***
После того, как дикость праздника немного утихает, Чонгук замечает, что Чимин вымотан. Его щёки горят пунцовым, но альфа отчётливо ощущает дрожащий в воздухе феромон, потому подходит к омеге, которого стискивают в объятиях Тэхён и Юнги, а тот ворчит и пытается вырваться. — А ну, — фыркает на них вожак, выдёргивая из кольца рук Пака, — раздавите же. Чимин благодарно и облегчённо вздыхает, потому что ставшие от атмосферы чрезмерно любвеобильными волки вот-вот его бы стиснули слишком сильно. Те только хохочут, и Ким перекидывается, уносясь в сторону костров серым клубком меха, а Юнги начинает играть с ним в салочки. — Устал? — осторожно спрашивает альфа, глядя на Чимина. — Да, — кивает, смеживая веки тот, опирается на подставленное плечо. Честно сказать, вожак не ожидал, что волк его позовёт омегу, а тот откликнется на зов. Он не знал, что движет внутренним альфой, что именно подталкивает к такому шагу, но стоило Чимину отозваться, как зверь внутри весь поднял шерсть дыбом от волнения. Альфа скалился, предвкушал приближение омеги, а сам Чонгук терялся в смешавшихся ощущениях волка и своих собственных. Во время танца он всё хотел приблизиться к Чимину, тоже прикоснуться, как и остальные члены общины, он рвался туда. Волк выл, порыкивал, пока беременный омега не оказался в его руках. Взмокший от активности, тяжело дышащий, приятно пахнущий черёмухой и особенно сильно проявляющимися цветами. Чонгуку хотелось уткнуться носом в пахучую жилку за ухом, и едва удалось сдержать этот опрометчивый порыв. Потому что Пак ему не принадлежит. Он не его пара. Не истинный, оборотень, носящий под сердцем дитя от другого альфы, а внутри грудной клетки — множество секретов, к которым пока Чонгука не подпускает. И теперь, стоя рядом с уставшим Чимином, наблюдая за трещащим пламенем костров, Чонгук снова задумывается о словах Намджуна: а сделал ли он достаточно, чтобы Чимин захотел ему довериться? А поставил ли он себя, как альфу, которому Пак может и захочет доверять? Бросает взгляд на лоб омеги, к которому прилипли светлые прядки. Тот внимание замечает, вздыхает и вытирает лицо рукавом от бисеринок пота, всё ещё буравит Чонгука глазами. В разуме мелькает ещё одна сумбурная, неуверенная мысль: а так ли важно, чей волчонок? У Чимина, вероятно, были крайне веские причины для ухода из своей стаи. Быть может, он вообще вдовец? Спрашивать Чонгук не рискует. Слишком интимная и дикая атмосфера Саланы не располагает к грусти, и альфа не хочет разрушать сейчас ощущение единения с омегой, который принял наконец его стаю, а Чонгук теперь ощущает и его присутствие так отчётливо рядом с собой. — Пойдём домой, — обхватив Чимина за плечи, Чонгук разворачивает его в сторону домиков, расположенных поодаль от площади. Гуляния разрастаются, волки ведут себя поистине дико, но Чон не может их за это осуждать — большой праздник, позволено немного перейти все грани дозволенного. Чимин как-то странно глядит на вожака, но не сопротивляется, когда его подталкивают к тропке. — Ты хорошо танцевал, но будь осторожнее, — тихо говорит Чонгук, когда они отходят от буйства музыки и плясок, а голоса оборотней теперь слышатся отдалённо и приглушённо. — Всё же тебе скоро рожать. — Беспокоишься о моём щенке? — глухо спрашивает Чимин, немного даже отстранённо, и Чонгук чувствует, как его альфа внутри принюхивается. — Я вожак, Чимин, — спокойно, старательно подбирая слова, отвечает он. — А ты теперь — часть моей стаи. Я буду заботиться и о тебе, и о твоём сыне. Чонгук лукавит. Он сейчас понимает, что не подпустил бы к себе беременного омегу, будь это кто-то другой. Чимин… в некоторой степени особенный. Его слегка колючий характер порой раздражает, а иногда вызывает любопытство и веселье. Его терпкость, как у мартовского вина, которое готовят альфы его стаи на Лунную ночь, подкупает. Его тепло, которое всё же прорывается через колючие иголки, пьянит. Чонгук привык к его присутствию в доме, он понимает, что жилище стало уютнее и теплее. Теперь, задумавшись о том, что с постройкой отдельного здания, жильё вожака снова опустеет, альфу передёргивает. Он ощущает… грусть. Тоску по тому, что ещё не принадлежит ему, что и не будет, кажется, принадлежать. Болезненный укол заряжает прямо в грудь, но Чон давит в себе это ощущение. Пока Чимин не позволит ему приблизиться, Чонгук не будет ведь напирать? А что, если омеге то и нужно — чтобы потребовали ответов, чтобы показали степень защиты. Или же Чонгук ошибается, и Пак сможет открыться, если сам альфа доверится ему. С прискорбием Чон осознаёт, что в плане омег — полный профан. За желанием найти истинную пару, Чонгук совершенно в действительности не задумывался, что истинность — не равно понимаю и построению отношений. Всё же названный брат был прав… Оба, дойдя до дома, продолжают сохранять молчание. Чонгук пропускает омегу внутрь, открывает перед ним двери и неосознанно втягивает пылкий запах жары и цветов, исходящий от его растрёпанных после танцев волос. Зажмуривается, пока Пак скидывает обувь, и уже собирается встретиться со своей крайне неудобной софой в ожидании, пока к нему явится омега и вынудит потесниться, как вдруг Чимин хватает его пальцами за запястье. — Чонгук, — тихо, словно боясь нарушить густую тишину дома, зовёт он. — Тебе… там спать ведь неудобно. И я ещё прихожу. Быть может, — Чимин поднимает глаза. Даже в темноте заметно, как краснеют его щёки, как блестят голубые глаза, всё ещё приближающие к ипостаси волка. — Лечь с тобой? — так же тихо заканчивает за него альфа, на что получает нахмуренные от волнения брови и твёрдый кивок. Чонгук ощущает даже долю тревоги. Там, в спальне, которая ему раньше принадлежала, сконцентрирована теперь обитель омеги. Он знает, что Чимин свил гнездо, он спрашивал у Яна, нормально ли так. А теперь ему предлагают в это гнездо забраться. Неловко, смущающе. Такие вещи — крайне интимные, личные, достойные близких людей. Сердце вздрагивает, никто из омег никогда не позволял ему приблизиться к гнезду, даже если были расположены к вожаку. А всё потому, что сам Чонгук никогда не нёс к ним серьёзных намерений, и омеги не подпускали его близко. Чонгуку было достаточно удовлетворить свои потребности, если партнёр был не против. Прежде он даже не думал о том, что кто-то когда-то предложит ему такое. Чимин выглядит смущённым. Кончики его ушей красные, это хорошо видно в ярком лунном свете, затапливающем спальню. Чонгук останавливается, когда они входят, бросает взгляд на кровать с кучей подушек и одеял, сложенных в виде кривого круга, мягкие покрывала, тёплые свитеры — Чимин стащил в гнездо всё приятное на ощупь, что смог найти. Чонгук тоже смущается, понимая, что омега взял его тёплые вещи, скулы едва заметно подёргиваются румянцем. Чимин нервно забирается внутрь гнезда, неуверенно поднимает взгляд на Чонгука и принимается поправлять вещи, словно придать ограждению от внешнего мира более красивый вид. Чон припоминает, как вообще обращаться с омегами в таких ситуациях. Отец всегда говорил, что гнездо — личное, очень болезненно воспринимаемое в случае обиды место для омег. Потому, прочистив горло, альфа выдаёт только: — Оно у тебя очень красивое. И мягкое, — Чимин исподлобья глядит на вожака, и всё же улыбается. Одними уголками губ, но улыбается. Значит, Чонгук на верном пути. Чимин снова перебирает подушки, раскладывая их в только ему одному известном порядке, а Чонгук разувается. Омега внимательно наблюдает за ним, следит за тем, как альфа осторожно, стараясь не потревожить «стенки» круглого убежища, забирается в середину. Места мало для крупного оборотня, но Чонгук старается уместиться в кольце вещей и подушек. Чимин всё ещё молчит, словно стесняется, а Чонгук ощущает трепет. Он воздушными прикосновениями задевает лёгкие и живот изнутри, когда его волк млеет. А зверь внутри в действительности валится, открывая белый живот омеге, потому что альфа больше знает, больше чувствует, чем сам Чонгук. Он понял, куда его впустили. — Давай спать, — буркает Чимин и валится на подушки, тут же сворачиваясь клубком спиной к Чонгуку. А альфа не знает, как бы ему устроиться рядом, не развалив гнездо и не потревожив омегу. Примеряется, пока не понимает: у него только один способ лечь так, чтобы удобно было обоим. И это значит, что придётся прикоснуться к Паку. Потому ложится к омеге поближе, просовывает под его голову руку, а Чимин деревенеет, не двигается, делает вид, что спит, хотя дрожащие ресницы его выдают с головой. Чонгук буквально сворачивается вокруг омеги, тут же погружаясь в ставший насыщенным запах его феромонов. Вдыхает, причём довольно шумно, перекатывает привкус на кончике языка и жмурится. Чимин всё ещё ощущается в руках напряжённым. — Почему ты не отказал мне? Ты не обязан спать со мной, не обязан делиться феромонами, — тихо выговаривает Чимин, вынуждая Чонгука вздрогнуть. Почему? Есть ли у него на это ответ? Сам не знает. — Я… я думаю, что тебе сейчас это просто необходимо, — как-то скованно отвечает вожак. — Только из-за этого? — Чимин вдруг довольно резво для обладателя большого живота, переворачивается и оказывается лицом к лицу с альфой. Чонгук уставляется в его внимательные глаза и моргает. — Мне так тоже комфортно, — тихо шепчет он, а Чимин продолжает буравить его глазами. — Чонгук. — Да? — Можно я… — он обрывает фразу на полуслове, а у альфы начинает зверь бесноваться внутри. Пак втягивает носом его аромат, и кожа от этого факта покрывается мурашками. — Можно. Чимин смущённо глядит на него, а потом придвигается, хотя ближе уже некуда. Чонгук как-то упустил момент, когда омега скинул брюки, оставшись только в длинной рубахе, хорошо прикрывающей бёдра, потому его прошибает разрядами тока, когда тот острой коленкой упирается в его ногу. Чимин прикрывает медленно глаза, а Чон продолжает за ним наблюдать. Он приближается к шее, к месту, где сконцентрировано больше всего феромонов. Чонгук отчего-то начинает страшно потеть. Каждый нерв в его теле, кажется, напряжён до предела, когда округлый живот прикасается к его коже над пупком, а Чимин втягивает запах у уха альфы и шумно выдыхает. Это… чертовски интимно — обнюхивать друг друга. И Чонгук не знает, что происходит с его зверем внутри, потому что альфа беснуется в душе, скалит нетерпеливо зубы, скребёт когтями и словно просит, чтобы омега продолжал. Чимин по-прежнему жмурится; Чон едва не вздрагивает, стоит ему прикоснуться небольшими ладонями к голой груди, чтобы было удобнее. Чимин же, словно забыв сдержать порыв, утыкается носом под ухом. Тысячи, миллионы мурашек пронзают тело альфы. Волк внутри победно воет, тоже ощущая, как мягким кончиком носа Чимин ведёт по вспыхивающей изнутри коже, втягивает становящийся гуще запах. Собирает до последней крохи, впитывает в себя, позволяя ему шлейфом осесть на волосах и теле омеги. Волк внутри собственнически и довольно рычит, понимая, что его феромон желают. В нём нуждаются. И Чонгук упускает момент, когда внизу живота от манипуляций Пака начинает теплеть. Одёрнуть себя не выходит: ладони ползут по плечам, оглаживая и заставляя краску с кожи осыпаться, Чимин, теряясь, выдыхает через рот и совсем уж не целомудрено утыкается в пахучую железу. И носом, и щекой, и краем губ, запуская токовые разряды под кожей Чонгука. Его так прикосновения омег ещё не выводили из равновесия. Он испытывал возбуждение, животную страсть в периоды течек партнёров, но не… это. Волнами накатывающее желание стиснуть в руках и больше никуда от себя не отпускать, укутать, сберечь в коконе собственного запаха. Руки альфы опрометчиво обвивают талию Чимина, и тот застывает. Каменеет в хватке, но всё ещё прижимается к вожаку. Тот буквально всеми нервами может ощутить, как колотится сердце омеги, он выпускает больше феромонов, практически не в состоянии их контролировать. Запах тяжелеет, словно перед ударом молнии в дерево, а Чимин часто дышит, пропуская его через себя. Чонгук должен бы сдержаться, не поддаваться природе, но упускает здравый смысл из рук и крепче сжимает ими чужой пояс. Он не может удержаться от того, чтобы уткнуться в изгиб омежьей шеи. Ощущает, как сдерживаемый феромон Чимина дрожит, а в конце концов, когда альфа давит на него своим, отпускает поводок. Запах заполняет целиком всю комнату и лёгкие Чонгука в придачу. Насыщенный, жаркий, горячий, кажется, до такой степени, что обжигает носоглотку, но альфа не прекращает вдыхать его раз за разом, ощущая, как зверь берёт над ним верх. Волк вырывается, скалится. Во рту копится слюна, когда Чон, поддавшись неизведанному безумию, ведёт пересохшими губами по бьющейся жилке Чимина, вынуждает того от неожиданности вздрогнуть. Омега совсем близко. Он позволяет им переплести ноги, прижаться настолько, насколько это возможно. Вжимается лицом в плечо Чонгука, а после стискивает его руками. Чонгук, кажется, дуреет и теряется окончательно. Он целует солоноватую кожу, ощущает, как наэлектризованная дрожь пробегает по чужому телу, которое удерживает в руках. Внутри альфа довольно рычит, из-за его желания выпустить клыки приходится часто сглатывать, а Чимин послушно вожаку подчиняется, поддавшись эмоциям. Его берегут, его обласкивают потоком грозового аромата, и омега размякает в объятиях. Зажмуривается, когда Чон ведёт носом по щеке, всё приближаясь к неприлично пухлым губам. Касается своими, но не более, лишь обжигает дыханием. Какие они на вкус? Сладкие, как обожаемые Чимином ягоды малины? Мягкие? Горячие? Вожак солжёт, если скажет, что ему кого-то ещё так хотелось поцеловать. Он ведёт губами по губам Чимина, каждый раз ощущает мурашки от своих же движений и короткие неглубокие выдохи омеги. Чимин весь подаётся навстречу, словно оголодавший до ласки и внимания, и внутри альфы что-то вздрагивает. До чего Пак одинок? Почему так? — Чимин, — тянет едва различимым шёпотом альфа. — Что произошло с тобой? Омега вздрагивает и распахивает глаза. Губы закрываются, расстояние между ними увеличивается, и собственный волк внутри недовольно на него тявкает, потому что Чонгук испортил момент, в который омега едва не подарил ему поцелуй. — Я… — Я не давлю на тебя, — спокойно отвечает альфа. — Но хочу знать. Это ведь… важно. Это — твоё прошлое, то, что тебя составляет. Я не могу приблизиться к тебе, пока твоё нутро закрыто на тысячу амбарных замков. Чимин вздрагивает, весь сжимается, а взгляд становится затравленным. — Мне больно вспоминать, — вырвавшаяся фраза отрезвляет Чонгука. Он сделал Чимину больно своим вопросом, потому, проглотив вязкую слюну, опускает глаза. — Я больше не стану спрашивать, пока ты не будешь готов. Чимин благодарно кивает. Ещё несколько мгновений глядит на Чонгука, а после, придвинувшись, быстро мажет тёплыми губами по щеке. Альфа внутри вожака падает буквально брюхом у ног омеги, виляет лохматым хвостом, а вот сам вожак в раздрае снова. Как он может приблизиться к Паку, если тот ему не доверяет? Он должен оставить омегу в покое, не наседать со своим дурным желанием докопаться до истины. Но ощущение, сохранившееся на губах от соприкосновения с Чимином, пьянит его. Прокручивая это мгновение вновь и вновь в разуме, альфа так и не может уснуть. Только глядеть на нахмуренного даже во сне Чимина.***
Чимину больно вспоминать то, что с ним произошло. Больно, отвратительно, постыдно. Он думает, будто Чонгук, узнав обо всём, отвернётся от него. То, что случилось с ними ночью почти неделю назад, когда альфа едва не поцеловал его, взорвало омежью душу. Он так соскучился по ласке, по прикосновениям и поцелуям. Чонгук пахнет грозой и именно её вызывает в душе Пака. Как Чимин может рассказать о случившемся? Особенно учитывая, что вожак ждёт своего истинного? Что если… Омега мотает головой и продолжает наседать на щётку, отдраивая пол в спальне. Он никак не может успокоиться. Чонгук по-прежнему добр к нему, даже больше: можно проследить случайные и не очень касания, то, как на общинных вечерах альфа подходит к нему всё чаще, как иногда приносит еду под любопытными взглядами остальных волков. И как для себя должен интерпретировать это всё Чимин? Он — не истинный Чонгука. Такое ощущается с первого взгляда. С первого вдоха при встрече мир переворачивается. Чимин сам не знает, но он слышал от Джина. Чонгук — просто вожак, который медленно крадёт всё внимание омеги, переводит на себя, вынуждая ловить каждый взгляд, каждое касание. И сердце уже так сильно не болит, как прежде, когда Пак ощущает на своих лопатках твёрдую ладонь, когда видит, как Чонгук заботливо укрывает его плечи одеялом и старается сберечь неаккуратное гнездо, когда залезает вечером. Они молча, почти не сговариваясь, спят рядом, и Чимин смущается ещё больше. Ему приятно, тепло, безопасно, но разве он может претендовать на этого альфу? Нужен ли такой, как он, вожаку? Главе стаи необходим чистый, правильный омега, который будет Чонгуку под стать, который родит ему наследников. К какому бревну тут сам Пак, носящий волчонка от другого? Он… не тот, кто подходит Чону. Не тот. Потому машет головой в попытке отогнать лишние мысли. Омега плачет внутри, подвывает, требуя замолчать и не думать о подобном. Волку внутри каждый взгляд дорог, каждый выдох вожака. И Чимин понимает, что тот, наверное, попал в сети альфы, как только его поймали в кустах малины. Украли сердце, как горсть ягод, обезволили Чимина, у которого шанса и нет. Луноликая снова грубо и горько шутит над ним. Чимин всхлипывает почти беззвучно. Слёзы капают на только что вымытый пол, но омега агрессивно их вытирает и вдыхает поглубже. Он и сам себе нужен, сам справится, прорвётся. Но от одного взгляда на кровать, где Чонгук спит с ним, просто прижимая к своей груди… Почему он так делает — омега не понимает. Только начав снова тереть пол, он ощущает, как низ живота колет болью. Щенок внутри не шевелится, и Чимин обеспокоенно прислушивается к внутренним ощущениям. Чонгук чем-то грохает на кухне, наверняка, ищет обед, вернувшись со стройки. Они возводят для Чимина дом. Крепкий, бревенчатый, ладный, Чимину уже показал Тэхён. И от одного взгляда на будущее жилище становится тоскливо. Ему нравится и тут. В просторном доме вожака с маленькой кухонькой, с большими окнами и пропитанный насквозь сутью альфы. Поджав губы, Чимин выпрямляется и живот пронзает болью снова. Стягивает, каменеет, вынуждая судорожно выдохнуть. Омега роняет щётку и хватается за быльце кровати, сжимая пальцами до побелевших костяшек. Он совсем не ждёт, что по бёдрам заструится тепло, а от того сильно пугается. — Чонгук, — выдыхает Пак, но голос от испуга слишком тихий. Альфа, кажется, затихает на кухне, насторожившись. — Чонгук! — уже громче, и шаги не заставляют себя ждать. Они встречаются взглядами, и вожак понимает всё без слов. Спазмы в животе сковывают Чимина, они такие сильные, что даже челюсть непроизвольно сжимается. Напуганно глядя на альфу, Чимин не сопротивляется, когда тот размашисто подходит и резво подхватывает его на руки. Губы Чона плотно сомкнуты, глаза распахнуты, когда он выбегает из дома и прямо босиком несётся по поселению, окликивая Яна. Целитель, которого, видимо, уже тоже позвали члены стаи, встретившиеся им по дороге, бежит навстречу от дома Сокджина, у которого простудились близнецы. Лекарь оглядывает побелевшего Чимина, взволнованного вожака, и одним кивком указывает на свой дом.***
— Он не родит сам, — глухо выдаёт Ян, когда Чонгук заносит омегу в дом. Тот весь покрыт испариной и часто дышит, пялясь перед собой слепо. — Его придётся резать, Чонгук. — Ты сможешь? — тихо спрашивает альфа, пока Ян смахивает с кушетки простыню и застилает новую — белоснежную, недавно выстиранную. — Мне нужна будет помощь, — кивает целитель, а Чимин стонет от боли, схватившись за живот. Чонгук укладывает «потеряшку» на койку и бросается к окну, распахивая ставни. Глаза вмиг краснеют, а зверь внутри мечется, паникует, потому что страшно. Омеги — чудесные существа. Они способны выносить новую жизнь, но сейчас Чон понимает, как дорого это на самом деле стоит. Альфа воет, его грубый, почти лающий вой наполнен бушующими эмоциями. Вожак зовёт своих на помощь, тех, кто может отозваться, и слышит звонкий перелив голоса, после второго. Тэхён почти кубарем вкатывается в дом лекаря на пару с Хими — совсем молоденьким омегой, который круглыми глазами глядит на вожака. — Хими, воду, — командует незамедлительно Ян, закатывая рукава и подвязывая длинные тёмные волосы. — Тэхён, ко мне. Будешь держать его ноги. А ты, — указывает лекарь на вожака, — держать самого Чимина. Он сейчас войдёт в потуги и будет посильнее вас всех. Вокруг Чонгука всё мельтешит, путается, волк внутри разрывается от беспокойства, так что Яну приходится альфу подтолкнуть к Чимину. Омега, исходя потом, упирается от боли пятками в койку и грозно на Чонгука смотрит светящимися радужками. — Хей, — хрипло выдыхает вожак. Он приподнимает Пака, устраиваясь позади и позволяя ему лечь головой на свой живот. — Я буду с тобой, хорошо? Чимин, глядя снизу, дрожаще кивает. А после позволяет Чонгуку схватит себя за запястья и скрестить те на вздымающейся груди. Запах Чимина резкостью режет нос, Чонгук морщится, но продолжает омегу удерживать. Тот полностью откидывается на альфу, испуганно глядит на то, как Тэхён, обычно несерьёзный и дурашливый, сосредоточенно глядит в глаза вожаку, готовясь. Ян появляется с острым кинжалом и влажными после мытья руками, он с опаской посматривает на Чимина, и Чонгук чувствует, как омега в его руках напрягается, причём ощутимо так. Он понимает теперь, что сейчас свершится. — Держите, — тихо просит лекарь, опустив взгляд, и Чонгук с Тэхёном наваливаются на Чимина. Несмотря на хрупкий, миниатюрный облик оборотня, тот, находясь на пике звериной мощи из-за выброса гормонов, оказывается сильнее едва ли не Намджуна — самого крупного оборотня в стае. Чонгуку приходится стыдливо признать, что он едва удерживает Пака, рвущегося прочь от ножа и почти теряющего связь с разумом из-за боли и страха. Тэхён наваливается всем имеющимся весом и с трудом удерживает стройные омежьи ноги, а Чимин, вцепившись пальцами в руки Чонгука, рычит. — Чимин, мы тебе поможем, — просит Тэхён, глядя на омегу, но тот только зыркает гневно на обретённого друга, сучит ногами. — Я не удержу… Чонгук в панике. Им нужно сковать Чимина, но как… И тогда внутренний волк подсказывает: не сковать. Омегу нужно успокоить. И альфа берёт себя в руки, прислушиваясь к волку. Зажмуривается, выпускает как можно больше феромонов. Они заполоняют комнату, и Чимин вдруг замирает. Окутанный запахом вожака, чуть расслабляется и почти прекращает вырываться. Чон склоняется к его уху и горячо, взволнованно шепчет. — Чимин, никто не навредит тебе, я не позволю, — омега прислушивается, чуть ли не весь тянется к нему, к успокаивающей волчьей ауре. — Мы поможем щенку появиться на свет. Веришь мне? Доверишь мне ваши жизни? Чимин, к которому из-за возни уже сполз альфа и оказался на уровне лица, оборачивается через плечо на Чона. Глядит голубыми дикими радужками, ноздри его от ужаса трепещут, но Чонгук продолжает давить феромоном. Он хочет убедить омегу в безопасности, в том, что его и волчонка не обидят. И Пак выдыхает, кажется, немного приходя в себя. Тэ повисает на его ногах и не отпускает, а Пак прекращает яро вырываться. Часто дышит через нос, но снова наткнувшись взглядом на кинжал, весь дрожит. — Чимин, — зовёт его альфа, — Чимин, смотри на меня. На меня гляди, не туда. Омега подчиняется, смотрит на Чонгука, переместившегося чуть боком, чтобы своим лицом хоть немного загородить происходящее. Он и сам напуган, прежде никогда не сталкивающийся с родами у омег, особенно такими опасными. Утыкается носом в нос Чимина, буравит взглядом и не прекращает успокаивать своим запахом. Тот зажмуривается, старается выровнять дыхание. — Чонгук, — командует едва слышно Ян, и альфа сжимает Пака в руках так, чтобы тот даже не пошевелился. Но это едва ли помогает, когда лекарь начинает рассекать острым лезвием плоть. Чимин рычит, вскрикивает, дёргается, желая избавиться от боли, а Чонгук старается его удержать на месте. — Держите крепче! — ругается Ян, уже почти сидя на чужих бёдрах. — Кусай, — прижимает к своему плечу роженика альфа, а Чимин только судорожно от боли дышит. — Давай. И Пак впивается в кожу Чонгука зубами, клыки легко вспарывают её, и Чон ощущает, как короткий закатанный рукав рубахи пропитывается кровью. И терпит. Ему сейчас легче, чем Чимину, тому в сотни раз хуже и страшнее. Чимин ногтями впивается в альфу, сжимает зубы и приглушённо стонет от боли. Чонгук и сам не оборачивается, глядит перед собой, слыша, как возится и пыхтит Ян за ними. Только поглаживает подрагивающей ладонью затылок омеги, скулящего и плачущего. А после его сердце пропускает удар, когда слышит за спиной кряхтение. И вскрик. Младенец разрывается, плачет, и Чонгук оборачивается. Испачканный кровавыми разводами, волчонок ревёт, а Чимин взволнованно ёрзает. Расцепляет хватку челюсти, прекращая терзать зубами вожака, судорожно тянет ладони к новорождённому, но Ян не даёт. — Возьми, — пыхтя, укутывает мальчика в ткань и протягивает вожаку. — Возьми, вожак, рану надо зашить. Чон оторопело хватает крохотный свёрток, ощущает, как тёплая кровь касается его кожи, когда Ян случайно задевает его испачканными пальцами. Он торопливо бегает, снуёт, доставая иглу и шёлковые нити, а Тэхён оставляет ноги Чимина, чтобы сесть рядом с головой. Старается успокоить, гладит по волосам, пока вожак застывает рядом с верещащим комком в руках. — Ну покачай же ты его! — шикает Ян, и Чонгук вздрагивает. Он не умеет. Он не держал на руках новорождённых щенят. Но всё равно, с широко распахнутыми от шока глазами, начинает покачивать в кольце своих рук младенца. Смотрит на красное от крика личико и краем ткани, в которую тот укутан, вытирает его щёки. Крохотный, сморщенный, кричащий — он прежде бы, наверное, испугался. Это тот, кто жил внутри Чимина. Его сын. Пак почти не шевелится, едва дышит от усталости и боли, но внимательным взглядом следит и бдит за Чонгуком, за тем, как тот принимается ходить по лекарской комнате и тихонько качать малыша. Тот медленно, но верно кричит всё меньше. Когда Чонгук наконец приходит в себя, его выставляют с волчонком прочь из комнаты, где подлатанный омега проваливается в бессознательность. — С ним всё должно быть хорошо. Он здоровый, сильный омега, такого богатыря выносил, — выходит уставший целитель и следом за ним плетётся бледный Тэхён. Хими пока остаётся с Чимином. — Куда его? — потерянно шепчет Чонгук, кивая на задремавшего волчонка. — Домой, куда, — фыркает Ян. — Чимин пока не регенерирует, не сможет сам с ним управляться. Чонгук поджимает губы, не зная, что будет с младенцем делать. — Давай лучше мне, — обеспокоенно произносит Тэхён и уверенно протягивает руки. — Я побуду и с ним, и с Чимином здесь у Яна. Лекарь согласно кивает и заглядывает в одеялко, в которое Чонгук уже укутал ребёнка, пока омеги были заняты Чимином. И когда щенка забирают у него, становится как-то холоднее.