Because The Night

      — Они… мои дети, наши. Наши щенки, — Мью замер, его медовая кожа побледнела до белизны, глаза стали невидящими.       — Дети? Что?       Галф с трудом поднялся на ноги, неуклюжий, с длинными обнаженными ногами, выпирающий живот снова был скрыт под длинным джемпером, закрывавшим верхнюю часть его бедер.       — Двое, два пульса.       — У меня будет двойня?       — Да. Точнее… у нас. Верно?       Наконец их взгляды снова встретились, и больше нечего было скрывать — там, в прохладном лунном свете, когда Галф протянул дрожащую руку, чтобы провести большим пальцем по щеке альфы.       — Да, кхраб.       А затем, в идеальный унисон, оба прохрипели проникновенное: «Прости, на». Галф — из-за секрета, который он хранил. Мью за то, что он, сам того не ведая, поставил молодого человека в положение, из-за которого тот с самого начала хранил эту тайну.       Старший мужчина поднес обе руки к щекам омеги, и всего на несколько мимолетных секунд — там, в центре самой дикой бури за последние десятилетия — они прижались лбами друг к другу, умиротворенно закрыв глаза.       Наконец-то наступил мир — потому что только тогда, при таком тактильном контакте, невралгия, которая мучила их обоих в течение нескольких месяцев подряд, утихла. Что жжение в их пустых грудных клетках утихло и вместо этого наполнилось теплом, от которого сводило ноги.       Мутные реки разума прояснились, когда Мью нашел истину, лежащую в основе всего этого. Их тела тосковали не только из-за потери потенциальной пары, не только из-за химического, физического магнетизма, который впервые свел их на танцполе, не только из-за одиночества, которое впервые заставило их войти в эту пещеру бара (и не потому ли они снова встретились в пещере? Видимо, это проделки озорной вселенной) — но и из-за разлуки со своей парой, со своими щенками, со своей семьей…       Им нужно было многое обсудить — очень, очень многое, — но все это должно подождать, потому что процесс родов был в самом разгаре. Крики Галфа становились все громче, беспокойство овладело его телом, когда он начал расхаживать по небольшому пространству, прислоняясь к внутренним стенам, постанывая и покачивая бедрами, давление в пояснице нарастало, пока он пытался найти утешение в этом жестком, чужом месте.       И внезапно альфа-инстинкты Мью взяли верх над его похвальным профессионализмом. Потому что это были не просто какие-то роды, это было рождение его родных щенков, это был омега, который был его омегой — во всем, кроме метки, — балансирующий на неровном, мучительно коварном пути родов.       Старший мужчина достал фонарик, прежде чем швырнуть сумку со снаряжением ко входу в пещеру, вместо этого он собрал куртку и джинсы Галфа, затем снял с себя куртку, форму фельдшера и нижнее белье, оставшись в одних носках, ботинках и серых утепленных леггинсах. Он быстро отступил в заднюю часть пещеры — самый защищенный и уединенный, самый уютный уголок, наиболее удаленный от неослабевающей бури, — где разложил одежду и подстилку, засунув фонарь под ткань своей куртки, чтобы создать теплое свечение: гнездо.       В этом столетии подавляющее большинство омег рожали в больницах, но пещера не являлась больницей, поэтому инстинкты Мью возвращали его к обычаям предков. Гнездо с ароматами альфы и омеги, безопасное пространство, приглушенный свет. И он — прежде всего, он. Акушер-альфа-отец.       — Галф, — Мью массировал напряженные плечи молодого человека, а тот испустил серию протяжных воплей, катаясь головой по неровной поверхности скалы, пока на ней не остались царапины. — У тебя все прекрасно получается. Ты оставался активными и позволил силе тяжести сделать свое дело, и теперь наши малыши почти готовы к рождению, — он повернул омегу в свои объятия, уткнувшись носами в шеи друг друга, пока они успокаивались, вдыхая аромат друг друга. — Пора возвращаться в наше гнездышко.       Он провел его туда, сам сел сзади, а затем жестом пригласил Галфа присоединиться, устроившись на мягком коврике, в надушенной одежде, освещенной мягким светом, прислонившись спиной к обнаженной груди Мью.       — Я останусь здесь, с тобой, столько, сколько смогу, а потом, когда придет время тужиться, я вернусь к тебе между ног, чтобы помочь родить наших щенков, хорошо? — Мью обнял младшего сзади за грудь, второй лаская кожу его живота под джемпером.       Они оставались в таком положении по мере того, как проходили минуты, и природа прокладывала свои своевременные пути — Мью шептал слова похвалы и ободрения, Галф становился спокойнее, умиротвореннее теперь, когда у него было гнездо, дом, где он мог родить.       Пока, во время одного особенно яростного, спазматического, судорожного сокращения, сдерживаемое мычание и тяжелое дыхание омеги не переросли в резкий крик, когда внезапный поток жидкости залил его дрожащие бедра.       Мью почувствовал, как напряглось тело в его руках, услышал рычание от напряжения и понял, что тело омеги было охвачено желанием тужиться.       — Подожди, Галф, мне сначала нужно сменить позицию!       — Нет! Не уходи…       Рука омеги отчаянно потянулась к нему, когда его опустили обратно на подушку из одежды. Мью маневрировал, снова опускаясь на колени между ног младшего.       — Я никуда не уйду. Я здесь, с тобой. Мы пройдем через этот путь вместе.       — Я не могу этого сделать. Я боюсь, я не могу…       Веки Галфа опустились. Часы отупляющей боли и страха, которые он перенес в одиночестве, внезапно навалились тяжестью на его тело, как полное истощение, оттаскивая его назад как раз тогда, когда ему понадобились все силы, чтобы сделать рывок. Но он просто… так… устал…       Он почувствовал, что падает, барахтается, ускользает от курса своего корабля, теряет ориентир в свете, а мир вокруг него погружается в черную ярость шторма.       Пока…       — Омега, — командный голос разнесся по маленькой пещере, ясный и сильный. Голос, который нельзя было игнорировать. Свесившаяся голова Галфа снова вскинулась. Мью направил высший, низменный контроль альфы, чтобы схватить младшего за метафорический загривок и поднять его вверх. Это была первобытная реакция — подчинение омеги этому тону, когда ему было приказано:       — Слушай своего альфу. Я отдаю тебе свои силы. Ты могущественен, омега. Такой могущественный. И очень скоро ты станешь папой. Ты будешь держать на руках драгоценных щенков. Ты сейчас нужен своей семье, — это была классическая риторика, динамика, которую Мью отвергал всю свою жизнь, этот биологический детерминизм.       И все же ему нужно было, чтобы он сработал сейчас — это было все, что у него, черт возьми, осталось — ему нужно, чтобы этот красивый мужчина знал, что он принадлежит ему, Мью, и наоборот. Что они были командой.       Он вскарабкался вверх по туловищу Галфа, стараясь не задеть его живот, пока они не оказались на одном уровне, лицом к лицу. Затем Мью поцеловал его — мягко, ласково, передавая губами то, что его альфа-сердце шептало уже несколько месяцев, — и когда он отстранился, в глазах омеги отразились его собственные, сияющие новой надеждой.       — Тужься при следующей схватке, тужься изо всех сил, — заверил Мью, а затем снова приклонил колени между ног Галфа, готовя свое стеганое пальто в качестве импровизированной колыбели.       Омега тяжело дышал, наполняя легкие кислородом, готовясь к тому, что должно было произойти. Затем он стиснул зубы, почувствовав, как накатывает ставшая уже знакомой волна боли, и надавил изо всех сил — со всей мощью.       Раз, два, три. Затем отдыхал, вдыхая успокаивающие, придающие сил феромоны, вдыхая океанический аромат униформы парамедика Мью рядом с собой, прежде чем на горизонте замаячила следующая волна.       И внезапно глубокие волны запаха его альфы слились с мучительной волной схваток. Пока все не превратилось в воду, подобную дождю в окружающем мире, и его тело не стало единым с самим собой, готовясь дать новую жизнь в сильные, уверенные руки будущего отца.       Галф почувствовал давление глубоко внутри, когда щенок преодолел последний изгиб канала, почувствовал жгучий огонь, когда маленькая головка показалась между бедер, тяжело дышал и скулил, сосредоточившись только на направляющем голосе своего альфы:       — Прекрати тужиться, омега. Сосредоточься. Ребенок поворачивается, готовый родиться. А теперь вдохни, сожми мою руку. Вот и все. Ты такой сильный. Ты удивительный, Галф. Теперь я вижу личико нашего щенка.       И, сделав последний вдох, омега, как по команде, снова потужился. Плечи последовали за головой, и крошечный, перепачканный кровью щенок появился на свет с возмущенным воем. Мью, быстро зажал и перерезал пуповину, деловито вытерев рот и нос новорожденного дочиста, убедившись, что дыхательные пути свободны, а затем посмотрел на Галфа глазами, полными слез, и сказал голосом столь же мягким, сколь твердым он был мгновение назад:       — Это мальчик, Галф, у нас мальчик.       Короткие секунды невысказанного — не поддающегося описанию — ликования в глазах двух мужчин, прежде чем началась бурная деятельность — ребенок благополучно опустился на ожидающего его пальто, за ним последовала плацента, а затем, всего через несколько мгновений, когда Галф снова застонал, второй ребенок объявил о своем появлении. Руку Мью сжали так крепко, что хрустнули костяшки пальцев, когда его омега издал рев из глубины своего существа и родил девочку.       Отец, папа и два маленьких щенка уютно устроились среди сталагмитов и сталактитов в самом необычном из гнезд.