На небе полная луна

В доме Лизхен в тот вечер все были слишком заняты, чтобы заметить, как разыгралась над Москвой настоящая буря. Добропорядочные же москвичи били поклоны и шептали молитвы, раскаиваясь в грехах многих, вольных и невольных. Несла буря на крыльях своих неупокоенную душу, несла её к югу, туда, где белым дождём осыпа́лись лепестки черёмухи, наполнявшей окрестности пьянящим, горьковато-медвяным запахом. Несла на запад, к Воробьёвым кручам, поросшим вековым лесом, где так сладко поют по весне соловьи, где любила она при жизни гулять вместе с супругом. Взирала государыня с Воробьёвых круч на свой город — на кремль, монастыри и храмы, на крепостные стены и посады. Печалилась государыня о людях московских, пуще же того о сыне и внуке, ещё пуще того о непрожитых летах своих. Словно камень, тянула печаль вниз её лёгкую душу, не давая ей стать легче воздуха. Перед мысленным взором государыни вставали годы, полные любви и потерь, трудов и созидания. Проходили картины прошлого, будто уносимые вдаль потоком воздуха. Налетел порыв ветра, закружил государыню. Обернувшись, увидела она, как редеют за спиной её леса, как разрастаются деревни, как возносится ввысь башня, подобная вавилонской, а кругом её яблони в полном цвету… Поднялась государыня вверх, пронеслась над гладью реки Москвы и опустилась в густом саду. В кресле в глубине сада в беспамятстве полулежала Елена, раскинув руки. По левую руку садилось солнце, по правую руку вставал ясный месяц. Облетев город, возвращалась в тело Елены её вторая душа — в теле том незваная гостья. А по имени тоже Елена. А вместе с нею и некто третий. Нечто третье, что ни именем назвать, ни умом обозреть, что является ночами в тревожных снах, а снов тех лучше не видать никогда. — Растревожил меня Афонька проклятый! Мне было после службы так хорошо, так отрадно стало, а он тут и напомнил про смерть мою безвременную, про жизнь непрожитую, окаянный! — произнесла Елена глубоким низким голосом. — Ничего, от меня уже он не уйдёт, от меня никому не уйти, — голос сделался тусклым, глухим и далёким, словно из погреба, — ни пешему, ни конному, ни старому, ни молодому! Ветер ударил в потемневшие от времени ворота, качнул напоследок ветви деревьев и затих. Елена Дмитревна вздохнула и открыла глаза: «Что за сон мне приснился! Будто поднял меня ветер и понёс над Москвой, выше церквей и соборов!»