Дᴏᴧᴦий ᴨуᴛь дᴏʍᴏй

      Боль. Непонимание. Обида на переменчивую, до ужаса капризную судьбу и страх перед тем, что же будет дальше — всё это разом испытала Алиса Кингсли, когда узнала о своей беременности. Она ещё очень долго не находила себе места, перебирая всевозможные варианты развития событий. Переживания её не были напрасными: девушка была незамужней дамой, поэтому в обществе, если кто-то ненароком узнает об её интересном положении, невероятно быстро могли возникнуть и распространиться крайне неприятные слухи. Эти слухи бросили бы тень не только на непогрешимую репутацию Алисы, но и, что было гораздо важнее, на репутацию всей её уважаемой и почитаемой семьи.       Но всё это ни шло ни в какое сравнение с её истинным горем: обо всём, что происходит и о чем ей было так жизненно важно рассказать, не знает ᴏн. И не узнает, как казалось несчастной, что ещё больше выворачивало её измученную душу наизнанку.       Она ведь обещала ему, что не уйдёт… И всё равно ушла. И пусть в этом не было вины Алисы, лучше ей от этого не становилось. Только хуже.       Одним безрадостным днём, когда девушке было особенно плохо, когда она часами сидела и совершенно пустым взглядом смотрела в окно, не отрываясь, не в силах смотреть на пугающие мучения и излишние страдания родной дочери, леди Хелен, весьма продолжительное время думавшая над решением проблемы, наконец взяла ситуацию в свои руки. Решительным шагом войдя в комнату и подойдя Алисе, удивлённо поднявшей на неё утомлённые глаза, она крепко взяла её за руки и ласково, но твёрдо сказала:       — Девочка моя, прошу, побереги своё здоровье. Подумай о той новой жизни, что ты сейчас носишь под сердцем. Тебе нельзя себя так убивать. Мы найдём выход. А то, что скажут другие, не имеет никакого значения. Никто не вправе лезть в наши личные дела. И никого это больше не касается. И что нам делать, мы узнаем, но надо подождать. Судьба ещё скажет своё слово и ещё укажет верный путь. Я в это верю, как верила когда-то ты, когда мы были в море. Так почему же мы сейчас должны отрекаться от надежды? Я не нахожу ни одной причины, чтобы мы это сделали.       Потерявший всякий цвет губы девушки дрогнули в слабой улыбке. Её мать была права. Нельзя было отчаиваться и падать духом. Да, в Подземье ей больше не вернуться. Но теперь она точно знала, ради чего будет двигаться и жить дальше, как бы ни было тяжело и больно.       И вот, в жизни Алисы Кингсли постепенно наступил новый период, в скором времени подаривший ей маленькое, бесценное сокровище — дочь. Девочка родилась в начале следующего лета, когда стояли жаркие, знойные и просто приятные солнечные деньки. Прекрасная погода порой сменялась на ненастную, сопровождающуюся оглушительными раскатами грома и тёплым ливнем. Солнце просыпалось рано и поздно заходило. Вовсю цвела зелень, а хорошо прогретый воздух источал сладкий и легкий аромат цветения.       Будучи молодой матерью в свои двадцать три года, Алиса брала от своей жизни всё, что только могла, ведь её горечь и печаль, вызванные словно из-за смерти близкого, не заглушились до конца. Она бодро и решительно вставала по ночам, чтобы успокоить плачущую малютку, не беспокоясь за собственный сон, кормила и купала её со всей той любовью, которую только могла отдать своей Оливии — так она нарекла малышку.       Отныне девочка стала для неё самым дорогим, самым сокровенным на всём белом свете. Не только потому, что Алиса любила своё дитя так, как любит своего ребёнка каждая порядочная мать. Её дочь была частичкой Страны чудес. Оливия была рождена от того, кого девушка всем сердцем любила и без кого едва могла теперь жить. Кого она вспоминала изо дня в день, когда по какой-то необъяснимой причине вернулась из этого чудесного, дивного мира. Мира, который судя по всему, не принял её.       Что же это был за злой рок, что своим ударом так жестоко разделил Алису с тем, ради кого она готова была бы пойти на всё, даже на верную смерть? Это ей не было дано узнать, как бы девушка не ломала голову, иной раз чуть ли не изводя себя до одури. Но все эти горестные мысли сразу уходили, как только она обращала свой печальный, мгновенно меняющийся на ласковый и гордый, взгляд на дочь.       У девочки были невероятной красоты глаза — она взяла всё лучшее от своих родителей. С огромным интересом смотрящие на мир вокруг, большие и сверкающие, они были словно ярчайший изумруд с золотисто-ореховым оттенком ближе к середине, у самих зрачков. Это была красивейшая гетерохромия, которая поражала многих. Ни у кого, как у Оливии, больше не было таких дивных, цепляющих за душу глаз. Только не здесь. Не в этом мире, который уже давным давно перестал интересовать Алису.       Но нужно было непременно решать никуда не девшиеся из этого же мира проблемы. Девушка вместе с матерью придумала правдоподобную легенду о происхождении Оливии — якобы, во время своего путешествия Алиса встретила достойного джентльмена, который даже успел сделать ей предложение руки и сердца, но вскоре скоропостижно скончался от внезапно настигшей его тяжелой болезни. «Именно поэтому моей дочери было так плохо, именно поэтому она так терзалась», как объясняла потом растерянным окружающим такое разбитое и крайне угнетённое состояние Алисы миссис Кингсли.       Тем же, кто наносил визиты их в дом и ненавязчиво интересовался новорождённой, леди Хелен довольно убедительно рассказывала продуманную до мельчайших деталей историю, чтобы при случае не возникло неудобных вопросов и неловких моментов. Алиса же, в свою очередь, никому ничего не говорила, всегда предоставляя слово находчивой матери, прекрасно понимающей, как надо держаться в светском обществе при таких непростых обстоятельствах. Девушка искренне не хотела ни с кем обсуждать эту тему, ведь ей было по-настоящему больно. И пока она молчала, пока крайне печально глядела перед собой, стоя рядом с матерью и бережно держа на руках малютку, слушатели сочувствующе обращали на неё свои взгляды. Никто её не осуждал, никто не высказывал чего-то лишнего, непристойного. Наоборот, все отнеслись к Алисе и её ситуации с состраданием, многие поддержали и прониклись услышанным, пусть это и была выдумка. Никого же ведь и правда не касалось, что же там было на самом деле. Никого, кроме самой Алисы и её близких людей.       А между тем, проходило время. Оливия подрастала. Вот прозвучало её первое слово, вот была сказана целая, но понятная только одной малышке фраза, а вот крохотные ножки затопали, а затем уже резво, весело и быстро забегали по паркету. Совсем скоро девочке исполнился год, затем пошел второй, третий, четвертый, и вот ей уже было пять лет. Она была просто очаровательна: маленький аккуратный носик и розовые щечки, алые пухлые губки и длинные чёрные ресницы, необыкновенные разноцветные глазки и огненно-красные, даже скорее бордовые кудри, которые всегда приятно пахли корицей, кедром и хвоёй.       Оливия отличалась огромной любознательностью ко всему тому, что её окружало. Она очень любила рассматривать все рисунки матери, которые Алиса с большой радостью и удовольствием давала дочке в руки, и которых было несметное множество. Разглядывая крайне интересные для своего пытливого детского ума, красочные, пестрые и красивые силуэты, эскизы и пейзажи, изображенные на толстых холстах, девчушка запоминала всё до мельчайших деталей. Эти картинки надолго отпечатались у неё в памяти, как в своё время у юной Алисы, когда ей снились одинаковые, страшные сны о Стране чудес.       Однажды они вместе поехали на прогулку, как регулярно это делали. В этот раз Алиса попросила кучера отвести их к поместью Хэмиша и остановить у одного неприметного, на первый взгляд, места. Выйдя из повозки и взяв дочь за руку, она неспешно направилась к высокому, раскинувшему свои густые ветви, старому дереву, под которым находилась та самая кроличья нора, которая теперь уже ничем не отличалась от обычных других. И пока малышка с удивлением и интересом тыкала пальчиком в ту сторону, Алиса незаметно смахивала рукой катившиеся по щеке слёзы.       — Мама, там живут кролики? — Спрашивала Оливия.       — Да, милая. И не только кролики. — Стараясь придать своему голосу непринуждённость, отвечала заботливая мать.       — А кто же ещё там может жить?       — О, самые разные создания. И коты, и птицы… Даже люди.       — Люди? — Хлопала большими прелестными глазками девочка. — Но как же они там помещаются?       — Очень просто. Ведь это не просто нора. Это путь в настоящий волшебный мир.       — Ого…       С возрастом Оливия начала забывать все эти забавные «небылицы», однако всегда помнила о тех чудных, здорово играющих с её богатым воображением, материнских рисунках. Сама она тоже иной раз могла взяться за кисти и краски, но изображала не людей и пейзажи, а умудрялась нарисовать что-то вроде юбочек и платьев. Вскоре в ней проснулось желание делать что-то из бумаги, причём зачастую из этого получались маленькие и смешные, но симпатичные шляпки разных видов, которые Оливии доводилось увидеть в детских книжках и как следует вдохновиться. Ещё позже маленькая мастерица не на шутку заинтересовалась шитьём и фантазиями по поводу красивой, необычной одежды. Ей было любопытно наблюдать за тем, во что были одеты люди. Её бесконечно привлекало создание чего-то нового. И это был истинный талант.       Алиса же, в свою очередь, глядя на своего смышлёного и горящего творческими идеями ребёнка, прекрасно понимала, откуда пришёл этот талант, от кого он был унаследован. Это вызывало у неё всеобъемлющую гордость и любовь, но вместе с тем безграничную тоску, печаль и сожаление. И боль, которая всё никак не желала униматься. Девушка прекрасно понимала, что эта боль не уймётся никогда, если она останется до самого конца своей жизни здесь, в этом мире. При таком раскладе у неё оставался только один выход: как-то научиться со всем этим жить, что довольно продолжительный период было крайне трудным и едва переносимым испытанием для несчастной.       Спустя какое-то время, по удачному стечению обстоятельств Алисе, когда её дочери было около семи лет, предложили вернуться работать в море в качестве старшего помощника капитана. Недолго думая, она согласилась, потому что всё больше сковывающая её в свои стальные кандалы и не дающая как следует вздохнуть, боль, становилась всё сильнее и невыносимее. Алиса словно стремилась убежать от этих нестерпимых мучений, от этих беспокойных мыслей. Она бежала от самой себя.       Оливия осталась на попечительстве у своей бабушки, почтенной леди Хелен, а также под присмотром добрых, как овечек, нянюшек. Теперь девочка редко видела свою маму, которая годами пропадала, путешествуя по разным странам в деловых целях. Но мать никогда не забывала дочь. Она всегда возвращалась обратно и привозила с собой дивные заморские подарки: восхитительные наряды, вкуснейшие сладости и милые смешные игрушки. Она всегда уделяла ребёнку всё своё свободное время, которое только у неё было, и обещала дочери, что когда та подрастёт, Алиса обязательно возьмет её с собой в плавание. У них были крепкие, очень доверительные и близкие отношения.       Всё было хорошо. Но их ещё много чего ждало впереди. Особенно ждало Оливию.