Культы Пограничья

День был преступно близок к катастрофе, даже несмотря на воодушевляющее начало. Жареным запахло, стоило им только покинуть собор — с Теобальда как будто смыло вежливую улыбку, а на Беннете, терпеливо дожидавшемся их на улице, лица не было в принципе уже без малого месяц. И от так себе новостей и дежурных поздравлений настроение у него уж точно не улучшилось. Грозовая туча в мундире. Терренс навидался в жизни всякого дерьма и всяческих истеричек. Он вращался в творческой среде закрытых салонов, куда обычным людям вход заказан. Поэты там стрелялись из-за неразделённой любви друг к другу, женщины плели интриги и ежевечерне закатывали скандалы, угрожающие если не чести и достоинству, то душевному здоровью всех присутствующих. Матушка Терри была завзятым ипохондриком, а сестра уже который год пыталась обрести счастье в семейной жизни, но никак не могла подобрать достойного жениха. Словом, он привык ко всякому. Но, как оказалось, не к драме сурового военного. Вернее, не к драме — к капризному поведению как у девочки-подростка. Впрочем, большую часть дороги до отеля, где разместились девушки, Терри пытался наслаждаться отсутствием боли в теле и игнорировал перепалку между Беннетом и Теобальдом. Это, надо сказать, было не просто –? пришлось изображать жизнелюбца, чтобы сохранить хотя бы видимость товарищества. — Я полагаю, нужно задействовать другие рычаги влияния, — Беннет пнул перед собой камушек, который до этого нервным движением сапога выбил из мостовой. Теобальд смерил его усталым взглядом. — Намекаешь на местное отделение культа? С чего ты взял, что у нас есть на них выводы, а виконт не сделал из вас персон нон-грата? Капрал с шумом втянул носом воздух. Надвигается буря, спасайся кто может! — Отвергаешь — предлагай, я хотя бы пытаюсь. — Намекаешь, что я ничего не делаю? — Брейк, господа, вы же понимаете, что Мария и Кассандра разрыдаются, стоит им увидеть ваши кислые морды? Засопели уже оба. И так по меньшей мере час, хоть стреляйся. Такое чувство, что одному пообещали сан повыше, а другому повышение по службе, если монах и капрал доведут художника до сердечного приступа. Разумеется, и миссис Хэймитч (уместно ли, к слову сказать, теперь её так называть?), и леди Галер не обрадовались, когда узнали, что коллеги Теобальда не горят желанием помочь. Или горят, но как стробоскоп, а результат один — на фронте без перемен. На самом деле, Терренс на подсознательном уровне подозревал, что они остались один на один со своей бедой, если так уместно говорить о компании великовозрастных мечтателей и идеалистов. Ну серьёзно, давайте взглянем правде в глаза — из оккультистов они выписались по собственному желанию, а в доблестные отряды Ордена подавляющему большинству из них вход заказан. Хорошо ещё, что они не разругались хотя бы между собой, а Томас и Сара, оставившие их в Дорсете, по всей видимости не вывалили виконту все их слабости и склонности. То, что понимал это из них троих, кажется, только Терренс, пугало. Неужели одному так надавила на голову потеря, а второму — отсутствие понимания со стороны своего прямого начальства? Печально и свидетельствует о крайней негибкости. Видимо, придётся взять дело в свои теперь уже не такие хрупкие руки. — А какой, в сущности, помощи мы хотели бы добиться от наших друзей в рясах? Они брели по узким римским улочкам, пропитанным одновременно жарой и влажностью, исходящей от старинных подвалов и ливнёвок, из которых вода, кажется, не уходила никогда. Терренс жадно дышал полной грудью, словно боялся, что нынешнее блаженное состояние не навсегда, и в любой момент жизнь снова станет невыносимой. Может поэтому его разум начал работать на полную катушку и подкинул действительно интересный вопрос. Для чего им помощь монахов? Едва ли они ради одной из бывших культисток разрежут ткань мироздания, если такое вообще возможно, чтобы запустить всю их разношёрстную компанию в пугающее Пограничье. Тео поморщился — кажется, эта светлая мысль ему в голову не приходила, и он надеялся на существование волшебной таблетки, которая решит все проблемы. Ну, не таблетки, а очередного ритуала, взмаха магическим кадилом или определённого псалма. Иногда даже взрослые сознательные люди могут оказаться абсолютно беспомощными и немного даже поглупевшими перед лицом пугающих, повергающих в шок и панику обстоятельств. И тут Терренсу стало стыдно — неужели он тревожится о Джейн меньше других, а собственную шкурку, облагороженную при помощи местных церковных фей-крёстных, ставит выше проблем несчастной подруги? Объективно, в топе страдальцев Дорсета новоиспечённая миссис Киллет занимала второе место. Третье — Мария, которую теперь в пору из рейтинга выписывать. Это до некоторой степени естественно, боль есть боль, и она у каждого своя, но все так привыкли к тому, что он, Терри, переносит свою болезнь играючи, словно она — приложение к его богемному образу жизни, что даже он сам испытывает неловкость за своё облегчение. Ему стоит переживать за Джейн, за несчастного Бена, к которому может и не вернуться Любовь Всей Жизни, а не радоваться тому, что можно дышать полной грудью. Но он радуется. Причём всему, от того, что, вероятно, проживёт ещё долго-долго, до того, что теперь перестанет ловить на себе сочувствующие взгляды окружающих. Жалость — это так неприятно, когда ты активный творческий мужчина в самом зените своей славы. Ну, по своему собственному мнению, разумеется. Терренсу стало стыдно. Он покрутил в голове это чувство, словно замысловатую деревянную головоломку, рассмотрел его со всех сторон и отложил в сторону. Толку-то от него! От стыда не откроется новая дыра в мироздании, Джейн из неё не выпрыгнет. Сейчас, по методу всё той же миссис Киллет, нужно сконцентрироваться на том, что принесёт пользу. И если для этого надо стукнуть Бена — ну, что же, придётся перестать переживать и стукнуть Бена. Не то чтобы Терри был в этом хорош, но если в данный момент он единственный в здравом уме, ладно, он этим займётся. — Признаться, я рассчитывал на что-то вроде «мы всё придумали, вот вам комфортное путешествие туда и обратно», — наконец сознался Теобальд, чем вызвал очередную кислую мину Беннета. — Очень зря. Но мы пойдём другим путём. Я уже говорил, что мне предложили? На него воззрились две пары глаз, подсвеченные изунтри почти щенячьей надеждой. — Роспись потолка в одной из старых капелл. Реставрировать там нечего, так что придётся делать всё с нуля. Буду общаться, очарую их, может что и выгорит. В повисшей тишине было слышно, как Беннет скрипнул зубами. — Это слишком долго! У нас нет на всё это времени, к тому же, ты ничего нам не гарантируешь. — А должен? — Было бы неплохо, учитывая нашу ситуацию. — Ты слишком многого от него хочешь. — Не больше, чем он может сделать, раз может! — О, вот только не надо перекладывать на меня свои комплексы. Ссоры между друзьями похожи на шипучие леденцы. Ты любишь их, когда они перестают щипать тебя за язык. В процессе, учитывая их низкое качество, ощущается довольно сомнительно. –Я ничего не перекладываю, я просто надеюсь… — Мне казалось, мы перестали употреблять это слово. — Скажи это леди Галер. — Возьмите себя в руки наконец! Ведёте себя как сопливые юнцы. Мы сделаем что можем, и у нас есть Мария, в конце-то концов, что-нибудь мы узнаем, это лучше, чем ничего. На Терренса уставились две пары удивлённых глаз. Ну конечно, никто же не ожидает от вечно больного милашки-художника стальных ноток в голосе и хмурых бровей. Сказать по правде, Терри подозревал, что и Бен, и Тео всегда приписывали его к женской части их компании. Ну, или ставили между ними всеми, как странное существо, которое никак не определится. Упс, ребята, сюрприз, мужиков в вашем обществе больше, чем вы думали. — Соберитесь, сделайте приемлемые лица, и пойдёмте расскажем всё девочкам. Надеюсь, они будут держаться достойнее. Терренс прибавил шагу, оставляя позади двух великовозрастных детей и их проблемы с головой. Пусть подышат, авось успокоятся. И да, он чертовски собой гордился. В маленьком отеле, где квартировали девочки и Беннет, царила непринуждённая семейная атмосфера. Сам отель и вовсе больше напоминал одну из местных вилл, с царящей там богатой нонной. Светлые стены, колонны, плитка, неизменное лимонное дерево и терраса — не будь они здесь по крайне невесёлому поводу, сошло бы за отпуск. Они занимали два номера на втором этаже и соседствовали с шумными хозяйскими родственниками. Выводок детей разного возраста, вечно взъерошенных, чумазых и неприлично счастливых несколько сглаживал трагичную атмосферу. Хотя, должно быть, действовал Марии на нервы. Неизвестно ещё, когда у них с Люцианом что-то получится, а у неё орущие дети — это больная мозоль. Так или иначе, девочки были бодрее, чем Бен и Теобальд, спасибо и на том. С четырьмя мрачными тучами Терренс бы повесился. Или застрелился. Или съел посыпанную мышьяком местную божественную пасту. Вариантов масса. — Как всё прошло? Мария вскочила с тахты, резко дёрнув маятник, который раскачивала не иначе как для успокоения нервов, задела Кассандру, сидевшую с книгой в руках, и воззрилась именно на Терренса. Ах, Мария! Она всегда была эмпатичной, тонко чувствующей витающие в воздухе настроения. Вероятно поэтому они так легко нашли общий язык — художник и страдалица. — Не слишком хорошо, честно сказать. — О, дорогой, я не об этом! Как ты себя чувствуешь? Всё получилось? — Вроде того. Как минимум я больше ничего такого не чувствую. И вот тут-то наконец Терренс получил то, от чего почувствовал себя спокойно и правильно — подруги заключили его в крепкие объятия. Да, им всем непросто, да, у них у всех большие проблемы, но нельзя же реветь белугой круглые сутки. Массовая истерика, щедро сдобренная слезами, проблемы не решит и Джейн из Пограничья не достанет. — Поздравляю. Раздался мелодичный звук битого стекла — оказалось, это Беннет сшиб с кофейного столика графин с водой. Восхитительно. Все должны страдать и никакого праздника, понятненько? — Простите, я позову кого-нибудь, чтобы это убрать. — Бен, бога ради, держи себя в руках, мы все переживаем! Хорошо, что по облизанному огнём лицу военного не всегда было понятно, какую эмоцию он испытывает. Вполне вероятно, что он раздумывал над тем, чтобы художника хорошенько поколотить. — Не понимаю, о чём ты. — Всё ты понимаешь. Ты же офицер, мы думали, что ты будешь самым дисциплинированным из нас. Ох, Мария, зря ты это начала, зря-зря-зря, теперь эта мрачная туча никогда не успокоится. Едва ли уместно сейчас призывать Беннета к благоразумию. — Вот уж простите, что не оправдываю ваших ожиданий, — мужчина, скривившись, отпихнул от себя осколок графина, — теперь можно перейти к части, где мы решаем проблемы? Терренс не был бесконечно понимающим. Он вообще не славился долготерпением и прочими христианскими и общечеловеческими добродетелями. Но он старался! Честное слово, он старался всё своё свободное время и львиную долю усилий прикладывал к тому, чтобы никто никому не вцепился в морду. Но он не железный. Далеко нет. Художник отлично знал, где расположен предел его возможностей — физических, ментальных, эмоциональных. И сейчас Бен зашёл туда, куда не следует. Ну, сам виноват. — Вот уж простите, что мы прилюдно не жалеем себя. Раз ты такой умный, может, сделаешь что-то полезное? Пол протрёшь, например. А мы пока займёмся делами, я вроде предлагал план. О, и, может быть, наш новообретённый медиум что-нибудь нам поведает. Но ты переживаешь. О, как ты переживаешь! Хватит уже. Бен смотрел на него, бесшумно раздувая ноздри. Он выглядел так, будто Терри его ударил. Он на это не способен, но смотрите-ка до чего всё дошло. — Честь имею, — пробормотал Бен и кинулся вон из комнаты. — Вот уж нет уж, — бросил Терри ему вслед. Едва ли военный что-то услышал сквозь грохот закрывающейся двери.