В тот день, когда мне довелось любить тебя впервые, твоя мама обрела вечный покой. Быть может, ты злился на своего Бога, быть может, желание успокоить боль перевесило грех. Мне не хотелось идти у тебя на поводу. Ведь я же знал, что ты меня возненавидишь. Но ты взмолился, и как я мог тебе отказать?
— Я с тобой до самого конца, — сказал Баки, а ведь хотелось сказать: «Я люблю тебя». И он хлопнул Стива по плечу, а ведь хотелось его поцеловать. Стив завозился с ключами, повернулся отпереть дверь и зашёл внутрь. Но закрывать не стал, оставил дверь открытой. Когда Баки за ним не увязался, он оглянулся через плечо: — Идёшь или как? Баки пошёл, и Стив оказался совсем близко, и трёх шагов вглубь комнаты не сделал. Баки закрыл за собой дверь, чтобы прислониться к ней спиной и не теснить Стива. Тот стоял, не двигаясь. Всё смотрел на треснувшие половицы, как будто старался набраться решимости. А когда получилось, закрыл глаза, повернулся и пригвоздил его взглядом к двери. Баки и вздохнуть не успел, не то что слова сказать, как Стив приблизился и запечатал ему рот своим с одним лишь предупреждением — бешеным блеском в глазах. Как видно, отчаянно желая ухватиться за что-нибудь, он вцепился руками в костюм, лучше которого у Баки не было. Задвигал губами — с жадностью, с яростью, без малейшего опыта. Ни в чём другом Баки и не нуждался — только бы Стив его обнимал, прижимался губами, и сердце настолько преисполнилось страстным желанием, что ответить удалось не сразу. Но всё же удалось. Не так отчаянно, хотя только лишь этого ему и хотелось уже долгие годы. А мягко, нежно, будто это Стив того и гляди сломается, а не он. Он разрешил себе насладиться этим блаженством пару секунд или даже минуту, а потом отстранился. — Стив. — Баки тяжело дышал, а Стив ещё тяжелее. — Перестань. Брось. Ты же… Ты же сейчас не в себе. Стив его не отпустил. Так и сверлил яростным взглядом, негодующим и обиженным. Баки знал, что направлены эти чувства не на него. — Да пойми же, не стал бы ты… — Плевать, — затряс головой Стив. — Плевать! — крикнул он почти исступлённо, на глаза ему навернулись слёзы, а волосы выбились из тщательно уложенной перед похоронами причёски. Он снова впился Баки в губы, прижался к нему немыслимо близко — настолько, что чувствовалась каждая линия его тела и запах запылившегося, давно неношеного пиджака. Баки отпрянул, позволил губам Стива соскользнуть ему на подбородок. — Нет, Стив, нет. Стив дрожал в его объятиях. Щёки у Баки увлажнились — не от губ Стива, от слёз. — Ну пожалуйста, — донеслось едва слышно, прерывисто, так не похоже на Стива. Тот ведь так сильно любил свою маму, её стойкость, доброту, неизменную жизнерадостность, на которую можно было опереться, когда не хватало своей собственной. — Я же… Господи, Баки, я же не выдержу. — Стив вжался ему в грудь, цепляясь изо всех сил. — Ну пожалуйста. Наутро Стив пожалеет о каждой секунде, и Баки возненавидит себя за эту уступку. Но ведь он же любил его — с самого начала. С того дня на детской площадке, когда незнакомый мальчишка неохотно взял его за руку, чтобы подняться. Когда уже Баки в кои-то веки ввязался в драку, а Стив латал его потом — неумело, но с такой нежностью. Когда Баки назвал любимую книгу друга отстойной, и та прилетела ему прямо в лоб. Шрам виднелся до сих пор. Стив раскаялся сразу и так бурно, что едва не довёл себя до приступа астмы, а вот сам Баки рассмеялся, да так, что свалился на пол: нет, ну какой же Стив всё-таки засранец, но засранец любимый, любимый безумно. Так что Баки сдался и ответил на поцелуй, схватил, забрал себе всё, что дарил сам, ведь это же Стив — умолял избавить его от боли, заставить забыть, что он теперь сирота, без матери, на которую всегда можно было положиться. Баки подвёл Стива к потрёпанной кушетке и опрокинул его на неё, целуя в шею, лицо, глаза. «Люблю тебя, люблю, люблю», — так и звучало в каждом поцелуе. Он провёл пальцами по телу Стива: рукам, ключицам, щекам. «Я с тобой, всё ещё, навсегда», — так и звучало в каждом прикосновении. Дрожа и постанывая в ответ, Стив под ним избавлялся от всех своих запретов. Но и слёзы лил тоже, и от рыданий ему становилось трудно вздохнуть, но Баки взял у него в рот, представляя, что к этим слезам примешались и слёзы блаженства. Стив запустил руки ему в волосы и раскрыл рот, громко требуя большего. Баки повиновался, плотнее обхватил член губами, позволил глубже трахать себя в рот, правда, потом он поперхнулся, и пришлось оторваться, чтобы глотнуть воздуха. Какая сладостная пытка: узнать, каков их воздушный замок, и сколько удовольствия он доставлял Стиву губами, а тот его умолял, и мольбы эти начинались с имени Баки. Стив излился ему в рот, и с губ его сорвался задушенный стон. Баки попробовал всё проглотить, но большая часть семени размазалась по губам, попала даже на шею. Он повалился Стиву на бедро, зарылся носом в нежную кожу, вдохнул пряный аромат члена. — Я люблю тебя, люблю, люблю, — громогласно вырвалось у него. Настал его черёд умолять. Стив только лишь зарыдал ещё громче.Я лежал с тобой рядом, такой же отстранённый, одинокий и печальный. И ты мне позволил. На следующий день ты отправился в церковь.
— Ты где был? — В церкви. По спине у Баки пробежал холодок, но ему не хотелось верить — он отказывался даже думать, что Стив пошёл туда из-за случившегося между ними. Так что он обернулся и сказал: — Стиви, ты же знаешь, молиться за маму тебе нет никакой нужды. Уж кто-кто, а она точно попадёт на небеса. Души прекраснее, чем она, на земле ещё не бывало. В чашу со звоном упали ключи. Дальше проходить Стив не стал, так и стоял, глядя на фарфор невидящим взглядом. — Я молился не за неё. Между ними протянулась тишина, как обманчиво спокойная река. Река, в которую входишь, но назад дороги уже нет. — Ясно, — ответил Баки — неудачная попытка запрыгнуть на промокшее бревно. Его уже смыло обратно в воду.Знаешь, что самое поганое? Ты же, наверное, молился даже не за себя. А за меня.
Баки кружил девчонку по танцполу, пока её смех не заглушил музыку. Она смеялась, когда он вращал её, смеялась, когда поднимал, смеялась, когда наклонил её и тотчас последовал сам. Смех звенел у Баки в ушах, напитывая его огневым сиянием. Девчонка попалась потрясающая, красивее очень многих. Он забыл её имя сразу после первой песни, а теперь звучала уже шестая, и спрашивать было бы стыдновато, хотя ему, пожалуй, в кои-то веки и правда хотелось узнать. Он отбросил эту мысль, позволил своей пылкой партнёрше увлечь его снова в танец и вести шаг за шагом туда, куда ей хотелось. И всё же порой он кидал-таки взгляды в угол, где горбилась угрюмая фигура, хотя выныривать из эйфории Баки не собирался. Стив пусть дуется, сколько влезет, сам же он оторвëтся на полную катушку. Новогодняя ночь, в конце-то концов, и гуляет весь Нью-Йорк, шумный и радостный, и Баки шанс повеселиться уж точно не упустит. Новый год, новая жизнь. Осмелев, он снова запрокинул девчонку и наклонился к её груди ближе — на грани приличия, но она ему только лишь подмигнула, и он нахально улыбнулся. Фигура в дальнем углу помрачнела ещё больше, и настроение у Баки стало ещё солнечнее.Как же я упивался, глядя, как ты ëрзаешь. Я ведь мог и соврать, притвориться приличным парнем, сделать вид, что мне не нравится смотреть, как ты злишься. Если начистоту, я многих целовал только потому, что это видел ты.
Другие губы, другой поцелуй, другая мягкая и податливая в его руках талия, но всё одни и те же синие глаза, с чьим взглядом Баки скрещивал свой через плечо очередной подружки на вечер. В тех самых глазах сверкнули молнии. Баки ухмыльнулся, и рука его скользнула ещё ниже.Я любил твою ревность больше их всех, вместе взятых. А потом ты меня разозлил, и я полюбил тебя ещё сильнее.
— Какого хрена, Стив? Опять? — Вспыхнув гневом, как спичка, Баки смял бумажку в кулаке. Он помахал у Стива перед носом ещё одним слишком уж знакомым бланком с пометкой «не годен». Стив пожал плечами и промолчал, но взглядом прожигал столь же яростно. Они об этом спорили уже так много раз. Ещё до того, как Стив попытался записаться добровольцем в первый раз. — Что ты пытаешься доказать, а? Что? — Теперь уж Баки не отступит. Сейчас Стив узнает, что такое реальное упрямство. Баки же спасал его зад уже больше десяти лет — для такого нужно быть по-настоящему упёртым. — Это же ненормально. Что тебе так неймётся доказать? Думаешь, что заслужишь славу и почёт? — Это мой долг, — выдавил Стив, и цепочка этих слов повторялась так часто, что практически превратилась в детскую считалочку, так мало смысла в ней осталось. — Пойти на верную смерть? — крикнул Баки. Только не представлять. Только не думать… — Что же тебе так неймётся доказать? Думаешь, так ты станешь настоящим мужчиной? — Может, и думаю. — Стив скрестил руки на груди, чем сразу напомнил, какая она у него узкая и худая. Он ведь едва оклемался после пневмонии, в окопах он и недели не протянет. — Чего? — переспросил Баки, потому что слушал только краем уха, перед мысленным взором всё мелькал Стив с оторванными руками и ногами и безжизненными глазами. — Может, и думаю, ведь для тебя-то я, похоже, и впрямь до мужчины не дотягиваю, — взгляд Стива стал ещё яростнее, губы у него поджались. — Чего? — позабыв свой собственный вопрос, повторил Баки. Что Стив там мелет-то вообще? — Ты спросил, не кажется ли мне, что так я стану настоящим мужчиной. — Плечи у Стива одеревенели. — А я ответил, что всё возможно. Раз ты меня им не считаешь. Вдруг поможет. — Понятия не имею, что за ересь ты сейчас несёшь. — Совсем чокнулся, видимо. — Ты, конечно, та ещё заноза в заднице, но мужчины лучше я не встречал. — Ну, не знаю. — Поза у Стива так и осталась напряжённой. Сверкнув глазами, он продолжил: — Такое ощущение, что совсем наоборот, когда ты так сильно хочешь… — Стив запнулся, помедлил долю секунды. — Хочу чего? — потребовал Баки ответа. — Хочешь меня трахнуть, — сквозь стиснутые зубы выдавил Стив.Как же было мило с твоей стороны не уразуметь самого главного.
— В этом всё дело? — Баки не удержался от истерического смеха. — Думаешь, из-за моих чувств я вижу тебя женщиной? — Я… — Это что же, и ты меня видишь женщиной? — Если уж говорить об этом вообще, Баки постарается сделать так, чтобы препарировали не только его сердце. Пора бы уже Стиву перестать делать вид, что его сердце тут ни при чём. — Нет, — процедил Стив. Плечи он расправил, но взгляд опустил. — Но ты не такой, как я. — В смысле? — Ну точно, крыша у Стива поехала окончательно. Безвозвратно. — Ты же перецеловал почти всех подходящих женщин и половину неподходящих тоже. — Стив снова взглянул на него, пожал плечами. — Чего тут непонятного? Я. Не. Такой. Как. Ты. — Тебе не нравятся женщины, — дошло наконец до Баки. Отвечать не было нужды. Слова прозвучали не как вопрос. — И для тебя я ею тоже не буду. Баки как будто отвесили пощёчину. — Не смей, — предостерёг он. — Не смей сводить всё только к этому. Не смей сводить мои чувства к тебе к некой иллюзии. — Он приблизился на шаг. — Послушай-ка, что я тебе скажу. Женщины охрененны. Им с таким дерьмом приходится мириться, что быть одной из них это охренеть какая честь, на самом-то деле. А насчёт твоих страхов: мне нравятся не только женщины, хоть тебе и сложно в это поверить. И тебя я ею не считаю. Делай с этим знанием, что хочешь. Стив стоял совершенно неподвижно, по-прежнему глядя Баки в глаза. — Значит… И другие парни тоже? Баки кивнул. — У тебя… У тебя такой большой выбор, а ты хочешь вот это, — Стив махнул рукой между ними. — Хочу, да, — тихо, но решительно ответил Баки. — Делай и с этим знанием, что хочешь.Когда мне довелось любить тебя во второй раз, Ты ответил мне взаимностью.
С того дня, как Баки призвали, Стив неуловимо изменился. Раньше казалось, что тот преисполнится праведной гордостью, ведь сам он так сильно рвался на фронт. Ничуть не бывало, он стал молчаливее, слова застревали у него в горле, а взгляды задерживались на Баки дольше. А ещё он стал отзывчивее, то и дело лез с непрошеной заботой, пока не дождался окрика перестать себя странно вести. Баки же усиленно делал вид, что у него всё хорошо, он просто едет в длительный отпуск. И газетных заголовков об апокалипсисе в Европе он будто бы не читает. И не знает в самой глубине своей души, что погибнет на чужбине, оледеневший, сломанный и одинокий. День перед отбытием выдался солнечный и тёплый, но ни один из них не обратил на это внимания. В попытке отвлечься он пригласил Стива на мировую выставку Завтрашнего Дня. Баки увидел, как машина Старка взмыла в воздух и подумал о далёком будущем, в котором не было ожиданий или страхов, одно только предвкушение чуда. Вечер оправдал все его ожидания. Баки храбрился перед другом и девушками, и Стив в ответ тоже не падал духом. Когда Баки оставил Стива на ярмарке, он вскоре и с девушками тоже расстался. Всю ночь притворяться ему не хотелось. Ради чего — не значащих ровным счётом ничего поцелуев и обжиманий? Он пошёл в бар и там напился. Пил до тех пор, пока не убедился, что не разрыдается ни с того, ни с сего. Но сколько бы он ни выпил в конечном счёте, ноги всё равно привели его к Стиву. После нескольких тяжёлых ударов у двери появился обеспокоенный Стив и впустил его. На пороге Баки споткнулся только совсем чуть-чуть. Только такие маленькие победы у него и остались в этой жизни: не упиться до беспамятства накануне того дня, когда тебя отправляют на войну. Стив поймал его за талию. — Привет, — сказал Баки с улыбкой. — Привет. — Стив покачал головой. — Ты что здесь делаешь? — Хотел увидеть тебя в последний раз. — На самом-то деле в помощи Стива он не нуждался, но отстраняться не стал — уж слишком наслаждался теплом его руки. Баки притворно покачнулся, и Стив ещё крепче прижал его к себе. — Чушь не городи. — Брови Стива выплясывали какой-то сложный танец, уследить за которым было очень трудно. На лице его тенью мелькнула загадочная улыбка. — И дня не пройдёт, как я к тебе присоединюсь. И забыть не успеешь мою образину, как снова её увидишь. — И вовсе у тебя не образина, — рассеянно пробормотал Баки, пока до него не дошло, что именно сообщил ему Стив. — Ерунду не неси. Они всё правильно делают, что не дают тебе допуск. Хватит уже упорствовать. И не смей ехать за мной, слышишь? Не смей. — Господи, Баки, ну и пьян же ты. — Стив, как обычно, пропустил мимо ушей всё, о чём не хотел говорить. И нечестно это — указывать на его нетрезвое состояние, когда у Баки лишь немного заплетался язык. — Тебя на корабль-то вообще пустят в таком состоянии? Только попробуй ещё до отбытия получить увольнение за недостойное поведение. Баки засмеялся, но смех у него вышел не очень счастливый. — Не переживай. Настолько сильно мне не повезёт. — Какое-то время они просто молча стояли в коридоре, Баки смотрел на Стива, а тот прыгал взглядом с одного на другое, будто не знал на чём остановиться. Баки медленно поднял руку и нежно взял в ладонь его лицо, заставляя взглянуть на себя. И только проведя большим пальцем по бледной щеке, Баки заметил, что Стив весь дрожит. — Не вздумай упустить хоть немного удачи, — прошептал Стив. «Не вздумай погибнуть». Как бы Баки ни старался задушить свои чувства, в этот миг у него всё же выступили слёзы. Он покачнулся уже по-настоящему, но Стив держал его крепко, помогая устоять на ногах, пока дрожь сотрясала всё его тело. Как бы ни хотелось заглянуть Стиву в лицо, оно расплывалось у Баки перед глазами. Не успел он стереть слёзы, как Стив прижался к его губам. Прикосновение вышло холодным, ведь губы у Баки полыхали огнём, а горящие щёки омывала солёная влага. Его ещё никто не целовал вот так: со страстью и страхом, с желанием столь ненасытным, что утолить его не хватило бы и тысячи поцелуев. Баки ответил на поцелуй. Задвигал губами синхронно со Стивом, смял в кулаках его рубашку, открыл рот и позволил себе насладиться тем единственным, что в жизни у него ещё оставалось хорошего: Стивом. Стало страшно: вдруг Стив отпустит его совсем, когда отстранится, но опасения не сбылись. Стив зарылся лицом ему в шею и прижал его к себе ещё крепче. — Тихо-тихо, — прошептал Стив ему в ключицу. Баки и не понял сперва, почему тот говорит с ним таким тоном, а потом осознал, что так и не перестал лить слёзы. Тело его сотрясали судорожные рыдания, наружу рвался прятавшийся месяцами страх — теперь-то можно, в надёжных объятиях Стива. — С тобой всё будет хорошо, хорошо, хорошо, — всё твердил и твердил Стив. Возможно, поэтому некоторые молились. Когда раз за разом повторяешь одно и то же, больше шансов, что Бог прислушается. Ему ведь много кому надо внять. Быть может, вот так Стив молился за него — за Баки. — Пойдём, — потянул Стив его за собой. — Пойдём в спальню. — Баки заупрямился, и Стив потянул сильнее. Пришлось подчиниться. — Снимай свою форму, — велел ему Стив. Баки снял с себя шляпу, потом завозился с пуговицами на пальто. Закончить всё никак не удавалось — так сильно дрожали пальцы. Стив помог ему расстегнуть последние три пуговицы, и Баки тотчас же избавился от брюк. Стив аккуратно повесил форму на спинку стула, когда Баки стащил с себя рубашку. И остался стоять в одних только армейских трусах да белой футболке. Стив усадил его на кровать и нажал на плечо. — Ложись. — Чего? — Ложись уже давай, ну. Баки повиновался, и Стив укрыл его одеялом. А потом выключил свет и забрался в кровать сам. — Ты чт... — Баки осёкся, когда рядом с ним прогнулся матрас. — Ты что это творишь? — Молчи, — велел ему Стив напряжённым голосом. Он придвинулся ещё ближе и осторожно обхватил Баки за пояс, прижался к нему сбоку всем телом. А потом опять зарылся лицом ему в шею. Резко и коротко вздохнул и прижался губами к его горлу. Раз, другой третий... — Стив? — Тсс, — восклицание приглушила попавшаяся у губ на пути ключица. Кончилось тем, что Стив целовал его всю ночь. Ничего больше, только лишь целовал, обнимал, баюкал в своих объятиях. Целовал в глаза, горло, подбородок, шею, ласкал ему руки, грудь, спину, и Баки, затерявшийся в губах и руках Стива, целовал его в ответ. Медленно, нежно и бесконечно.Через три недели, когда вокруг будут летать оторванные руки и ноги, а ночь — разрывать пронзительные крики, я вспомню твои руки и губы и воздам хвалу всем богам — всем, которых вспомню, даже твоим — что руки и ноги оторвало не тебе, и кричал не ты.