. — Все впорядке? «Нет, все вообще не в порядке», - подумал Алан, но вслух произнес: — Пахнет вкусно. Может, сначала поужинаем? - и с этими словами он сел за стол. Как только Пейдж закончила с ужином, она посмотрела на мужчину, который продолжал гонять по тарелке одинокую горошину: — Алан…? Он кивнул, откладывая вилку в сторону: — У отца рак легких. Третья степень, - Андервуд приложил кулак ко рту, а его взгляд был устремлен в никуда. - На следующей неделе начнется подготовительный курс к химиотерапии, а потом и сама химия. — Мне жаль, - Шэрон накрыла его ладонь своей, но казалось, что мужчина этого не заметил. — Сегодня я написал заявление на расторжение контракта в университете. Но до конца августа должен выполнять свою работу. Бишоп орал как резанный. Шэрон кивнула, чувствуя, что новости на этом не заканчиваются. — С завтрашнего дня я полностью беру на себя обязанности по магазину и завтра же сдам билеты в Грецию, только, если ты не хочешь полететь одна, - наконец он поднял на нее взгляд, и, заметив как Пейдж отрицательно мотнула головой, отвел его в сторону. - На этом - все, - подытожил Андервуд и устало прикрыл глаза. Какое-то время в доме можно было услышать только тихое тиканье часов. Алану казалось, что одновременно он думает обо всем и не о чем. В голове будто был туман. Он не мог сосредоточиться на чем-то одном, чувствуя себя вне времени. А Шэрон будто боялась пошевелиться. Все вокруг будто замерло, лишь только стрелки часов медленно двигались в нужном им темпе. Наконец мужчина встал и, поблагодарив Шэрон за ужин, пошел в спальню. Хотелось спать, но что-то подсказывало, что заснуть у него не получится. С одной стороны, за сегодня он сделал сразу так много дел, с другой - по количеству они никогда не сравнятся с теми, что еще предстоит сделать. Он снял рубашку, носки и в одних брюках лег поверх одеяла, закрывая глаза. Может, это продолжение того дурацкого сна, который он увидел несколько дней назад? Алан не мог его вспомнить, просто помнил то чувство тревоги, которое поселилось в сердце в тот день. Рука невольно потянулась к телефону. Чуть приоткрыв глаза, он посмотрел на номер отца, а палец завис в нескольких миллиметрах над экраном. И что он ему сейчас скажет? Алан убрал телефон и перевернулся на живот, утыкаясь лицом в подушку. Он не заметил, как забылся тревожным, не приносящим облегчения, сном.***
Шэрон, не торопясь, убирала со стола. От хорошего настроения теперь не осталось и следа. Она и близко даже не могла понять, что чувствует Алан, и не могла бы даже этого представить. Наверное, если она сейчас узнала, что кто-то из ее родителей заболел раком… Пейдж замерла, глядя на грязную посуду в раковине. Ничего, она бы ничего не почувствовала. Возможно, ей было немного жаль братьев - Марка и Джошуа, но вряд ли самих родителей. Та же жалость, которую все испытывают к незнакомым раковым больным. Большего они, на взгляд женщины, не заслужили. Кадмус был хорошим человеком, и он тепло относился к Шэрон, но она сама не могла ответить ему тем же. Наверное, его ей было жаль чуть больше остальных. Но сейчас она переживала только за Алана и за себя. Глупо отрицать, что эта новость не коснется ее. Она просто перевернет все в ее спокойной жизни, к которой Пейдж так долго стремилась. Конечно, ее любимый мужчина сделает все, чтобы для Шэрон все прошло гладко и спокойно. Но как сильно он снизит эти внешние факторы? Неизвестно. Первый звоночек уже есть сейчас - отпуск, которого она ждала год - сорвался. А еще Алан будет менять работу. Не то чтобы они нуждались в лишних деньгах, но университет платил ему хорошо. Будет ли достаток на таком же уровне теперь - с работой в магазине и с затратами на лечение отца, - неизвестно. Шэрон впервые за долгое время предпочла помыть посуду сама, давая посудомойке редкую возможность отдохнуть. Это отвлекало ее от большого потока далеко не радужных мыслей. И самое печальное, что вряд ли бы кто-то смог ее понять. Особенно Алан. Порой Пейдж удивлялась, как он может успевать уделять время всем в нужном количестве. Наверное, как раз про таких людей говорили, что у них большое сердце. Но сама она была в этом вопросе его полной противоположностью. Да и не на кого, кроме Андервуда, ей было уделять время, честно говоря. Выключив воду, женщина задумчиво вытерла руки о полотенце. Будет ли у Алана по-прежнему хватать время и на нее? Или теперь их отношения для него будут не в приоритете? Погасив свет, Шэрон тихо зашла в спальню и грустно улыбнулась. Алан спал, изредка вздрагивая, а его лицо было нахмуренным и обеспокоенным. Обойдя кровать, она легла на свою половину и вплотную придвинулась к нему, обнимая и целуя в обнаженную спину. Через несколько секунд мужчина повернулся на бок и во сне взял ее ладонь в свою, нежно прижимая ее к груди.***
В комнате было темно, и единственным тусклым источником был уличный фонарь, который скрывала густая листва стоящего рядом с домом дерева. Шэрон провела рукой по прохладной половине кровати, где должен был лежать Алан, и нахмурилась. Слегка приподнявшись, Пейдж невольно задержала дыхание, вслушиваясь в тишину дома, но так и не смогла различить ни одного звука кроме тиканья часов. Когда глаза немного привыкли к темноте, она заметила тусклую полоску света в коридоре. Тихо встав с кровати, женщина на цыпочках пошла на свет, невольно обнимая себя за плечи. Несмотря на июньскую жару, ночью в доме гулял сквозняк, от которого хотелось спрятаться под одеялом. Свет исходил из кухни. Аккуратно выглянув из-за угла, Шэрон замерла, не в силах что-то сказать или сделать. Сердце с болью сжалось, но она не смогла отвести взгляд от Алана. Он сидел за столом кухни, который освещался тусклой подсветкой. На нем были все те же брюки, которые он так и не снял даже после пробуждения. А единственными предметами на столе была открытая бутылка виски и наполненный алкоголем стакан. Упираясь локтями в столешницу, Алан спрятал лицо в ладонях, отчего длинные волосы стали будто завесой от внешнего мира. Плечи ссутулились, и Шэрон казалось, будто он стал меньше и более уязвим. Наверное, было бы правильно подойти к нему, обнять и сказать, что она будет рядом с ним несмотря на все проблемы, что вместе они обязательно справятся. Но что-то ее останавливало. Шэрон не хотела справляться с проблемами его отца, она хотела своей спокойной жизни. И что-то внутри сдерживало Пейдж сделать шаг и переступить порог кухни, чтобы поддержать любимого человека. И она осталась стоять в коридоре, чувствуя противную и щемящую боль в груди и беспомощность своего положения. Андервуд шумно вздохнул и выдохнул, опуская плечи еще ниже, а Шэрон прикрыла глаза, успокаивая взволнованное сердцебиение. Алан - сильный мужчина. Наверное, он был самым сильным мужчиной, которого Шэрон встречала за свою жизнь. И он был единственным, кого она могла бы назвать мужчиной в полном смысле этого слова. Поэтому не было ни одного сомнения в том, что он справится. Пейдж бросила на него последний взгляд и также тихо вернулась в спальню, ложась под одеяло и отворачиваясь от двери. Возможно, она бы изменила свое решение и все-таки подошла к Алану, если постояла в дверном проеме кухни немного дольше. Тогда она бы увидела, как в одно мгновение его плечи сотрясла дрожь, и он бесшумно заплакал, до боли вжимая пальцы в кожу головы.