Прошел всего час с тех пор, как он наблюдал, как корабль с его новым напарником Предвестником отчаливает в Ли Юэ, а ему уже хочется кого-нибудь придушить.
Как он успел так привязаться к Эфиру? Блондин полностью занимает его мысли, в то время как Гнозис почти гневно бурлит в его груди. Ему хочется рвать на себе волосы от возвращения этого чувства, которое, как он думал, он изжил десятилетия назад.
Тоска.
Он
жаждет снова увидеть это прекрасное существо. Он
жаждет снова смотреть в эти блестящие золотые глаза. Он
жаждет снова увидеть эту ослепительную улыбку. Он
жаждет снова увидеть эти сверкающие золотые локоны.
Он
тоскует по своему товарищу Сказителю,
тоскует по своему напарнику Предвестнику,
тоскует по своему Эфиру,
тоскует по своему Соре.
— БЛЯТЬ! — кричит он, хлопая руками по столу. Справиться со всеми делами, связанными с работой Предвестника, пока он справляется со шквалом чувств и жжением Гнозиса, было почти невозможно!
Он уставился на бумаги, лежащие перед ним, и, черт побери, он собирается закончить работу, чтобы наконец-то снова пойти убивать и выпустить наружу эту бурю эмоций, терроризирующую его мозг.
Он почти,
почти проклинает Царицу за то, что она вот так привязала к нему Эфира, но он знает, что, несмотря на то, что он сейчас переживает, как только
Сора вернется, он будет на седьмом небе от счастья.
Он берет ручку и начинает листать все, что лежит у него на столе. Заявления на отпуск, запросы на разрешение, отчеты об Инадзуме после событий трехнедельной давности.
Прошло всего три недели?!
Не прошло и месяца с тех пор, как он получил Гнозис, не прошло и месяца с того первого искреннего момента с Эфиром, который разбил стену, возведенную им, на миллиард кусочков.
Миллиард осколков, которые блондину удалось сгладить, так что ни один из них не оказался достаточно зазубренным, чтобы марионетка мог проткнуть себя в наказание за то, что посмел
захотеть.
Он уверенно перебирает все, что лежит перед ним, сохраняя постоянный темп, пока не добирается до определенной коллекции бумаг. Это были заявки от капитанов различных отрядов на вступление в его дивизию.
Их пять, включая те, которые он ожидал увидеть от капитана Тарасовой и капитана Николаева.
Остальные три он чуть не отшвырнул, но остановился, представив, как один блондин укоряет его за столь легкомысленное отношение к ним.
Угх.
По доброте душевной, на которую и не подозревал, что еще способен, он проводит беглый осмотр всех троих, после чего помечает их как отклоненные и кладет в стопку готовых бумаг. Он не спеша осматривает свои и Соры первые варианты, проверяя, все ли в порядке, и помечая их как принятые.
Наконец-то,
НАКОНЕЦ-ТО, он убирает со стола кучу незаконченных бумаг и резко встает со стула, чуть не опрокинув его.
Не то чтобы его это волновало. Если бы стул упал, это было бы проблемой для него или одного из его подчиненных.
Он выбегает из кабинета и сообщает секретарше, что его бумажная работа закончена и с ней нужно разобраться, даже не взглянув на нее.
Не зная, что ему делать, секретарша отвечает на его грубую отговорку с понимающей улыбкой, более чем осведомленная о его ситуации с новым членом команды.
Он врывается в кабинет Пьерро. Тот смотрит на него с легким любопытством, приподняв бровь, и говорит (вроде как кричит).
— Какое бы задание у меня ни было в Бездне, мне нужны подробности, и я хочу отправиться туда прямо сейчас. Мне нужно что-то убить, прямо сейчас, черт возьми.
Он просто смотрит на него, приподняв бровь, но затем опускает ее и берет в руки небольшую пачку бумаг.
— Я бы хотел, чтобы ты исследовал дальше к юго-западу от нашего входа в Бездну. Как всегда, следи за неизвестными угрозами и любыми полезными остатками Каэнри'аха. Прежде чем уйдешь, Ее Величество Царица просит тебя присутствовать в тронном зале.
Скарамучча кивает и стремительно покидает комнату, направляясь прямо к тронному залу, чтобы покончить с последним делом. Он подходит к двери, и прислуга явно ожидает его. Она открывает перед ним дверь, но он ничуть не замедляет шаг. Он стремительно подходит к тому месту, где всегда стоят предвестники, чтобы получить свои указания, и не забывает преклонить колено, чтобы не навлечь на себя чей-либо гнев, в первую очередь ее.
— Встань, Скарамучча, мой Сказитель!
Он встает и смотрит прямо на нее, желая услышать все, что она скажет ему, чтобы он смог наконец попасть в Бездну. Она тихонько посмеивается над его ожиданием, и взгляд ее становится мягким, но в то же время острым.
— Скарамучча, я знаю, что сказала, что ты можешь хранить Электро Гнозис до тех пор, пока не настанет время приступить к последнему акту нашего театрального представления. К сожалению, я вынуждена просить тебя вернуть его до начала твоей миссии в Бездне. Во-первых, потому что мы не знаем, как Бездна повлияет на него. Во-вторых, потому что у нас почти нет никого, кто мог бы извлечь его из твоего тела, если ты погибнешь там. В-третьих, он нужен в Сумеру.
Он потрясенно смотрел на нее. То, что она сказала, было логично, конечно, в его голове все было логично, но все равно что-то в его сознании дернулось от едва скрываемого желания
не подчиниться.
Ему удается взять себя в руки, и он снимает со своей груди шахматную фигуру власти над Электро, вкладывая ее в протянутую руку Царицы. Она накрывает его руку обеими своими, снова обращаясь к нему.
— Не волнуйся, в свое время он будет тебе возвращен. — она успокаивает его, и он цепляется за это заверение, отчаянно скрывая страх снова потерять свое сердце.
Она отпускает его, и он почти бежит к входу в Бездну под Заполярным дворцом. Стражники Шлюза Ее Величества признают его и быстро пропускают, позволяя ему продолжать свой торопливый шаг.
Угх, наконец-то.
Вот оно.
Он стоит перед этими проклятыми вратами, созданными Ее Величеством с помощью и под руководством Пьерро с использованием магии Бездны. Как Селестия до сих пор не заметила столь явного акта богохульства против них, он не знал. Он был более чем счастлив списать все на их слепоту и некомпетентность.
Так было гораздо приятнее.
Он подошел к воротам и открыл их, как делал это всегда, с тех пор как впервые побывал здесь, направив в замок белую элементальную энергию и приказав открыться. Внушительные двойные двери медленно распахнулись перед ним, и он проскользнул в них, когда пространство стало достаточно большим, чтобы поместиться, вместо того чтобы ждать, пока они откроются полностью, и приказал им закрыться за ним. Он делает глубокий вдох и ухмыляется.
Наконец-то он смог вырваться на свободу.
Добравшись до подножия чересчур длинной лестницы, он облегченно вздыхает и оглядывается на окружающую обстановку, которая неуклонно становится ему знакомой.
Мрачное, гнетущее и унылое.
Полная противоположность тому блондину, который с такой легкостью вырыл себе место во всем, что было у марионетки в качестве заменителя души.
Та яркость, мягкость и доброта, которая
пугала его.
Терзала его.
Он опасался, что не заслуживает этого.
Что он недостоин стоять рядом с таким светлым существом, когда его "душа" была черной как смоль: как от его действий на поверхности, так и от времени, которое он провел, блуждая в этой пустоте без этого света.
Долгое время он ничего по-настоящему не боялся, но страх быть отвергнутым своим Сорой, когда его сочтут слишком нечистым, вызвал в нем первобытный страх, который заставил его почти возвратиться к тому, каким он был как Кабукимоно, когда он замирал и рыдал в ответ на подобные страхи.
Он клянется себе, что сделает все возможное, чтобы быть достойным стоять рядом с этим светом.
Пока он был погружен в свои мысли, он успел уйти довольно далеко от ворот, и решил, что сейчас самое время сосредоточиться и подготовиться к бою.
И спустя всего пару минут он получает именно то, что хотел. Стая рифтхаундов, насчитывающая, вероятно, дюжину особей, во главе с двумя взрослыми, устремляет на него свой взгляд и завывает.
Он гогочет в ответ, чувствуя, как его природное сродство к Электро усиливается, и сразу же бросается в бой.
Детеныши едва держатся пять секунд, после чего превращаются в пыль под воздействием подавляющего напряжения, подаваемого в их тела. Взрослые особи сражаются чуть лучше, хотя единственным их достижением становится пара царапин на теле Предвестника, которые через несколько секунд снова закрываются. Он ухмыляется, усиливая энергию, которую с силой вливает в них, и наблюдает, как они исчезают через несколько секунд после детенышей.
Как же хорошо, что после долгих месяцев сдерживания себя, он снова может вот так вот спуститься вниз и дать себе волю.
Он возобновляет прогулку, на этот раз немного медленнее, следя за всем, что привлекает его внимание. Проходит еще одна стая волков, и он наконец видит что-то интересное. Древняя архитектура, которая, к его удивлению, не совпадает с архитектурой Каэнри'аха.
Это массивное сооружение, скорее всего, храм, с высеченными на камнях закрученными узорами, которые он даже не может описать.
Он доходит до входа в храм и заходит внутрь.
Если в обычных частях Бездны ему казалось, что там темно и гнетуще, то здесь он даже не представлял, что
это такое.
Это было похоже на Бездну, только увеличенную в несколько раз.
Он медленно пробирался сквозь здание, натыкаясь на множество различных табличек с письменами, которые он не мог даже слегка распознать.
По крайней мере, то, что он считал письменами.
Он продолжает проходить через подобные комнаты, кажется, несколько дней, пока наконец не находит другую комнату, выделяющуюся среди остальных.
Была ли эта комната другой потому, что это ловушка, или потому, что это конец лабиринта из похожих комнат?
Эта комната, скорее всего, была вдвое выше остальных, гораздо шире и длиннее. По всему помещению были расставлены сложные колонны, испещренные вихрями и неестественными усиками. Комната гудит энергией, безусловно, Бездны, но под ее поверхностью таится потустороннее чувство.
Это почти похоже на силу Чайлда.
То, что он принял за большую комнату, на деле оказалось просторным коридором, и через несколько минут блужданий по нему он оказывается лицом к лицу с двойными дверями.
Сами двери украшены такими же бездонными усиками, которые он уже видел в храме. Однако на этот раз они сопровождались контрастными изображениями. Когда бездонная пустота поднимается из нижней части двери, она встречается с лучами света, струящимися сверху, и, кажется, они сражаются друг с другом за господство.
Изображает ли этот свет Селестию? Или то, что лежит за ложным небом?
Он уверен, что это место появилось раньше Каэнри'аха, но ему не хватает слишком много кусочков головоломки, чтобы понять, что это значит.
Кроме того, если усики представляют всю Бездну, а свет - Селестию (или Государей, или даже что-то, что могло быть до них), то куда же тогда попадает их мир? Между двумя первозданными силами ничего не лежит. Свет может относиться к их обычному царству, но где тогда находится Селестия? Он сомневается, что остров - это вся Селестия, а скорее плавучая передовая оперативная база, но для того, чтобы решить эту загадку, еще слишком много неизвестных.
Понимая, что дальше думать об этом бессмысленно, он пробует толкнуть двери.
Они отказываются сдвинуться даже на миллиметр, несмотря на его возросшую силу. Он ищет замочную скважину или какой-нибудь другой механизм, но ничего не находит. Не имея других идей, он просто пробует использовать стихийное зрение.
Отклик.
Область вокруг нижней части двери излучает глубокий и темно-фиолетовый цвет, почти полуночно-черный, а верхняя часть двери излучает яркую золотисто-желтую ауру.
Любопытно.
Очень любопытно.
Сохраняя элементальное зрение, он отходит от двери, чтобы взглянуть на нее шире, и замечает то, что не уловил раньше. Под тем местом, где он стоял, полуночная аура, казалось, создавала дорожку, ведущую в отдельный коридор, который он еще не исследовал.
Как обычно бывает в Бездне, он мог лишь едва различить очертания коридора, но след оставался виден на большом расстоянии, достаточно яркий, чтобы по нему можно было идти.
Может ли это быть ловушкой? Да.
Вероятно ли это? Нет. Возможно.
Может ли она убить его? Возможно? Скорее всего, нет, учитывая, что ничто другое здесь еще не смогло его убить, а в этом храме все было новым.
Ну и хрен с ним. Как еще он собирается выяснить правду об этом мире? Лучших зацепок у него пока нет.
Он решает идти по тропе.
Несмотря на то, что путь показался длиннее, он занимает всего пару минут. Свернув еще в пару коридоров, тропа попадает в довольно невнятную комнату и упирается в стену. Он смотрит на нее и на стену и думает, как пройти.
Это точно фальшивая стена, в этом он уверен. А вот зачарована ли она? От нее не исходит никакой стихийной энергии, так что, скорее всего, нет. Он обшаривает стену и комнату в поисках какой-нибудь скрытой панели и почти бросает поиски, пока не находит шаткую плитку. Он пытается нажать на нее, оторвать и повернуть, но ничего не получается.
Он пробует пнуть ее, но, к его разочарованию, это тоже ничего не дает.
Он подумывает о том, чтобы просто взорвать стену, но решает попробовать еще кое-что.
Он прикладывает ладонь к холодному камню и направляет в панель легкий поток энергии Электро, заставляя ее светиться легким фиолетовым сиянием. Теперь он уверен, что у него что-то получилось, и, не желая отступать, направляет в панель еще больше энергии.
Как только панель начинает светиться глубоким фиолетовым цветом, он слышит механический звук, доносящийся из стены, и наблюдает, как она разделяется пополам по вертикали, а ее половинки убираются в стены, открывая скрытую лестницу.
— Что это за место...? — бормочет он себе под нос и смело спускается по ступеням.
***
Он спускается в просторную комнату с вогнутым полом, который сходится к освещенному костру, горящему черно-синим пламенем. Он обходит ровный край, окружающий изогнутый пол, и в задумчивости смотрит на огонь.
Он нерешительно подходит к нему, следя за тенями, которые пляшут на стенах, пока пламя мерцает перед ним.
Он подходит к очагу и наблюдает за ним.
Он наблюдает за пламенем, которое прыгает, сменяя голубой, пурпурный и черный цвета, и горит на поверхности жидкости. Когда он смотрит на пламя, ему кажется, что оно движется вместе с его эмоциями.
Они успокаиваются по мере его приближения, а легкое беспокойство, бурлящее в его аналитическом поведении, отражается в огне мелкой рябью.
Пока он смотрит, его мысли уплывают, возвращаясь к золотистым глазам и волосам с лучезарной улыбкой. Если бы Гнозис находился в его груди, он был бы уверен, что он дико пульсировал, но вместо этого он ощущал лишь пустоту.
По крайней мере, именно так он себя ощущал, пока его взгляд не сфокусировался на пламени.
Пламя сменило свой темный цвет на цвет заката. Красные и оранжевые оттенки подчеркивали красивый золотисто-желтый цвет, беспорядочно танцующий на фоне темных красок ночи.
Чувствовать пульсацию Гнозиса - это одно, а видеть, как эмоции визуализируются прямо на глазах, - совсем другое.
От него исходит то самое чудесное, всепоглощающее тепло из тех счастливых дней, когда все рушилось в его руках. Словно в ответ на его кружащиеся мысли, золотой огонь мгновенно увеличился, ярко осветив комнату и остановив его мысли на месте.
Даже это золотое пламя было самоотверженным, как и его напарник. Это пламя было светом во тьме его одиночества в этой бездне, и от этого внутри него разгоралась любовь.
Опустив спираль, золотисто-желтое пламя переходит в руки темно-синих и пурпурных, которые мягко дают ему отдохнуть от вспыхнувшего пламени.
Он протягивает пальцы, чтобы погладить исчезающее солнце, и его падение на мгновение замедляется, чтобы он мог прикоснуться к нему.
Оно было теплым, комфортным, снимало напряжение и сжигало его заботы, прежде чем полностью погрузиться в покой. Темные языки пламени, казалось, стали более яркими с наступлением ночи, и он потянулся, чтобы прикоснуться к ним.
Как только его палец соприкоснулся с темным пламенем, зрение потемнело. Он пытается отстраниться, но чувствует, что тело не подчиняется его приказу.
Первая мысль - предательство, и он ругает себя за глупость. За ту единственную секунду, когда он поверил, что пламя может быть добрым к нему.
Ничто из этого мира никогда не было к нему добрым.
Почему?
Чем он заслужил эту жестокую, неумолимую жизнь?
Его депрессия, закручивающаяся в спираль, сменяется пустотой, грозя окончательно поглотить его, как будто этого уже не произошло.
Он чувствует, как из глаз потекли капли влаги.
Он плачет.
Он почти укоряет себя за то, что жалок, но останавливает себя, вспоминая слезящиеся золотистые глаза, которые он никогда не сможет назвать жалкими. Ему было бы слишком больно сказать что-то подобное Соре.
Он не мог назвать эмоции слабыми, когда его напарник по-прежнему так силен с ними.
Это несправедливо. Все это несправедливо. Все, через что им с Эфиром пришлось пройти в этом мире, несправедливо. И кто в этом виноват?
Виновата Селестия. Селестия встретит его гнев, он клянется в этом всем, что у него есть за душой.
Он чувствует, как слезы высыхают быстрее, чем он мог бы подумать, и в замешательстве распахивает глаза. То, что он вообще смог открыть глаза после того, как его парализовало, вылетает у него из головы, так как он быстро замечает, что пламя взбирается по его рукам и охватывает его, пылая от его неспокойного состояния духа.
Пламя, словно обещание, испарило его слезы, быстро сошлось на его груди и исчезло. Он чувствовал, как пламя внутри его груди наполняет его энергией и питается его гневом, подпитывая его решимость разрушить монолитный трон, на котором восседает Селестия.
Он чувствует, как мерцает золотое пламя, успокаивая его, чтобы, как он надеется, не дать ему сейчас выйти против них в полыхании славы.
Когда пламя утихает, он чувствует, как в нем зарождается и разгорается новая сила.
Взмах руки - и в нем зародилась магия Бездны, которую Пьерро использовал столько раз, что можно пересчитать по пальцам одной руки.
Он уставился на свою руку, создавая золотое пламя.
Его золотистый цвет среди черноты был прекрасен, символизируя тонкий баланс, который должен существовать между светом и тьмой, успокаивая его ярость, которой питалось темное пламя. Он положил руку на грудь, где должно было находиться сердце, чтобы золотое пламя оставалось там.
Экспериментируя со своей новой силой, он обнаружил, что она не разрушает его связь с Электро, а наоборот, усиливает ее, позволяя ему вплетать пламя в молнии и при желании взрывать их при контакте с целью.
Он оглянулся на потемневший и пустой костер и снова задался вопросом, что все это значит. Кто и зачем создал это место? Почему центральным элементом всего этого было все еще горящее пламя?
Почему именно он первым наткнулся на него?
Была ли это судьба?
Дать ему нечестивую силу, чтобы он использовал ее в своем восстании против небес, чтобы призвать их к ответу за все, что они сделали?
Как и его попытки понять символы и резьбу на здании, он так и не знает ответа.
Инстинктивно понимая некоторые аспекты своей новой силы, он разрывает черно-синим пламенем Бездны дверной проем и ступает в него.
***
Выходной портал привел его прямо ко входу в храм, и он долго смотрел на это место, пока его задумчивость не была прервана чьим-то появлением позади него.
Он повернулся лицом к ним, готовый к драке.
Человек с бледными светлыми волосами, в темной одежде и со странной маской на лице, подчеркивающей его Каэнри'ахские глаза, стоит там, подняв руки в знак того, что он здесь не для того, чтобы драться. Скарамучча смотрит на него еще несколько мгновений, прежде чем ослабить боевую стойку. Поза другого тоже ослабевает, и тот говорит.
— Спустя столько времени храм наконец-то принимает гостя, и это непокорное дитя одного из подражателей Селестии, когда в его залах не принимали даже принцессу Ордена Бездны.
Скарамучча напрягается при упоминании сестры своего напарника и успокаивается настолько, что в ответ лишь огрызается. — Значит, ты один из ее людей? — он снова принимает боевую позу.
Мужчина вздыхает, снова поднимает руки и качает головой. — Нет. Много лет назад я был ее спутником, но теперь уже нет. Мы отвернулись друг от друга, когда она выбрала такой способ мести. — сказал он, наблюдая за Предвестником.
Глаза Скары сузились, и он, используя свой надежный Электро, смешанный с новым черно-синим пламенем, произнес. — Тогда ты пойдешь со мной. Моему напарнику нужна твоя информация.
Мужчина снова посмотрел на него, а затем снова отвел глаза. — Твой напарник? Кем же они могут быть, если ищут информацию о Принцессе Бездны?
Марионетка ни секунды не колеблется с ответом.
— Ее родной брат, которого она предала и бросила.
Глаза мужчины вспыхивают узнаванием. — А, понятно. — говорит он, затем сужает глаза и продолжает. — А как Эфир оказался в паре с Предвестником Фатуи, если он был против них с самого пробуждения?
Глаза Скарамуччи тоже сужаются, когда имя его партнера слетает с уст таинственного человека. — Откуда ты его знаешь? — шипит он.
Другой с любопытством смотрит на него и, подняв руки, кладет подбородок между большим и указательным пальцами. Он остается в таком положении несколько мгновений, прежде чем опускает руки.
Он бросает на марионетку последний взгляд и говорит: — Ты был выбран как истинный представитель этой Бездны. Его сестра будет рассматривать тебя как цель для устранения или вербовки, как только узнает об этом, поскольку это угрожает ее власти над этим доменом. Если хочешь узнать обо мне, спроси Эфира о Дайнслейве в следующий раз, когда вы встретитесь, но знай, что я тебе не враг, если только ты не решил встать на сторону Ордена Бездны.
С этими словами мужчина разворачивается и уходит, после чего его охватывает собственное пламя и он исчезает.
...
Скарамучча стоит и смотрит на пейзаж Бездны. Здесь нет ни ветра, ни звуков животных, ни света. Похоже, пламя улучшило его способность видеть: теперь он может гораздо легче различать предметы, находящиеся на расстоянии более двадцати футов.
Оглядевшись вокруг, он обнаруживает, что храм очень изолирован от всего остального, и задается вопросом, действительно ли судьба привела его сюда, или это совпадение.
Он снова входит в храм и идет к резному дверному проему. С помощью своего стихийного зрения он видит, что след, по которому он шел, почти полностью рассеялся, не оставив никаких следов, которые могли бы привести к нему кого-то.
Он кладет ладонь на круг, вырезанный на абиссальной половине двери, и направляет в него свои новые силы.
Она немедленно откликается: круг превращается из каменно-серого в жуткий черный цвет Бездны, а усики следуют его примеру. Они движутся дальше по двери, стремясь к тому месту в центре, где свет и тьма встретятся и будут взаимодействовать, и его гипотеза оказывается верной.
Чтобы что-то произошло, кто-то, представляющий свет, должен направить свою силу в круг в верхней части двери, но это должен быть кто-то ростом около двадцати пяти-тридцати футов или тот, кто умеет летать.
Он напрягает мозги, прикидывая, кто мог бы подойти под эти условия, но ничего не находит. Единственный, кто может ассоциироваться у него со светом, изображенным на этих дверях, - это Эфир, но он, конечно, недостаточно высок - лишь немного ниже Скарамуччи, - и хотя он допускает, что это возможно, блондин ни разу не летал за то время, что они знакомы, - только Паймон.
Черт возьми, он надеется, что к его возвращению Сора уже вернется во дворец. От такой разлуки у него болезненно сжалась грудь. По крайней мере, он может быть благодарен, что в Бездне время течет по-другому, ведь долгая миссия его напарника должна занять здесь всего несколько дней, а может, и пару недель.
Вполне можно использовать время, проведенное здесь, чтобы попрактиковаться в использовании новой силы, ведь больше ему нечем заняться во время исследования.
Пока он путешествует по глубинам, паля по рифтхаундам и другим подобным зверям, он быстро привыкает к своей новой силе, как будто она всегда должна была стать его частью.
Возможно, так оно и было, если верить словам Дайнслейва.
Избранный Бездной, он чувствует себя достойно, ведь Селестия раз за разом отвергала его. Если его ненавидят Боги, то логика подсказывает, что его скорее примет их враг.
Что бы ни происходило, он просто доволен тем, что его выбрали на эту роль.
Наконец-то его действительно хотят.
