Скрещенья рук, скрещенья ног, судьбы скрещенья…

Себастьяну очень страшно. Сколько бы ни готовил его Тони к этой встрече, сколько бы ни читал он дело №17, легче не становится. Стэн всего лишь бармен, обычный парень с простой жизнью и разбитым сердцем. Он не готов к подвигам, не готов залезть в голову искалеченному суперсолдату, который убивал 70 лет. Ему очень страшно, а чувство самосохранение воет, как пожарная сигнализация. Но вот Себ уже толкает дверь и оказывается в темной комнате, в самом центре которой стоит герметичная коробка. И в ней… Нет. Ни один человек не должен быть скован настолько жестоко! У его двойника темные круги под глазами, грязные длинные волосы, пронзительный страшный взгляд. Бионическая рука точно такая же, как ее рисовал Стив. Зимний неотрывно следит за тем, как Стэн на дрожащих ногах подходит ближе и ближе. Или это не Зимний, а Баки? “Ты и есть тот мальчик, который будет копаться в моей голове? Не боишься утонуть?” — издевается пленник. Себастьян хочет ему помочь, он трясется от ужаса, но Баки видимо совершенно все равно. Себ выбирает не слушать. Его захлестывает тяжелая ледяная волна невероятного гнева — вот уж сам от себя не ожидал! Милый, добрый, покладистый Себастьян куда-то подевался, вместо него перед коробкой, где удерживают Зимнего, весьма неприятный, даже жутковатый тип. Себ когда-то чувствовал в критических обстоятельствах, что он и этот тип одно и тоже. И не особенно рад его присутствию. Но зато у другого Себа есть все шансы поговорить с Баки, или Зимним, или кто там из них сейчас сидит перед ним, на равных. Откуда взялись рядом врачи, Себастьян плохо помнит. Просто чувствует, как внутри него кипят гнев и сила, которых раньше он не осознавал. Баки очевидно это чувствует, поэтому предпочитает заткнуться. К счастью, они лежат так, что не видят друга друга, просто связанные проводами. “Закрой глаза и считай от ста в обратном порядке”, — Себ не понимает, кто говорит, просто послушно выполняет. И ныряет в небытие еще до того, как произносит “девяносто”. Странное ощущение: он помнит, что его зовут Себастьян Стэн, и он бармен из Нью-Йорка, который вдруг оказался в мире Мстителей, но до сих пор особо не верит в это. Одновременно он — Джеймс Бьюкенен Барнс, на следующий день его отправят на фронт, и ему очень нужно попрощаться со своим другом. Лучшим другом. Малышом Стиви. Он не может его бросить тут одного, но не может не ехать — плевать на потенциальное дезертирство, ему не никогда не хотелось быть героем. Просто Стив его станет презирать. Значит, он должен пойти на войну и вернуться. Ему есть ради чего. Зачем он пригласил девчонок? Чтобы запретить себе остаться со Стиви наедине. Ему невыносимо сильно хочется обнять друга и сжать так, будто это поможет залезть к нему под кожу. Но он не может напугать мальчика, не может позволить тому думать что-то гадкое или неприятное. Он знает, как называют тех, кому нравятся мужчины. Самому Баки все равно — пусть кто-то попробует сказать это ему в лицо, — но Стиви такой правильный, такой деликатный, такой ранимый. Барнс защищал его сначала от болезней, потом от нищеты, затем от тех, кто его избивал. Он сумеет защитить Роджерса от самого себя. — Не натвори тут глупостей без меня. — Не смогу. Ты их все заберешь с собой, — сердце Баки разбивается на маленькие кусочки. Он обнимает своего Стиви так крепко, что тому наверное больно. Глаза щиплет от слез, в груди ворочается болезненный ком. Баки осторожно касается губами вначале блондинистой макушки, потом уха, и вдруг тонкой шеи. — Прости, малыш. Стив не отстраняется, не кричит на него, только долго смотрит. И Баки хочет остановить время — чтобы у них появился шанс разобраться, что происходит между ними. — Ты должен вернуться. Нам нужно понять. — Мне есть, зачем. Ты так просто не избавишься от меня. Себастьян не понимает, как Баки переживает такую боль. Он лихо салютует и уходит, но каждый шаг дается с трудом, и уже через квартал парень прощается с девчонками и садится на первую попавшуюся лавочку. Барнс не может плакать, только повторяет: “Мне есть, зачем вернуться. А значит я вернусь к нему”. “Пять… Четыре… Три… Два… Один… Выход”. Себ открывает глаза — по щекам текут слезы. Он не Баки, а простой бармен с уже разбитым сердцем, и такая боль ему не по силам. “Капитан Америка был Стивом? Над ним тоже ставили эксперименты? Сыворотка? Но он помнит меня, и он герой!”, — Себ слышит голос Баки, и заставляет себя с трудом встать с кушетки и сделать пару шагов. На лице у Зимнего (хотя нет, сейчас он точно Барнс) странное выражение: страх, недоумение, шок, недоверие. — Профессор, который сделал Стивена Роджерса Капитаном Америка, не создавал убийцу. Он просто дал ему физическую силу, добавив ее к силе воли, убеждениям, моральным качествам. Сыворотка всего лишь улучшила то, что уже было, — голос врача звучит слегка монотонно. — Я его любил? Капитана Америку? Мы были любовниками? Тогда почему я пытался его убить? Я поэтому его не убил? Но я же ничего не помню! — Баки ошарашен и потерян. Себастьяна уже потряхивает: если конструкция не удержит Зимнего в таком состоянии? Что он тогда может натворить? — Мы не можем предсказать, какие воспоминания будут всплывать первыми, а какие останутся утраченными навсегда. Скорее всего, сначала появятся наиболее яркие и позитивные. — Мне нужен еще один сеанс. Этого слишком мало. Мне необходимо понять. — Все зависит не только от вас. Для Себастьяна это тоже большая нагрузка. Себ понимает, что не сможет отказаться. Мигрень, тошнота, потеря пространственной ориентации — последствия, о которых говорил Стрэндж, — уже не так пугают. Он хочет помочь этому страшному и безумному человеку, почему-то так похожему на него, осознать, что тот потерял 70 лет назад, упав с того злосчастного поезда. — Я согласен. Теперь Себ ныряет в небытие быстрее и комфортнее: только начал отсчет, как уже очутился в плохо освещенном, пахнущем сыростью помещении. Баки знает — это второй этаж трактира, тут комнаты для ночевки. На первом пьют Ревущие коммандос, а он только что поднялся наверх. Внизу осталась агент Пегги Картер, — чертово совершенство в красном платье. Мальчик Стиви больше не боится женщин, а они не боятся на него наступить — наоборот, виснут на шее и пытаются залезть к нему в постель. Баки плевать, сколько пользы может принести Капитан Америка во время войны, он просто хочет вернуться назад — защищать худенького и болезненного Стива, принадлежащего ему одному. “Прекрати. Ты эгоист. Стив теперь здоров, как слон. Силен и красив, как бог. Он это заслужил. Пусть еще станет счастлив”, — от этих мыслей так больно, как будто в него стреляют в упор. Куда подевались его оптимизм и чувство юмора? Баки тяжело опускается на кровать и думает о том, что даже если сейчас напьется, легче не станет — каждую ночь ему снится Аззано и Стив, склоняющийся над ним и помогающий подняться с жуткого прозекторского стола. Тот, ради кого Барнс кричит на весь лагерь: “Да здравствует Капитан Америка!”. Тот, ради кого он готов полезть к черту на рога, лишь бы не оставлять одного. Внезапно дверь скрипит, и Баки не хватается за оружие только потому, что слышит знакомый запах одеколона — он подарил его Стиву, когда тому исполнилось 13 лет. С тех пор Роджерс пахнет только так. Непривычно огромный и знакомый до мелочей, он садится рядом, и кровать прогибается под двойным весом. — Я тебя искал. Ребята не знали, куда ты делся. — Надоело пить. Не хотел мешать тебе с Картер. — Она пошла отдыхать. Завтра тяжелый день. Повисшая пауза не мешает. Баки молчит, все глубже ныряя в свои мысли. Как вдруг чувствует, как Стив берет его за руку. Осторожно и бережно. А потом целует каждую сбитую костяшку, каждую линию на ладони. — Я нашел тебя, чтобы мы могли закончить тот разговор. Когда ты ушел на войну. Я боялся, что никогда не смогу услышать от тебя правду и сам сказать что-то очень важное, — Стив трется носом о кисть друга. — Стиви, ты не должен. Ты — герой. Герои не влюбляются в мужчин. Герои женятся на девушках в красном и живут с ними долго и счастливо, — Баки не знает, что делать, когда Стив, родной и настоящий, оказывается так близко. Несмотря на темноту, Барнс видит, как блестят его глаза и дрожат руки. Капитан Америка стоит перед ним на коленях, тянется рукой к лицу и боится поцеловать. И тут у Баки срывает тормоза. Он наклоняется и сокращает расстояние между ними так стремительно, что это не поцелуй, а столкновение. Никакой нежности или бережности, как он ожидал и фантазировал все эти годы. Поцелуй мокрый, грязный, глубокий. Баки прикусывает нижнюю губу Стива и успевает подумать: как он мог жить без этого? Зачем целовал кого-то еще? Сержант Барнс, дамский угодник, готов сделать все, чтобы их первый поцелуй с лучшим другом стал идеальным. Ему больше не нужно бояться, что Стиву будет больно или страшно. Не нужно сдерживаться, когда он затягивает Кэпа на кровать, пытается в темноте разобраться с их одеждой. Так хочется поскорее дотронуться до кожи, прижаться всем телом, почувствовать, какой Роджерс горячий, сильный, надежный. Стив вылизывает шею и ключицы Баки, а сам шире раздвигает ноги, чтобы быть еще ближе. Он гладит Барнса по спине, тянет к себе. — Бак, не спеши. У меня… никого до тебя не было, — Кэп отводит глаза, а Баки тормозит на полном ходу — перед ним все еще малыш Стиви, ради которого он босиком по углям пройдет, лишь бы защитить. — Тише, тише. Мы не будем делать ничего из того, что ты не захочешь. Просто держись за меня. Еще секунду назад у Баки в голове клубились самые дикие идеи, что он может сделать с этим совершенным телом — кусать, сжимать, оставлять следы. Но на смену безумию приходит беспредельная нежность — сержант прокладывает длинные дорожки поцелуев по всему телу, спускаясь все ниже к пупку и потом вдоль идеальных тазовых косточек. Он никогда не делал минет, но нужно просто вспомнить, как нравится ему самому: взять в рот не спеша, но глубоко, чтобы услышать, как Стив похабно стонет, прикрывая рот рукой. Пускать все глубже и глубже, пока его мальчик не кончит, выгибаясь всем телом. Они лежат на узкой кровати, будто время обернулось вспять — когда Стив болел, они всегда спали вместе. Ему все время было холодно, и Баки согревал его своим телом, шепча в затылок: “Не бойся, я держу тебя”. Сейчас Роджерсу больше не холодно, и Баки теряется от ощущения такого роскошного тела под кончиками пальцев. Как можно было хоть на секунду вообразить, что Кэп будет так осторожно его ласкать? Баки будто дрейфует от неумелых, но таких нежных движений. Ему хочется кончить так сильно, что мурашки роем пробегают по позвоночнику, но он боится торопить малыша Стиви — робкого и стеснительного. Только возбуждение накатывает волнами и делает его смелее. “Я не хрустальный. Это тебя нужно было беречь. А теперь мы можем попробовать что угодно. Что ты захочешь”, — шепчет Баки ему на ухо. Ему стоило быть аккуратнее в словах, потому что Стив тут же обхватывает оба члена широкой ладонью и начинает ласкать так жестко, что искры сыплются из глаз. Баки кончает настолько резко, что на секунды проваливается в пустоту. “Будь он прежним, я бы сломал ему плечо”, — думает он после, целуя синяки, оставленные собственными пальцами. “Пять… Четыре… Три… Два… Один… Выход”. Себ не хочет возвращаться. Дело не в восхитительном сексе, дело в том, что он завидует. Завидует Баки,несмотря на то, знает, что будет потом. Стивен Роджерс, Капитан Америка, как две капли воды похожий на его Криса, не мудак, — думает Стэн, глядя в потолок в поисках сил, чтобы подняться. Двадцать лет он был влюблен в мужчину и только сейчас понял, что в отношениях можно отдавать и принимать совсем иначе. Даже если все полетит в пропасть.