Ох уж эти детки

Жое знала, что в классе она выделяется из массы. Она альбинос, астматик и единственная в этом сборище уродов с одним родителем. Ох, как же они гордятся тем, что могут задеть ее за живое, рассказав, как мама или папа приготовили перекус на обед. А какие у них отец или мать сильные — говорить не переговорить. И вот она снова здесь, снова ее замечают в массе похожих. Снова задирают за единственного папу, снова говорят слова про уродство и болезнь. И благо пока что не наступил возраст полового созревания, где им всем определят вторичный пол. Она ни с кем там не общается. Они скучные. Они не умеют общаться, не умеют учиться, не хотят защитить свое. Когда-то бабушка сказала, что все дети, видя что-то непохожее на них, пугаются, и этим объясняется их враждебность. А бабушка точно знает, о чем говорит, она не зря преподает в институте. В семье ее любят — это главное, а на остальных все равно. И вот в обед, выходя на улицу перекусить тем, что сама же собрала, Жое видит неутешительную картину. — Какой ты урод. — Ха, да он же демон, только у них глаза красные. — Что, порчу на нас наведешь, малявка? И вот опять ее одноклассники кого-то задирают. Дядя Му Цин говорил не лезть на рожон и не уподобляться таким же тупым идиотам как дядя Фень Синь. Они тогда ругались с ним, и оба были готовы убить друг друга на месте. А папа лишь смеялся и говорил, что они так проявляют любовь. Но какая же это любовь? Ненавидеть друг друга до такой степени, что одному сломать нос, а другому руку. Мда, если у взрослых любовь такая, то для себя девочка решает любить только своего папу. И то по-нормальному. — Сами вы черти, так еще и тупые. Сожрать бы вас с потрохами, а кости дядиным пираньям отдать, — говорит мальчишка, которого только что задирали. Интересный он, конечно, но это не ее забота сейчас. Жое как приличный человек садится за стол, открывает свой обед и, хватая сосиску, пихает себе в рот и смотрит по сторонам. Осень жаркая выдалась, надо будет приходить сюда, пока жара не уйдет. Тут красиво. По всей территории школы стоят клены да вишни, а это завораживающий вид. Жаль, она не умеет рисовать, так бы нарисовала папе такой пейзаж... — Ты че, больно смелый, пацан? Видишь ту седую? Она постоянно получает и ходит как мышь. Так что и ты рот прикрой. — Мы у тебя всего лишь обед попросили, а ты зажал. Тебе мамка еще сделает, че ссышь? — Вот-вот, а если не мамка, то папку попроси. Ох, этот противный вой трех обезьян уже достал. Ее еда почти закончилась. Надо будет возвращаться и дописать задачу... — Да мать вашу! Кто вам сказал, что у меня есть мама? А? Остолопы конченые. Хотите кого-то задирать — идите к морю. Чтоб вас черновод утопил. Придурки. Началась драка, а ведь на вид паренек совсем маленький и слабый казался. Папа говорил, что за слабых надо заступаться, а папа никогда не врет. Недоговаривает — да, но врать — не врет. И вот, отставив свой обед, Жое, как и полагается приличной девочке, вбегает в компанию с двух ног по чьей-то спине. Всего секунда — и она уже на ногах, отбивает второго от младшего. Тот, как-то ударив первого напавшего, отходит к ней спиной и стоит, косится. Отброшенный двумя ногами увалень уже встал и, озверев, кидается на Жое, приговаривая что-то про уродов и сирот. Папа учил драться для защиты. И сейчас она честно защищалась. Поэтому, остановив кулак, Жое выворачивает руку и заводит ее за спину нападавшего, превращая его в ласточку свободного полета лицом вниз прямо на землю. Мелкий уже бьет второго и пинает его ногой по колену, от чего тот падает и чуть ли не ревет от боли. Ласточка свободного полета уже встал и начал идти на девочку с намерением хотя бы толкнуть ту назад, но вовремя замечает разворот ноги, что целится ему прямо в пах, и в последний момент закрывает его руками с открытыми пальцами. То ли от боли, то ли от поражения — все трое убегают обратно в здание школы. Возможно, в следующий раз пацаненку не так повезет, и рядом не будет сердобольной спасительницы всего живого на земле. — Спасибо, что помогла. Не знал, что девочки так офигенно дерутся. Она оборачивается на первой половине фразы, и уже на окончании видит в глазах мальчика чуть ли не звезды. В глазах... В разных глазах. Один черный будто обсидиан, а второй красный. Жое немного отходит назад и устремляет взгляд на такие разные глаза и абсолютно не знает, что сказать таким странностям. Окей, она знает, что ее называют старухой, седой и все в этом духе. Причина? Альбинос при рождении. Но вот такое она видит впервые, и ей почему-то... интересно. Да, глаза мальчика необычные, но такие ин.. О да, она знает что это. Астма из-за стресса. Она начала задыхаться и оглядываться по сторонам. На столе ее сумка, в которой находится баллончик. Срочно, баллончик, нужен воздух. — Эй, что с тобой? Все хорошо? Ты чего покраснела? — Стол... баллончик... быстрее. И мальчик срывается с места как ужаленный. На столе сумка, нужен какой-то баллончик. Перерыть сумку и найти лекарство занимает 30 секунд. Подбежать обратно — две секунды, увидеть на лице человека, который только что задыхался, спокойствие — десять. — Теперь все хорошо? Может, врача? — Нет, нет, все нормально. Это астма, ничего необычного. — Да как может быть обычным такое? Это же... это...ну...болезнь. — Без тебя будто не знала, — она отвечает беззлобно. Устала злиться на тех, кто не знает о таких болезнях или думает, что знает больше нее. — Это, ты прости, я не хотел оскорбить. Меня кстати, это, Эмин зовут. Хуа Эмин, а тебя как? — Хуа Эмин только что избил трех прилежных ребят из прекрасных семей, а рядом с ним стояла Жое. Се Жое. — Ты сейчас чего сказала-то? — Так нашим родителям донесут сегодня то, что мы сделали. Жое устала стоять, поэтому подошла к столу и села на то же место, на котором сидела до этого. Эмин услелся напротив нее и поглядывал на сумку в руках. До конца обеда десять минут, а значит, ей пора бы подниматься к себе и ждать приговора, который будет озвучен папе. — Это, Жое, можешь со мной тут посидеть? Я просто один не люблю это дело, а с другими еще не подружился. Она кивает и посматривает на него с еще большим интересом, чем раньше. Странный он. Ругается как сапожник, но особо мило просит посидеть рядом. Она встает из-за стола и обходит его со спины. Сняв резинку с его волос, она аккуратно их разглаживает и старается привести в порядок. — Жое, что ты делаешь? — Что-что? Догадайся. Не пойдешь же ты с таким балаганом на голове в класс? Собрать волосы, завязать небольшой хвост, разгладить петухи. Жаль, гребня с собой нет, его бы еще причесать. Оглядывая работу со стороны, девочка замечает еще и форму всю помятую и выбившуюся. Папа говорил помогать слабым. Слабый ли Эмин? Да, ведь он, видимо, совсем мелкий. Пусть она его и старше, но разница в классах у них небольшая. Он в первом, она во втором. Пришла позже остальных, вот и осталась в аутсайдерах, наверное. По крайней мере, так говорили одноклассники вокруг. Подняв Эмина и повернув его к себе, она поправляет ворот его рубашки и галстук. — Остальное сам. — Спасибо, цзе-цзе. Цзе-цзе? Серьезно? Она ему не сестра, чтобы он так ее называл так-то. Но он меньше, а тут это можно применить как обращение просто к старшей. Она кивает головой и садится снова напротив него. — Сколько тебе лет, Эмин? — Шесть, а тебе? — Восемь. Ты в драке спросил у них, почему они решили, что у тебя есть мама? Ее и правда нет? Мальчик думал, что ответить всего-ничего, но на его лице сменилось так много эмоций, что даже не все укладывались в голове. — Возможно, есть. Отец никогда о ней или о нем, не говорил. Все, что я знаю, тот второй человек не хотел оставлять меня у себя, привез отцу — и все. Больше ни слуху ни духу. А что такое? Жое слушала этот мини-рассказ с печалью в сердце. Вот как. Оказывается, не одна она страдает от одинокого папы. — Да у меня просто тоже один родитель. Папа не говорит, кто, какой и что случилось с отцом, но я никогда не видела ни его, ни фоток. Ничего. Грусть заливала сердце по самый край. Ну и пусть. У нее не было отца, зато есть папа. Самый лучший на свете папа. — Мне отец как-то сказал, что не важно, один родитель или два. Главное — это любовь, которой наполнено сердце. Ведь будь даже два родителя в семье, где у одного сердце без любви — считай, что всю жизнь жить с одним настоящим родителем и одним искусственным. Возможно, он и прав. Девочка не знает точно. — Кстати, Жое, раз мы друзья, может, дашь свой номер телефона? — Друзья? С чего вдруг? — Ну как же, первая драка сплочает людей. Девочка не хочет верить в это, но Эмин улыбается так, будто ему все равно на последствия этой драки. И ей, в общем-то, тоже. Так что она не стесняется и дает свой номер. Так и заканчивается обед. Они расходятся по классам, а ровно через полчаса их вызывают в кабинет директора. *** Се Лянь заходит в кабинет и видит картинку, которая уже столько лет мозолит ему глаза. Вот всезнающая Лин Вэнь сидит с огромными синяками под глазами над очередной кипой бумаг. Вот Цюань Ичжэнь, один-единственный альфа с бумажной работой, ходит чернее тучи с огромными баулами бумаг для каких-то отчетов. Ему бы работать там, наверху, получать звание за званием, но он тут. Странный парень, но добрый и прямой, как рельса. На месте и Ши Цинсюань. Он-то здесь как яркая звездочка, которую хотят все завидные офицеры, а он не дается. Знает себе цену, и эту цену хранит глубоко в себе. Тут же и Бань Юэ, она стажер, пришла совсем недавно. Служила ли она? Нет. Она наемный сотрудник и помощница Се Ляня. — Всем привет, — Се Лянь улыбается, потому что сегодня хороший день. Он как минимум не упал, споткнувшись об порог, не пролил на себя утренний чай и вообще пришел целый и невредимый. Определенно, хороший день, ну или просто потом случится что-то из ряда вон выходящее. — О, Ваше Высочество, вы вовремя. Как там моя прекрасная Жое? Она же сегодня пошла в школу? Ты сделал фотографии моей принцессы в школьной форме? Она самая красивая была, да? Если скажешь нет, то я больше не принесу тебе чай в обед, потому что моя любимая принцесса всегда — запомни, всегда! — самая прекрасная среди остального сброда... — Цинсюань, стой. Да, она самая прекрасная. Да, фотография есть, только из метро. Лично она в порядке и вроде как рада пойти в школу. И да, она пошла в школу сегодня. Мужчина вздыхает и не обращает внимание на весь остальной поток щебетания этого яркого человека. Он знает, младший Ши никогда не замолчит, сколько ни пытайся его заткнуть. Садясь на свое место, мужчина кивает Лин Вэнь напротив него и выслушивает, что нужно сделать за сегодня. Огромная стопка бумаг уже отправлена на его стол маленькими ручками Бань Юэ. Она же оставляет ему небольшую шоколадку и желает продуктивного дня. — Ты мне не скинешь фотографию принцессы? Оторвавшись от чтения первой же страницы, Се Лянь смотрит на неугасающего ветерка, как прозвали его в школе. Он всегда был таким. Шумный, громкий, яркий, сносящий все на своем пути, потому что хотел. Даже сюда он устроился не потому что брат помог или кто-то заставил. Нет. Потому что сам хотел. "Подумай сам, тут такие мужчины — и все в форме. Такое нельзя упускать, Ваше Высочество", — сказал как-то младший Ши. А ведь он не легкодоступный какой-то, просто немного увлекающийся. Его язык общения — флирт. Знают они друг друга еще с третьего класса младшей школы. Тогда еще немного высокомерный и богатый, из за родителей конечно же, Се Лянь познакомился с младшим Ши, когда того зажали в углу какие-то старшие ребята и смеялись, что похож он не на парня, а на самую настоящую девушку. А все почему? Потому что волосы длинные. Тогда Се Лянь, вместе с Фень Синем и Му Цином заступились за него. Так и стали дружить. Ведь от такой занозы уже не отделаться. Оттуда же и обращение "Ваше Высочество" пошло в народ. Он ведь не виноват, что в постановке, которую они готовили для родителей, его коронуют и будут говорить с ним только как с "Высочеством". Тогда эта форма обращения ему не нравилась, а сейчас стало все равно. — Ау, Се Ляня вызывает земля. Ответьте! — Се Лянь на связи, скину фотографии в обеде, хорошо, земля? Увидев от друга большой палец вверх, мужчина расслабился и продолжил чтение. Примерно через час с небольшим на стол опустился еще один отчет. На этот раз от Лин Вэнь. — Я сейчас встречаюсь с Пэй Мином, можешь заполнить? Там буквально последние страницы. И оставь у меня на столе, я подпишу, хорошо? По ней видно, что она, возможно, даже домой заходит чисто помыться и поспать 2-3 часа. Се Лянь кивает и улыбается. Свой отчет он заполнил наполовину. Поэтому с этим будет быстрее. В то время как Лин Вэнь закрывает за собой дверь, не проходит и секунды, как та открывается снова, осторожно пропуская в комнату Пэя младшего — Пэй Су. — Извините, генерал Хуа, вы не знаете где Бань Юэ? — Ушла в бухгалтерию. А ты что-то хотел? И тут же младший Пэй замирает и бегает глазами по кабинету. Открывая рот, будто рыба выброшенная на берег. — Нет-нет, что вы. Я тогда позже зайду. Дверь закрывается, и из другого угла слышен смех Ши Цинсюаня. — Ты чего? — Ох, Се Лянь, моя ты несведущая душа. Что же у него еще могло случиться? Конечно же любовь к нашей прекраснейшей Бань Юэ. Ты не заметил? А правда, замечал ли он? А что, собственно, замечать? Ну приходит он к ней, ну кофе приносит, помогает бумаги перенести. Болтает на перерывах. И что в этом любовного? — И что в нем любовного? Он же делает то же самое, что и ты, но ты же меня не любишь. Глаза младшего Ши распахиваются, и, прямо как в драме, рука ложится на грудь. — Как ты мог такое сказать? Не люблю? Тебя? О Господи, меня только что бросили и не заметили всех знаков внимания. Ровно пятнадцать секунд хватает Ши Цинсюаню чтобы перестать сдерживать себя и засмеяться во все горло. — Ух, прости меня. Я люблю тебя, конечно, но все же как друга. И как отца прекраснейшей принцессы, — смахивая слезы смеха с глаз, говорит Ши Цинсюань. — О Небеса, как повезло что это не та любовь. Я бы тебя не выдержал, — уже не скупится на сарказм Се Лянь и улыбается другу. — Ладно, один вопрос — и я отстану. Он уже полгода ест мне мозг: почему генерал Хуа? — О, все просто. Наши же в первый день, когда Бань Юэ сюда устроилась, повели всех в бар. Тебя не было. Заболел, если не помнишь. — А, это тот день, когда мне присылали видео, как ты танцевал пьяный? — Да, оно... Так, стоп, в смысле присылали видео? Кто? — Не важно, рассказывай дальше. — Ну ладно. Тогда мы играли в какую-то игру, и меня в ней окрестили Генералом, и я должен был придумать имя. Вот и придумал. Теперь она и Пэй Су называют меня Генерал Хуа, так как они были моими солдатами в той игре. — Так получается, ты теперь и принц, и генерал. Занятно тебя жизнь устроила. — Ветерок, прекращай. — Эй, прекращай. Се Лянь смеялся над другом, который готов был рвать и метать. Так открыто он мог вести себя только с семьей и близкими друзьями, а Ши Цинсюань был ему и тем, и другим. Вернувшись к работе, мужчина не заметил наступления обеда. Время как раз без пяти минут час дня. У дочери обед был в 12:00 и до часу дня. Значит, уже не стоит звонить и спрашивать, как там она. Вздохнув и отложив бумаги подальше, мужчина встает и чувствует всем нутром, как к нему приближается ураган в виде сносящего все на своем пути Ши Цинсюаня. Когда мужчина берет Се Ляня под руку и выводит из душного кабинета в столовую, начинает зарождаться голод. Встав в очередь с подносами в руках и набрав еды на сегодняшний обед, они болтали обо всем на свете. Начиная от того, что младший Ши купил себе новый изумрудный костюм, заканчивая тем, что Жое прекрасная принцесса среди массы сброда. — Кстати, сегодня, когда ее отводил, увидел мужчину. Они уже оплатили еду и сели за стол, когда Се Лянь бросил эту фразу, не совсем понимая, как он хотел ее закончить. — Оу, Ваше Высочество увидело мужчину. Хм, а я, получается, не мужчина? — Цинсюань, ты не понял. Мы вот про костюм твой разговаривали, так вот, на нем был красный костюм-двойка. Так хорошо ему шел. Тем более, он стоял рядом с винно-красной машиной, и это так сочетается, тебе бы понравилось. — Ооооо, вот как? А тебе? Понравилось? — Да, выглядело отлично, видно, что сшито прямо на заказ и... Почему ты смеешься? — А чего не познакомился? Ши Цинсюань всегда так. Как только Се Лянь говорит о ком-то, кто не имеет отношения к его уже сформировавшемуся кругу общения — так сразу разговоры о любви, знакомстве и остальном. — Его костюм, вот что мне понравилось. И вообще, еда стынет. Они продолжают неспешный диалог уже поглощая пищу. Все спокойно. Все нормально. Даже слишком. Се Лянь замечает, что все слишком нормально. Он не пролил на себя чай, не споткнулся об кого-то, не упал лицом в тарелку. Ничего. Его мысли и монолог Цинсюаня прерывает трель мобильного телефона. Он видит номер и с некой паникой отвечает на звонок. Всего две минуты, и он не верит своим ушам. Вот как, значит. Ему нормально, а Жое... — Подралась... — Чего? — Жое подралась с какими-то парнями. Одному из них вроде как сломала пальцы на руке. Меня вызывают в школу. Се Лянь не задумываясь встает из-за стола и бежит в кабинет. Вот сумка, на телефоне включено приложение такси. Да, дорого, но сейчас это не важно. — Лин Вэнь, прости, могу я отпроситься на полдня? Меня в школу вызывают, и это срочно. Лин Вэнь кидает обеспокоенный взгляд и сразу же кивает. Знает она Жое давно, и если Се Ляня вызывают сейчас, значит, все очень серьезно и не менее срочно. В кабинет влетает Ши Цинсюань, берет свои вещи и просит Лин Вэнь дать ему отгул. Он отработает потом обязательно, а сейчас надо доставить горе-отца в школу и по возможности быть рядом, если что-то случится. Лин Вэнь хочется провалиться сквозь землю. Она кивает и садится обратно, прося лишь о том, чтобы они рассказали, что случилось у Жое. Ведь ее любит если не вся их база, то хотя бы их небольшой отдел. Всегда яркая, улыбчивая и смышленая не по годам девочка заряжала весь отдел и нескольких вояк своим внутренним солнцем. И если уж кто-то обидел бы это солнце, этого кого-то закопают живьем на плацу. Пусть даже к Се Ляню обращались не очень, но за его дочь почему-то готовы были пойти даже те, кто с мужчиной знаком не был. Выбежать из штаба, добежать до изумрудно-зеленого Mercedes Benz s-класса, буквально влететь вперед, пристегнуться и на всех парах гнать в сторону школы самой любимой дочери всей китайской армии. *** Хуа Чен курил только тогда, когда сына рядом не было. Вот и сейчас, припарковав свой автомобиль на открытой парковке и выходя на улицу, мужчина за этот день впервые закуривает. Marlboro с ментолом — его любимые сигареты. Как бы он ни пытался бросить, но даже ребенок ему не помог. А ведь когда этот маленький комочек, занозу в заднице, не очень нежно бросили ему в руки, он был не самым лучшим образцом отца. Курил, пил и трахал все, что движется. Так было проще унять гнев внутри и наконец-то почувствовать свободу. Он тогда только переехал от родителей и поступил в художественную академию. Писал картины на заказ, ходил по барам, пил и делал свою жизнь, как тогда считал, самой яркой. А потом в девятнадцать стал отцом-одиночкой. И вроде можно было сказать, что сын не его, что та блудливая женщина его подбросила, но гетерохромные глаза говорили иначе. Тут как раз-таки его гены и сыграли на то, что не узнать в ребенке собственного сына было невозможно. Это его плоть и кровь. Его подарок и проклятье. И если в начале он думал, что сможет сдать его в детский дом и забыть, то после разговора с родителями он смог только бросить аккадемию и работать, работать, работать. Потому что быть как родной отец он не хотел. Оставить ребенка на родителей, пока сам налаживает жизнь, не получится. Сам виноват— сам разгребай. И поэтому он работал. Брал на заказ картины с большим энтузиазмом. Откладывал на будущее деньги. Съехал из съемной квартиры и поселился с родителями, а также учился. Учился быть лучшим отцом. Учился пеленать, кормить, играть, развивать, купать, любить. Первые годы он спал так мало, что не понимал, как еще жил. Кровь была с примесью кофе, единственный глаз было не видно под синяком от недосыпа. Но он не сдавался. Ему помогали все. Отчим и мама учили, как ухаживать за ребенком. Брат и сестра занимались вопросами, связанными с алиментами от матери ребенка. Хэ Сюань и Инь Юй занимались продажей картин и его известностью. А он сам? Утром и днем — улыбался маленькому Эмину, а ночью — плакал от безысходности своего положения. А надо было просто держать в узде свое желание брать все без разбору. Благо ребенок один, а не целая орава. Такими темпами он накопил на небольшой бизнес. Открыл казино, добился известности этого детища. Вырастил прекрасного сына и вот уже готов выпустить на свет не только казино. Это казино-ресторан. Мужчина выбросил окурок в мусорку и улыбнулся во все тридцать два. Да, он не мега магнат, он всего лишь предприниматель. Он имеет небольшую компанию и верных людей в ней. И он растит прекрасного сына. Он лучше, чем его родной отец. Он подарит этому маленькому дьяволу все, что тот захочет, и в конце концов у него будет не забитый всеми сын, который ненавидел себя, свою внешность и особенность, а самый красивый, самый умный, самый смышленый пацан, на которого каждая будет вешаться. Усмехнувшись своим мыслям и поднявшись на последний этаж, Хуа Чен слышит вой. Пронзительный такой. Будто водяной воет у себя в преисподней. — Всем привет. Что завыл, Карасище? — Как тебя земля носит, вымогатель? Почему я должен возиться с бумагами, которые вообще-то ты должен заполнять? Хуа Чен улыбается, берет со столика рядом с Инь Юем стаканчик кофе и подходит к своему столу. В кресле возле буквально разлегся Хэ Сюань. Этот мучитель черных вод знаком Хуа Чену еще с тринадцати лет. В первую же встречу они хорошенько начистили друг другу рожи, а потом сдружились. Из-за чего подрались? Да кто сейчас вспомнит. Вот с тем же Инь Юем они познакомились уже будучи пятнадцатилетними хулиганами. Его все время унижали по половой принадлежности, говоря, что таким, как он, омегам, в школе не место. "Источаете свой запах вокруг, а потом жалуетесь, когда вас припирают к стенке и трахают", — говорил тогда отвратительный жирный кабан. И если такое услышал бы пятилетний Хуа, он бы поверил и согласился. Ведь так всегда говорил отец. Но в пятнадцать, когда мама нашла хорошего человека, который защищал их от всего говна в этой жизни — ох, нет, он не поверит. Тогда снова была драка, и Инь Юй не сидел как стереотипная омежка в углу и плакал. Нет, он дрался, вместе с ними. Плечом к плечу. Так они и стали тройкой невыносимых, но умных хулиганов. А что с ними сделают, когда все трое учились в своих классах на отлично, а в свободное время ногами избивали всякий сброд? Правильно, будут звонить в полицию. Когда случилась беда у Хэ Сюаня с его сестрой — они были вместе и били того мудака, что ее опорочил, вместе. Когда Инь Юю впервые раз отказали в отношениях, сказав, что мужик омега отвратителен, они успокаивали его вместе и били того идиота тоже вместе, только без Инь Юя. Когда на руках молодого Хуа Чена оказался двухмесячный комок — они были вместе. Вот и сейчас компанию, которую вроде открыл Хуа Чен, он не считал только своим детищем. Это их совместное детище. Их совместное решение и их совместное будущее. Он им благодарен до остановки сердца, что не бросили, что заботятся, что рядом... — Аааааааа, жрать хочу и курить, — буквально вопит Хэ Сюань — Сейчас принесу чего-нибудь. А-Чен, тебе чего? — Инь Юй прекрасный работник. Шикарная поддержка и лучший ассистент. Если бы была премия года за лучшего ассистента, Инь Юй был бы на первом месте. — Не, не нужно ничего, — проговаривает Хуа Чен не отрывая взгляда от бумаги перед собой и открывая свободной рукой окно. — Карась, курить. Хэ Сюань встает со своего места, достает любимые Chapman Blue и закуривает, свешивая с окна только свою голову. — Девятый этаж, Карась. Не свались. Снизу нет бассейна. — Отъебись, я за тебя эту херню проверял, мне нужен покой. И еда. — Ты мой юрист. Понятное дело, что бумажной работой по большей части занимаешься ты. На минуту в комнате воцаряется тишина, и слышен только звук выдыхаемого табачного дыма. — Как там Эмин? Ему нравится в школе? В этот момент в комнату заходит Инь Юй и ставит коробку с лапшой на стол, рядом с местом где до этого сидел Хэ Сюань. — Он рад. По крайней мере, был рад с утра, когда услышал, что я забыл о собственном сыне. — Ты реально о нем забыл? — вопрос, заданный Инь Юем, ставит в тупик. Да, он не самый лучший отец на планете, но он старается. — Стыдно признавать, но да. — Чего? Тебе — и стыдно? — Карась, блять, докуривай и иди жрать. Ровно тридцать секунд — и смех разносится по всему кабинету. Вот так всегда. Свои слабости они могут признать только в компании друг друга, но скажи кто другой про проблемы с едой у Хэ Сюаня, про странности с памятью и характером Хуа Чена, про незаметность и молчаливость Инь Юя — и больше этого человека на свете не будет. Они горой друг за друга, уже почти десять лет с Инь Юем и чуть больше десяти лет с Хэ Сюанем. Он им верит как себе. Так за душевной тишиной и перебором документов подходит время обеда. Инь Юй сказал, что сводит их в одно кафе недалеко от офиса. Открылось недавно, и еда там изумительная. Говорят, бывший генерал управляет этим местом. Уже на выходе из офиса телефон Хуа Чена вызывает хозяина. А после ответа с лица спадает весь настрой на еду. Друзья понимают только то, что кто-то подрался и, не задавая вопросов, идут к парковке. — Эмин, блять! — последнее, что слышно от Хуа Чена, прежде чем они втроем в красном BMW x6 отъезжают от офиса и едут на выручку к своему, по сути, племяннику. Уже у ворот школы зелено-изумрудный Mercedes подрезает машину Хуа Чена, затем встает на одно из мест, которое осталось свободным. Рядом паркует машину и Хуа Чен. Выходя втроем, они не обращают внимание на мужчин вышедших из Mercedes, которые идут чуть ли не нога в ногу вместе с ними. Заметят они друг друга только на крыльце школы, когда мужчина в военной форме схватится за ручку, чтобы открыть дверь, и уже за его руку схватится мужчина в красно-малиновом костюме-двойке. — Прошу прощения. — Извините, не хотел. Они произнесут это вместе, не отрывая друг от друга взгляд. А сзади послышится смех сразу троих людей. — Долго еще флиртовать будете? Если Жое там тронет кто-нибудь хоть пальцем, сюда армия нагрянет, — сквозь смех бормочет мужчина в такой же военной форме. Только волосы длинные, в отличие от мужчины рядом с Хуа Ченом. — Вот-вот, давайте быстрее. За Эмина дядюшки тут все сравняют с землей, — бормочет недовольно мужчина в черном. Водолазка, пиджак, брюки, туфли — все черное. Даже волосы цвета нефти. — А-Чен, быстрее шевели мозгами, — уже с раздражением добавляет третий участник сзади, которого можно и не заметить. Настолько он незаметный в своем темно-фиолетовом костюме. — Я... Да... Эмин... — Да, Цинсюань... Ты прав... Жое... На этот раз быстро разобравшись с дверью и пропустив сначала мужчин в военной форме вперед, а после вбежав за ними, они всей процессией поднимаются на второй этаж школы сразу к директору. И встают в ступор от того, как комично выглядит вся эта ситуация. Все пятеро в один кабинет. Жуть как смешно. — Вы родители Эмина и Жое? — спрашивает секретарь перед кабинетом директора. — Да. — Да. Опешив от такого напора, секретарь просит только их двоих пройти в кабинет директора, оставив остальных в коридоре. Сообразив, что там либо что-то ужасное, либо до смешного личное, хотя от тех людей, что сзади них не может быть ничего личного, они заходят в кабинет вместе. Если бы не ситуация sos, то можно было бы посмеяться над тем, что они не стали поправлять секретаря, чей именно каждый из них родитель. И вот уже в кабинете директора во главе стола сидит сам директор, с одной стороны сидят за столом два папаши и одна мамаша. Рядом с ними их дети, которые выглядят так надменно в данной ситуации. А напротив этой горстки психов сидят два ярких солнца. Они не плачут, не скандалят, не бранятся. Нет, сидят, улыбаются, играют в города. — Жое. — Эмин. Два громких и обеспокоенных голоса проносятся по кабинету, и сияющие лучики улыбаются еще ярче. — Папа. — Отец. Подбегая к каждому из них, обнимают почти за ноги и прячутся за их спины. Они слишком малы, чтобы разбираться со взрослыми, но родитель сможет отстоять свое дитя. — Здравствуйте. Господин Се Лянь и господин Хуа Чен. Сегодня я вызвал Вас не просто так. Ваши дети сегодня поступили, со всем уважением к вам самим, отвратительно. Обозвали трех учеников, так еще и избили в придачу. Мы хотели бы разобраться без полиции, — мягко, но с нажимом проговорил директор. — Пусть извиняются и выплачивают компенсацию. — Да-да, воспитали детей-извергов. — Монстры, а не дети. Таких нельзя на порог школы пускать. Три обезьяны и их ручные зверьки. Так можно было описать родителей и их детей, которые сейчас перебивают друг друга, играя в то, кто громче осквернит родителей двух детей. — Конечно, такие не воспитают нормальных детей. — Да-да, в одиночку нельзя воспитать хороших людей. — Эти дети будут за решеткой лет через десять. Эмин и Жое с испугом поглядывали на своих родителей и видели только ненависть в их глазах. Только Се Лянь смог закрыть веки и сделать вдох-выдох, после чего повернулся к Жое. — Солнышко, расскажи пожалуйста, что произошло? Жое никогда не видела тихой злости своего папы. Она никогда в принципе не видела его злости. Он всегда улыбался. А сейчас еще немного — и, возможно, кого-то ударит. Второй человек, по примерному понимаю Жое, отец Эмина, готов был рвать и метать. Не успела Жое открыть рот, как дверь в кабинет отворилась и в нее зашли трое оставшихся в коридоре друзей. — Какого черта тут происходит? Кто обидел мою принцессу? — Какая тварь посмела очернить моего племянника? Два голоса — Ши Цинсюаня и Хэ Сюаня— перекрикивали друг друга. Они были готовы убивать за своих, пусть не родных, но ставших таковыми детей. Жое немного отошла от криков и повернулась всем корпусом к папе, уже видя, как второй мужчина в красном костюме опустился рядом с ним на корточки. И ждал ее рассказа. — Ну, я обедала на улице и видела, как эти трое унижают Эмина. Сначала они вроде как пытались отобрать у него обед, а потом начали высказываться о его глазах и упоминать меня, что я со своими дефектами уже ими запуганная и потому Эмину бы тоже замолчать и слушать их... Не успевает она закончить, как родители троицы резко вскакивают со своих мест и наперебой кричат: — Чепуха. — Бред. — Вранье. Не успевают они развязать свои языки на полную, как тут же закрывают свои рты, ведь на них теперь смотрят не только родители двух детей, но и их дяди. И у всех у них в глазах читалось только одно: "Закрыли. Нахуй. Пасти." Первым отмирает мужчина в красном костюме. — Продолжай. — Ну, когда они начали это говорить, то проехались и по теме того, что у нас нет второго родителя. И тогда Эмин не выдержал, и я вместе с ним. Я подошла сзади и толкнула одного из них, Эмин толкнул другого, а третьего мы толкнули вдвоем, и после этого они убежали. Пап, они говорили плохие вещи про тебя — Жое не выдержала. Рядом с папой и дядей Ши ей всегда было безопасно, а там где безопасно — там можно дать волю слезам. Стоявший в стороне Эмин подошел к ней ближе и обнял за плечи. — Отец, все это время они тут говорили, что просто проходили мимо, а мы сговорились и напали на них. Мы с Жое только сегодня познакомились, и если бы не она, меня бы избили трое на одного. Столько боли в глазах сына Хуа Чен не видел ни разу. Встав во весь рост и подойдя ближе к столу, он готов был высказать этим надменным рожам все. Но не успел. — И после этого мы-то плохие родители? Они будут за решеткой? Вы бы за своими нелюдями смотрели лучше и воспитывали как людей, а не двух маленьких детей оскорбляли, — голос был холодным, как льды в Арктике, и острым, как самый наточенный клинок. По спине всех присутствующих прошлись мурашки от того, как эти слова резали плоть и замораживали сердце. — Да как вы смеете? — Еще и военный, называется. — Да как у вас детей не отобрали? Ладонь со всей силы опустилась на стол. Пока за его спиной мужчина в военной форме успокаивал и его ребенка тоже, Хуа Чен отстоит честь двоих детей. — Хотите оскорблять кого-то — пожалуйста, есть я. Хотите унижать — есть я. Но не смейте трогать этих детей. Да и странно это получается, что маленький мальчик и девочка не сильно старше него, избили трех обезьян без поводка. Если голос того мужчины резал и замораживал кровь в венах, то голос этого приносил только мучительную смерть. — Если захотите обратиться в полицию или в суд, то представлять наши с ним, — Хуа Чен обвел пальцем себя и мужчину в военной форме, — интересы будет мой адвокат. Удачи. Повернувшись к ним спиной и увидев, что два ребенка сидят на руках у мужчины в форме, они все вместе вышли из кабинета директора. Опомниться успели только уже у машин. Когда дети на руках Се Ляня тихонько посапывали, а сам он, не показывая дискомфорта нес двоих к машинам перед воротами школы. — Прошу прощения, а можно мне Эмина, пожалуйста? — А ой, простите, я так выпал из реальности, что забыл. Простите, господин... — Хуа Чен, а вы? — Се Лянь, будем знакомы. Аккуратно передав ребенка в руки отца, Се Лянь пожал предоставленную руку и забрал рюкзак дочери у мужчины. — Вы, конечно, меня извините, но есть возможность, что эти не очень хорошие люди все же обратятся за компенсацией. Поэтому не могли бы мы обменяться номерами, чтобы в случае чего иметь представление о ситуации? — протараторил Хуа Чен, впервые не зная, под каким предлогом взять номер телефона у кого-то. Раньше это было так естественно, будто всю жизнь говорил такое, а сейчас, выпалил все так быстро, словно не думал об это последние пять минут. — О, да конечно, только сначала дочь уложу в машину, не против? Покачав головой, Хуа Чен решил усадить и Эмина на его детское кресло. Уже пристегнув сына и заметив краем взгляда, что в машину сели друзья, а в другой машине на место уселся тот громкий парень, Хуа Чен выпрямился сократил расстояние до идущего к нему мужчине и отдал свой телефон, открытый на панели ввода номера. В ответ получил точно так же открытый телефон. Пару секунд, один гудок, одна вибрация телефона и пожелание удачной дороги. Уже сидя за рулем своей машины, в которой сидели донельзя довольные и еле сдерживающие смех друзья и один спящий сын, Хуа Чен не выдержал и проговорил отъезжая от школы. — Только попробуйте, черти. В другой машине в точно такой же донельзя накаленной атмосфере из-за почти пробивающего смеха Ши Цинсюаня и спящего ангела в, слава небесам и младшему Ши, что хранит его у себя, детском кресле Се Лянь не выдерживает. — Только попробуй, старина Ветер.