Ἀπόλλων
В Древней Греции были герои сильнее, могуче и храбрее тебя. Ты не обманывалась, выигрывая очередную гонку на колесницах или противоборство в Олимпийских играх. Несмотря на крики ликующей толпы и восхищенный шепот греков, ты была и оставалась… женщиной. За статус вожделеющий «героини», за силу духа и безупречные навыки стратегии тебя допускали, если уж не использовали во времен ужасных войн. Но все равно относились если уж не со страхом, так неприятным пренебрежением. Ты уже давно забыла каково это, когда мужчина вожделел тебя как женщину. В глазах своих солдат ты была монстром, ошибочно принявшем облик слабого пола. В глазах простых людей «спасителем», стоявшем лишь на несколько ступеней ниже великих героев. А в глазах Аполлона… ты была музой. — П-прошу… — не сдерживая постыдного хнычущего звука, извиваешься под сладостью чужих прикосновений. — Прошу… н-не… ах! Он отрывается лишь на мгновение, окидывая тебя лукавым взором хитрой лисицы, чтобы поцеловать внутреннюю сторону на твоих бедрах, которые украшало бесчисленное количество алых засосов и кровоточащих укусов. — О чем ты так сладко просишь, моя воительница? — едва не напевает Аполлон. — Не… смотри… — беспомощно жмурясь, шепчешь в ответ. — Не смотри на меня… так. — Я могу закрыть глаза, — проникновенно молвит он, пряча голубую белизну своих глаз за длинными светлыми ресницами. — Если ты хочешь… Проблема в том, что ты не знаешь, чего так жаждешь. Каждую победу на арене или поверженным монстром ты посвящала в его честь без надежды на то, чтобы быть услышанной. Ты мечтала о прикосновениях, но даже верить в них не смела. И сейчас этого было прискорбно… — Мало, — бесстыдно стонешь, с неожиданной силой сжимая золотые мягкие кудри.Ἄρης
Бог войны врывается в святилище Делоса неудержимым тайфуном. Его кровавый плащ яростно развеивается за ним подобно багровой дороге бесчисленных смертей, что следуют за ним по пятам, но впервые в исполинском профиле его громоздких доспехов нет привычного высокомерия. Однако за нападение своей бедны жрицы Аполлон встречает родного и не такого уж любимого брата без особой радости на прекрасном лице: — Что же случилось такого ужасного, что ты вызвал меня ни в свет, ни в зорю? — Я… я сломал ее, — в охрипшем и низком голосе Ареса сквозило плохо скрываемое отчаяние напополам с невольно вырвавшимся на волю страхом. — Я сломал ее и она не двигается. Хотя она ни на одну секунду не перестает сопротивляться моим приказам… Аполлон мажет небрежным взглядом по закутанному в темную простыню телу небрежным взором, которое до этого ошибочно принял за мешок, и морщит нос на расползающийся в воздухе запах металла: — Что же ты требуешь от меня? — Почини ее, — отбросив гордость, едва не взмолился Арес. — Пока она не умерла. — Людей не чинят, а лечат, братец, — издав легкий смешок, качнул золотистыми кудрями, протягивая вперед ладонь, которую в ту же секунду перехватывает рука в латной перчатке. Аполлон веселится еще больше и приподнимает бровь в замешательстве: — Я должен коснуться хотя бы ее лба, чтобы вылечить все нанесенные тобою повреждения. Внушительный воин тушуется и едва не заставляет себя разжать хватку, позволяя ему убрать ткань с на удивление миловидного женского лица и накрыть болезненно бледную щеку рукой. — Это был не я, — через силу выдавливает из себя Арес, любуясь как под давлением зеленого успокаивающего света другого божества твое лицо разглаживается, а дыхание наконец становится спокойным. — Я никогда не поднимал на нее свой меч. Но она… она была слишком упрямой. Слишком воинственной, чтобы я и дальше закрывал глаза на ее неповиновение. Аполлон должен тебе сочувствовать. Но вместо этого загорается ужасным по своей сути любопытством: — Какой… занятный человек.Ἀΐδης
— Прими возложенные на этот алтарь дары и освети мой путь своей мудростью, О Великий Бог Подземного Царства, — согнувшись в глубоком поклоне, ты медленно встала на ноги, прощаясь со всеми старыми воспоминаниями, связанные с этим местом. Старый потёртый алтарь на кромке дремучего леса, в котором тебе однажды повезло заблудиться и столкнуться с самим поднявшимся из недр Тартара богом, был особенным. Если уж не для других, так для тебя точно. Ведь именно благодаря нему ты познала глубокую суть Аида. — Стоит ли этот риск твоей смерти? — вместо приветствий, холодно спросил Аид, тенью появившись сзади твоей спины. Ты улыбнулась, с лёгкостью прочитав намек на беспокойство в его успокаивающе низком голосе: — Мой больной отец — единственное, что у меня осталось. Мне повезло, что Спарта ещё принимает в ряды войск женщин. — Он не будет рад. «Я не буду рад». — Я знаю, что ты желаешь мне женского счастья. Я знаю, что твои намерения исходят исключительно из доброты твоего хрупкого сердца, — раскрыв глаза, наконец поворачиваешься к нему лицом. — Но я прошу тебя… Не осуждай мой выбор и не отговаривай. Свою любовь я посвятила одному мужчине и с гордостью приняла его отказ. — Т.И… — Лучше одари меня своим благословением. — Кому нужно благословение чьей-то смерти? — горько улыбнулся Аид. — Я хочу, чтобы ты был рядом, даже если я буду умирать. Последняя просьба твоего друга? Чуть погодя, он все же ответил на твое рукопожатие сквозь толстый слой его перчаток: — Я надеюсь, что судьба будет милостива к тебе. Она не будет.Διόνυσος
Ты с самого рождения чувствовала себя не на своем месте. То с каким пренебрежением о тебе говорил отец, то каким жалким взглядом одаривала тебя родная мать. Ощущение оторванности горело под твоей кожей и взывало найти в этом жестоком мире хоть что-то свое. Жизнь женщины в Аттике почти что приравнивалось рабству. И так как не нравилось ей быть, ты решила стать мужчиной. Это было сложно. Жизнь безродного мальчишки с отсутствием каких-либо навыков выживания и слишком дерзким взглядом была нелегкой, но была не тяжелее женской доли. Ты выслужилась перед своим королем, став навархом. Приняла покровительство Ареса и отреклась от Геры, отказавшись от своей женской сути, чтобы стать воином без милосердного сердца и не менее слабой души. Именно поэтому внезапно всплывшая беременность встала у тебя поперек горла. — Если у тебя нет травы сильфий, я ухожу, — не в силах выносить бесцельный треп старухи и дальше, ты повернулась к ней спиной, но замерла из-за неожиданно крепко схвативших за твое запястье пальцев. — Зачем же так категорично, — промурлыкал густой, бархатный голос. — Дети — это цветы жизни, моя милая. Приглядевшись, ты даже могла различить чуть изменившийся окрас грязного черного балахона, который прибрел цвет самой богатой ночи и, судя по изменившейся личины прежде старой подпольной травницы в неотразимого длинноволосого красавца, перед тобой стоял не человек. Твой рассудок не переставал молиться на то, чтобы это был хотя бы не бог. — Какое вам дело до ублюдка в моем чреве? Красивый незнакомец прищелкивает языком и смотрит на тебя: мрачно, весело и самую малость нежно. Словно знал что-то, чего не знала ты. — Может потому что это мой ребенок? Ты не думаешь о правилах морали или священных писаниях, настаивающих на преподнесении Олимпийских богов. На твоих глазах проносятся годы тяжелых тренировок, мертвые глаза погибших солдат и страдания твоей женской сути. Тебя охватывает удушающее чувство беспомощности, от которого ты так долго пыталась сбежать. И ты загнанно дергаешься вперед подобно отчаявшемуся дикому зверю, нанося на слишком прекрасное, слишком божественное лицо напротив град непосильных и злых ударов. — Прими… ответственность, — срывается с твоих искусанных обескровленных губ заглушенное рычание. — Если… если ты разрушишь мою жизнь… если я потеряю все, то утяну тебя… за собой… Бог ухмыляется и слизывая заполнивший его рот ихор, обещает: — Я все исправлю, моя дикая воительница.Ἔρως
Стать воином будучи женщиной в Спарте не считалось чем-то столь же удивительным, как добиться общественного признания, доказав свою полезность не только в строгании оравы орущих детей. Но ты смогла сделать это. Ты доказала генералу, но в первую очередь окружающим тебя людям, что внутри тебя было что-то большее, чем просто «тело», которым можно попользоваться и выкинуть. Возможно гордость за свои достижения и стала погибелью… Ведь тебе никогда нельзя было забывать, кем ты являлась в первую очередь. — Я… я должна вернуться домой, — метаясь по всей кровати и только сильнее запутываясь в божественном шелке нежных простыней, ты простонала нечто невразумительное, когда ногти Эроса глубже вогнались в твои голые бедра, а ритм его нескончаемых толчков стал безжалостным. — П-прошу… п-повелитель… — Ах, но почему? — наигранно опечаленным голосом спросил он в ответ. — Я не хочу, чтобы ты вновь страдала из-за ран тех варваров… или подвергала себя какой-либо опасности, моя милая львица. — С-спарта нуждается во… — подавившись воздухом, когда его член задел особую точку, ты обессиленно упала лицом в тонкую материю малахитовых простыней, заверяя себя, что это лишь временная передышка. — Но я нуждаюсь в тебе больше, Т.И., — мрачно пропел на твое ухо Эрос, затыкая все твои возражения кусачим поцелуем.Ποσειδών
Ты ненавидела вездесущие происки богов. Когда боги вмешивались в жизни простых людей, это никогда не оканчивалось хорошо. Именно поэтому когда корабль твоих солдат занесло бурным течением в один из заброшенных островов, ты приготовилась к худшему. И появление самого Посейдона, которого вам пришлось сознательно вызвать множеством разных приношений, определенно было одним из самых ужасных знаков судьбы. Однако не забывая о своей должности командира и весу ответственности, что она на тебя положила, ты самоотверженно ступила вперед, почтительно опустившись на одно колено и прижав руку к сердцу. — Хетская армия почтительно приветствует покровителя морей и землетрясений, — разразившись высокопарной речью, осмеливаешься осторожно поднять подбородок вверх. — Но не соблаговолите ли вы сообщить, как мы успели навлечь ваш гнев? В твоих ушах звенело напряжение твоих солдат, склонившихся в такой же смеси трепета и ужаса. — Вы побеждаете за счет нападения на судов, — задумчиво протянул бог, медленно ступая по воде к берегу. — Поэтому я считаю, что ваших приношений недостаточно. Мне нужна жертва. — Мы сделаем все, что потребуется, — в ту же секунду откликнулась ты — В таком случае, отдайте мне женщину, — мрачно усмехнулся Посейдон. — Мы солдаты, господин, женщине среди нас не место, — против воли задрожав, ты взмолилась о том, чтобы он не делал этого. Не раскрывал твою отвратительную тайну на глазах стольких людей. — Значит ты лгунья? — внемля твоей беззвучной просьбе, Посейдон склонился вниз и обхватив твой подбородок, задрал его вверх. — Потому что я вижу то, что меня так привлекло прямо перед собой.***
Примечание.
Нава́рх (др.-греч. ναύαρχος) — командующий флотом в Древней Греции. В классическую эпоху — преимущественно у спартанцев; у афинян флотом командовал один из стратегов, как и командующий сухопутными войсками.