Twilight

Когда я вернулся к своему пикапу, остальные ученики уже начали съезжаться. По территории школы я ехал, следуя разметке и с радостью отмечая, что машины здесь по большей части еще древнее моей, а роскошных и вовсе не попадается. Наш район в Финиксе был не самым богатым, однако новый «мерседес» или «порше» на школьной стоянке считались обычным явлением. Здесь же самым шикарным был серебристый «вольво», который сразу бросался в глаза. Но я все равно заглушил двигатель сразу же, как только нашел, где припарковаться, чтобы его громовой рев не привлекал внимания. Сидя в пикапе, я изучил расположение корпусов, стараясь запомнить его: если повезет, мне не придется весь день разгуливать по территории школы, уткнувшись в карту. Потом я затолкал свои вещи в сумку, повесил ее через плечо и сделал глубокий вдох. Я справлюсь, неубедительно солгал я себе. Никто меня не укусит. Наконец я выдохнул и выбрался  из машины.  Набросив капюшон и опустив голову, я зашагал по дорожке в толпе подростков. К счастью, в своей простой черной куртке я ничем не выделялся среди них. Третий корпус я заметил сразу же, как только обогнул здание школьного кафетерия: большая черная цифра «три» была нарисована на белой табличке с восточной стороны. С приближением к двери мое дыхание настолько участилось, что я очутился на грани гипервентиляции. Я попытался задержать дыхание и вошел в дверь следом за двумя дождевиками-унисекс. Класс оказался маленьким. Хозяева дождевиков остановились у двери и повесили их на крючки в длинном ряду. Я сделал то же самое. Оказалось, я шел за девушками; одна – блондинка с фарфоровой кожей, вторая – тоже бледная, с русыми волосами. По крайней мере, цветом кожи я не буду выделяться. Я отдал свою карточку учителю – рослому лысеющему мужчине, сидевшему за столом с табличкой «Мистер Мейсон». Увидев мою фамилию, он вытаращился, и конечно, от этой мало чем ободряющей реакции я густо покраснел. К счастью, он отправил меня на заднюю парту, не удосужившись представить классу. Глазеть на меня, сидящего сзади, моим новым одноклассникам было непросто, но они все же ухитрялись. Я не поднимал глаз от списка литературы, который вручил мне учитель. Список был стандартным: Бронте, Шекспир, Чосер, Фолкнер. Все это я уже читал. Приятно и… скучно. Я задумался: пришлет ли мама мою старую папку с сочинениями или сочтет, что так нечестно? Мысленно я заспорил с ней, пытаясь переубедить, а учитель тем временем бубнил свое. Прозвучал гнусавый звонок, и нескладный парень в прыщах, с жирными черными волосами наклонился через проход между партами, чтобы поболтать со мной. – Ты Чон Чоонкук, верно? С виду он казался чрезмерно услужливым, как подсказчик из шахматного клуба. – Чонгук, – поправил я. Все сидящие в радиусе трех парт от меня разом обернулись. – Где у тебя следующий урок? – спросил он. Мне пришлось искать в сумке расписание и сверяться с ним. – В шестом корпусе, политология у Джефферсона. Повсюду, куда ни повернись, я сталкивался  любопытными взглядами. – Я иду в четвертый корпус, но могу показать тебе дорогу… – Не просто услужлив, а навязчив. – Эрик, – представился он. Я нерешительно улыбнулся. – Спасибо. Надев куртки, мы вышли под дождь, который припустил сильнее. – Ну как, большая разница с Финиксом? – спросил Эрик. – Очень. Идущие за нами чуть не наступали нам на пятки. Я был готов поклясться, что они ловят каждое слово. Только паранойи мне не хватало. – Там ведь редко идут дожди? – Три-четыре раза в год. – Ого! а в остальное время? – Солнечно, – ответил я. – Что-то ты не выглядишь загорелым. – У меня мама – наполовину альбинос. Он настороженно вгляделся в мое лицо, и я вздохнул. Похоже, с дождевыми тучами чувство юмора несовместимо. Еще несколько месяцев – и я отучусь от сарказма. Мы обогнули кафетерий и направились к южным корпусам возле спортзала. Эрик проводил меня до самой двери, хотя номер корпуса был виден издалека. – Ну, удачи тебе, – пожелал он, когда я взялся за дверную ручку. – Может, на других уроках еще встретимся, – с надеждой в голосе добавил он. Я неопределенно улыбнулся и вошел в здание. Остаток утра прошел примерно так же. Учитель тригонометрии мистер Варнер, которого я в любом случае возненавидел бы за его предмет, стал единственным, кто велел мне выйти к доске и представиться классу. Я заикался и краснел, а по пути к своему месту запнулся за собственный ботинок. За два урока я запомнил несколько лиц в каждом классе. Всякий раз находился кто-нибудь посмелее остальных – называл свое имя, спрашивал, нравится ли мне Форкс. Я старался проявлять дипломатичность, а чаще просто врал. Зато карта мне ни разу не понадобилась. Одна девушка сидела со мной и на тригонометрии, и на испанском, а потом мы вместе отправились обедать в кафетерий. Она была худенькой и невысокой, на несколько сантиметров ниже моих ста семидесяти восьми сантиметров, но из-за темной шапки буйных кудрей разница в росте почти не чувствовалась. Я не запомнил ее имени, поэтому только улыбался и кивал в ответ на болтовню об учителях и уроках. В смысл слов я не вникал. Мы устроились в конце длинного стола вместе с ее подругами, которых она тут же познакомила со мной. Имена я забыл сразу же, как только услышал их. Девушки явно восхищались своей подругой, которая отважилась заговорить со мной. С другого конца зала мне махал парень с английского, Эрик. Вот там-то, в кафетерии, пытаясь поддерживать разговор с семью любопытными незнакомками, я и увидел их впервые. Они сидели в углу кафетерия – в самом дальнем от меня, противоположном углу длинного зала. Их было пятеро. Они не разговаривали и не ели, хотя перед каждым стоял поднос с нетронутой едой. В отличие от большинства других учеников, они не глазели на меня, поэтому на них можно было смотреть, не опасаясь столкнуться взглядом с заинтересованной парой глаз. Но вовсе не то, что я перечислил, привлекло и задержало мое внимание. Между ними не наблюдалось ни малейшего сходства. Из трех парней один – здоровенный и мускулистый, как штангист-профессионал, с темными кудрявыми волосами. Второй – выше ростом, тоньше, но с развитой мускулатурой, медовый блондин. А третий – не такой крепкий, но высокий, с растрепанными волосами оттенка бронзы. В нем было больше мальчишеского, чем в остальных, которые походили скорее на студентов или учителей, чем на школьников. Девушки были полной противоположностью друг другу. Высокая отличалась скульптурной стройностью. У нее была прекрасная фигура вроде тех, которые красуются в купальниках на обложке «Спорт иллюстрейтед» и больно бьют по самооценке любой девушки, случайно оказавшейся в той же комнате. Ее золотистые волосы мягкими волнами ниспадали до пояса. Вторая девушка была похожа на эльфа – невысокая, донельзя худенькая, с мелкими чертами лица. Ее иссиня-черные коротко подстриженные волосы торчали во все стороны, как иголки. И все-таки кое-что их объединяло. Их лица были белыми, как мел, бледнее, чем у любого школьника в этом городе, не знающем солнца. Бледнее, чем у меня, альбиноса. Цвет волос у них был разный, а цвет глаз – одинаковым, почти черным. И густые тени под глазами, темные с лиловым оттенком – как после бессонной ночи или перелома носа. Однако их носы, как и остальные черты лица, были прямыми, четкими, совершенными. Но не поэтому я смотрел на них, не в силах оторвать взгляд. Я уставился на них в упор потому, что их лица, такие разные и такие похожие, были невероятно, нечеловечески прекрасны. Такие лица можно встретить разве что на тщательно отретушированных снимках в журнале мод. Или на картине какого-нибудь старого мастера, изображающей ангела. Трудно было сказать, кто из них красивее – возможно, безупречная блондинка или парень с бронзовой шевелюрой. Они ни на кого не смотрели – ни в своей компании, ни на других учеников, вообще ни на что не смотрели, насколько я мог судить. На моих глазах невысокая девушка встала, взяла свой поднос с неоткрытой газировкой и нетронутым яблоком и направилась к выходу свободным легким шагом танцовщицы, словно шла по подиуму. Поражен ее грацией, я смотрел, как она выбросила свой поднос в мусорный бак и с ошеломляющей скоростью выскользнула в коридор. Я перевел взгляд на остальных, по-прежнему сидевших на месте. – Кто это? – спросил я девушку, имя которой забыл, но помнил, что сидел с ней на испанском. Она обернулась посмотреть, о ком я говорю, хотя, вероятно, уже догадалась по моему голосу, и вдруг ей ответил взглядом он – самый хрупкий, больше остальных похожий на мальчишку и, наверное, самый младший из них. Долю секунды он смотрел на мою соседку, а потом метнул взгляд темных глаз на меня. Он отвел его сразу же, гораздо быстрее, чем я, хотя в приливе смущения я моментально потупился. Этот краткий, как вспышка, взгляд, был совершенно равнодушным, словно моя соседка произнесла его имя, а он машинально отреагировал. Она смущенно захихикала и тоже уставилась в стол. – Это Кимы – Тэхен и Намджун, рядом с ними – Розали и Хосок Чон . А та, что ушла, – Элис. Они живут вместе, у доктора Кима и его жены, – шепотом объяснила она. Я мельком взглянул на красавца, который теперь сидел, уставившись в свой поднос, и длинными бледными пальцами расщипывал на кусочки бублик. Его подбородок быстро двигался, но идеально очерченные губы оставались сомкнутыми. Остальные трое по-прежнему не смотрели на него, но мне казалось, он что-то тихо говорил им. Странные, редкие у них имена, думал я. Слишком старомодные, сейчас так не называют. А может, здесь, в маленьком городке, такие имена – обычное дело? Только теперь я наконец вспомнил, что мою соседку зовут Джессикой. Обычное имя. Дома в Финиксе у нас на уроках истории было сразу две Джессики. – Они… очень симпатичные, – это явное преуменьшение далось мне с трудом. – Точно! – снова захихикав, согласилась Джессика. – Вот только они все время вместе – то есть Намджун и Розали, Хосок и Элис. И живут вместе. Я с неудовольствием отметил, что в ее словах нашли отражение удивление и осуждение, с которыми относились к этой семье все жители городка. Но если уж говорить начистоту, о таких отношениях ходили бы сплетни даже в Финиксе. – Кто из них Кимы? – спросил я. – На родственников они не похожи. – А они и не родственники. Доктор Ким еще молодой, ему под тридцать или чуть больше. Все его дети – приемные. Чоны, блондины, – близнецы, брат с сестрой, они временно воспитываются в семье доктора. – Для воспитанников они выглядят слишком взрослыми. – Сейчас – да, Хосоку и Розали уже восемнадцать, но с миссис Ким они живут с тех пор, как им исполнилось восемь лет. Она приходится им теткой – кажется, так. – Наверное, они очень хорошие люди, раз взяли на себя заботу об этих детях, хотя сами еще совсем молодые. – Наверное, – нехотя признала Джессика, и у меня сложилось впечатление, что доктор с женой ей чем-то неприятны. Судя по взглядам, которые она бросала на их приемных детей, я предположил, что причиной тому – зависть. – Я слышала, миссис Ким не может иметь детей, – добавила она, словно это умаляло поступок супругов. Пока мы болтали, я то и дело бросал взгляд в сторону стола, за которым сидело это странное семейство. Все четверо по-прежнему смотрели куда-то в стену и ничего не ели. – Они всегда жили в Форксе? – спросил я, подумав, что обязательно обратил бы на них внимание, приезжая на лето. – Нет, что ты! – судя по голосу, Джессика считала, что это должно быть ясно даже мне, недавно приехавшему в город. – Они всего два года как переселились сюда откуда-то с Аляски. На меня накатили и досада, и облегчение. Досада оттого, что, несмотря на всю красоту, они чужие и явно не признанные здесь. А облегчение – потому что я не единственный вновь прибывший и, уж конечно, по любым меркам не самый примечательный. Пока я разглядывал их, младший из Кимов вдруг поднял голову и встретился со мной взглядом, и на этот раз на его лице отразилось явное любопытство. Я поспешно отвел глаза, но мне показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то вроде несбывшейся надежды. – Тот рыжеватый парень – кто он? – спросил я. Краем глаза я продолжал наблюдать за ним, а он – за мной, но он не глазел с неприкрытым любопытством, как остальные ученики сегодня, а казался слегка разочарованным. Я снова потупился. – Это Тэхён. Он, конечно, потрясный, но лучше не трать на него время. Он ни с кем не встречается. Видно, считает, что никто из симпатичных здесь ему не пара, – и она фыркнула, явно притворяясь, что ей все равно. Интересно, давно ли он ее отшил. Я прикусил губу, пряча улыбку, потом снова взглянул на Тэхёна. Он сидел, почти отвернувшись, но мне показалось, что его щека слегка приподнялась, словно он улыбался. Еще несколько минут – и все четверо встали из-за стола. Они двигались с удивительной грацией, даже самый крупный и рослый парень. От этого зрелища становилось немного не по себе. Тот, кого звали Техёном, больше ни разу на меня не взглянул. С Джессикой и ее подругами я просидел в кафетерии гораздо дольше, чем если бы обедал один, и теперь беспокоился, как бы в первый же день не опоздать на урок. У одной из моих новых знакомых, которая предусмотрительно напомнила, что ее зовут Анджела, следующим уроком тоже была биология. Всю дорогу до класса мы прошли молча, Анджела тоже страдала застенчивостью. В классе она села за лабораторный стол с черной столешницей, в точности такой, какие я видел в своей бывшей школе. У Анджелы уже была соседка. Занятыми оказались все места, кроме одного – в среднем ряду, рядом с Ким Тэхёном. Направляясь по проходу между столами, чтобы назвать учителю свою фамилию и подать карточку на подпись, я украдкой посмотрел на Тэхёна. Когда я проходил мимо, он вдруг словно окаменел на своем месте, потом снова уставился на меня, а когда наши взгляды встретились, на его лице застыло совершенно неожиданное выражение – яростное и враждебное. Потрясенный, я быстро отвернулся и снова густо покраснел. В проходе я ненароком задел какую-то книгу, и мне пришлось схватиться за край стола. Сидящая за ним девчонка прыснула. Я заметил, что у Тэхёна черные глаза – черные, как уголь. Мистер Баннер расписался в моей карточке и выдал учебник, не устраивая цирк с представлением всему классу. Я сразу понял, что мы с ним поладим. Само собой, ему не оставалось ничего другого, кроме как отправить меня на единственное свободное место в центре класса. Не поднимая глаз, ошарашенный враждебным взглядом, я подошел, чтобы сесть рядом с Тэхёном. Не глядя на него, я положил учебник на стол и занял свое место, но успел все же заметить, что мой сосед сменил позу. Он отклонился от меня, отодвинулся на самый край своего стула и отвернулся, словно учуял вонь. Я незаметно понюхал себя - пахло клубникой, аромат моего любимого шампуня и свежестью чистого белья от одежды. Вроде безобидный запах. Я наклонил голову так, немного в сторону от него, и попытался вслушаться в слова учителя. Увы, урок был посвящен строению клетки, а я его уже проходил. Но я все равно старательно записывал, не поднимая глаз. Время от времени я, не удержавшись, поглядывал на своего странного соседа. За весь урок он так и не сменил неудобную позу на краешке стула, находясь на максимальном расстоянии от меня. Я видел его кулак, сжатый на левом колене, жилы, проступившие под бледной кожей. Пальцы он так и не разжал. Длинные рукава его белой рубашки были закатаны до локтей, предплечье выглядело на удивление крепким, под светлой кожей просматривались мышцы. Слабаком он казался лишь в сравнении со своим крупным братом. Этот урок, казалось, тянулся дольше остальных. Может, потому что день наконец близился к концу? Или потому, что я ждал, когда разожмется стиснутый кулак Тэхёна? Так и не дождался, а сидел он настолько неподвижно, словно и не дышал. Что с ним? Неужели он всегда такой? Я пожалел, что мысленно осудил Джессику за явную неприязнь к нему. Может, она не настолько злопамятна, как мне показалось. Не верится, что дело во мне, ведь Тэхён увидел меня сегодня впервые. Я взглянул на него украдкой еще раз и тут же пожалел об этом. Он вновь пристально уставился на меня черными, полными отвращения глазами. Я отшатнулся, вжался в свой стул, и в голове у меня вдруг мелькнуло выражение «убийственный взгляд». В этот момент грянул звонок – с такой силой, что я вздрогнул. Ким Тэхён быстро и плавно поднялся с места, повернулся ко мне спиной и выскочил за дверь прежде, чем остальные успели встать. Я только успел отметить, что он гораздо выше ростом, чем мне показалось вначале. Словно примерзнув к стулу, я беспомощно смотрел ему вслед. Столько злобы – за что? Я начал вяло собирать вещи, сдерживая наполняющий меня гнев и подступающие слезы. Почему-то мои вспышки гнева действуют непосредственно на слезные протоки. Обычно я плачу, когда злюсь, – унизительное свойство. – Это ты – Чон Чоонкук? – раздался мужской голос. Обернувшись, я увидел симпатичного парня с детским лицом и очень светлыми волосами, тщательно уложенными с помощью геля в виде аккуратных шипов. Он дружески улыбался и явно не считал, что от меня неприятно пахнет. – Чонгук, – с улыбкой поправил я. – А я Майк. – Привет, Майк. – Помочь тебе найти следующий класс? – Вообще-то я в спортзал. Думаю, не заблужусь. – Мне туда же. – Он обрадовался так, словно в этой маленькой школе такие совпадения были чем-то из ряда вон выходящим. Мы отправились на урок вместе. Майк оказался болтуном – почти все время говорил он один, и это меня вполне устраивало. До десяти лет он жил в Калифорнии, поэтому хорошо понимал, как я должен скучать по солнцу. Выяснилось, что и на английском мы в одной группе. Из всех, с кем я познакомился в этот день, он оказался самым славным.