***
Тихо насвистывая какую-то из песен, которую услышал сегодня утром во время прогулки, Алан, не спеша, но довольно широким шагом шел по коридору университета. Стук каблуков ботинок эхом отдавался от стен, и даже тихий шелест и разговоры за закрытыми дверьми аудиторий не перекрывали этот строгий и четко выверенный звук шагов профессора. Первым, кого заметил Андервуд, - была Офелия Нельсон, которая, непременно, тоже заметила его. Иначе чем можно было еще объяснить ее сдержанную, но хитрую ухмылку. Алан не успел никак на это отреагировать, как увидел открытую дверь своей аудитории. О, это женщина определенно знает, что он не любит, когда в его аудитории разрешают сидеть студентам. И это даже с учетом того, что весь инвентарь спрятан в небольшом кабинете, который прилегает к аудитории. Подойдя ближе, мужчина довольно громко произнес, надеясь, что незаконный обитатель его кабинета тоже это услышит: — Офелия, почему моя аудитория открыта? - он замер в метре от двери и с самым серьезным выражением лица, на которое только был способен, посмотрел на коллегу. Это была определенно самая хитрая из женщина, которых ему доводилось встречать в жизни. — Ты прекрасно знаешь, что Медея и Андрес сегодня выступают спикерами на конференции. Так будь добр - сложи эти факты. Андервуд хотел что-то добавить, например, что она могла бы с тем же успехом предоставить им кафедру, свой личный кабинет или множество других аудиторий, но Нельсон опередила его: — Не нарывайся, Алан. — Кто? Я? Как смею…, - Андервуд дернул уголком губ в ухмылке, заметив, что Офелия тихо усмехнулась и направилась дальше по своим делам. Никто из знакомых и других коллег не смог бы сказать, что Андервуд и Нельсон дружат. В какой-то степени странно вообще представить дружбу между людьми, которых разделяет двадцать лет. Они не ходили вместе в бар и в кино. Никогда вместе не выбирались на какой-то пикник или не садились в кафе обсуждать последние сплетни про своих знакомых и знакомых их знакомых. Но при этом ни Алан, ни Офелия никогда не ставили под сомнение, что их отношения - самая настоящая дружба. Нельсон стала для Андервуда главной опорой, когда десять лет назад он решил остаться преподавать. И, хоть она не имела никакого отношения к его предмету и его кафедре, Алан знал - к ней всегда можно обратиться за помощью и советом. Именно она приучила еще молодого профессора к строгости и дисциплине, из-за чего многие студенты были недовольны. Но и благодаря трудам этой женщины Андервуд заработал себе отличную репутацию профессора, к которому прислушивались, несмотря на молодой возраст, и к которому студенты, привыкнув к его стилю преподавания и поведению, обращались за помощью. Но не только мужчина получил что-то от их общения. Офелия была гордой женщиной и никогда бы не призналась, что в университете порой бывает одиноко. Она бы слукавила, заявив, что совсем не с кем не общается. Но чаще это напоминало притворство, которым награждали друг друга жители Англии в позапрошлом веке: «Как прошли выходные?», «Как ваша супруга?», «В самом деле? Последний раз я была в Париже еще ребенком…» и так по кругу. С Аланом все было по-другому. Своей молодостью и энергией, даже с учетом того, что разница между ними была двадцать лет, он будто омолаживал и ее. Сама Нельсон не заметила, как стала чаще улыбаться и шутить. С возрастом она даже подумала, что растеряла весь свой юмор и сарказм, но присутствие молодого Андервуда убедило ее в обратном. Наверное, в нем она изредка видела своего сына, с которым так и не удалось найти общий язык. Теперь же ее общение с родным ребенком ничем не отличалось от этих приторных речей с коллегами, когда она созванивалась с ним поздними вечерами из-за разницы часовых поясов. С Аланом было легко с самого начала, и Офелии было жаль, что он в свое время не выбрал ее факультет. С другой стороны - оно и к лучшему. Ради диалога они оба с завидным постоянством находили темы для обсуждения, которые не касались работы, потому что в химии Нельсон понимала ровным счетом столько же, сколько Андервуд понимал в теории экономики. А это практически равнялось нулю. Андервуд переступил порог аудитории и с грохотом положил папку с бумагами на стол: — Ну, добрый день, - он тихо усмехнулся и, сняв пиджак, аккуратно развесил его на спинку стула. Сегодня он, увы, не был готов к встрече с бывшими студентами. Ему и правда было интересно, как сложилась их жизнь после выпуска, поэтому в глубине души мужчине было жаль, что уделить разговору он сможет не более часа. Медея встала, отпуская руку немного успокоившегося сына, и нервно улыбнулась: — Здравствуйте, профессор. Профессор Нельсон нам разрешила… Он поднял руку, останавливая ее: — Мне уже все объяснили, - Алан сделал шаг в сторону, стараясь посмотреть на задумавшегося Сайласа, который безрезультатно прятался за матерью. - Что же у вас такое стряслось, молодой человек, что вы плакали? Андервуд с улыбкой наблюдал, как мальчик сначала испуганно посмотрел на мать, а затем показал ему свою поцарапанную ладошку, на которой виднелись следы мела. Алан был полностью очарован Сайласом. Вопреки собственному желанию, ему так редко доводилось пересекаться и как-то взаимодействовать с детьми, что он чувствовал себя непривычно неловко. Казалось, что единственное, на что он сейчас способен, это просто стоять и улыбаться, глядя на него. Алан знал, как разговаривать со студентами, знал как вести беседы с подростками, когда те приходили на свои первые университетские встречи, но абсолютно не знал, как общаться с трехлетним мальчишкой, который перестал плакать минуту назад. Но на удивление самого профессора, все как-то получилось само собой. Он был уверен, что в этом заслуги самого Сайласа было ничуть не меньше, особенно когда мальчик, набравшись храбрости, попросил мелки, а потом отбросив все стеснение, поднял руки вверх, чтобы Андервуд поставил его на парту. И хоть эта встреча была довольно дружелюбной, от самого себя Алан не смог скрыть легкой грусти, когда смотрел на уезжающую машину. Он выдохнул сигаретный дым, который ощущался давно привычной горечью во рту. Медленно шагая по внутреннему университетскому двору, мужчина изредка пинал какие-то мелкие камушки, которыми была усыпана дорожка. Ему было тридцать девять лет, и, если есть возраст, в котором он уже был готов создать свою семью, то он уже давно наступил. Впервые он задумался об этом, когда прожил с Шэрон пять лет. Но то ли она не была готова к следующему шагу, то ли он зря понадеялся, что Пейдж изменит свою позицию, которую четко обозначила еще в самом начале отношений. Так или иначе небольшое кольцо, которое Андервуд предложил надеть ей на безымянный палец пару лет назад, спокойно теперь дожидалось своего часа в прикроватной тумбочке. Алан надеялся, что когда-нибудь, когда он решит снова обсудить эту тему с Шэрон, она согласится стать его женой. И, еле заметно улыбнувшись, мужчина не нашел ни одной причины, почему этого не сделать сегодня. Истлевшая сигарета отправилась в урну, после чего Алан быстро поднялся по лестнице и направился на заседание. Остаточная грусть немного стихла, и на замену ей пришла надежда. Андервуд понимал, что не стоит рассчитывать на заветное «да», но ничего не мог с собой поделать, раз за разом прокручивая в голове то вечернее развитие ужина, которое он бы желал увидеть.***
*** — Рассказывай, куда полетите с Шэрон этим летом? - Кадмус, отец Алана, слегка наклонился вперед. В его голосе с каждым днем все отчетливее слышалась хрипотца, и от этого Андервуду младшему порой было сложно разобрать, что именно говорит папа. — Думали на счет Греции, - мужчина неуверенно поерзал на стуле. Алан никогда не любил больницы, и вряд ли бы нашелся человек, который их любит. И хоть сейчас не он был под прицелом зоркого глаза врача, все равно чувствовал себя неуютно. — Я там был всего один раз, - Кадмус задумчиво посмотрел в стену, словно погружаясь в какое-то воспоминание, но потом мотнул головой и снова перевел взгляд на сына. Алан никак не мог привыкнуть к тому, как выглядит отец. Если бы он не видел фотографии, то не заметил особой разницы между отцом пятилетней давности и нынешним. Но, увы, фотографии в доме родителя висели на видном месте, и каждый раз взгляд Андервуда младшего невольно падал на них. За эти несколько лет отец сильно постарел. Некогда крупный обаятельный мужчина теперь напоминал тень себя прошлого. Он осунулся и сильно похудел. Кожа стала более дряхлой и приобрела немного желтоватый оттенок. Но больше всего Алана тревожило дыхание отца. Сиплость голоса и хрипоту он мог списать на возраст и на его «стаж» курения, но частый непрекращающийся кашель, который явно усилился в последнее время, вызывал беспокойство. — И как тебе? Кадмус хрипло усмехнулся, с легким прищуром глядя на сына: — Море красивое, остальное не понравилось. Вот если бы можно было отправиться в античную Грецию… Договорить он не успел - его позвали в кабинет. Опершись на трость, которую Кадмус, как казалось Алану, использовал больше для стиля, чем из-за острой необходимости, пожилой мужчина зашел за доктором. Осталось дело за малым, дождаться когда врач вновь подтвердит, что все в порядке, зайти за очередной порцией лекарств, потом купить отцу пакет продуктов, которых точно хватит на пару дней, и отправиться домой готовить ужин для Шэрон. Андервуд с легкой полуулыбкой сидел в пустом прохладном коридоре больницы, когда отец, явно чем-то недовольный, вышел из кабинета. У Кадмуса никогда не было привычки ворчать, но Андервуду младшему было достаточно одного взгляда на отца, чтобы понять, что ему что-то не нравится. Мужчина нахмурился и встал: — Что-то не так? — Он хочет с тобой поговорить, - Кадмус недобро оглянулся через плечо на приоткрытую дверь кабинета. - Слушай, мне кажется, это какой-то шарлатан. — Пап, - Алан устало выдохнул, застегивая пиджак на одну пуговицу. - Мы уже это обсуждали. Он - отличный специалист, к которому мы теперь вынуждены регулярно ходить, потому что кто-то, не буду показывать пальцем, переболел пневмонией в апреле. Кадмус тихо усмехнулся. Его всегда забавляло, когда Алан пытался вести себя как взрослый мужчина и выговаривал отцу что и как следует делать. Нет, Андервуд старший знал, что все слова, сказанные сыном, верные. Он бы и сам так сказал своему отцу в аналогичной ситуации. Но все равно не мог воспринимать это серьезно, видя в Алане до сих пор своего маленького мальчика. — Хоть это и я тебе вбил в голову, что хорошие услуги должны стоить дорого, но это шарлатанство чистой воды, - Кадмус закашлялся и сел. - Давай иди и слушай какой я негодяй, и что я выкуриваю по пачке в день. — Ты выкуриваешь по пачке в день? - Алан цокнул, слегка надавливая на ручку двери кабинета врача. - Мы же договаривались… — Да, но это было давно. С возрастом растут потребности. — По-моему, в твоем возрасте они должны уже немного снижаться, - Андервуду младшему порой казалось, что отец так и не вышел из подросткового возраста. — А вы грубиян, молодой человек, - Кадмус ухмыльнулся. - Иди-иди, и не смей ему говорить, что в дни глубокой старческой депрессии я выкуриваю полторы пачки. — Пап… Пожилой мужчина хрипло засмеялся, но через пару секунд смех перерос в кашель. Он пару раз махнул на Алана, призывая того поторопиться, прикладывая ко рту платок. — За поворотом есть кулер, попей, - Алан зашел в кабинет, плотно закрывая за собой дверь. Каждый раз, переступая порог владений врача, что-то внутри Алана сжималось и холодело. Ему не нравились эти приватные разговоры, потому что рано или поздно они приводят к чему-то крайне негативному. Вот и сейчас врач указал ему на соседний стул, выключил свет и включил негатоскоп. — Вот это снимки, которые мы сделали после того, как ваш отец оправился от перенесенной болезни, - мистер Майер сразу перешел к делу. - Видите это небольшое затемнение? Это нормальное последствие перенесенной пневмонии. Но ненормально слышать в этом месте сейчас хрипы - вот здесь и здесь, - врач обвел небольшой указкой две области. — Так, и…, - Алан развел руками. - Что с этим делать? Я, к сожалению, ничего в этом не понимаю. Мистер Майер внимательно посмотрел на него, а затем вернулся за рабочий стол, включив основной свет в кабинете: — Я настоятельно рекомендую пойти на КТ легких. Мы посмотрим их в срезе, чтобы лучше понять природу хрипов. Алан кивнул, забирая распечатанное направление: — Вы предполагаете какое-то конкретное заболевание? Мистер Майер отрицательно мотнул головой: — Мистер Андервуд, врач - это не тот, кто будет что-то предполагать. Как только вы отведете отца на КТ, и придут результаты, я изучу их, и тогда мы решим, что будет дальше. — Но вы можете сказать, это что-то серьезное? - во рту пересохло, и Алан почувствовал, что ему сейчас стакан прохладной воды не менее необходим, чем отцу несколько минут назад. - Это обязательно? — Вы будете узнавать все по мере необходимости, и да, это обязательно. Идите, мистер Андервуд, и не забудьте взять лекарства по рецепту, - он немного помолчал, а после добавил. - Вы замечали, что ваш отец кашляет всегда в платок, а затем быстро прячет его в нагрудный карман? Алан нахмурился, ожидая дальнейшего развития мысли. — Я могу ошибаться, но мне кажется, я видел небольшие кровяные следы. — Может это… — Мы не будем сейчас строить догадки, мистер Андервуд. Просто понаблюдайте за отцом и аккуратно поспрашивайте его о симптомах. Не болит ли у него случайно грудная клетка, и не стала ли одышка еще сильнее. Он категорически не желает со мной беседовать. Алан кивнул и, быстро попрощавшись с врачом, вышел из кабинета. Отец сидел в кресле как ни в чем не бывало и с усмешкой рассматривал какой-то журнал: — Какую ерунду он наплел тебе в это раз? – не отвлекаясь от своего занятия, спросил Кадмус. — Мы с тобой послезавтра едем на КТ легких, - Алан сел рядом, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Сейчас было немного душно, несмотря на то, что прохлада коридора никуда не исчезла. - Мне кажется, ты что-то не договариваешь. — Я? Да не может быть…, - пробурчал пожилой мужчина, убирая журнал обратно на небольшой столик и опираясь двумя руками на трость. - Пойдем? — Нет, мы пойдем отсюда, когда ты отдашь мне свой платок и скажешь, что не так с твоей одышкой. — Сынок, может мне еще и показать тебе переписку в телефоне? - он нервно усмехнулся, отводя глаза в сторону. Кадмус никогда не признавался в этом даже себе, но Алан вырос в разы упрямее него. Мужчина знал, что эта черта характера сыну досталась от матери. Но такое признание бы означало, что он продолжает о ней думать постоянно, на протяжении всех этих тридцати восьми долгих лет. А Кадмус предпочитал этого не делать, поэтому убедил себя, что упрямство Алана это его личная черта, которую еще мальчиком он взрастил в себе сам. — Знаешь что? А давай, - Алан требовательно протянул ладонь к отцу. - Я жду. — Реально будешь читать переписку? Даже я такой ерундой не занимался… — Перестань, мне нужен от тебя только платок. Мы отсюда никуда не уйдем, а без машины ты домой будешь добираться вечность. — Вредный мальчишка, - пробормотал Кадмус и, достав из нагрудного кармана небольшой голубоватый платок, положил его на руку сыну. - Доволен? Алан раскрыл его, не обращая внимания на легкую, едва заметную дрожь в руках: — Я был бы куда более доволен, если не видел эти капельки кровь, - мужчина с грустью посмотрел на отца. - Пап… — Только не надо тут…, - он взмахнул руками. - В этом нет ничего страшного. Такое случается со стариками-курильщиками. Тем более, если смотреть с расстояния метра, то и вовсе ничего не видно… — Пап, почему ты вечно умалчиваешь о своих болезнях? — Никогда такого не было, - притворно удивился мужчина. — Было, - Алан встал и взял свою папку с бумагами. - Тебе напомнить в каком состоянии я нашел тебя дома, когда ты заболел пневмонией? — Не надо, - буркнул Кадмус и встал с кресла вслед за сыном. Это было не самое приятное воспоминание, но сын прав. Он и правда тогда был в полуобморочном состоянии с высокой температурой и напрочь разряженным телефоном. - Это нормально, Алан. Такое с возрастом бывает. Мне практически восемьдесят… — Нет, пап, не нормально, - он нервно провел по волосам, которые были стянуты в низкий хвост. - Так, ладно. Просто поехали, я отвезу тебя домой, а послезавтра на КТ, договорились? — Как будто я смогу сбежать от вас, молодой человек.***
Алан выключил духовку. Ароматы приготовленной утки разносились по всему дому, вызывая у мужчины легкую улыбку и приятное предвкушение вечера. Он поставил на стол бутылку красного вина, салат и несколько свечей, чтобы можно было приглушить свет на кухне до «романтического полумрака», как любила называть это Шэрон. Все было готово. Но даже за этой улыбкой и вроде как хорошим настроением у Андервуда не получалось скрыть печаль во взгляде. Он не мог просто так взять и выбросить слова врача, увиденную на платке кровь и общий внешний вид отца. Но Алан все же постарался успокоиться. Нет смысла нервничать и переживать раньше времени. Может быть, это что-то существенное, но не настолько, чтобы бить в колокол тревоги. А если же это что-то плохое… На этой мысли он замер на пути от духовки к столу с блюдом с уткой и овощами в руках. Думать об этом не хотелось, но мозг настойчиво подсовывал только одну фразу: «Вероятно, это наш последний спокойный и счастливый ужин». — Алан, что за привычка готовить в рубашке? Мы ее потом в жизни не отстираем от соуса, - Шерон остановилась в дверях кухни, с улыбкой глядя на него. - Пахнет вкусно. — Мы же вроде как в ресторане, - отстраненно произнес мужчина, продолжая свой путь к столу. Она подошла ближе, помогая немного расчистить место для блюда: — Тогда мне, наверное, тоже стоит одеться подобающе… — Ты и так прекрасно выглядишь, садись. Пожав плечами, Шэрон отодвинула стул и села, наблюдая, как Алан не спеша раскладывал еду по тарелкам: — Ты врезался в доску? - весело спросила она, указывая на ворот его рубашки. - У тебя там следы от мела. Андервуд усмехнулся, садясь напротив нее и беря в руки бутылку вина, чтобы разлить его по бокалам: — Вероятно, это об меня так вытерли руки. Надо же, мы сегодня с отцом целый час просидели в больнице бок о бок, а он и слова не сказал. — Зная твоего отца, он скорее тихо потешался над тобой, - Шэрон скрыла улыбку за бокалом вина. - И кто же осмелился вытереть руки о профессора? Андервуд принялся неспешно отрезать небольшой кусочек от утки. Что же, нужная ему тема разговора всплыла сама собой. Приняв это за благой знак, он еле заметно улыбнулся: — Сегодня одна из бывших студенток приходила на конференцию по бизнесу и взяла с собой сына. А ему очень захотелось порисовать мелками на доске. — В твоей аудитории? Он утвердительно кивнул, исподлобья наблюдая за Шэрон. — И как же ты согласился на такую авантюру? Если даже студентам не разрешаешь бывать в аудитории во время твоего отсутствия. — Мальчик попросил очень вежливо, надо сказать. И я не смог сказать ему «нет». — Не знала, что ты любишь детей, чтобы делать для них исключения. — Ты прекрасно это знаешь, Шэрон, - Алан отложил вилку и нож в сторону и накрыл ее ладонь своей. - И однажды мы с тобой уже это обсуждали. Пейдж кивнула, отводя взгляд в сторону. О, она прекрасно помнила тот вечер, когда Алан сначала завел разговор о семье, а затем о детях и о браке. И он начал это обсуждать с ней даже с учетом того, что они договаривались в начале отношений никогда не поднимать такие темы.***
*** 2 года назад… Андервуд, видимо, захотел что-то поменять в их жизни и опустился перед ней на одно колено. Может быть, в какой-то другой вселенной Шэрон запрыгала бы от радости, но сейчас она сидела, не смея пошевелиться, и с широко раскрытыми глазами смотрела на любимого человека, который отказался от своих же слов, сказанных пять лет назад. Все, что произошло после, она помнила уже не так четко. Сердце стучало так сильно, что мешало думать, а руки мелко тряслись. Пейдж не знала, на что рассчитывал Алан, делая ей предложение, но явно не на это. Она извинилась, встала и практически убежала в ванную, закрывая дверь на замок. Вода, включенная в кране раковины, шумела, чтобы хоть как-то перекрыть этот назойливый стук в ушах. А Шэрон, прислонившись к двери, закрыла лицо руками. Впервые за время отношений с Аланом она плакала из-за него, но не потому что он как-то обидел ее или оскорбил. Мужчина, которого она любила, сделал ей предложение, но Пейдж не могла ответить на него так, как хотелось Андервуду. — Шэрон, открой дверь, - Алан несколько раз дернул за ручку и тихонько постучал в дверь, когда понял, что та закрыта. - Шэрон. Женщина разрыдалась еще сильнее, зажимая рот ладонью. Ей было так больно, что она не может переступить через себя и сказать ему «да», но вместе с тем Пейдж не могла даже представить, как больно Алану. — Шэрон…, - Алан прислонился лбом к двери, надеясь, что она все-таки его слышит. - Давай поговорим. Шэрон что-то отрицательно промычала. Конечно, им нужно поговорить. Пейдж было страшно выходить из ванной, потому что она не знала, что произойдет дальше. Андервуд говорил что-то еще, но она практически не могла разобрать его слов из-за собственных всхлипов и шума воды. Но решив, что рано или поздно ей придется выйти из своего «убежища», женщина умылась, стараясь не смотреть в зеркало, и выключила воду. Ей незачем было видеть, как сильно у нее опухло лицо от слез и покраснели глаза. Замок повернулся, и дверь ванной слегка приоткрылась, выпуская полоску света в темный коридор. В доме не было слышно не единого звука, и Шэрон опасалась, что Алан, так и не дождавшись от нее хоть каких-то действий, ушел. Но оказалось, что он сидел напротив двери ванной, смотря в одну точку. Когда дверь приоткрылась еще сильнее, и свет упал на его лицо, он поднял взгляд на Пейдж, которая неуверенно посмотрела на него. Быстро поднявшись, Андервуд протянул ей руку: — Пойдем в спальню, поговорим. Это было то предложение, которое Шэрон была в состоянии принять. Каждый раз, когда им нужно было что-то обсудить, Алан предлагал делать это в спальне: он ложился и обнимал ее, в то время как она «клубочком» ложилась рядом. И этот раз также не стал исключением. Только теперь Пейдж было в разы тяжелее так лечь, чувствуя себя виноватой перед ним. Минут пятнадцать они лежали практически не шевелясь: она боялась сделать лишнее движение, которое напомнило бы Алану о предстоящем разговоре, поэтому предпочла оставаться незамеченной, а он неторопливо поглаживал ее спину и подбирал слова. Было ли Андервуду больно в тот момент? До безумия. Не то чтобы он возлагал большие надежды на ее согласие, но, как оказалось, он не был готов услышать отказ. Кричать - не выход, как и хлопать дверьми, это он усвоил еще с подросткового возраста. Но поговорить нужно, потому что… Потому что он хочет услышать хоть какие-то объяснения ее поступку. — Шэрон…, - он тяжело сглотнул и постарался сказать это без дрожи в голосе. - Объяснишь, почему «нет»? А Пейдж лишь сильнее прижалась к его боку и зажмурилась. Тысячи причин сейчас кружились в голове, но казалось, что ни одна из них не достойна, чтобы ее произнесли вслух. Все они были неосознанным лепетом, который сочился отголосками прошлого. — Шэрон…, - Алан не злился, но ему нужны хоть какие-то объяснения. — Я не хочу. Вот и все. Были сказаны те слова, которые он так боялся услышать, а она так боялась их произнести. Андервуд закрыл глаза, стараясь понять все причины, которые были сокрыты в этой фразе. Он их знал, точнее догадывался, но такого короткого объяснения ему было все еще мало. Мужчина чувствовал, как слезы подступают к горлу и начинают душить, отчего дышать и глотать становилось больно. — За этим кроется что-то большее, не так ли? - его рука замерла и больше не гладила спину Шэрон в успокаивающем жесте. Пейдж села, подтягивая к себе ноги и утыкаясь носом в колени, будто прячась от всего мира и от Алана. Конечно же он знал, что это лишь общее название для каждой из причин. — Расскажи мне, что тебя тревожит, - Андервуд тоже сел и бросил на нее быстрый взгляд. - Может, ты вообще планировала, что в ближайшем будущем наши отношения закончатся? Шэрон отрицательно мотнула головой. Этого она как раз-таки и боялась. Поэтому отказ на предложение руки и сердце дался ей не менее тяжело, чем Алану. — Тогда я весь во внимании. Пейдж понимала, что молчать нет смысла. Разговор будет закончен только тогда, когда они обсудят все волнующие обоих вопросы, даже если на это уйдет вся ночь и весь следующий день. — У нас никогда не будет детей, я не возьму твою фамилию. Тогда к чему брак? - дав наконец-то волю словам, которые тревожили ее, Пейдж почувствовала, что ей становилось легче. — Почему не будет детей? Про фамилию не буду даже и спрашивать… Шэрон вздохнула: — Потому что это было то, что мы обсудили перед начало отношений. Это было мое условие для начала наших отношений, - теперь женщина не боялась взглянуть на него. Всего за несколько минут они будто поменялись местам. — Это было пять лет назад, все могло поменяться. — У тебя, как я вижу, да. У меня нет. Я не знаю, что должно произойти со мной, чтобы все изменилось, - Шэрон вздохнула. - Тебе не понять, ты был у своего отца единственным и любимым ребенком. А нас было трое. И, если я даже опущу тот факт, что я была старшей и единственной девочкой… Хотя нет, я еще раз напомню тебе, что на меня сбрасывали всевозможные обязанности, как только родились Марк и Джошуа. Я нанянчилась с ними на несколько жизней, у меня не было детства. И единственное, чего хочу сейчас, когда наконец я сбежала из того ада и предоставлена сама себе, это жить для себя - без детей и без обязательств. — Но при этом ты решила жить со мной, - тихо проговорил Алан, смотря куда-то в стену. Он знал эти причины с самого начала отношений, но почему-то решил, что человек, как и его принципы, могут с годами меняться. — Я не думала, что встречу тебя. Тем более у нас нет никаких обязательств…, - Шэрон замолчала, так и не договорив то, что планировала, встретившись со строгим взглядом мужчины. Он редко смотрел на нее так, но, если такое и случалось, то ей становилось не по себе. — У нас с тобой отношения, у нас обязательства уже есть друг перед другом, даже если мы не состоим в браке. Мы, черт возьми, живем под одной крышей и все делим пополам, - Андервуд прикрыл глаза, успокаиваясь. - Может, я чего-то не знаю, и у нас с тобой давно свободные отношения? Женщина отрицательно помотала головой. Она была предана Алану настолько, на сколько может быть предана женщина любимому мужчине. И знала, что это взаимно. — Тогда не говори так, - Андервуд взял ее ладонь в свою. - И, кстати, я хоть и старше, но у меня нет проблем с памятью. Я помню, что ты рассказывала о своей семье. — Зачем же ты решил сделать мне предложение? Знал же, что так, скорее всего, и будет… — Знал, но хотел верить совсем в другое, - Алан притянул ее в свои объятия, нежно прижимая к груди. - Но ведь то, что было в твоем детстве, не повторится с нашим ребенком. Я всегда буду рядом, тем более я не так долго еще буду работать в университете. — Мне кажется, все будет еще хуже, - Пейдж взглянула на него и слабо улыбнулась. - Не знаю, почему родители до сих пор живут вместе, но, мне кажется, с рождением детей они перестали любить друг друга. Такое ощущение, что ребенок перенимает на себя абсолютно все внимание. Зачем он мне, если ты будешь все время посвящать ему? Андервуд тихо рассмеялся, целуя ее в макушку: — Шэрон, это логика обиженного ребенка, которому сказали, что у него родится брат или сестра… — Ты не знаешь, о чем говоришь. — Знаю, потому что это будет не мой ребенок. Это будет наш ребенок, которого и ты, и я будем любить. А если мы его будем любить, то значит мы будем любить и друг друга. Только представь, как маленький малыш бегает по дому со звонким смехом, а у него или у нее такие же глаза, как у тебя. — У меня отвратительный цвет глаз, - буркнула женщина, стараясь отогнать картинку, которую только что описал мужчина. — Ой, брось. У тебя красивые глаза… — Нет, Алан, - Пейдж немного отодвинулась и легла на край кровати, отворачиваясь от него. - Я не знаю, буду ли когда-нибудь готова к тому, что ты мне предлагаешь. Но сейчас мой ответ не изменится. Слезы вновь подступали и начинали душить ее, поэтому Шэрон лишь сильнее уткнулась носом в подушку. Стоит ли рассчитывать, что Алан не будет больше поднимать эту тему? А может ли она вообще рассчитывать, что он останется в ее жизни после всего, что они только что обсудили. Разум твердил, что правда полностью на ее стороне - они обговорили все перед началом отношений, и Андервуд со всем согласился. Но сердце чувствовало себя виноватым и эгоистичным. «Да, я эгоистка» - Пейдж призналась себе в этом в тот момент, когда осознала значение этого слова. И она ничего не могла с этим поделать. В детстве ей казалось, что родители разочарованы уже самим фактом ее рождения, поэтому сбрасывали на нее неугодные задачи. Она не мальчик, которого так ждали отец с матерью, но она удобный ребенок, который поможет с другими. В комнате было тихо. Шэрон не знала, сколько времени прошло, но с тех пор как она сказала еще раз «нет» и отвернулась, Алан, как казалось, не пошевелился. Он больше ничего не сказал и даже не попытался как-то решить вопрос. Впервые последнее слово осталось за ней, и она была бы этому рада, если знала, что не разбила любимому мужчине сердце. Что же, пожалуй, она даже не станет его винить, если Андервуд захочет расстаться с ней. В глубине души она вновь и вновь будет жалеть себя, что ее опять бросили и что она снова не оправдала чьи-то ожидания. Шэрон хваталась за Алана, как за спасительный круг. Она знала и чувствовала, что он любит ее, что делает для нее все, чтобы ей было хорошо и комфортно. Но даже несмотря на то, что она любила его не меньше, никогда бы не смогла пойти ради него на те «жертвы», о которых он просит. Пейдж, положа руку на сердце, призналась себе в тот самый день, когда съехала от родителей и прекратила с ними всякое общение - она никогда не выйдет замуж и никогда не родит ребенка. И как бы Андервуд не любил ее, и как бы она не любила его в ответ, она не изменит этим принципам. Но слезы тихо капали на подушку, стекая по щеке. И где-то на грани сна Шэрон почувствовала, что Алан встал, вышел в коридор, зашуршал курткой и покинул дом, тихо закрывая за собой дверь на несколько поворотов ключа. Шэрон приподняла голову с подушки и посмотрела на часы - восемь вечера. Через час после его ухода по окну забарабанил сильный дождь. Вернулся мужчина только за полночь. Пейдж не знала, куда он ходил и с кем он был, но знала, что простит ему абсолютно все, чтобы он не сделал этой ночью. И только сам Алан знал, что это была лишь вечерняя прогулка. Выйдя из дома он медленно шел по улицам, которые еще продолжали бурлить жизнью. Но, встретив на своем пути бар, Андервуд не смог найти ни одной причины, почему ему не следует немного побыть там. Сев за барную стойку и заказав несколько шотов, он пустым взглядом смотрел в столешницу, полностью игнорируя разговоры вокруг и громкую музыку, которая била по ушам. Сегодня он не услышал от Шэрон ничего нового, и вроде как отношения не должны были закончиться со дня на день. Но на душе было так паршиво. Андервуд, даже если очень постарался, не вспомнил бы, когда ему было также плохо. Он выпил последний шот, оставил на столе купюру, которая явно превышала нужную, и вышел на улицу. Шел сильный сентябрьский ливень. Капли попадали за ворот легкой куртки, заставляя вздрагивать, но было как-то все равно. Он шел вперед, не особо разбирая дорогу. Главное, что не обратно домой. Пока еще рано. Алан не заметил, как оказался в небольшом сквере рядом с домом отца. У него горел свет на первом этаже, а за шторами периодически мелькала его фигура. Поразмыслив, Андервуд неуверенно поднялся по ступенькам и постучал. Дверь открыли практически сразу. Взгляд отца был серьезный и нахмуренный. Не говоря ни слова, он просто отступил в сторону, пропуская сына вперед. И единственное, что услышал Алан, был его тихий вздох, когда Кадмус закрывал за ним дверь. — Снимай куртку, ты весь мокрый, - Андервуд старший видел, что Алана что-то тревожит. Но когда-то давно они договорились, что сын будет сам все рассказывать отцу, и Кадмус согласился. В остальных случаях он просто старался быть рядом и хоть как-то поддержать Алана. Андервуд младший снял куртку и повесил ее на крючок: — Как дела, пап? - хрипловатым голосом спросил он. — Потихоньку, - Кадмус обернулся в сторону зала, откуда доносились звуки телевизора. - Я там фильм какой-то смотрю, будешь со мной? Алан с улыбкой кивнул, чувствуя, как на душе становится немного легче. Выпитый алкоголь приносил лишь минутное облегчение, а разговоры с отцом, даже если речь о проблеме и не шла, помогали основательно. Кадмус кивнул и пошел на кухню, а когда вернулся, держал в руках бутылку пива для себя и стакан горячего молока, который протянул сыну: — Сегодня с вас уже хватит, молодой человек, - и, сев рядом, прибавил звук на телевизоре. Они молча смотрели фильм, изредка что-то комментируя или смеясь. Но когда время подходило к полуночи, Кадмус отключил телевизор и посмотрел на сына. Алан выглядел все таким же печальным, как и пару часов назад: — Думаю, тебе стоит вернуться домой, - Андервуд старший забрал из его рук пустой стакан и поставил на журнальный столик. - Давай я вызову тебе такси. Алан отрицательно мотнул головой: — Я, пожалуй, еще немного прогуляюсь. — Сын, чтобы между вами не произошло, она наверняка волнуется. Не заставляй ее додумывать того, чего не было.***
*** Настоящее время… — Шэрон…? - Алан дотронулся до ее руки, выдергивая женщину из воспоминаний. — Извини, задумалась, - она сделала глоток вина и сосредоточилась на утке и овощах в своей тарелке. - Что ты говорил? Андервуд вздохнул: — Я говорил, что может нам вновь стоит обсудить… — Нет, - Пейдж продолжила не спеша отрезать кусочек утки. - Мы с тобой уже все обсуждали. Мое мнение не изменилось. Алан кивнул и, нахмурившись, опустил взгляд в тарелку, полностью сосредотачиваясь на ужине. Надежды были небольшие, но они были. И оттого было обиднее еще сильнее. В последнее время ему казалось, что что-то в их отношениях с Шэрон изменилось - она стала чуть более внимательна к нему, чем обычно, чаще стала предлагать как-то провести время вместе. Но видимо большую часть Андервуд все же нафантазировал себе сам. Аппетит пропал, и теперь запеченная утка с апельсинами комом стояла в горле. Мужчине хотелось встать и уйти… куда угодно, но он заставил себя продолжать сидеть здесь. На кухне. Напротив нее. — Как съездили в больницу? - Пейдж решила перевести тему. Молчание становилось неуютнее с каждой секундой. — Послезавтра на КТ легких, - Алан облокотился на спинку стула, небрежно проводя указательным пальцем по ножке бокала с вином. - Врачу что-то не нравится. — Что-то серьезное? Шэрон относилась к отцу Алана с уважением, но никакой любви к пожилому мужчине не питала, даже после знакомства длиною в семь лет. Она вообще скептично относилась ко всем возрастным людям, невольно сравнивая их со своими родителями и не давая им шанса как-то проявить себя в общении с ней. Поэтому, дав всем понять, что ее общение с Кадмусом не изменится с категории «минимально вежливое», она изредка спрашивала о нем у Алана. И только для того, чтобы поддержать Андервуда младшего, а не потому что ее на самом деле сильно заботило здоровье его отца. — Врач пока не говорит ничего конкретного, - мужчина поднялся из-за стола и неторопливо переставил свою тарелку с едой к раковине. Утка и овощи на ней остались практически нетронутыми. - Спасибо за ужин. — Алан…, - Шэрон хотела что-то сказать, но встретившись с его расстроенным взглядом, передумала, возвращаясь к практически опустевшему бокалу вина. Андервуд вышел из кухни и сразу направился к входной двери. Ему срочно нужна сигарета и свежий воздух. В какой-то степени он сейчас злился на себя за то, что позволил мыслям вообще развиться в таком направлении. Насколько наивным дураком нужно быть, чтобы спустя два года снова ввязаться в это разговор? Он был ужасно упрям, о чем отец не раз охотно сообщал ему. Но Шэрон… Казалось, что Шэрон в тысячу раз упрямее его. К вечеру жара немного спала, а изредка даже появлялся легкий ветер. Алан стоял на крыльце дома, неспешно выкуривая первую сигарету и обещая себе, что больше никогда не поднимет тему брака и детей в разговорах с Шэрон. Он любил ее, любил ее отношение к себе, любил в ней все, что она дала ему за эти годы. И если она не хочет с ним детей, но продолжит любить его, Андервуд согласится с этим. Пепел от сигареты посыпался на туфли и тут же был сдут поднимающимся ветром. Наверное, ночью все же будет дождь.