***
Гуаньшань шёл по коридорам в сопровождении классного руководителя — он приехал в Чженьцин ещё вчера и теперь не мог унять внутренней дрожи, при этом старательно сохраняя как можно более бесстрастное выражение лица. Ещё немного… чёрно-белая плитка пола, открывшаяся бесшумно дверь в класс, за которой тут же смолкли разговоры, и на него уставились множество глаз, среди которых он искал только одни… Короткий, уложившийся в один удар сердца, взгляд, и показалось, что оно и вовсе остановилось, а лёгкие замерли, не в силах сделать вдох. Он был здесь. Сквозь шум в ушах Мо слышал, как прозвучало: — …новый ученик, Шен Рэдфорд. Хочешь что-то сказать? — Доброе утро. Я надеюсь найти здесь новых друзей и буду рад учиться с вами, — заученный текст слышался как будто со стороны и звучал каким-то не своим, чужим голосом. Гуаньшань изо всех сил надеялся, что сейчас все видят именно того, кем он должен быть. Того, кто не знает человека по имени Хэ Тянь. И совершенно спокойно проходит к свободному месту у окна, которое расположено так, чтобы не видеть напряженной замершей фигуры в среднем ряду. Не смотреть. Не чувствовать на себе неотрывный, прожигающий взгляд. «Тянь, пожалуйста…» — взмолился про себя Мо. И без того было тяжело держаться. Они не виделись чуть больше, чем одну бесконечную неделю, а ощущение, как будто прошёл не один год. Даже в классе, где было несколько альф и омег, Мо без труда различал малиновую, любимую до дрожи нотку, от которой рот заполнялся слюной, а пальцы подрагивали в желании коснуться… В голове царил жуткий раздрай, когда он аккуратно отодвинул стул и сел за парту, доставая из новой кожаной сумки какой-то вряд ли соответствующий уроку учебник и тетрадь. Преподаватель уже что-то писал на доске, в классе царила сосредоточенная тишина, а Гуаньшань повторял про себя три слова: «Осталось. Немного. Потерпи».***
Это утро ничем не отличалось: побудка в семь под уже даже привычную, но от этого не менее бесячую мелодию, быстрые сборы, обычное утреннее: — Эй, Хэ! Как твои тормоза сегодня, проверил? — Ше Ли изобретал новое приветствие ежедневно и пока не повторялся. Очень хотелось ответить как-то матерно или хотя бы факом, но второй раз он на такое не купится — один раз уже пришлось отправиться к завучу по воспитательной работе и выслушать получасовую лекцию о недопустимости использования ненормативной лексики в стенах данного славного учебного заведения, обладающего вековой историей, прививающего нравственные устои и бла-бла-бла. А также получить минус два балла в личную карточку. Накопится десять — отстранят от занятий на день. Двадцать — на неделю. А учитывая, что делать кроме этого будет решительно нечего, потому что блокируют карточку — это было сродни катастрофе. Было видно, насколько эта игра развлекает Ли — он так и светился самодовольством, может быть, и даже вероятнее всего, напоказ, сопровождая его до кабинета. И по выходу ещё добавил от себя поучительную речь, из которой Тянь понял, что он исключительно ради вот таких моментов и парится с отчётами и прочим в дисциплинарном комитете. Всё это несколько развеивало скуку его деятельной натуры. Тогда Тянь не сильно расстроился, но решил, что обязан в свою очередь подловить этого засранца на чём-то, не соответствующем правилам. Потому что такое нельзя оставлять безнаказанным. Но Ше Ли, похоже, играл в эту игру давно и виртуозно. Он появлялся везде в последний момент, но не опаздывал. Ухитрялся докапываться до одноклассников и даже троллить учителей, чем иногда развлекал весь класс, но так, чтобы ни к одному его слову нельзя было придраться. И проходил по той самой грани, когда если и раздражал кого-то, то ровно настолько, чтобы не шли жаловаться директору, и ухитрялся сохранять у всех нужных людей положительную репутацию. А как только она падала — тут же организовывал какую-то общественно-полезную деятельность, при которой ухитрялся сам пальцем о палец не ударить, но заслужить благодарность. Он умел носить маску активиста-отличника не хуже Тяня, и у них даже развернулось закулисное необъявленное вслух соревнование: исхитрится ли Тянь хоть однажды подвинуть Ли с одного из высших мест в школьном рейтинге, включающем, помимо официальных отметок, характеристику от учителей и разную внеклассную активность. Результаты обновлялись еженедельно и были предметом обсуждения всей школы. Первые дни Тянь просто пытался понять, как всё здесь устроено, но благодаря тому же Ли, который хотя и снабжал все свои комментарии изрядной долей издёвки, всё же доносил и множество полезной информации, уже к концу недели вполне освоился. Заводить тесные знакомства он больше ни с кем не спешил, да и соученики как-то не проявляли к нему привычного интереса. Сперва Тяню было непонятно, что изменилось, ведь в классе были альфы и омеги… но быстро понял. Да, внешность осталась прежней, и на него иногда поглядывали блестящими глазами девочки-беты, пока не узнавали, кто он. Но для альф Тянь и вовсе стал невидимкой. Метка. Он больше не пах, как раньше, вернее, как сказал без какого-либо такта тот же Ли, пах, «как пыльный чердак в доме его почившей тётушки». Открытие было до странности неприятным. Он как-то привык считать себя привлекательным, хотя и думал раньше, что ему это внимание никуда не впилось, а чаще раздражало и нервировало. Конечно, так было спокойнее, но какого чёрта! Неужели он ничего из себя не представляет без этого дурацкого запаха? И тот факт, что для одного альфы он до сих пор пахнет по-особенному, до странности мало что менял. Пришлось признаться себе, что, вопреки разумным доводам, это было… обидно. И Тянь неожиданно для себя включился в дурацкое необъявленное соревнование. Это оказалось не так легко, как думалось поначалу. Год только начался, и всё же разница в программах была. И чтобы догнать одноклассников, пришлось очень даже напрячься, пользуясь и библиотекой и всеми выданными пособиями. Так что практически не было времени ни тосковать, ни заниматься гитарой, чего он так хотел. Когда к выходным голова уже начала плохо соображать от устроенного самому себе перегруза, он всё же отвлёкся на тренировки по баскетболу, с наслаждением разминая затёкшие от перманентного сидения мышцы. Ещё в пятницу приехала посылка от Чэна, в которой обнаружились достаточно оригинальные вещи, например, набор плотных чёрных и белых футболок с высоким горлом, такие же водолазки, свитер, рубашки с воротником-стойкой, широкие телесного цвета пластыри — больше можно было не переживать, перемещаясь за пределами комнаты. Впрочем, он старался и там не раздеваться лишний раз. Потому что, может быть, альфы за ним больше табунами и не ходили, а вот бдительная администрация следила за каждым учеником исправно, никого не обделяя своим вниманием. Чэну он звонил практически ежедневно, вот только толку с этих разговоров было немного. Брат умело уходил от неудобных ему тем, а на просьбы всё же продиктовать телефон «общего знакомого» говорил, что не время, потом — что тот сменил номер, и нового сам Чэн пока не знает. Но Тянь не отчаивался — рано или поздно должна же у брата проснуться совесть. Не может же быть, что он не даст им поговорить до самого окончания школы… Но спорить было бесполезно, и оставалось только ждать. О том, что вместе с ним учится Ше Ли, он сообщил брату почти сразу. По тону Чэна нельзя было понять, взволновала его озвученная фамилия или же нет. И Тянь решил не беспокоиться зря, раз уж брат ничего не говорит по этому поводу. Один раз он созванивался с отцом, и по тому, что тот только ровным тоном справился об учёбе и условиях проживания, было понятно, что он ни о чём пока не знает. На фоне что-то ворковала Карин, было слышно, как она передаёт привет и желает Тяню не перенапрягаться. Он вежливо передал ответную благодарность и повесил трубку. Хотя бы здесь всё было стабильно. А вот последний разговор порядком встревожил. Начался он как обычно, но по ходу дела Чэн пару раз попросил Тяня «вести себя осмотрительно» и «тщательно следовать предписаниям врача при приёме лекарств». Потому что «в жизни бывают сложные моменты». Выглядело как банальное словоблудие, когда взрослые не знают, что бы такое сказать подростку, вот только Чэн таким точно не страдал. Значит, вскоре что-то произойдёт. Первым, что приходило в голову, было, что они всё же расскажут отцу о случившемся, и тот примчится на разборки. Вторым всплывала неясная ситуация с Ше Ли, но что тут могло пойти не так, Тянь просто не представлял. По школьным делам нареканий быть не могло. Если не считать единственного инцидента, он был тише воды, ниже травы. Учился как проклятый, все работы сдавал в первых рядах, последние тесты были написаны на сто баллов. Он даже влился в баскетбольную команду и записался в групповой проект по выращиванию какой-то херни в оранжерее, куда его затащили не в меру активные одноклассницы. Он продолжал ломать над этим голову, пока утром в понедельник дверь не открылась, пропуская сначала учителя истории, а следом… в первый момент он не понял. Стоящий у доски был и знакомым, и не знакомым. Сначала он подумал, что полуночные бдения над учебниками, постоянные изводившие его воспоминания и глухая тоска сыграли странную шутку. Потому что этого не могло быть. Гуаньшань не мог стоять сейчас перед ним. Но когда их взгляды на секунду встретились — всё остальное разом затихло. Сомнения исчезли. Это точно был он. Какие-то мелочи вроде цвета волос, ставших как будто светлее, другой причёски, небольших серёжек в ушах, такой же, как на остальных школьной формы Чженьцин — всё это не имело значения. Тянь с трудом удержал себя на месте, потому что секунду спустя Шань уже отвёл взгляд. Кажется, учитель что-то говорил, а он отвечал. Невозможно было перестать на него смотреть, когда ставший ещё, казалось, красивее, его любимый совершенно спокойно прошёл к свободному месту и сел, так что можно было видеть только его неестественно прямую спину. Спустя десяток томительных минут пришло осознание. Об этом мог говорить Чэн. Да уж, «в жизни бывают сложные моменты». В этот момент Тянь порадовался, что антидепрессанты действительно успешно поглощали большую часть эмоций, не давая психике идти вразнос. Большую часть времени он чувствовал себя «никак», и после обычных эмоциональных горок это ощущалось едва ли не благословением. Вот и сейчас он успокоился довольно быстро, заставив себя хотя бы иногда смотреть на доску и делать вид, что что-то конспектирует. К счастью, никаких тестов по истории сегодня не планировалось. А то его успеваемость рисковала серьёзно пошатнуться… Но почему Шань не дал ему даже небольшого знака, что рад видеть? Почему Чэн не разрешил им поговорить заранее? Зачем весь этот цирк, должна же быть причина? Несмотря на пробивающиеся из-под химического спокойствия чувства, Тянь всегда умел думать логически. Только что Гуаньшань сделал вид, что они не знакомы. Значит, не стоит пытаться заговорить с ним, нужно дождаться, пока он подойдёт первым и объяснит, что за до пизды неожиданная, хотя и, несомненно, радостная для него поебень сейчас происходит? Пускай вслух выражаться было нельзя, но запретить Тяню думать, как ему хочется, не мог даже весь дисциплинарный комитет Чженьцин полным составом… Перемена не принесла никакого облегчения. Вокруг Шаня тут же образовались самые любопытные и дружелюбные одноклассники, наперебой что-то расспрашивая. Ну а возле сидящего в некоторой прострации Тяня как чёртик из табакерки возник Ше, мать его, Ли. — Видал, какая цаца? — он мурлыкал едва ли не на ухо, фамильярно приобняв, как лучшего друга, но Тянь прекрасно слышал и понимал, о ком ведёт речь Ли. — Ты бы хоть для приличия не так пялился. Что, понравился новенький, м? Мне тоже понравился… На этом по лицу Ли скользнула какая-то хищная лыба. — Я про него ни разу не слышал, что странно. Гуанчжоу — та ещё деревня, люди с деньгами, как правило, хотя бы раз где-то мелькают. А другие здесь не учатся. Если только приезжий...? Рэдфорд, Рэдфорд… Шен Рэдфорд. Не-а. Вообще глухо. А ты что-нибудь знаешь? Тянь нахмурился. О чём он? Кто такой… в голове совместилось два куска паззла. Вот что он прослушал, залипнув на Шане. Было очевидно, что Ли говорит о нём. Значит, вот как его представили… мысли работали с небольшим напрягом, и оживившийся сверх обычного староста слегка толкнул его в плечо. — Хэ, ты бы дозу снизил. Говорю тебе, нельзя так тормозить. Ты так однажды с лестницы сверзишься или в столб войдёшь. Как ты вообще учишься на таких мощных колёсах? — он покачал головой. — Ладно, не моё дело. Но имей ввиду, насчёт этого зайчика я серьёзно! Хотя, с твоими проблемами, мне нечего опасаться. Спорим, что он будет мой, скажем… до зимних каникул? Видишь, я добрый — даю тебе время раздуплиться. Просто так забрать его будет неинтересно, создашь хоть видимость конкуренции. Лады? Слушая этот самоуверенный трёп, Тянь вдруг слабо улыбнулся. А почему бы и нет — будет забавно наблюдать, как эта заноза в заднице попробует клеиться к его мужу. В ком — в ком, а в Шане он был уверен больше, чем в себе самом. Заодно поможет сохранить их инкогнито. Если уж по легенде они друг друга не знают, то такой спор позволит без подозрений со стороны хитрого и внимательного одноклассника начать общаться. — Лады. Но не пожалей, что решил со мной поспорить. Может, я и не выгляжу, как конкурент, но что-то мне подсказывает, что у меня есть шансы. Ли удивленно повернулся, снова разглядывая словно проснувшегося Хэ Тяня, которого он про себя окрестил «шустрым тормозом», потому что тот попеременке пребывал в одном из двух состояний. Вот и теперь он смотрел гораздо более живыми, чем обычно, глазами, на бледных губах играла озорная улыбка. Таким новенький выглядел даже привлекательно. Как бы там ни было, их маленькое пари казалось интересной идеей, способной скрасить последний год пребывания в заточении, куда его отправили за слишком, по мнению его семьи, свободолюбивый и неуправляемый характер. Подумаешь, всего-то тайком набил татуировку, без спроса сделал несколько проколов на теле и сколотил небольшую банду, с которой было весело шугать малолеток и чисто по фану творить небольшие безобразия… Кто же виноват, что в семье до него просто не было никому дела, пока всё это не выплыло наружу. И всё из-за четвероюродного брата, с которым они, по прихотливому стечению обстоятельств, носили одну фамилию, и на которого Ли с детства едва ли не молился. Он был старше, офигенно красивыми, уверенным в себе… и частенько проводил время с младшим на скучных семейных сборищах, которые занимали иногда не один день. И они гостили в поместье у дяди. Тогда-то и случилась в его жизни первая и последняя влюблённость. Ян. Его кружащий голову юному омеге запах он мог вспомнить и сейчас. Кофе и виски… с тех пор Ли полюбил пить кофе. Чёрный, без сливок. А если удавалось достать немного виски, чтобы смешать их, он мог подолгу сидеть и вдыхать похожий, но не совсем такой же аромат, пока кофе не остывал окончательно. Тогда они встретились вновь, и он просто не мог молчать… Ли никогда ничего не боялся, но помнил, как отвратительно потели ладони, когда он сбивчиво пытался объяснить Яну, что тот ему очень нравится. И не как друг или дальний родственник… Он говорил и говорил, ему казалось, Ян слушает его. И это было упоительное чувство — наконец-то он был кому-то интересен. И не просто кому-то, а тому, кто был так важен. В чьих глазах хотелось быть самым лучшим. Потому что в глазах отца и матери он давно не видел даже мимолетного интереса. Поэтому он перешёл на рассказ о своей жизни. Даже похвастался свежей, ещё облезающей татуировкой в виде белой змейки на плече, так, чтобы не было видно из-под рукава футболки… и когда он наконец замолчал, Ян ничего ему не сказал. Просто встал и вышел. А через неделю уже оформляли его перевод в Чженьцин. Место, которое он поначалу считал тюрьмой. Бунтовал, устраивал истерики... отец быстро перестал брать трубку, видя, откуда звонок. А Ли просто не мог поверить, что Ян, которым он так восхищался, пошёл и сдал его, как последняя крыса. Предал его такое безоговорочное доверие… С тех пор прошло почти пять лет. Оглядываясь назад, Ли понимал, что и сам мог бы отреагировать похожим образом. В конце концов, тебе признаётся в любви тринадцатилетний пиздюк. Рассказывает, что у него есть нож, с которым он с другими такими же дурачками шляется по улицам и творит херню. Демонстрирует плохо заживающие проколы и татуировку… кому в здравом уме нужны такие проблемы, когда тебе самому нет двадцати? Не то чтобы он простил Яна. Но и не держал на него особого зла. Как бы там ни было, с тех самых пор Ли не пытался искать ему замену, хотя варианты были — он знал, что красив, при желании мог быть обаятельным, а нежный, присущий ему аромат цветов липы легко привлекал самых разных людей. Вот только никто из них ему был не нужен. Как не нужен был и этот рыженький красавчик. Он, конечно, выглядел как с обложки: стройная фигура, очень необычного цвета волосы и глаза, едва заметные бледные веснушки… Но главным было не это, а то, как встрепенулся при виде него до этого ко всему равнодушный, странный на всю голову новичок, которого он успел мысленно записать своим новым развлечением. За все годы здесь мало кто вот так сразу ухитрялся заинтересовать Ли. Но в этом омеге было слишком много непонятного. Явно умный, симпатичный, вот только слишком уж высокий и с явным перебором мускулов для омеги. И с этим странным, пыльно-скучным запахом. Он то залипал подолгу, то моментом ускорялся, как тогда, когда внезапно сорвался с места и даже не запыхавшись добежал до площадки. Наблюдать эти перепады, когда из него то двух слов не вытянешь, то он ничуть не уступает Ли в излюбленных словесных пикировках, было весело, но это все время сбивало с толку. Они были знакомы всего ничего, а Ли ловил себя на том, что, едва проснувшись, начинает думать о том, что скажет Тяню сегодня. Все они были здесь не просто так — обычно в Чженьцин попадали те, кому по разным причинам требовался усиленный контроль или изоляция от внешнего мира. А значит, и у Хэ Тяня, и у Рэдфорда Шена были за плечами некоторые истории. И потратить на их выяснение последний год перед долгожданной свободой совсем не казалось потерей времени. Идея для спора созрела мгновенно, и Хэ не обманул его ожиданий, с ходу согласившись на довольно сомнительное пари. Ше Ли улыбался, впервые за долгое время не потому, что было нужно, а потому, что хотелось.