Одуванчики

      Ключ повернулся в замочной скважине с тихим скрежетом, и в нос пахнуло каким-то сложным и в то же время на удивление уютным запахом жилья. В этот момент Тянь вспомнил о своей квартире, где в обычное время не пахло практически ничем, кроме слабого запаха сигарет, и, наверное, им самим. Своего запаха он практически не ощущал. И, приходя домой, всегда останавливался ненадолго, чтобы привыкнуть после наполненной разнообразными ароматами улицы к вот такой вот… пустоте. Иногда она ему нравилась, иногда подавляла, отзываясь внутри чем-то горьким. Но это было гораздо лучше, чем в душившей его атмосфере отцовского особняка.       У отца в доме всегда было много людей. Кроме него самого и его новой жены, там вечно вертелись какие-то гости, секретари, помощники и помощники помощников, охрана, прислуга… Всё это создавало у чувствительного омеги ощущение постоянного прессинга. И над всем этим довлел металлический, не забиваемый ни одним парфюмом запах отца. Нет, Хэ Дэминг не был тираном или садистом, ничего из этого. Просто для него всё мерилось пользой и прагматизмом, а остались ли у него какие-то чувства, понять было сложно. Стальной взгляд, казалось, преследовал всюду и не давал вздохнуть свободно. Лучше уж было в мертвой тишине и одиночестве, чем там, где уже давно никто не улыбался иначе, чем натянуто и вежливо, демонстрируя не искренность, а всего лишь хорошие манеры.       Пока они поднимались по лестнице, Тянь должен был бы гадать, что ждёт его в чужом доме, но так вымотался, что просто переставлял ноги, машинально считая выщербленные ступеньки: раз, два, три, пятнадцать…       В темноватую прихожую лился свет с кухни вместе с тёплым, уютным запахом: там что-то готовилось. Из проёма выглянула женщина с каштановыми пушистыми волосами, одетая в шерстяное домашнее платье и фартук с оборками. Она смотрела без недовольства, скорее удивленно и заинтересованно.       — Шань-шань, что же ты не сказал, что у нас гости? — её мягкий голос показался очень приятным, как и вся она в целом.       — Мам, это Тянь, мы в одной школе учимся, — стоило рыжему обратиться к матери, его голос поменялся, становясь каким-то ласковым. — Там дождь на улице.       — Ой! — засуетилась женщина, вытирая руки полотенцем. — И правда, весь день поливает, а я тут с расспросами вас держу. Идите переоденьтесь, мойте руки и к столу. Ничего такого нет, но я сварила рис с овощами и грибами. Тянь, ты ешь грибы?       — Не волнуйтесь, тётушка, я ем всё, — Тяню не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы улыбнуться, настолько искренним было её беспокойство. — Прошу прощения, что вот так свалился вам как снег на голову.       — Вот ещё! — фыркнула она, улыбаясь в ответ. — Гуаньшань впервые приводит домой мальчика, это так здорово!       — Мам… — не надо было поворачиваться, чтобы понять, что Мо за его спиной сейчас прикрыл глаза рукой. — Вообще-то, я никого домой не приводил.       — Вот как? — Тяню отчего-то стало весело, несмотря на мокрую одежду и побаливающие ноги, просто молившие его уже хотя бы где-то присесть. — Выходит, я первый мальчик, которого ты знакомишь с мамой?       — Тебе вломить? — зашипел рыжий, не слишком нежно подталкивая в сторону комнат.       — А кто говорил, что не даст меня в обиду? — сдерживать смех было уже сложно, и он, не сдержавшись, слегка толкнул в ответ. Так, не прекращая попыток ущипнуть, толкнуть или другим способом выразить охватившее обоих неожиданное веселье, они и переместились в дальнюю, крошечную комнату. В которой омега замер, мгновенно перестав суетиться, и только осторожно вдыхая и выдыхая. Здесь концентрация этого самого запаха была максимальной, и Тяню показалось, что ещё чуть-чуть, вот ещё чуть-чуть, и он вспомнит. Поймёт, что это такое. Вот, сейчас… вспыхнувший верхний свет вынудил зажмуриться. Гуаньшань как-то смущенно отодвинулся и принялся рыться в шкафу, доставая и кидая на такую же узкую, как в хостеле, кровать казавшуюся ему подходящей одежду.       — Короче, вот. Должно быть нормально. Мы с тобой не сильно по размеру разные. Дуй в ванную, я тут переоденусь, — было заметно, что он нервничал. — У меня не хоромы, но всё лучше, чем на улице.       С этим было сложно не согласиться. Тянь оглядел комнату, хотя по меркам того же отцовского дома она не сошла бы и за чулан. Одно окно, стол со стареньким монитором, горка учебников и тетрадей. Шкаф, стул, кровать. Вот и всё, что в ней умещалось. Пока они проходили по квартире, Тянь так и не понял, есть ли ещё комнаты, помимо гостиной с раскладным диваном и кухни. Где он будет спать сегодня?       Вяло размышляя об этом, прошлёпал влажными носками в сторону такой же компактной ванной, чтобы переодеться. Вещи Гуаньшаня действительно сидели нормально. Он помимо воли ткнулся носом в ворот выцветшей когда-то синей футболки. Но, к его разочарованию, она пахла только стиральным порошком. Он как раз успел вымыть руки и умыться, когда тётушка позвала их ужинать.       С детства участвуя в светских приёмах и прочих нудных мероприятиях, Тянь отточил навыки общения ни о чём, в том числе и со взрослыми, но сейчас, сидя на маленькой залитой жёлтым светом кухне, ему не приходилось напрягаться, чтобы поддерживать беседу. Потому что если в разговоре и возникала пауза — она совсем не была неловкой.       Тётушка попросила звать её Дейю, и это тоже оказалось совсем просто — несмотря на возраст, она не смотрела покровительственно и не пыталась чему-то учить. Её глаза сияли искренним интересом, когда она расспрашивала о школе, куда они ходили, потому что «Ах, Шань такой молчун — хотя бы ты расскажи, как вы там учитесь». Её интересовало всё: смотрел ли Тянь новые фильмы, какие книги ему нравятся, ездил ли он куда-нибудь в детстве… Гуаньшань больше помалкивал, и было ясно, что это обычное для него дело. Дома он вёл себя увереннее и спокойнее, словно это было место, которое придавало ему сил.       Тяню подумалось, что он бы очень хотел тоже, вот так… Жаль, что сегодняшний вечер, скорее всего, был первым и последним. И уже совсем скоро предстоит вернуться в свою «настоящую» жизнь, где ничего такого нет и в помине. То, что раньше казалось единственно возможным, сейчас становилось заранее невыносимым.       Видя, что гость приуныл, Дейю не стала его тормошить, списав на усталость, а просто разлила по чашкам ароматный чай и, взяв свою кружку, поднялась.       — Дальше сами разберётесь. Я так понимаю, Тянь останется у нас ночевать? В кладовке лежит старый матрас. Может, не самое удобное, но у нас, как видишь, совсем мало места. Я сплю в гостиной, но пока не ложусь — у меня ещё по плану на сегодня два сериала. Завтра на работу, уйду рано, завтракайте сами. Ох, хоть бы погода наладилась, так надоели эти дожди…       С этими словами она скрылась в коридоре, и вскоре там действительно включился телевизор, но звуки почти сразу же стихли.       — Она наушники надевает, — пояснил Гуаньшань. — Говорит, так лучше погружается. Хотя куда там погружаться-то? Дурь такая эти сериалы… не то чтобы я их смотрел.       — Твоя мама — очень милая, — Тянь опустил глаза, медленно поворачивая в руках тяжёлую чашку с узором из пастельных цветов. — А я вот свою не помню.       Он тут же пожалел, что сказал об этом. Жаловаться на жизнь было не в его правилах, и меньше всего хотелось, чтобы его жалели. Но Мо не стал произносить вот этих всех дежурных «соболезную» и «мне жаль». Он только кивнул, а помолчав, добавил.       — Ясно. Мне тоже не хватает отца. Но лучше ценить то, что есть, чем горевать по тому, чего не вернуть.       Вроде бы простая мысль, но отчего-то стало немного легче. Пожалуй, он обдумает её потом как следует. Ценить то, что есть. Тянь всегда думал, что ему многого не хватает. Любви, внимания, может быть, близости с кем-то. И он так мало внимания обращал на то, что у него было. Может быть, стоило пересмотреть это? От сытного ужина и горячего чая глаза начали слипаться. Обычно на то, чтобы заснуть, у него уходило много времени. Сон часто был поверхностным, его то и дело тревожили неясные кошмары. Но сегодня, он был уверен, всё будет иначе.       Этот день выдался самым необычным в его жизни, буквально переполненным новыми эмоциями и всему виной или, лучше сказать, причиной был человек, который неторопливо прихлёбывал чай и хрустел сухим печеньем, свернувшись на табуретке в какой-то немыслимой позе, поджав одно колено и поставив на него подбородок. Тяня учили за столом сидеть всегда прямо. Но здесь можно было сидеть… как удобно? Это всё ещё казалось чем-то странным.       Чай быстро закончился, и он вызвался помыть посуду. Хоть чем-то хотелось быть полезным радушным хозяевам, хотя ни Дейю, ни Гуаньшань точно не думали о какой-либо отдаче. Ополаскивая чашки под горячей водой, Тянь словно всей кожей впитывал это позабытое ощущение дома. Потому что ни одно место, где он находился, уже долгие годы его не вызывало. Но он помнил, что, кажется, когда-то, очень давно, у него было такое. Наверное, тогда ещё была жива мама. Мама… почему-то он вспоминал о ней за последние сутки гораздо чаще, чем до этого. Может быть, из-за знакомства с Мо Дейю, может быть, причиной был весь этот вечер, проведённый среди людей, которые являлись семьей не только по документам, а может быть, что-то ещё.       Стоило оказаться в комнате, где всё свободное пространство пола занял старенький полосатый матрас, который сейчас Гуаньшань старательно застилал свежим, пахнущим кондиционером бельём, как внезапно внутренности царапнуло такой знакомой тревогой.       Они опять проведут ночь вместе. И пускай ничего не предвещало проблем, вот сейчас они снова остались один на один. С альфой. На его территории. Случись что — уверенности, что он сможет что-то сделать, не было совсем, словно за ним захлопнулась дверца ловушки. И хотя Тянь понимал, что после всего не слишком-то честно подозревать Гуаньшаня в каких-то дурных намерениях. Чёрт, если бы доводов рассудка было достаточно, чтобы унять это скребущее, стремительно нарастающее ощущение… Он замер, вжавшись в угол, обнимая себя руками и пытаясь расслабиться. Не помогло. Отчаянно захотелось курить, но, как назло, сигареты остались в студии. Отчётливой зависимости у Тяня не было, и он вспоминал о них больше тогда, когда было нужно срочно успокоиться. Вот как сейчас.       Закончивший застилать вторую постель Мо распрямился и обернулся, оглядывая с некоторым беспокойством.       — Ты в порядке?       На это Тянь попытался было покивать, но потом бросил эту бестолковую попытку, едва слышно уронив:       — Нет.       — Я могу что-то…? — Гуаньшань сделал шаг вперёд, и Тянь дернулся. Вот только отступать было некуда — он и так стоял у стенки. Из вопросительного взгляд стал немного раздраженным, Мо поднял руки: — Понял. Тебе здесь, со мной, некомфортно. Ну прости уж. Вот так я живу. Бедно.       Хотелось объяснить, что дело не в этом, а в его собственных дурацких загонах, но сейчас было трудно сформулировать разбегающиеся мысли. В солнечном сплетении засела тупая боль, не дающая думать. Мышцы разом напряглись и закаменели, не давая распрямиться, пальцы вцепились в плечи, дыхание начало разгоняться, грозя гипервентиляцией. Тянь хорошо понимал, что с ним происходит. Вот только остановить это уже не мог. Обычно он старался как можно быстрее оказаться в одиночестве, чтобы пережить это состояние самостоятельно. Но в этот раз это было никак невозможно. И все силы уходили на то, чтобы не осесть на пол. Блядь, ну почему сейчас?!       Когда его начала бить дрожь и он всё же съехал по стенке, растерянность в глазах Шаня сменилась решительностью. Он опустился на четвереньки и осторожно, как к раненному животному, двинулся вперёд. Тянь его уже почти не видел — он смотрел в одну точку, целиком провалившись в своё состояние — тело била дрожь, пальцы начали впиваться в руки, сдирая кожу. Он мерно покачивался, быстро и дергано вдыхая и выдыхая. Глаза поблескивали от выступивших слёз. Он не сразу понял, что происходит, когда его обняли и притянули к себе, мерно поглаживая по спине и плечам. Взмокший лоб уткнулся куда-то в шею, его окутал нежный, сладковатый, пудровый запах, вызывающий ассоциации с чем-то пушистым и ярким.       Дыхание медленно успокаивалось, и две сорвавшиеся дорожки слёз почти сразу высохли, хотя нос ещё был заложен. Тянь шмыгнул им, фокусируя взгляд на жёлтой футболке. Что он только что… твою мать! Его начали догонять запоздавшие мысли. Распустил нюни, как последняя истеричка. Перед единственным человеком, который хотел ему помочь. Теперь о дальнейшем общении, скорее всего, можно было забыть. Кому охота возиться с таким…? Тянь ожидал бы всего, чего угодно: того, что его попросят уйти, назовут сумасшедшим и посоветуют лечиться. Но только не того, что его будут обнимать, крепко и бережно. Объяснений этому он, как ни старался, найти не мог и просто замер, ожидая, что будет дальше. А дальше ему протянули салфетку.       — Всё? Не дёргайся пока. Ты напугал меня. Я… знаю, что это такое. Но никогда со стороны не видел. Выглядит, конечно, как пиздец.       Теперь, когда мышцы понемногу расслабились, Тянь смог расцепить руки и заворочался, выбираясь из объятий. Всё ещё было очень неловко и непонятно, чем кончится его срыв.       — Извини, — он осторожно высморкался и вытер лицо от противного липкого пота. — Это нечасто, просто… дофига всего произошло. Мне, наверное, надо уйти.       — Куда ещё? — не понял Мо, поднимаясь. — И не за что извиняться. Тебе воды принести?       Только сейчас он почувствовал, что в горле и впрямь сухо, и кивнул.       Сегодняшний день оказался ещё более странным, чем вчерашний, хотя казалось, что это было невозможно. Думалось, что теперь заснуть у него точно не получится. Но в глаза уже словно насыпали песок, и стоило их закрыть, как всё отдалилось, и осталось только тихое дыхание совсем рядом, тяжесть одеяла и мерное тиканье настенных часов, да и оно слышалось совсем недолго.       …перед глазами словно из ниоткуда плавно вырисовывалось казавшееся бесконечным изумрудно-зелёное весеннее поле. Впереди него шла женщина в длинном, развивающемся по ветру светлом платье. Одной рукой она придерживала широкополую соломенную шляпу, а другой — держала его за руку. И её ладонь была такой тёплой… Тянь едва успевал перебирать ногами, следуя за ней, и внутри пенилось и пузырилось что-то непередаваемо радостное. Вскоре они остановились, и женщина улыбнулась ему. Её лица он почему-то не видел, оно словно расплывалось, но улыбка была гораздо более чёткой, и хотелось улыбаться ей в ответ.       Он скорее понял, чем услышал, как она сказала ему нарвать и принести ей цветов. Только сейчас он огляделся и увидел, что всё это время они шли среди жёлтых, как цыплята, одуванчиков, которые качались под ветром на длинных стеблях среди травы. Они были такими красивыми. Тянь с готовностью кивнул и побежал по полю, срывая самые крупные и высокие, стараясь оторвать как можно ближе к земле и не повредить хрупкие стебли, пачкающие ладони белым соком. Он знал, что потом их будет сложно отмыть, но это его не расстраивало.       Наконец цветы перестали помещаться в руки, и он вернулся, протягивая своё богатство женщине, которая поблагодарила его и сложила букет в траву. Она принялась плести венок, затейливо свивая стебли, и это казалось настоящим волшебством. Он хотел бы потом сам попробовать, но пока просто любовался, как это получается. Закончив с одним, она надела его Тяню на голову, сказав, что это будет корона, и теперь он — самый настоящий принц. А потом сделала такой же и для себя. И Тянь заверил, что и она в этой короне — самая сказочная королева. Женщина засмеялась и обняла его, прижимая к себе крепко-крепко…       Распахнув глаза, он смотрел в потолок, некоторое время не понимая, где он, и только чувствуя, как по щекам скатываются горячие солёные дорожки. Теперь он точно знал, что это за запах. В груди было до боли тесно, но эта боль словно заживляла что-то. Потому что перед тем, как проснуться, он наконец увидел. Увидел лицо своей матери, которого не мог вспомнить столько лет со дня, когда её не стало.       Глубоко вздохнув, Тянь повернулся и вскоре заснул снова, уже спокойно и без сновидений.       А вот старавшемуся быть как можно тише, свернувшись на своей кровати, Гуаньшаню этой ночью опять практически не спалось…