Ламашту

Граф сидел на постаменте в ногах мраморного юноши, когда после пятиминутного взрыва аплодисментов в холл потянулись люди. Мрачные и тихие, некоторые из них улыбались сквозь слезы и переговаривались вполголоса, не спеша расходиться. Вскоре к ним присоединились и музыканты. Их встретили новыми авациями. Молодые оркестранты выражали свои эмоции куда ярче: рыдали в голос, обнимались кучками, пели. Граф скучающе смотрел на них, как на рыбок в аквариуме, когда мимо него прошла та самая девушка-дирижер, за перфомансом которой он с удовольствием наблюдал получасом ранее. – Очень эффектное выступление! – успел сказать Граф ей в спину. Девушка обернулась удивленно и немного испуганно. – Вы… так думаете? – робко поинтересовалась она, подходя чуть ближе. – Я вас уверяю. Вы были просто блистательны. Давид, – Граф протянул руку, брякнув первое пришедшее в голову имя. – Петра, – она на удивление крепко ответила на рукопожатие и устало присела рядом на каменную тумбу. – Каждый раз переживаю, выходя на сцену. Я оркестром дирижирую только второй год, как в консерваторию поступила. – А до этого? Играли на чём-то? – Нет, нет, – Петра покачала головой. – Тоже дирижировала. Но хором, – она устало вздохнула. – Это… был тяжёлый концерт. Во всех смыслах. – Божена была чудесным человеком. Я до сих пор не могу поверить… – Откуда вы знали её? – Петра с интересом взглянула Графу в глаза, но быстро смутилась и потупилась. – Жил по соседству, прямо над ней. Засыпал под фортепиано, просыпался под него же. Это было чем-то таким волшебным. – Хороший вы сосед, однако… Это… для меня просто шок. Я… я не знаю, что сказать, как это всё осмыслить. Мы все напуганы, если честно, – она откинулась затылком на ногу статуи и закрыла глаза. По её щеке пробежала одинокая слезинка, теряясь в чёрном хлопке воротника. – Это да… – Граф украдкой взглянул на Петру: таких обычно называют серыми мышками. Неброский макияж, худое лицо с острым вздернутым носиком, темная родинка на подбородке. Её прямые русые волосы были убраны в жиденький хвостик на затылке, челка, подстриженная каскадом, взмокла и растрепалась за время выступления. Он такую на улице и не заметил бы. Но как же сильно эта самая мышка, сидящая рядом с ним, отличалась от стихии, бушевавшей на сцене! Как будто два разных человека в одном теле. Из толпы оркестрантов вынырнула темноволосая девушка с аккуратным каре. Она подошла к Петре и тихонько тронула её за плечо. – Мы решили обратиться в Министерство образования. Каминский не имеет права лишать нас честно выигранного гранта. – М-м-м… – Петра взглянула на неё одним глазом. – А кто предложил? – Игнас, – брюнетка, подобрав ниспадающий подол платья, присела перед подругой на корточки. Кажется, она играла на скрипке… Или это был альт? – И почему я не удивлена? – сонно пробубнила Петра. – Ты с нами? – А куда я денусь? – Дело, кажется, серьезное, – задумчиво заметил Граф, – раз студенты готовы грызться аж с ректором. Брюнетка метнула на него колючий взгляд. Глаза у неё были почти что бесцветные и от того острые, а брови по-чертячьи забавно топорщились. Граф широко и обезоруживающе улыбнулся. – Давид, это Эвика, – представила ее Петра, – Эвика, это Давид. – Мадам, – мурлыкнул Граф, приподнимая невидимую шляпу. Эвика тоненько хихикнула, но потом снова напустила на себя суровый воинственный вид. – Мы выиграли заграничные гастроли. Наш оркестр, в смысле выйграл, на международном фестивале. "Виват", слышал о таком? А теперь из-за гибели Божены Каминский не отпускает нас в турне! Да ну, в смысле? Ну, это же бред! – Эвика аж зарделась от досады. – Бред, – согласился Граф. – Петра, мы решили написать открытое письмо… – начал было внезапно выросший за спиной Эвики парень, но девушка его перебила. – Я уже рассказала ей, Игнас, она в деле. Невысокий, пухленький и рыхловатый, будто сдобная булка, он пригладил и без того зализанные донельзя гелем светлые волосы и беспокойно оглянулся. – Слушай, Ви, – обратилась Петра к Эвике, – может быть, ты… ну, Каминского для начала просто п о п р о с и ш ь, – последнее слово она проговорила четко и с нажимом. – Дурацкая идея… Он не согласится. – Ну… Оно смотря к а к ты его попросишь… Эвика опасливо покосилась на Графа. – Давай позже, окей? – Петра, – вставился Игнас, по-прежнему чем-то встревоженный. – Тебя, кажется, твой отец ищет. Вон он, – парень указал пальцем на правый балкончик. И правда, по нему, вглядываясь в лица, пробирался тот самый критикан, все так же нахмуренный и кислый. – Мне нужно вещи забрать… – всполошилась Петра. – оставила их… В аудитории, да, – она подскочила с постамента и, торопливо откланявшись, быстро убежала вверх по лестнице в противоположном от отца направлении. Игнас, чуть помявшись, буквально через минуту направился туда же. – Он у нее то еще говно, – доверительно понизив голос, сообщила Эвика. – Отец? – Угу, – девушка заняла место Петры, но придвинулась куда ближе, и торопливо зашептала, глядя Графу в глаза: – Я тебе точно говорю: этот хрен не просто жуткий тип, а еще и убийца. Граф удивленно приподнял брови и нагнулся, практически касаясь кончика ее носа своим. – И кого же этот убийца… убил? – прошептал он. – Свою жену… – Эвика стушевалась от такой близости, но не отстранилась. Щеки ее зарумянились с новой силой. – Да ты что? – Мама Петры пропала, когда та была еще ребенком. То ли десять ей было, то ли двенадцать. – А с чего ты взяла, что это он ее того? – Ты его видел вообще? Психопат какой-то. Сколько я Петру знаю – ни разу не сказал про дочь доброго слова. Все через скандал, все! Ты не представляешь, каких ей сил стоило выучиться музыке и поступить сюда! Папаша-то был категорически против. Он и запирал ее, и бил, ноты рвал, инструменты сжигал. Но это прямо ее, понимаешь? Призвание, что ли. Он не смог ее сломать. А еще он Петру в монашки хотел отдать, прикинь? У Графа вырвался некрасивый смешок. – Да не ржи ты! – Эвика с улыбкой пихнула его в плечо. – Я серьезно! – Прости, – девушка попала прямо по только-только начинающему желтеть синяку. Граф коротко охнул от неожиданности и накрыл ушиб рукой, пряча боль за улыбкой. – Если правда, то такое себе. – Ага, правда. Устроил ей курс молодой монашки, блин. Таскал по монастырям, воскресным школам. Дома как в казарме у них было, только с распятиями и молитвами. А знаешь, в чем самый прикол? – Предельно заинтригован, – нахмурился Граф, изображая напряженное сосредоточение. – Сам-то он не особо верующий! А? Ба-дум-тас-с! – она выдала дробь по невидимым барабанам. – Я ж говорю. Шиз. А про мать Петры… Он вообще запрещает говорить о ней. Уничтожил все ее фотки, повыкидывал вещи. Как будто и не было человека. – Больше похоже на то, что дамочка укатила в закат с любовником, а муженек психанул, не? Эвика обиженно надула щеки. – Ладно, ладно, – сдался Граф, примирительно поднимая ладони, – он убийца. Я понял. А вы давно знакомы, как я погляжу? – Ну да. В одну музыкалку ходили. – А Божену ты знала? – он как будто невзначай поправил сползшую с девичьего плеча тонкую лямочку платья. – Ну… только по оркестру. Она звездой была, куда деваться, – прозвучало немного ядовито. Интересно. – Мне показалось, или ты ее не особо любила? – И что? – Эвика с вызовом выставила остренький подбородок. – И ничего, – Граф, тепло улыбнувшись, легонько щелкнул ее по носу. Девушка хихикнула и потешно сморщилась. – Я не скажу, что ей завидовала, но… – она задумчиво пожевала губу, – пожалуй, что да. Ой, да камон! Конечно я ей завидовала. Божена была выше на голову всех нас как музыкант. Зазнавалась только дофига. И постоянно отиралась вокруг Каминского. Он с больши-им удовольствием взял ее под крыло, – снова этот яд в голосе и брезгливая гримаска на лице. – Так, значит? А мог Каминский… эм… А кто такой, этот Каминский? – вовремя спохватился Граф. Он же всего лишь сосед! – Да ректор наш. Он же концерт открывал. Такой… В зеленом сутенерском пиджаке. – А, ну да, помню. – Ну вот. Стоян Каминский. Эх… – она вздохнула тоскливо и томно одновременно. Стоян Каминский… – Тот еще павлин как по мне, – фыркнул Граф вполне искренне. – Да нет, он классный. В смысле, прекрасный композитор, да, гениальный, – Эвика заметно помрачнела и, сухо откашлявшись, отодвинулась от Графа. Как-то нервно она поправила подол, закрыв кокетливо выглядывающую из разреза ножку. – Ты знал, что он входит в сто лучших композиторов современности, м? – Граф отрицательно помотал головой. – Конечно, эксцентричный слегка… Ну, как слегка, – девушка громко, но невесело рассмеялась. Точно также, как и Граф минутой ранее, когда она ткнула ему в синяк. – Он ради прикола держит в консерватории демона. Это, по-моему, мега-эксцентрично. – Чего?.. – Граф поперхнулся воздухом. – Ну, инфа не для всех… Бли-и-ин, наверное, зря я тут языком чешу, а, – Эвика судорожно заправила длинную челку за ухо. – Это же незаконно! – У Стояна такие связи везде, что для него не проблема решить этот вопрос. В прошлую субботу он с мэром в гольф играл. А в воскресенье ужинал с самим Сэром. Так что да. У нашей консерватории есть вот такой вот оригинальный маскот. – С Сэром, значит… – вот так неожиданность. Конечно, если иметь в знакомых Великого Магистра всех Ключников, можно и не такую адскую хрень у себя прописать. – И где же этот демон, а? – Слушай, Давид, извини. Я просто болтушка, – Эвика поднялась и, не глядя на Графа, слегка поклонилась. – Мне наверное пора, но если ты хочешь, мы можем… ну, созвониться как-нибудь. Ты клевый, да…. Граф записал себе ее номер и, мило попрощавшись, остался с мраморным прелестником наедине. Демон. Здесь, в этих стенах. Ну нихрена себе. Это было так же глупо, как притащить изголодавшегося тираннозавра в наморднике на детский утренник. Каминский был самонадеянным придурком, раз так поступил. Вытащив из кармана телефон, Граф быстро налистал нужный контакт и нажал на вызов. – Привет пап, – горло сдавило, он откашлялся и продолжил неуверенно, – ты… вы заняты?.. Да нет, не долго. Просто вопрос один. Можно?.. Спасибо. В Музыкальной академии действительно держат демона? Да? И вы в курсе?.. Звучит скверно, нет? – Граф нервно застучал пяткой по паркету. – Но… да, но мне кажется… Да, Сэр. Я понял, Сэр. С вашего личного дозволения. Не смею туда лезть, Сэр. Спасибо большо… Звонок сбросили. Граф отправил телефон обратно в карман, подумал немного, не прекращая трясти ногой, а затем зубами скрутил колпачок с кольца. Ограненный уголек вспыхнул ярче, задымил тоненькой сизой струйкой. Было велено забить. Все официально, Сэр в курсе. Но почему тогда так неспокойно? Граф встал и побрел вверх по лестнице, не отводя глаз от кольца.