Несмотря на то, что в зале собралось много народа, не было душно. Наоборот — было прохладно, но то была приятная прохлада.
Была глубокая ночь, тот вид ночи, когда неоновые огни становились маятниками везде и всюду. Дамы в шикарных платьях, джентльмены в костюмах. Шампанское. Игривый смех. Оркестрованная музыка. В здании Шин-ры был невиданного размаха праздник. НеоБал. Женщины в нескромных купальниках разносили напитки и еду, роботы сновали меж людей, поражая их технологическим прогрессом. Праздник человеческого стремления к небесам через дешевое электричество и химические реакции в теле.
Клауд смотрел на это всё отрешено. Это не его мир, он никогда ему не принадлежал, он никогда не был его частью. А вот кое-кто — да.
Этот кое-кто к месту смотрелся в этой праздной толпе жадин, как декоративная игрушка, которой все восхищались. Этот кое-кто больше походил на красивую даму в мужском костюме, нежели на мужчину с поля сражений. Он поднял голову, подправил прическу и улыбнулся, показывая ряд белых и аккуратных зубов. Страйф тут же отвернулся, делая вид, что не увидел его.
Но было уже поздно. Мужчина направился к нему с солидной медленностью, что предписывалась обстановкой.
— Чей это сон, Клауд? Мой? Твой? Мне здесь по душе. Сможем выпить шампанское и обсудить этих премерзких богатеев.
Сефирот встал к нему близко, наклонив голову. На его лице пролегала ниточкой довольная улыбка, как у кота, что получил молока. Его дурацкие длинные волосы неприятно щекотали лицо и шею Клауда, и он тут же их смахнул.
— Твой. Я о таком даже думать не стал бы.
На сцене пел парень с рыжими, нет, красными волосами, артистичный донельзя — может голос был не самый красивый, но то, как он вкладывал чувства и страсть, и делали песню невероятной. Сколько бы Клауд на него ни смотрел, он не мог вспомнить, знал ли он его или нет, известно ли ему о нём хоть что-нибудь. А вот Сефирот, кажется, знал лично, ибо взглянув на артиста, у него преобразилось лицо. Какая-та непонятная, сложная реакция отразилась в том, как он скривил губы и отвел взгляд в сторону, стоило певцу посмотреть на них в ответ и подмигнуть.
— Стало быть.
И когда Клауд хотел было начать потешаться над странным сном его врага про Шин-ру, мимо них пробежала Тифа. Тифа, когда была ещё маленькой девочкой.
— Привет, Клауд! Как тебе тут? Мы с Айрис, если что, этажом выше. Приходи! Она очень ждёт. — девочка улыбнулась другу, и тут обратила внимание на мужчину рядом, и сказала теперь ему в знак вежливости. — И вы тоже, если хотите, можете придти. Мы совсем не против!
Она на прощание кивнула им обоим, и убежала, позвав кого-то громко.
Клауд и Сефирот переглянулись, поразившись догадки, что к ним обоим пришла.
Это наш общий сон?
Здесь было много лиц, кого Клауд не знал. И много лиц, которым странно было бы снится Сефироту, ибо ему на них наплевать.
Страйф потупил взглядом, честно не зная, что думать обо всем этом. А Сефирот, напротив, быстро определился со своим отношением ко всему, и радостно пролепетал:
— Ах, Клауд, какое удовольствие мне доставит эта ночь. Вокруг нас — наша мечта! Наша дикая, вульгарная последняя фантазия!
— Пожалуйста, закрой рот.
Со стороны его врага только послышался довольный смешок. Это всё бесполезно! Совсем бесполезно! Чтобы Клауд ни делал, Сефирот будет доволен.
Парень собирался было что-то гневно произнести, разнести в пух и прах праздное настроение всех вокруг, но ничего так и не произнес. Потому что его враг протянул ему руку, проговорив серьезно и важно:
— В следующий раз мы решим вопрос о моем саде раз и навсегда. Ибо я вижу, что ты нашел ответ, почему пришел ко мне, как гость. — он прищурился, и Страйф молча кивнул, давая понять, что всё так. И получив ответ, мужчина с нажимом продолжил, будто о чем-то тайно прося. — Больше такого легкомысленного сна между нами не будет. Больше ты не придешь ко мне так. Потому, прошу…
Клауд хотел было отмахнуться от него, жестоко и грубо произнести слова ненависти и уйти куда подальше, в тихий уголок выдуманного мира. Быть может, к маленькой Тифе и матушке. И опять не успев ничего сказать, произошла сценка, перевернувшее дело с ног на голову.
К ним вдруг подошел незнакомый Страйфу мужчина. Он был крупнее Сефирота и явно был СОЛДАТом, быть может, первого класса? Он казался до боли знакомый и такой незнакомый. Это был красивый мужчина, прямиком сошедший со страниц бульварного романа для женщин — сильный и накаченный, с серьезностью в глазах и с добродушной улыбкой. Стоило ему подойти, страшный монстр Сефирот сильно преобразился, в легком удивлении приоткрыв рот и как-то виновато сдвинув брови.
— Сефирот! Хотел напомнить, — тут мужчина заметил Клауда, и кивнул, вместо приветствия и извинения, что отнимает их время. — как всё закончится, мы с Генезисом (при упоминании этого имени, у монстра глаз задергался) пойдем покупать подарок Лукреции. Ты не забыл ведь? Можешь пригласить друга, — он жестом указал на парня. — все вместе сходим.
И он ушел, бросив слова о совместной тренировки и пожелав провести хорошо эту ночь.
Клауд стоял, пораженно смотря, как его ночной кошмар в лице Сефирота, таял медленно и мучительно от какого-то больного, безумного напоминания прошлого. У него выступил пот на лбу, он побледнел, рука, которую он протянул, задрожала.
Ох, как Клауд хотел просто развернутся и уйти. Уйти к призракам прошлого, к образам настоящего, к тем, кто его любил и лелеял, кто залечивал его душевные раны, что никак, никак, блять, не пройдут. Увидеть улыбку матери. Поговорить с Тифой. Посмеяться вместе с Айрис с глупых шуток. Встретить тех, кто пропал в огне и из огня никогда не выйдет. Перекинутся колкостями с Барретом и другими членами «Лавины». Встретиться с многочисленными знакомыми, что он завел с недавнего времени — Андреа, Джонни, он был бы рад каждому. Просто забыться, просто хорошо провести время, плюнуть в лицо своего врага и, мать его, побыть счастливым!
Без бесконечной гонки с тупым муглом!
Сефирот медленно опускал руку. У него дрожали губы и он что-то беззвучно шептал себе под нос. От безумия он таял, как свеча.
И тут он почувствовал чью-то руку в своей. Чей-то ответ. Он удивился, подняв взгляд на парня.
— Ты ебанутый, ты знал? Мог напридумать какую красотку, а хочешь со мной. Я даже танцевать не умею.
Мужчина только выдохнул, и вскоре прошлое его отпустило. Теперь он вновь монстр, пусть всё ещё бледный от потрясения.
— О, да неужели? Умеешь, я видел.
Внезапно они оба друг другу дружески улыбнулись. На такой короткий миг, что это казалось большей иллюзией, чем весь этот сон.
Задавал темп и вел Сефирот, потому что он был выше, и казалось… Был в этой ночи заинтересован. Чего Страйф не мог понять, но когда он понимал его? Потому только безучастно смотрел на своего врага, который, должно быть, был невероятно доволен. Иногда он опускал взгляд, чтобы следить за шагами. Иной раз он делал ошибки, но его партнер по танцу спешно и мастерски всё исправлял.
— Ты слишком серьезно к этому относишься, мой враг. Ты ко всему в жизни относишься как к мини-игре?
— Помолчи, я же говорил, что не умею танцевать. — напряженно смотря вниз, и следя за своими шагами, пробубнил парень. Раз уж дело вот так пошло, он не хотел опозориться. Преуспеть даже. — Или хочешь, чтоб я тебе на ноги наступал?
— Валяй.
Клауд так и сделал — со всей силы наступил на ногу партнера. Тот только прыснул.
— Глупый чокобо валяет дурака.
Они продолжили кружить по залу. Над головой, радостно вереща, пролетели восхитительно пёстрые птицы, и Клауд смотрел на них с детским интересом, пытаясь его скрыть. Было забавно за этим наблюдать. Они чуть было оба не упали, наткнувшись на что-то. Опустив взгляд, они увидели, что по залу пролегала игрушечная железная дорога для миниатюрного поезда, который ехал, ухая как сова, и пуская мыльные пузыри. Дети в зале были просто без ума от него.
Шампанское лилось рекой, иногда буквально — и обувь парочки промокла.
Было шумно. Было весело. Двое больных, давно потерявших покой, наблюдали за всем со стороны, словно ожидая, что лишний вдох тут же прервет смелую мечту, безумную фантазию.
Неожиданно Клауд понял, как близко был к Сефироту, и как же его длинные волосы раздражали. Они касались его лица, шеи и груди, будто руки. А ещё его ровное дыхание. А ещё то, как он крепко его держит…
— Что-то не так? — мужчина наклонил голову набок.
— Нет, ничего…
Как бы он этого не хотел, он всё же покраснел до кончиков ушей. В детстве он любил представлять, как храбрый воин Сефирот, немного старше его, хвалит его в бою, признавая силу того. Кто же знал, что детская фантазия выльется в такую грязную, очерненную реальность, где они враги, которые беспечно танцуют…
К… Как… Клауд от стыда сильно-сильно зажмурился. Они танцуют, как влюбленная пара!
Сефирот спокойно за этим наблюдал. Он прекрасно знал, что так и будет, и оставалось только смаковать каждый момент.
— Осторожно, так ведь и споткнуться можно. Или что, хочешь преклонить колено передо мной?
Стыд тут же отпустил Страйфа, и вернулось его вечное, недовольное выражение лица и саркастичность:
— Да даже будь у меня ноги больные, я бы лучше стоял дальше.
Сами того не заметив, им принадлежавший танец привел их к огромному панорамному окну, что удивительно, открытому настежь, будто было всё равно, что они высоко-высоко над землей. Неожиданно Сефирот, что всё это время вел Клауда, отпустил его, подошел к окну и в задумчивости взглянул на горизонт, усыпанный электрическими звездами Мидгара. Парень молча ждал, что будет дальше.
Его партнер в бою и в танце неожиданно резко обернулся, и непринужденно, но с некой артистичностью, предложил:
— Предлагаю избавиться от рамок этого зала и выйти из окна. — он вновь протянул руку, как бы намекая, что можно и отказаться от затеи, если Клауд захочет. — Другие не будут нам мешаться под ногами и мы будем вдвоем. Ты мне доверяешь?
Страйф громко гаркнул:
— Доверяю? Да я словам Шин-ры, что они любят природу, и то больше доверяю!
Он сказал это так эмоционально и кичливо, что другие бы сразу подумали — сейчас он развернется и уйдет. Но этого не произошло. Напротив, он только небрежно отпихнул руку Сефирота, сделал шаг к окну, выставил ногу из неё, теперь она висела в воздухе, закрыл глаза, и!..
Парень почувствовал свободное падение. А потом оно резко закончилось, но мягко, словно он и впрямь сделал один лишь шаг. Он почувствовал, как его взяли за руки, сплетя пальцы.
— Безрассудство отлично украшает дураков.
Клауд открыл глаза, тихо охнув от удивления.
Напротив него стоял его враг, как обычно, тонко улыбаясь, словно никуда не мог деть эту маску. Они стояли на поверхности… Моря, отражающего всё, как зеркало, моря, в котором вода была свята. Парень обернулся, и увидел, что здание Шин-ры никуда не пропало, только окно, из которого он вышел, было чуть выше их. Он посмотрел за плечо Сефирота — там горели огни Мидгара, как бы хваля его за храбрость. Поверхность воды, казалось, сама сияла кристально чистым голубым. В километрах двух от них море резко обрывалось, и текло водопадом вниз, но совершенно не шумело, а тихо журчало.
Сефирот наконец отпустил его, что-то промурчав себе под нос и отступив на шаг. Но всё ещё удивленный Клауд, который такую картину никогда бы не представил даже в горячке, внезапно прижался грудью к его руке, обвив её руками, смотря то под ноги, то вперёд. Чем больше он пытался осознать бред прекрасного сна, тем растерянней на вид он становился.
Его враг только удивлённо поднял брови, но ничего по этому поводу говорить не стал. Ибо сложилось впечатление, что будь тут хоть директор Шин-ры, тот бы и в него так вцепился. Он только наклонил голову и нежно, как родитель, изрёк:
— Смотри, не пропусти. Избавься от страха, пока не упустил момент.
Парень хотел было спросить, о чем речь, но не успел, ибо внезапно море затряслось и по поверхности воды пошла рябь.
Недалеко от них вынырнул…
— Ле… — Клауд задрал голову, смотря в облик существа. — Левиафан…
Огромный, могучий. Левиафан опустил свою голову, шумно выдыхая воздух, и посмотрел прямо на них. А потом медленно опустился до их уровня.
Теперь его лик оказался прямо напротив Клауда, который только нервно смотрел в ответ в глаза Царя морей. Но поняв, что никакого боя не будет, он, забыв обо всем и о страхе, отпустил Сефирота, протянул руку к великому существу, и погладил по его вытянутой морде. У этого гиганта морей были страшные, красные глаза, но они не выражали ненависти или жестокости, а смотрели спокойно на человека.
— Спасибо, что пришел. — сказал Страйф, будто говорил с другом. Легко и просто. — Надеюсь, тебе здесь здорово.
Морской змей медленно закрыл глаза, как бы отвечая, но непонятно, что. Но можно было утверждать, что он всем доволен. Внезапно, что Клауд аж чуть было не упал, он взмыл в воздух, отлетел от них, и нырнул в воду, пропадая из виду.
— Ты говоришь с ними на равных? — фыркнул Сефирот, но в его голосе прочиталось и нечто дружеское. — Как это на тебя похоже.
— Достойные противники. И в бою они очень полезны. — спокойно ответил Клауд, всё ещё смотря туда, где Левиафан нырнул. — Не вижу ничего такого.
— Я бы с удовольствием всех их подчинил себе одному. — также спокойно высказался Сефирот.
Страйф обернулся через плечо.
— А не скучно?
— И в каком же смысле это скучно? — мужчина умиротворённо закрыл глаза, этим выдавая, что не найдет ни один ответ достойным.
— Ну… — паренёк повернулся к нему, почесав затылок. — Разве не отстой, когда… Нет равных тебе?
Монстр открыл глаза. В них читалось экое нездоровое, словно Био, нечто такое, что Клауд почувствовал себя нагим.
— У меня к тебе есть ещё одна просьба. — сменил он тему, оторвав взгляд от парня и переводя его на горизонт. Казалось, они чуть было не заговорили о чем-то настолько важном, что мир растрескался бы вмиг. — Хочется взглянуть, на что твоя фантазия способна. Ко мне в мой сад пришла гостья, и я позволил ей войти, потому что хотел убить скуку. Но кто бы ни пришел ко мне, их предел мечтаний мне неинтересен. — он сделал паузу, опустив плечи и смягчив выражение лица. — Но к тебе это не относится.
Клауд поначалу не понимал, о чем его враг бредил, но постепенно до него дошло, и он, пусть и сам не ожидая от себя такой реакции, оскорбился.
— Фантазировать — брехня, у меня нет времени на такое. — он сложил руки на груди, надувшись. — И я не собираюсь дальше тебя развлекать.
— Ну же, Клауд, — хмыкнул его собеседник. — у нас же некое перемирие. Мог бы придумать голую Тифу, ха. Айрис? — он широко-широко заулыбался, как мальчик, обрадовавшийся, что может грязно пошутить. — Ещё кого? Такой шанс.
— Пошёл ты. — зло сплюнул Клауд, отвернувшись.
Однокрылый ангел готов был поверить, что его попытка раззадорить вышла боком, и он окончательно обидел человека, но тот внезапно поднял обе руки, как дирижер. По воде прошлась рябь, а звезды ещё ярче засияли, видимо, заинтересовавшись, что будет дальше.
Клауд Страйф не фантазировал. Его вечно преследовали кошмары, и вроде как он должен был научится их создавать. Но и в этом он тоже был плох. И как бы то ни было, он — человек. А человек без капли фантазии — неживое существо. Значит, сможет попробовать. Так он и стоял, закрыв в напряжении глаза, дергая пальцами, словно стучал по клавишам, руки иногда нервно тряслись, а сам он то губу кусал, то скалился. Его враг бесшумно подошёл сзади, заглядывая, какая магия происходит, не желая прерывать.
Вскоре появился милый домик из крепкого дерева, с завитушками и украшенный орнаментами величественных существ, к которому вела дорожка из красного кирпича. Возникли зелёные, полные жизни луга вокруг него. Из трубы шел дым, но приятно-прозрачный, а не чёрно-грязный. Сефирот только тихо сказал себе под нос «вот как», с важностью кивнув своим рассуждениям. Но на этом было не всё. Клауд резко поднял руку, и с небес упало шесть грозных оружий, воткнувшись в землю. Ещё резкий взмах руки — и над домиком возникло северное сияние.
А потом он затрясся всем телом, опустив руки.
— Твою мать, мне бы сейчас Эфир после такого. — он пошатнулся, медленно моргнув. — А я ведь ещё хотел сделать…
Он отступился на шаг, готовый вот-вот упасть, но его вовремя поймали, и аккуратно придерживая, спросили:
— Что же «ещё»?
— …Вутайское оружие классное. — парень что-то начертил пальцем в воздухе, будучи единственным, кто мог бы понять такой странный жест. Он заметно побледнел после всех махинацией с магией сна. — Хотел его дополнить чем-нибудь, чтобы вышло на Шинровский лад…
— …У тебя что, в голове только оружие? — то ли действительно сконфузившись, то ли насмехаясь, произнес вопрос мужчина.
— Экс-СОЛДАТ первого класса перед тобой, ало.
Он отпихнул Сефирота от себя, и неровной походкой направился к домику.
— Пошли, я там ещё внутри украсил.
И они направились. Клауд зашел первый, так и не увидев, с каким встревоженным выражением лица его враг смотрел на оружие, что он придумал.
Это было шесть разных мечей с разной заточкой и формой, которые собирались в один большой. Его появление здесь и сейчас казалось тревожной ошибкой мироздания.
— Ты идёшь или как? — послышался недовольный голос Клауда, отчего Сефирот наконец очнулся, как от некоего воспоминания. — Кто там говорил, что посмотреть хочет?
— Так хочешь передо мной похвастаться, как я слышу.
Он неспешно поднялся по деревянным ступенькам, войдя в тесный домик.
Напротив стен стояли книжные шкафы, полные книг и разных предметов. На стене висели фото друзей и разных пейзажей, множество видов клинков, мечей и ножей. Войдя в дом, сразу же оказываешься на кухне, простой и небогатой, но с широким столом для множество друзей. В окно светило теплое, весеннее солнце, обливая всё желтой краской.
Клауд с гордостью сидел в углу стола, держа Бастер в руке. Он сидел, широко раздвинув ноги, и чуть наклонив голову, будто в дрёме или в скуке, ожидая слов его врага.
Но он итак догадывался, какая будет реакция. Вот-вот его весь из себя благородный враг схватится за живот и начнет хохотать. Надо только подождать.
— …А на втором этаже моя комната. — всё равно рассказал парень, как бы показывая, что ему нечего стеснятся и пусть тот насмехается, сколько тому душе угодно. — Небольшая. А соседняя с ней будет для гостей. Есть кладовка, чтобы было, куда девать ненужное.
И где же смех со стороны Сефирота?
— Ты кое-что забыл, Клауд.
— А?
Однокрылый ангел в задумчивости приложил руку к подбородку.
— …Я вижу тут оружие, книги по ведению войны, карту мира и всё таком духе. Но я не вижу самого важного в боях. Где ты будешь хранить материи?
Клауд прищурился, как бы не веря, что этот ваш принц жестокости Сефирот (Дженова была бы горда) решил вдруг поучаствовать в создании дома.
— …Черт, а ты прав. Не знаю, может на полки?
— Позволь исправлю.
Он щёлкнул пальцами, и теперь с потолка на крепких веревочках свисали материи. Свет от них отражался, и теперь вся кухня была покрыта разноцветными бликами — и зелёными, и желтыми, и красными.
Они красиво лежали на лице Клауда, рассматривающего новую обстановку. Сефирот отвернулся.
— …Мило.
— А? — парень резко обернулся на него. — Что мило?
— Домик. Мило и просто. Сжечь его было бы невероятным удовольствием.
Клауд устало вздохнул.
— Ну, это итак всего лишь фантазия.
И эта фантазия тут же мягко растворилась дымкой, туманом, прозрачной пенкой.
Они вновь стояли на поверхности моря. Со стороны здания Шин-ры так и слышалась разгульная толпа. Страйф выглядел обреченным и таким усталым, словно он хочет уснуть внутри сна.
Да и его враг непонятно почему стих.
— …А если она сбудется, Клауд, позволишь придти?
— Издеваешься ещё.
— Ты прав. Мне твоё разрешение не нужно.
— Прогоню.
Последнее слово тот произнес с неким нажимом, ещё и нахмурившись. Так Сефирот понял, что извёл врага окончательно, а это не входило в его планы. Не в этот раз.
— …Я хочу отблагодарить тебя за то, что исполнил мои просьбы.
Клауд резко обернулся, желая высказаться, но потерял врага из виду. Он начал суматошно вертеть головой. Неужели будет бой?
— Ха, стоило мне пропасть из поля твоего зрения, и ты уже боишься.
Парень поднял голову. Его вечно самовлюбленный враг парил в воздухе, наклоняя голову то влево, то вправо, смотря свысока.
— Давай же, Клауд. Мы во сне. Даже черви могут во снах летать.
— А если я не хочу?
— Пропустишь важное. Но дело твоё. Не заставляю.
Страйф с минуту думал. Парить в воздухе… Мечта любого. Даже его. И плевать, что рядом будет тупой недоангел.
— …И как, блин? У меня нет крыльев.
— Просто оттолкнись от земли. Представь, будто ты — важная часть Лайфстрима, и гравитация тебе нипочем.
Парень так и сделал. Легко прыгнул. Представил потоки Лайфстрима. Он должен был потом вернутся к поверхности, коснутся её ногами, и осознать тщетность человеческого бытия, лишенного возможности летать. Но он и впрямь воспарил.
…И тут же пожалел об этом.
Он совершенно не умел летать, и не понимал сущность полета, и теперь крутился, барахтался в воздухе, скрипя зубами и ругаясь.
Случайно он принимал позу кактуара, и от этого Сефирот едва сдерживал громкий, непристойный смех.
Так парень и вертелся в воздухе, крутился, пока вдруг не завис на месте вниз головой.
— Э… Эй. Отпусти.
Однокрылый ангел схватил его за ногу, и теперь он висел вниз головой, не в силах исправить своё положение.
— Композиция «Полет Чокобо».
— Ты о ч…
Сефирот легко с размаху кинул его вверх, и Клауд взлетел. На большой скорости.
— Я оторву тебе крыло!!!
Он переворачивался в воздухе, не зная, что будет дальше. Казалось, сейчас гравитация возьмет над ним вверх и он начнет падать вниз. Что и произошло.
И внезапно… Сефирот к нему подлетел и взял на руки.
— Даже черви летать могут в этом месте, а ты — нет. Я поражён, правда.
Они оказались на крыше здания Шин-ры, которое, будь оно ещё выше, могло бы и до облаков дотянуться. Клауд тут же спрыгнул с рук врага, ещё и намеренно пихнул его локтём в лицо.
Даже здесь было украшено. И были люди.
Клауд остановился, не веря глазам.
Это действительно райское место, грубая в своей смелости фантазия. Директор Шин-ры и Баррет сидели за одним столом, играя в покер. Турки носились по крыше как дети, дразня членов Лавины, которые тоже искренне веселились. Здесь была своя непринуждённая атмосфера, отличная от зала. Здесь все… Были друзьями и хорошо проводили время. Улыбались.
Никаких конфликтов, никакой борьбы.
Сефирот тихо подошёл к нему сзади.
— Рано удивляешься. Я ещё не показал подарок.
— Подарок?
— За то, что провёл со мной время так, как я хотел.
Мужчина пошёл вперёд, и его врагу ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Они подошли к краю крыши.
Однокрылый ангел расправил своё единственное крыло. Поднял голову вверх и взглянул на небо.
Он протянул руки к нему, словно молился о чем-то, просил чего-то. Звезды… Затанцевали, закружились, превращаясь в молочную пенку. Парень так обалдел, что чуть было не упал на колени, но держался до последнего.
Молочная речка медленно стекала к вытянутым рукам Сефирота. Его волосы развевались на ветру, а сам он улыбался так невинно, как и улыбается ангел, не способный осознать всю жестокость своей божественности. Молочная речка остановилась, и в его руки упала единственная капля, сияя. И вновь звезды на месте, словно ничего и не было. Ветер стих.
Мужчина улыбнулся и поднял свой дар.
— Это… Сверхновая. Ты знаешь, что это?
Клауд был до сих пор так поражён, что бессмысленно покачал головой, даже не слыша вопроса.
— Не стану заморачивать тебе голову. Просто скажу, что так звезда гордо умирает. Так гордо, что это уничтожает всё вокруг. Смерть, незнакомая людям.
Он подошёл к парню вплотную.
— Ни один смертный не достоин ни видеть её, ни быть её властителем. Но я хочу дать тебе эту привилегию.
Он протянул руки, и вскоре сверхновая легко свисала с одного из кончиков волос Клауда, невесомая. Это была ослепительная белая четырехконечная звезда в форме ромба, которая не слепила глаза, а завораживала.
Он положил руки на плечи Клауда, самозабвенно улыбаясь. Он ожидал от парня невнятного бормотания, румянца на щеках и восхищения. Опустив взгляд, однокрылый ангел увидел… Не то.
Клауд выглядел уставшим. Равнодушным. С полуопущенными веками. Сдвинув брови. Его лицо не читалось. Он смотрел в ответ, и в то же время, будто сквозь него.
— Сефирот. Всё хотел тебя спросить.
Будь послушным, подчинись. Не открывай ящик Пандоры. Подчинись!
— …Да?
Клауд как-то странно улыбнулся. Будто смотрел на нечто жалкое и не мог сдерживаться.
О, прошу, просто подчинись мне. Не открывай ящик Пандоры. Подчинись! Подчинись! И будет тебе помилование. Отдайся сну! Фантазиям!
…Забудь ужасную реальность. Здесь мы можем сражаться, сколько хотим. Здесь ты мой.
— Сефирот… Почему я здесь?
Улыбка не пропадала. Он нахмурился, как хмурится человек, который смотрит на что-то такое неловкое, глупое и смехотворное, но не может нагрубить — только улыбаться, испытывая самую мерзкую форму жалости.
— Почему я здесь? Я пришел, потому что стремлюсь в борьбе с тобой. Даже если она несущественная, ибо во сне не умереть. — парень опустил голову. — А ты почему впустил меня в сад?.. — Сефирот вцепился в его плечи. Но он продолжил, не чувствуя этого. — Я не понимаю. Это не похоже на борьбу. Не похоже на твои издевки.
Клауд опять поднял голову. Теперь в его глазах так и читалось:
Мы враги, и должны быть искренны в ненависти друг к другу. Доверять этой ненависти. Где доверие? Как мне с тобой сражаться, если ты не честен со мной до конца?
— Сефирот… Скажи… Почему я здесь?
Однокрылый ангел резко развел руками, отчаянно произнеся и улыбнувшись лихорадочно:
— Почему тебя это вообще тревожит?
Но Клауд пропустил этот вопрос мимо ушей.
— Каждый раз, как я приходил, я всё думал, что не так. Теперь я понял. Ты как будто и не хотел сражаться. Во сне, по крайне мере. — Улыбка пропала. Теперь его лицо выражало холод. Мрачное лицо врага. — Я спрашиваю тебя, почему я здесь?
Сефирот опустил руки.
Ящик Пандоры приоткрыли. Из него тревожно забился свет.
Он разочаровано вздохнул. Ну вот. Всё испортил этот скряга Клауд. В который раз, в самом деле.
— Наше перемирие на краю. — однокрылый ангел выглядел таким шокированным, и в то же время беспечным. Он смотрел вбок, чуть приподняв брови, будто диву давался. — Вечно ты рушишь мои планы…
как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел как он посмел
Больно, больно, в груди опять больно. Он не мог сдержать боли и коснулся, где, как ему казалось, была нанесена непоправимая рана, которая давала о себе знать.
— Остановись и умоляй о прощении. — бездушно приказал он.
Но Клауд лишь сурово покачал головой. Нет, я не твой, чтобы тебя слушаться.
— …Отвечай, Сефирот. Что ты ко мне…
Ящик Пандоры открыли.
Страйф сдавленно простонал. Что-то ужасное в невероятно короткий миг произошло.
Больно! Блять, больно! Это так больно! Что произошло? Мне так больно! Это ответ на мой вопрос?! Или непредвиденная чушь?
Боль похожа на взрыв, которая возникает, разрывает, но не пропадает, словно застыв. И повторяясь интенсивными толчками. Клауд хотел заорать от боли, но вместо этого выблевал комки крови, густой, как смола, захлебываясь бульоном из кровянистых выделений и слюны. Он опустил взгляд. Впрочем, это было не нужно, он итак знал, в чем дело.
Меч прошел сквозь него. Задевая ребра, и они заныли, как пробужденные посреди ночи младенцы. Он бессмысленно коснулся клинка руками, издавая хрипы и стоны. Он тяжело дышал, грудь вздымалась, и от этого было ещё больнее. Откашлявшись кровью, он невнятно произнес:
— Вот теперь… На тебя… Похоже…
— Не та-а-а-а-ак ли-и-и-и-и-и-и-и-и?
Сефирот согнул ногу в колене, и снял ею Клауда с клинка, как кусок мяса с шампура. Парень повалился на колени, но не мешкаясь, поднял руку, в надежде, что сейчас он представит Бастер, схватит его, и!..
Бастер возник, но Сефирот, сделав прыжок, отправил его ногой в далекий полет, как бы выбрасывая лишнюю игрушку, бесшумно приземлился на крышу, и больно схватил Клауда за запястье. Так больно, что послышался характерный щелчок.
— Агрх!!!
— Молись на меня.
Парень посмотрел в лицо его так называемого врага. Язык не поворачивался назвать его монстром, ангелом или кем ещё. Это был социопат, который, упиваясь, насиловал, и явно продолжит это дело.
…Если вы приложите достаточно силы… Взяв дорого вам человека за руку… Надавите… Вы услышите характерный звук, который возникает, когда ешь кость поваренной птицы, используя зубы, как хищник, или рубишь дерево, размахивая топором, или ломаешь стекло, желая проделать в нём зияющую дыру, или наступаешь на ветку всем весом своего тела… И в награду вы увидите такое изумительное выражение лица, уродливее любой гримасы отвращения, сексуальнее любого, что только может человек скорчить в постели!!!
—
А-а-а-а-а-а-а-а-а--а-а-а-а----
---- аааааааааааааааааааАААААААА
ААА А
ААААААА АААА АА А
А АА ААААААААААА
ААААА ААААА
ААААААААа
АААААаААААААаААА!!! АААААаааа
аааАААААААААААААА А
ААААаАААААААааааа
аааааа аааа
аааа
аааа
ААААААААААААААААА
АААА
ААААААААААААААААААА------
-----
---- ---А--А
Клауд заорал так громко, что ему казалось — вот-вот его перепонки лопнут.
Сефирот отпустил его руку, и безвольно упав, она неестественно согнулась. А потом он ка-а-ак со всей силы размахнулся ногой, и пнул парня, что тот отправился в полет, как мяч.
Клауд покатился по крыше, и на его теле появлялась ссадина за ссадиной, синяк за синяком. Наконец, его тело остановилось катится по крыше, и теперь он лежал на боку, откашливая кровь.
Только в эту странную минуту покоя он понял, что звезды на небе пропали — теперь были тучи. Что на крыше больше никого кроме них нет. Всё здание Шин-ры… Опустело. Сказка кончилась, но Сверхновая… До сих пор украшала его. Словно она была единственной правдой.
Ни один смертный не достоин ни видеть её, ни быть её властителем. Но я хочу дать тебе эту привилегию.
Парень поднялся на ноги, крепко стиснув зубы. Его враг спокойно к нему шел, словно вальсировал в одиночку. Длинный меч в его руке рассекал ветер пополам, что гнал на них.
Страйф показал ему всю свою решимость в глазах. Сефирот только фыркнул.
— Ты… Пойдешь… Нахуй!!!
И заорав, он бросился со всех ног бежать на него, придерживая сломанную руку. Это было бессмысленно. Но криком и бегом он убивал в себе страх.
Социопат саркастично поднял брови.
— Постой, в мои планы не входило ломать тебе ноги. Как же ты тогда встанешь на колени?
И он, словно паря над землей, сам побежал на него.
Клауд как мог уворачивался от клинка, но было тяжело, когда одна рука сломана, а в животе у тебя дырка. Наконец, клинок его задел, прошел сквозь плечо, но он сам надавил всем телом, словно хотел поглубже загнать себя в конец клинка, замахнулся здоровой рукой, и мог уже въебать по сучьей морде, но Сефирот вовремя прикрылся свободной рукой. Потом мужчина взмахнул мечом, и теперь Страйф оказался в воздухе, неудобно свисая. Он начал биться ногами, и пусть не веря, что это поможет, всё же ударил своего врага по морде.
— Тварь.
Сефирот взмахнул мечом, снимая Клауда, и тот повалился на землю, больно ударившись спиной. Он не успел открыть глаза, как его схватили за вторую руку.
Надавив… Словно надо открутить крышку бутылки…
Раздался крик. Сефирот наклонил голову, слушая его, как прекрасную мелодию.
Как только он закончил со второй рукой, он отпустил её, и пнул Клауда в живот. Тот что-то прохрипел.
Он уже не был в силах встать. Не потому что он сдался, или это был его предел силы. Просто головокружительная ночь из сказки и кошмара перемешалась в его голове, став мучительным бредом, ибо боль превышала всё. Она превращала смущение, ненависть и непонимание в снотворное.
Закрыв глаза, он подумал, что кошмар кончился, и он окажется в реальности. Но нет.
Его силком посадили на колени, взяв его, как котенка за шкирку.
Сефирот гордо выставил ногу, улыбаясь. О, улыбаясь, как всегда. Это была его особенная, уникальная улыбка, которую никто другой не мог повторить. Она едва заметна. Издалека не увидеть. Но Клауд был близко, и смотря исподлобья, он видел её кристально чисто. На что она похожа? Творцы добавляют статуям божеств в уголках их губ легкий намек на небесное довольствие. Будь то свадьба, похороны — они довольны, но не как человек, грязное разумное животное, а как пролетавшее высоко над головой облако, которому всё равно, женятся на тиране или же хоронят любимых.
— Вылизывай мой ботинок, и будешь прощён. Я подарю тебе красиво упакованное отчаяние. Да, весь оставшийся сон ты будешь нагим лизать мне ботинок, пока я буду сидеть на месте главы Шин-ры, пить шампанское и слушать оркестровую музыку. — он так величественно говорил, так детально описывал, но дело было не в этом. Дело было в том, что он не видел в этом ничего такого. Никакой пошлости, вульгарности. Просто он, высшее, получает должное отношение. От такого отношения Клауда скрутило, ему стало дурно и его передёрнуло. — Я к тебе невероятно милосерден за все твои заслуги, героизм и за то, как мы чудесно провели время. Соглашайся. Или познаешь худшую пытку, что я приберёг для особо случая.
Клауд Страйф ясно представил описанную картину, ибо его враг рассказывал её таким кисельным голоском. Его чуть было не стошнило.
…Это так странно. Они рубят друг друга на куски, танцуют, а потом ломают друг другу кости и хотят ударить по лицу. Это так странно и непонятно, что больно сверлило мозг, и парень скорчился от боли.
Сефирот, бесконечный эгоист и самовлюбленный псих, подумал, что сейчас его враг заплачет, опустит голову, и начнет…
Плевок.
— Шлюху для такого заказывают. Вон, к Дон Корнео сходи.
Мужчина удивленно коснулся щеки. В него плюнули. Недопустимо. Недопустимо.
— Ты сам отправил себя в ад.
Однокрылый ангел схватил его за шиворот, подняв его, что теперь ноги свисали над землей.
…Что на этот раз? Куда будут бить? Как унижать? Клауд готов был ко всему, и в то же время, понятия не имел, какая пытка его ждёт.
Вторую руку его мучитель отвел в сторону, и словно зверь… Воткнул её в грудь парня.
Разлился цвета недозрелого яблока яркий свет. Рука Сефирота уходила куда-то вглубь, не достигая дна, стенки, ещё чего. Медленно. Торжественно. Всё глубже и глубже. Его выражение лица было сосредоточенное, как у хирурга.
Клауд расширил глаза от ужаса.
Его… Его душу… Касались… Грязной рукой… Рукой, которая не имела права касаться его физически, рукой, от которой погибали. Ею касались самого сокровенного, то, что прячут от самого себя.
— Нет… Нет-нет-нет… Постой… — парень бессмысленно забарахтался, у него заслезились широко раскрытые глаза. В первые за долгое время он звучал так… Напугано, беспомощно. — Постой… Не надо! Стой!
Ах, мне так одиноко.
— Стой!
Мне так грустно. Мне так бесконечно уныло. Мне так невыносимо тяжело жить. Я говорю с другими, и каждый раз так тяжело. Мне так тяжело с другими. Будто между нами стена. Я хочу любить, я люблю, но кошмар не дает мне покоя…
— Х… Хватит… — он зарыдал. Громко всхлипывая, перестав барахтаться, потому что не оставалось сил, и показывая, что сдается. Он в мучении зажмурился. — Я вылижу тебе ботинки, правда. Только…
Ах, только держа меч я чувствую, что есть толк от меня. Ах, только зная, что я сильнее других, я чувствую, что наполняюсь смыслом. Мне одиноко, но меч хороший спутник.
— Хватит!!! Хватит!!! Можешь меня использовать!!! Только хватит!!!
Такие громкие крики. У Сефирота на секунду аж рука дрогнула, ибо он отвлёкся.
— Ад. Для тебя.
— Н-не надо… Глубже…
Мне так одиноко, мне так больно. И потому. Я хочу убивать. Я хочу убивать. Потому что могу. Я хочу убивать. Просто.
Я хочу убивать.
Раздался вопль. Этот вопль был слаще любого мёда и чудеснее любой мелодии. Сефирот разом вытащил руку из души, как из густого киселя, отряхнул её, и наслаждался видом того, как его враг захлебывается слезами, соплями и слюной, повторяет прекратить и позволить сдаться. Он бормотал по кругу одно и то же, иногда продолжая вопить от ужаса.
— Мы такие оказывается беспощадные, а? Жестокий ты человек. Какая защита друзей, Клауд. Меня ты можешь не обманывать. Не то чтобы я узнал что-то новое о тебе, но было интересно прикоснутся к этому.
…С его кончика волоска всё ещё свисала Сверхновая. Поражает, как она ему шла.
Сефирот принес его к краю крыши. Встал, словно хотел спрыгнуть.
Теперь Клауд висел в воздухе, и если его отпустить, он закономерно полетит вниз. Не в пучины ада так точно, ибо он вкусил его берег.
— Последние слова?
Парень продолжал тихо плакать.
— Ты… Больной… Слабый… Зажатый… Человек…
— Было чудесно, Клауд. Увидимся.
Тот отпустил.
***
…Он был глубоко-глубоко в море цвета слабого акварельного зелёного мазка. Отдавшись течению. С закрытыми глазами, словно мирно уснул. В его волосах сияла Сверхновая.
Однокрылый ангел подарил чудо, а затем раздробил кости рук и жестоко унизил. Это непонятно. Это раздражало. И он, единственный человек, что был в этом море, думал о поступках своего врага, отчего недовольно хмурился. Но не мог проснутся.
Сверхновая сияла ярко и бесподобно, и свет её не могли скрыть никакие глубины моря. Царь морей увидел её издалека, и свет будто просил помочь. Вместе с ярким сиянием Сверхновой, он увидел сияние израненной души, скорбящей, что её грубо касались.
Великое поплыло навстречу к смертному.
Человек. Послушай. Разве не суть всего живого в том, чтобы быть толику жестоким хотя бы глубоко в душе?
Левиафан подплыл, и теперь Клауд спокойно лежал на его спине. Теперь его не уносило морское глубокое течение, и пусть он не понимал, что происходит, и не мог понять, он почувствовал себя как в уютной кроватке.
За твою душевную простоту, доброту и жестокость, я тебе помогу.
Душа тоненьким голоском пропищала:
Спасибо.
***
Парниша с желтыми волосами, яркими и непослушными, как перья чокобо, уныло шел по тропинкам, что уходили далеко-далеко от его городка — Нибельхейма. Это был яркий, солнечный день, ветер был добр и нежен, бегая по зеленным лугам. Не было жарко, не было душно, было тепло и приятно. Казалось бы, в такой день надо веселится, жмурится от удовольствия, как кот, и сидеть под лучами солнца. Но мирские заботы занимали голову каждого жителя Нибельхейма. Пусть это был живописный день, как из описания натуралиста, он в то же время был тяжким, полный забот и уставших вздохов. Вереница таких дней в жизни парниши всё продолжалась, и продолжалась, и продолжалась… Без видимого конца. Он стойко выдерживал каждый из них. Или, быть может, его душа давно опустела, и потому выглядел взрослее своих ровесников.
От скуки он взял палку в руки, ходил, махал ею, отчего в воздух взлетала трава, и представлял, будто он СОЛДАТ первого класса. На одно деревце присела белая птичка, и паренёк, заигравшись, заговорил с ней:
— Ну что, герой Сефирот, неплохо? Смотри, я пусть и младше тебя, но неплохо справляюсь.
Но та молча упорхнула, и глупая игра, которая не сильно завлекла паренька, кончилась, и он выбросил палку в сторону.
Это был Клауд Страйф с бесподобными синими глазами, наблюдавший, как обаятельная белая птица летает высоко над его головой.
— …Ну и пожалуйста.
Он продолжил свой путь, и вскоре спустился к бурным водам. Река, но она так стремительно текла, что никто бы не решился в неё зайти.
Клауд присел на крутой обрыв над ней, пустым взглядом смотря на её бурное течение. Как-то чересчур внимательно следил за ней.
Если просто встать, подойти краю, и просто прыгнуть… Череда тяжелых дней, что томили его, кончится.
Если просто…
— Эй.
Парниша резко обернулся. А потом вскочил на ноги, ошеломленный. Перед ним, в шагах десяти от него, предстал незнакомый взрослый парень. Он был похож на израненного воина, который гордо стоял посреди высокой травы, что качалась на ветру.
Чем больше парниша смотрел в глаза солдата, тем спокойнее он становился, и шок его наконец отпустил. Он всё понял без слов, и молчал, смотря в ответ, ожидая, когда тот заговорит.
Солдат стоял посреди высокой травы, мирно улыбаясь. У него были неестественно вывернуты руки, глаза покрасневшие от слез, были следы крови на лице, но он мирно улыбался чудесной погоде. Нет, не так. Он мирно улыбался тому факту, что жив и мир живёт. В лучах солнца его волосы сияли ещё ярче, а на одном из кончиков волос сияла маленькая звездочка, холодная, но в то же время полная нежной любви.
— Можно присесть?
Между ними возникло такое понимание, которое никогда двое не смогут достигнуть. В конце концов, они были единым целом. В конце концов, они были противоположными концами пути.
Юный Страйф кивнул, и бесстрашный солдат присел рядом к нему:
— Ужасный день, а?
— Не сказал бы. Бывали хуже.
Солдат всё улыбался.
— Я знаю о тебе то, чего не знаешь даже ты. — он обернулся к младшему себе. — Выслушаешь меня?
Тот уверенно кивнул, внимательно смотря на другого себя.
Тогда солдат присел на колени, притянул юнца к себе… И заключил в неловкие объятия, неказистые, ибо руки были сломаны.
— Ничего ты не жестокий. Ничего ты не плохой. Даже если очень-очень одинок.
Из глаз паренька брызнули горячие слезы. Он приобнял в ответ, уткнувшись носом в плечо солдата, и всё хотел сказать что-нибудь, поблагодарить, спросить, но ему казалось, что он не имеет право прервать горько-сладкую речь израненного солдата, который пережил немало битв. Так хотелось сказать ему спасибо за то, что он произнес те слова, что никто другой бы не сказал… Потому что не знали об этом, не поняли бы.
— Жизнь вообще нихуя лучше не станет. Только хуже. Бля, невероятно хуже. Но ты ведь никогда не сдаешься. Я знаю. Вот и сейчас прошу тебя, поживи, ярко улыбаясь, пока можешь, хоть изредка. Ладно?
Юнец заплакал навзрыд. Он крепко-крепко обнял солдата, всё желая ему сказать, что сожалеет о его вечной борьбе, но никак не мог. Он боялся, что от одного слова, прекрасный человек исчезнет, улетит с ветром.
— Клауд! Вот ты где! Я переживала, что тебя нигде нет!
Страйф очнулся.
Он всё ещё сидел на крутом обрыве, прижав колени к себе, и, кажется, недавно плакал. Он не мог вспомнить, почему, но на душе было спокойно.
— Тифа… — паренёк обернулся на неё.
— Ты что, плакал?
— Нет! Ничего подобного! — он вскочил на ноги. — Мне просто что-то пыль в глаза попала, вот и всё.
— Пойдем обратно, ладно? Тебя и мама ищет.
— Ладно, идем.
Странный сон его наконец отпустил, и они направились обратно.
Они шли через высокую траву, не зная, что в нескольких шагах от них лежал побежденный солдат, закрыв глаза и умиротворенно улыбаясь.
